Читать книгу Вам это не кажется - АННА РУФОВА - Страница 5

Когда он признает, что не прав, он не имеет это в виду. Скорее всего он чувствует, что я его раскусила, и ему страшно продолжать игру. Это не раскаяние, а тактика. Ему нужна передышка, чтобы перевести дух. И наступает «сахарный период» – время заботы и кажущейся искренности, за которым скрывается лишь пауза перед новым витком.

Он придумывает какую-то поездку или развлечение. Хотя вот как будто есть ощущение, что на самом деле ему это не очень-то и нравится, и не так уж сильно он этого хочет.

Иногда он говорил обо мне что-то резкое или обвиняющее – будто я манипулирую, контролирую или слишком проницательна. Но каждый раз становилось очевидно, что все это описание гораздо точнее подходило ему самому. И не раз я спокойно и четко указывала на это – как будто отражала его слова обратно, словно в зеркало. Я говорила: «Ты меня с кем-то путаешь». В такие моменты он будто натыкался на собственное отражение и не узнавал себя, или не хотел узнавать.

Не раз он произносил: «Я тебя боюсь» – или: «Ты слишком умная…именно этого я и боюсь». Сначала это звучало почти как комплимент, но со временем я поняла, что за этой фразой скрывается тревога, что его маска может спасть. Он боялся не моего ума. Он боялся, что я вижу дальше игры, дальше его образа, дальше слов. А когда видят тебя настоящим – играть становится труднее.

Мне кажется, что зачастую, когда он начинает вести себя неадекватно – начинает орать или обвинять, или оскорбительно шутить обо мне на публике, на самом деле он ищет способ как сделать себе хорошо. Его психологический возраст 4 месяца. Ребенок в этот момент или кричит, или какает, или машет ручками. Так вот Матвей как будто не знает, как сделать, чтобы ему стало хорошо – то ли орать, то ли обосраться. И это в буквальном смысле слова. Мама его рассказала, что в роддоме его заразили стафилококком, и поэтому у него проблемы с желудком. Так что, когда я услышала в себе эту мысль, мне стало даже немного смешно.

Я уже думаю, что мы будем сходится до тех пор, пока все не завершится по его сценарию. Если будет не по его, то скорее всего, он будет пытаться меня вернуть. Либо постарается облить меня грязью, очернить после моего ухода. Все это должно выглядеть очень правдоподобно. Предполагаю, что сделать это будет не легко. Ведь меня знает уже большой круг наших общих знакомых. Неужели он сможет убедить их в том, что это я во всем виновата? А может он не посмеет решиться на этот сценарий, ведь есть вероятность, что прольется белый свет и все его манипуляции окажутся обнародованы. Что же тогда он предпримет?

У меня была полная семья. Оба родителя и старшая сестра. Но ощущения семьи не было. Родители ссорились каждый день, а я маленькая искала способ привлечь к себе внимание, устраивала истерики – лишь бы меня заметили. Даже наказание казалось лучше, чем полное безразличие. Оно хотя бы доказывало, что я существую.

Дни рождения отмечали редко – и уж точно не так, как у других детей. Помню, мне исполнилось девять. Никто ничего не сказал, не поздравил, не подарили даже открытки. В тот день ко мне заглянула подруга. Я просто сказала:

– Сегодня у меня день рождения.

Она удивленно остановилась:

– Как – сегодня? А почему вы не отмечаете? Где твои родители? А что они тебе подарили?

Я пожала плечами.

– Подожди! – воскликнула она, уже натягивая кроссовки. – Я сейчас сбегаю домой и вернусь!

В итоге она вернулась и подарила мне книгу про животных. Документальную, рассказы охотника. Я очень любила читать про природу и животных, и эту книгу перечитывала потом не один раз.

Разве это семья?

Так вот сейчас, когда Матвей вдруг сказал, что, раз у нас нет общих детей, то у нас не семья, и он уже не видит смысла, чтобы жениться. Я задумалась и одновременно испугалась: «получается у меня так и нет семьи. В детстве не было, с бывшим мужем было что-то непонятное, особенно когда мы оставались в браке, но жили отдельно». Но мне все же хочется настоящую семью. Пусть и не общие дети, но наши дети, когда мы все вместе и когда есть общий дом, куда ты придешь, как домой, а не в гости.

Я уже не до конца понимаю, что он вообще считал любовью. Возможно, это была просто идеализация – не меня как человека, а некого придуманного образа, в который он вложил свои мечты и ожидания. Я не раз говорила ему прямо:

– Ты не любишь меня настоящую. Ты влюбился в идею. Ты натягиваешь на меня чужой образ, как маску, и общаешься с ней, а не со мной.

