Читать книгу Романовы forever - Анна Пейчева - Страница 30

Николай Константинович всегда и всюду ездил за рулем сам. Вялая роль куклы-пассажира была ему ненавистна. Ему нравилось следить за дорогой, нравилось маневрировать в потоке, нравилось мягкое перламутровое свечение приборной панели.

Никакие уговоры («А если придется уходить от погони? Подумайте о своей безопасности, ваше величество!»), увещевания («А дорожные аварии? Вы же не хотите оставить свою дочь круглой сиротой!») и даже угрозы («У нас уже есть один Спас на Крови, свободных пятен под застройку в центре давно не осталось!») главы Третьего отделения канцелярии не могли пересадить государя на заднее сиденье императорского «русско-балта».

Утро 7 сентября Николай Константинович встретил в семибалльной пробке на Васильевском острове. Семь по нынешним временам было и то много – население городов в последние годы заметно уменьшилось, все перебрались в деревню. Стечение автомобилей объяснялось просто: народ стремился попасть на торжественную церемонию с участием монарха, запланированную на Восемнадцатой линии.

Участникам пробки, раздраженно давившим на клаксоны, было и невдомек, что высочайший гвоздь программы сидит в соседней тонированной машине и вместе со всеми остальными, по миллиметру, ползет по Николаевской набережной, поименованной в честь его тезки-прапрапрапрадедушки Николая Первого. Государь запрещал полицейской страже расчищать для него дорогу и перекрывать движение. «Мы не в какой-нибудь Америке живем, а я вам не президент», – повторял он начальнику Третьего отделения канцелярии. «Буду просто выезжать пораньше, чтобы везде успеть».

Единственная уступка, на которую пошел Николай Константинович после отчаянного шантажа главы Третьего отделения («Уйду в отставку! Клянусь памятью Бенкендорфа, ваше величество, подам прошение!»), – это присутствие телохранителя в машине. Но только на заднем сиденье, чтобы не мешал государю! Вот и получилось, что бравого казака возил туда-сюда самый высокопоставленный водитель в мире.

Вдоволь налюбовавшись живописными кранами и эллингами Адмиралтейского судостроительного завода, которые были ему милее любых красот осенней петербургской природы, император обратил свой взор на небольшой телеэкранчик в салоне автомобиля. Улиточное движение позволяло посмотреть повтор аналитической программы Соломона Жмыхова «Тем не менее», которую Николай Константинович пропустил, завозившись с «Фодиатором».

Бородатый и чрезвычайно важный, похожий на старорусского купца ведущий взялся в этом выпуске за тему телевизионной этики.

– Мы с вами, глубокоуважаемые судари и сударыни, только что посмотрели шокирующий репортаж о том, что раньше оставалось за кадром проекта «Великая княжна точка лайв». Нам показали съемки скрытой камерой. Принцесса Екатерина не подозревала, что ее личные разговоры с нашим бывшим сотрудником Генри Спенсером записываются. Операторы не просто так задерживались в Янтарном кабинете после окончания интервью. Камеры не выключались и продолжали снимать эти, с позволения сказать, интимные посиделки.

– Проклятые телевизионщики, и ведь ничего с ними не сделаешь, – негромко сказал Николай Константинович и от злости слишком сильно надавил на педаль газа. Тонированный «русско-балт» дернулся и едва не въехал бампером в ползущую впереди машину. Казак позади ойкнул.

Тем временем в экранчике Соломон Жмыхов шумно вздохнул, почесал в грязноватой бороде и продолжил:

– С точки зрения морали и нравственности – насколько допустимы тайные съемки личной жизни наследницы престола? Обсудим этот вопрос с нашим сегодняшним гостем. Это необыкновенный человек. Он редко появляется на телевидении. Но именно он определяет его развитие.

Соломон весь напыжился, чтобы подчеркнуть значимость своих следующих слов:

– В студии программы «Тем не менее» – легенда современного ТВ: Гавриил Левинсон, креативный директор телеканала «Всемогущий»!

Николай Константинович включил поворотник, вежливо просясь в правый ряд, и с ненавистью взглянул на «необыкновенного человека», сломавшего жизнь его дочери. Как бы он хотел ей помочь тогда, на ристалище! Горько и обидно было видеть Кати, обычно бесстрастную, в таком состоянии. Но даже монарх во всей власти своей не может запретить солнцу светить, а телеканалу-гиганту – показывать рейтинговое шоу в прямом эфире. Император просто не имел права вмешиваться в ход проекта.