Но, кажется, он так и не смог или не захотел увидеть разницу между мной и тем, кем ему было удобно меня вообразить.

И действительно, как-то спросила его, любил ли он предыдущую свою подругу, он мне ответил: «Неа».

А ведь есть фото, которые они отправляли друг другу, и все с подписью «я тебя люблю». Это все было!

Может быть тогда это желание любви, недоступной для него. Я уже и не уверена, способен ли он испытывать что-то кроме страха, ярости или ликования, если победил кого-то.

Я стала ощущать, что сама нахожусь постоянно с ним настороже. И задавая вопрос, я обязательно запоминаю его ответ, как слова, так и интонацию. Например сегодня, в моменты близости, он не проронил ни слова. И уже после я спросила его:

– Ты любишь меня?

– Нет. – Ответил он, не открывая глаза.

Я немного рассмеялась, а он продолжил важным тоном:

– Я люблю только себя.

Господи, неужели это правда, не ирония, а он действительно такой. Он нарцисс? Эмпатию он считает слабостью. Какие-то мои способности он тут же обесценивает.

Иногда он вскользь может кому-то упомянуть, что Вероника рисует. Но мне он говорит «да так любой дурак сможет».

И на самом деле так он говорит не только со мной. Он в принципе может так отвечать любому. Все обесценивает вокруг себя. Любой чужой труд, достижение, даже простую радость способен свести к нулю одним пренебрежительным замечанием.

Еще он как будто завидует. Даже мне завидует. Он был против того, чтобы я публиковала свою книгу. Сначала он пытался ее обесценить, что она не длинная. Что книга должна быть как у Льва Толстого, а то, что я написала и книгой-то назвать нельзя.

Потом стал цепляться к сюжету. Заявил, что ему будет стыдно за меня, если это прочитает его мама и сын. Но однажды он произнес: «А мне что тогда надо будет сделать? На луну полететь?»

***

На новый год мы запланировали поездку большой компанией. Я решила, что надо всем дать какое-то представление о тех местах, где мы можем погулять. Надо понять кому что подходит, что точно не подходит, так как с нами будут еще дети. И чтобы все понимали какую одежду и обувь надо взять. Я решила сделать небольшую презентацию с описанием и фотографиями с прошлых лет. Я уже бывала там и хочу разработать для всех треки на каждый день, чтобы показать как можно больше, и чтобы всем было интересно.

Я собрала файл и отправила его Матвею на одобрение.

Пришло сообщение от него.

«Зачем ты это делаешь?!»

Я решила позвонить. Он сразу стал кричать.

– Тебе делать нечего?!

Я постаралась объяснить для чего это нужно, но мне казалось это очевидным. Постаралась сохранить спокойствие и оправила это в группу. Ребята сразу ответили, что я молодец, что проделала такую работу и что они обязательно все изучат и каждый даст обратную связь о том, куда хочет пойти точно.

Зачем Матвей орал? Ему не понравилась моя идея? Или он настолько позавидовал этому, что не смог сдержать свой гнев? Почему он все воспринимает как призыв к соревнованию. Неужели потому, что ему всегда надо победить? Потому что любой человек, так же и я – это соперник, а значит потенциальный победитель, он же враг. И «ложному я» нарцисса необходимо во что бы то ни стало победить каждого. Отсюда идет это соревнование. А ведь каждый, кто живет из своего «истинного я» – честный и открытый человек. Значит потенциально сильнее его.

Является ли мое желание остаться с ним для того, чтобы больше понять себя? Я уже ощущаю, что мне будет очень сложно выйти из этих отношений. Помимо того, что я подсела на его эмоциональные качели, мною движет еще и любопытство, хочу сама увидеть действительно ли есть эти нарциссы, которые ничего не чувствуют, кроме страха, сменяющегося злостью и агрессией. Неужели выйти из этих отношений можно только дойдя до дна. Иначе будут возвращения, попытки начать заново, бесконечные сожаления. При чем возвращать меня будет как он, так и я тоже.

Он искажает реальность не только для меня – он сам в нее верит. Или, по крайней мере, так глубоко погружается в свою версию событий, что граница между вымыслом и правдой стирается. Иногда создается ощущение, что он делает это сознательно: чтобы перевернуть роли, поставить меня в позу манипулятора и самому стать «жертвой». В этом сценарии он получает оправдание для всего – а вся вина, весь груз «плохого поведения» ложится на меня.

Чтобы не оказаться в этой ловушке, мне часто приходится его мягко, но твердо «осаживать» – напоминать, где проходит грань. А иногда, зная, чего ожидать, я заранее начинаю подкалывать его тем же тоном, той же иронией, будто защищаюсь через зеркало. И тогда происходит удивительное: он мгновенно смягчается. Становится ласковым, покладистым, почти как испуганный котенок, который ищет утешения.

Этот резкий переход – от обвинений к внезапной нежности – не успокаивает, а настораживает. Потому что я понимаю: это не искренность. Это часть игры. Только теперь я начала видеть правила этой игры раньше, чем делаю в ней следующий ход.

Если рассказать кому-то о своих переживаниях, о поведении Матвея, то обычно мне не верят. Даже я уже начинаю сомневаться в своей правде. Как будто начинаю видеть себя виноватой. А ведь так происходит, потому что окружающие люди не сталкивались с таким поведением. И часто думают, что я загоняюсь, и что на самом деле это со мной что-то не так.

Он не помогает, если это не входит в его тактику контроля. Он не слушает то, что меня волнует или беспокоит. Может вспомнить об этом спустя какое-то время, но только потому, что решит, что это можно использовать, чтобы взять власть надо мной, чтобы показать свое участие. Свои проблемы он расскажет всегда, я выслушаю, поддержу, но, когда я рассказываю о своих, в ответ слышу: «да ерунда какая-то, подумаешь», «Ника, я сплю», «поговорим об этом завтра».

Я открыла свои записи. Я стала вести дневник про свои ощущения, чтобы отслеживать не сошла ли я уже сума и не стала ли, действительно, сама манипулятором. В общем, я надеялась, что мне это поможет сохранить осознанность.

Так вот мне кажется, что меня ждут два сценария развития наших отношений. В одном случае он будет подавлять, и чувствуя мой отпор, будет осаживаться. Возможно, такие качели его устроят. Во втором случае, если я сломаюсь и потеряю себя, он полностью размажет меня в соплю. Если я провалюсь в эту ничтожность, то он не будет уже получать того адреналина. Интерес может еще и сохранится, но отношения перестанут его удовлетворять, ведь химии уже не будет.

Я чувствую, что ему нравится моя сила. Пока ему есть что ломать во мне, ему будут нужны наши отношения.

Он ведь хотел потопить меня. Он заставил меня дать ему доступ в мой телефон и показать все операции по карте в мобильном банке. Он требовал, чтобы я распорядилась моими финансами, как он считает нужным. Он не просто пытался контролировать меня, он собрался топить меня. Ведь если бы я выполнила его просьбу, то уже не могла бы копить финансовую подушку и в любой момент могла оказаться полностью зависимой от него. При этом мы не женаты.

Я начинаю собирать информацию о нарциссах. Боже мой, оказывается есть даже типичные фразы, которыми они манипулируют. И они один в один совпадают со словами Матвея.

Сейчас мне надо выбрать какую-то стратегию, чтобы не разрушиться, если я выбираю оставаться с ним сильной, насколько меня хватит. На самом деле меня это выматывает и истощает. И скорее всего событийный результат будет один – мы расстанемся. С одной лишь разницей – уйду я или скроется он. Вариант с соплей я не рассматриваю. В этом случае он тоже уйдет, только физически вытрет об меня ноги.

Понимая все это, мне было сложно принять решение о совместной поездке на новый год. Но все-таки мы едем компанией, а Матвей груб со мной только наедине, значит мне будет безопасно. А если что-то пойдет не так, то это только покажет всем его суть и поражение потерпит он.

Мы выехали в ночь накануне 31 января. Ребята вели машину по очереди. А на утро повела я. Предполагалось, что для меня будет приятным вести машину в моих любимых местах, где я прожила почти год и как раз разведала все красивые локации в этих предгорьях. Мы проезжали небольшой городок, где почти нет движения. И я знаю где плохая дорога и как лучше объехать. Навигатор строил маршрут по плохой дороге. Я сказала, что по плохой дороге не поедем, что я знаю куда. Когда я свернула с маршрута, Матвей стал орать:

– Ты что делаешь? Ты дура что ли совсем? Ты же создала аварийную ситуацию! Ты не видишь, что ли, машина выезжает!

Я все видела. Действительно машина выезжала из двора, но мы не обязаны были ее пропускать, и я видела, что водитель нас увидел и остановился, чтобы пропустить.

Ор Матвея поверг меня в шок. Это было невыносимо слышать опять и то, что он кричит на меня при всех. Тогда я съехала на парковку и вышла из машины со словами «езжайте сами, я никуда не поеду».

Я действительно была готова идти куда глаза глядят лишь бы это все прекратилось. Сказалась усталость после ночи в дороге или то, что я уже не могу сохранять спокойствие, когда он начинает орать, или все вместе, но я не нашла ничего лучше, чем прикинуться полной дурой. Я села на ступеньку какого-то магазина и просто стала молчать, не реагируя ни на что.