Теперь он уже почти не верил, что Кати выйдет замуж до своего дня рождения.

Проклятье, ну почему им с дочерью так не везет в любви? Похоже, это наследственное.

Левинсон был в своей обычной косоворотке и со своей обычной полуусмешкой на лице. Он лениво поприветствовал господина Жмыхова, назвав его при этом «мосье», и отхлебнул кофе из картонного стаканчика.

– Господин Левинсон. – Ведущий излучал подобострастие всем своим объемным телом. – Господин Левинсон, прежде всего позвольте поблагодарить вас за то, что пришли к нам в студию.

– Ничего, мосье Жмыхов, мне не сложно, – ответствовал креативный директор, – мой кабинет находится прямо над вашей студией.

– Господин Левинсон, давайте начнем со скрытых съемок в Янтарном кабинете…

– Давайте. Начинайте.

Соломон слегка замялся.

– Назвали бы вы эти съемки этичными? Все же принцесса не знала, что ее снимают. И, насколько я понимаю, Генри тоже.

– Вот именно потому, что они оба этого не знали, съемки и получились настолько занятными! Сами-то небось не отрываясь смотрели сейчас этот «Цикл бесед за чашечкой березового сока», Соломон Соломоныч? То-то же. «Всемогущий» он на то и «Всемогущий», чтобы все знать и все предугадать. – Левинсон, как бы тостуя, поднял вверх стаканчик с кофе. – Признаюсь, что первую беседу засняли действительно случайно. Но когда мы с продюсерами проекта увидели материал, сразу поняли: перед нами золотая жила. Молодой парень и молодая девушка разговаривают по душам. Мы тихонечко следили за развитием их отношений. О какой неэтичности может идти речь?! Предусмотрительность с нашей стороны – да. Неэтичность – нет.

Николай Константинович перестроился в правый ряд и поблагодарил аварийкой старенький «русско-балт» (серия «Музыкальные стили», модель «Диско» неоново-голубого цвета – такие выпускались в девяносто четвертом, когда он еще работал инженером на заводе).

– Подписывая контракт с телеканалом, принцесса должна была понимать, что лишается персональных секретов на полгода, – сказал Левинсон и со стуком поставил полупустой картонный стаканчик на стол.

«Наверное, пропуском на телевидение служит справка о полном и невосстановимом отмирании совести, – подумал Николай Константинович, приближаясь к повороту на Восемнадцатую линию. – Где они еще случайно забыли выключить камеры? В ванной Кати́? Бедная девочка. Она держится с таким достоинством».

Зато теперь никто не сможет упрекнуть царскую семью в излишней закрытости. Скорее уж наоборот. Не исключено, что в следующий День Гнева народ будет просить: «О, а нельзя ли сократить количество новостей из жизни Романовых?»

– Господин Левинсон, – завилял хвостиком ведущий, – и продолжая тему этики: стоило ли выгонять из проекта Генри Спенсера, если у них с принцессой завязались романтические отношения? Их беседы за чашечкой березового сока пролили свет на истоки этого… э-э-э… демарша на ристалище. Налицо некие нежные чувства между режиссером и великой княжной. Может быть, нужно было оставить парня в качестве участника шоу и не делать из него Ромео, разлученного с Джульеттой?

– А паренек сам во всем виноват, – полуусмешка исчезла с лица Левинсона. Челюсть угрожающе выдвинулась вперед. – Поздно он спохватился. Мы честь по чести проводили кастинг, в котором он не счел нужным участвовать. Мы вложили деньги в первые месяцы проекта. Люди привыкли к пяти женихам Екатерины, они голосовали за них, слали эсэмэски, делали ставки на тотализаторе, в конце концов. А он решил пустить всю нашу подготовку насмарку! Явился на все готовенькое! – Левинсон стукнул кулаком по столу, уронив картонный стаканчик.

По рисовым бумагам, которые всегда в изобилии валялись у Соломона Жмыхова в студии, показывая его разностороннюю подготовку к программе (а на деле – просто неаккуратность), растеклась маленькая черная лужица.

– «Всемогущий» заботится о своих зрителях! Когда эта березовая болтовня только началась, мы провели небольшой тайный опрос – так вот, фокус-группа негативно отнеслась к появлению нового, незнакомого участника в разгар проекта. Люди почувствовали бы себя обманутыми.

Николай Константинович наконец-то вырвался на Восемнадцатую линию.

– Но почему же в таком случае, – снова почесал бороду Жмыхов, – вы сразу не уволили мистера Спенсера, как только поняли, к чему ведет все это неформальное общение с принцессой?

Левинсон помрачнел.

– После случая с принцем Мануэлем – его исключение сильно осложнило отношения с Испанией – мы стали гораздо, гораздо осторожнее. Не забывайте, Соломон Соломоныч, Генри – иностранный гражданин. У нас не было формального повода не то что уволить – даже просто сместить его с должности. Международный судебный процесс нам был не нужен. Так что пришлось выжидать, когда парень сам даст нам повод убрать его из шоу. К сожалению, это произошло в прямом эфире. Но я был готов к такому повороту – собственно, поэтому и явился на турнир лично.

– И вовсе даже не к сожалению, господин Левинсон, – поторопился подольститься Жмыхов и сразу стал похож на купца, подсовывающего покупателю рыбу не первой свежести. – Дерзость Генри придала, знаете ли, эдакую остроту эпизоду на ристалище! Правда, принцессе теперь нелегко будет забыть его подвиг…

– Нелегко, но тем не менее забудет. Миллион, мой милый Соломон Соломоныч, не забывайте про миллион рублей!

Да, миллион может повлиять на выбор дочери. Она всегда была очень практична – вся в свою бабушку-шведку. А ведь как Николаю Константиновичу хотелось породниться с талантливым Алексеем, а не с дураком Вяземским!

Император раздраженно выключил телевизор. Он уже подъехал совсем близко к оживленной толпе зевак. Здесь пришлось воспользоваться некоторыми царскими привилегиями: полицейские сформировали для него коридор, который вел к выделенному месту для стоянки императорского автомобиля – прямо возле дома номер семь.

Запарковавшись возле поребрика, император подхватил несколько листочков с соседнего сиденья и выбрался из машины. Народ обрадованно закричал и захлопал. Придворные квадрокоптеры с мощными камерами и аккумуляторами, давно уже заменившие императорского фотографа, который умел перемещаться только в одной плоскости, засверкали вспышками.

Верный Столыпин уже ждал монарха под мемориальной доской, посвященной великому русскому парфюмеру Веригину. Ее-то и должен был открыть государь. Рядовое событие, но для Николая Константиновича оно имело особое значение.

– Друзья, – неофициально начал император и поморщился: Ангел Головастиков навсегда испортил это обращение к публике. Ладно, продолжим. Столыпин написал государю великолепную, нестандартную, а главное – лаконичную речь. Тот самый Столыпин, который на проекте двух слов связать не мог. – С чего обычно начинается ваш день? С завтрака? С пробежки? С детского лепета? День любого человека начинается с запахов. С запаха маминых сырников с изюмом. С запаха свежей листвы в парке. Со сладкого запаха нежной кожи вашего ребенка.

Николаю Константиновичу вспомнилось, как маленькая Кати будила их с Василисой по утрам, дергая папеньку за нос и хохоча во все горло.

– Без запахов наша жизнь была бы бледной. Бесцветной. Неполной, словно черно-белое кино. Ароматы будят наши воспоминания, связывают нас с нашим прошлым.

Публика внимательно слушала. Отчего-то сегодня Николаю Константиновичу легко было говорить.

– Что такое национальное достояние России? Это культура, это промышленность, это технологии. Но это еще и ароматы. За последние сто лет духи «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина» стали самым настоящим символом нашей страны. Вот он какой, русский дух! Вот как пахнет Русь! Этот запах означает благополучие, изысканность, безупречный вкус. Самые красивые женщины мира называют своим любимым ароматом именно веригинский «Номер пять».

Василиса пользовалась только им.

– Здесь, в доме номер семь по Восемнадцатой линии Васильевского острова, родился Константин Михайлович Веригин, вознесший российское парфюмерное искусство на недостижимый уровень. Эту мемориальную доску мы открываем в честь столетия создания легендарных духов «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина»!

Пока Столыпин сдергивал простыню с мемориальной доски, Николай Константинович мысленно сделал пометку: захватить с собой в путешествие флакончик «Номера пять». Интересно, Василиса до сих пор любит этот аромат?

Ничего, скоро он все узнает. Всем своим изношенным на двадцать два процента сердцем император рвался в дорогу. «Фодиатор» был уже почти готов.