Матвей орал как сумасшедший. Я встала, и он схватил меня за горло и начал душить. Он приподнял меня. Его пальцы впились мне в горло, и я начала задыхаться.

– Садись в машину, я сказал! – проорал он.

Я села в машину. Решила, что попрошу помощи у моих местных друзей, чтобы кто-то смог приехать и забрать меня. А на следующий день я уеду автобусом назад в Москву.

Уже стала пропадать связь. Пока мы не доедем до базы отдыха, где будет wi-fi в номере, я не могу никому позвонить или написать.

Я стала чувствовать, что снова начинаю задыхаться. Я поняла, что это похоже на паническую атаку. Наш друг остановил машину, чтобы я вышла на воздух. Я вышла. Меня трясло. Никак не получалось унять эту дрожь и начать дышать нормально. Матвей тоже вышел из машины, но прощения не просил, не обнимал, а просто стоял рядом.

Когда меня чуть-чуть отпустило, я вернулась в машину, и мы поехали дальше. Надо сказать, что никто не видел, как Матвей держал меня за горло. И это дало ему возможность говорить всем, что я все придумала, потому что я сумасшедшая.

Господи, я уже не смогу оставаться непобежденной в этой поездке. Я уже побеждена. Я уже не смогу быть адекватной и просто спокойно встретить новый год и насладиться горами. Меня уже выставили, как сумасшедшую истеричку!

Когда мы приехали на место, я еще долго не могла выровнять дыхание и просто сидела на камне на солнце.

Матвей подошел ко мне.

– Ну успокойся. Посмотри какое солнце, тепло.

– Ты душил меня. – произнесла я.

– Да кто тебя душил? Я схватил тебя за плечи и все!

– Нет, ты душил меня. – повторила я. – Я останусь только, если мы будем жить в разных номерах!

– Хорошо. – ответил Матвей. – Я уйду спать к ребятам, а ты будешь одна.

Меня это успокоило, и я пошла распаковывать вещи.

Я решила, что расскажу друзьям какой Матвей на самом деле. Я понимала, что Матвей очень убедителен и это его друзья, а не мои, и поверят скорее всего ему, а не мне. Но я хотела, чтобы, когда мы расстанемся, ту грязь, вылитую на меня, все разделили на два.

То ли он устал, то ли это было так задумано, но Матвей проспал новогоднюю ночь.

Мы уже накрыли на стол и проводили старый новый год. Я несколько раз ходила будить Матвея. Нежно целовала его, трепала за руку, за щеку.

– Отвали, не видишь я устал!

Это слово «отвали» я уже слышала и помню, чем все закончилось. Предпочла отвалить.

Под бой курантов я пожелала себе стойкости и мужества. Его друзья сами спросили меня что происходит между нами. Я рассказала так, как будто и для меня самой это не понятно. Хотя на самом деле, я просто боялась признать тот факт, что я уже не нужна ему. Что меня пытаются утилизировать. Но сейчас было важно, чтобы меня не считали пустышкой, не обвиняли в истерии и сумасшествии, чтобы все знали, что Матвей сделал мне предложение и что я согласилась, чтобы все знали, как я люблю его, и что все мои «уходы» от него были после его агрессии и слов «проваливай».

Но в итоге все закончилось тем, что Матвей обвинил меня, будто я настраивала его друзей против него, что я умышленно хотела всех поссорить и разжечь конфликт между ними.

Но я этого не хотела. Я лишь хотела, чтобы меня не осуждали потом и не обвиняли в том, чего не было!

Получается, что я снова как будто потерпела поражение. Хотя меня и поддержали, но все-таки виноватой в том, что наши отношения рушатся все равно посчитали меня.

Матвей еще и ревновал меня к каждому. Просто за взгляд, за вопрос, за то, что положила салат, за то, что фотографирую всех для того, чтобы потом сделать фильм о нашей поездке.

Матвей цеплялся ко всему.

Я понимала, что потом за свое состояние он будет обвинять меня. Что он не отдохнул, а я испортила ему поездку. Но я не даю поводов для ревности. Больше того я пыталась помириться с ним. Но он стал говорить, что я выношу сор из избы, что я позорюсь сама и позорю его, что я похоже вообще ничего не понимаю в жизни.

На самом деле поездка получилось очень хорошей. Мы много, где погуляли, поплавали в бассейне, подышали горным воздухом и полюбовались видами.

Сама база отдыха была не самой комфортной. И, конечно же, это отметили все. На саму поездку никто не пожаловался. Все сказали мне спасибо за места, которые показала.