Читать книгу Фиолетовое солнце. Роман - Анна Синельникова, Анна Лосева - Страница 6

Можно было окунаться в светскую, даже богемную жизнь, чтобы она унесла на своих волнах туда, откуда уже сложно вернуться, а значит это самый короткий путь к месту назначения. Земля-то круглая или, как известно, там, где выход близок и вход, где что-то заканчивается, тут же что-то начинается.

В эту же среду мы с Пастором Геннадием посетили Арт-Салон Тонечки Крузенштерн. Он любезно мне составил компанию. Тонечка давно приглашала меня на чайную китайскую церемонию. И в этот раз я поехала, предварительно заручившись поддержкой Пастора.

Духовный наставник, как говорится, должен принимать хоть какое-то участие в жизни жертвы. Ой, что я говорю! В жизни пациента. Тьфу ты, опять не то! Пока привыкнешь к здешним словам и их понятиям… Эх… В общем, стоит немного разбираться в текущей, обыденной жизни наставляемого. Пусть будет так.

Там, мы пили чай по всем церемониальным правилам. Чай разливали, наливали, переливали, заваривали, и опять всё повторялось заново. Некий чайный ритуал, движенья рук, вспышки клубов пара, запотевшие стеклянные мензурки, капли влаги, стекающие по их стенкам. Ворожба, чайная ворожба. И клубящиеся вокруг неё разговоры. Любят эти люди культы, возводить что-то в культ. Есть в этом нечто забавное. Мистическое, если хотите. А хотите. Наверняка.

В салоне собралось немного людей. Был полковник Коэн, близкая подруга хозяйки салона Кэт, активист и начинающий поэт Протёртыш, Гена и я. Пастор, в миру просто Геннадий или Гена – мой старый добрый товарищ, в котором каким-то образом сочеталась разгульная жизнь прогрессивного андеграундного музыканта и набожного человека. Как и положено – вечером пьянка, утром раскаяние и молитвы. Ничего необычного впрочем, почти как у всех, не так ли?..

Тонечка была поэтесса и йогиня. «А что ещё человеку для счастья надо?» – спросите вы. И будете совершенно правы, гибкость ума и гибкость тела, наверняка, пригодятся в этом мире совершенных идей и совершенных людей.

Весь вечер на арене был полковник. Как одиозный герой всем известного фильма он постоянно отсыпал комплименты хозяйке салона. «Я как старый полковник, не знаю слов любви, но Тонечка…» Далее, как правило, следовал некий пошлый комплимент. Антонина рдела, извинялась перед гостями за его поведение и вновь разливала чай. Атмосфера подогревалась, разогревалась, разговоры, как и чай плавно перетекали из одной чашечки в другую.

Тёплый чайный вечер закончился чтением стихов. Протёртыш был сначала немного пуглив и стеснителен, но под конец разошёлся. Я слушала задумчиво. Картинка завораживала. Салон был оформлен весьма недурно, тем более он одновременно служил Тоне и квартирным пристанищем и йога-центром. Картины, выполненные самой Антониной, впечатляли и притягивали свой взор. Многочисленные фишечки, отсылавшие к индийской культуре манили и развлекали сами по себе. Книги, любовно выставленные на стеллаже, придавали серьёзную завершённость этому помещению, впрочем, как и плетеные занавески, тщательно оформленные ракушками. Читали у высокого плетённого под дерево торшера. Свет его завлекал и привораживал слушателей. Или это делали сами поэты. Не знаю. Тонечка прочла посвящение товарищу Бродскому, гулянье по берегам Невы и нам невольно пришлось перенестись на её закованную в железо набережную, промозглый ветер, грусть по несбыточному и несбывшемуся, заставляла ёжиться и содрогаться. Плакать не хотелось, просто снова вернулись все в тёплый диван, и я посильнее вжалась в его уютные тёплые подушки, всё ещё слегка поёживаясь. Чай согревал и весело булькал в желудке. Было от чего разойтись и немного позабавиться на публике: «Я волком бы выгрыз бюрократизм… к мандатам почтения нету… к любым чертям с матерями катись…», – прочла я с вызовом слушателям. Эх… Товарищ Маяковский.

По возвращении, меня вновь ждала проповедь от Пастора Геннадия:

– Бог он всё видит. Все пути божьи неисповедимы. Значит, так оно должно было статься? Ты это понимаешь?

– Да, ничего, я не понимаю, – улыбалась я.

– К Богу, все пути ведут к Богу, продолжал свою проповедь Гена, вот ты знаешь, сколько святых людей жило на Руси. Действительно святых, какие чудеса они могли творить. Возьми, хотя бы Александра Свирского! Слышала о нём?

– Нет, конечно.

– Так вот, его ещё Иван Грозный признал святым. Его мощам до сих пор поклоняются люди. И мощи его благоухают до сих пор! Ты можешь себе это представить?! Он до сих пор творит чудеса, спасает людей. Мощи его сейчас сохранены в храме. И они мироточат! Об этом говорят, священники, которые служат в этом храме. Мощи были утеряны во время революции, а потом чудесным образом нашлись и были доставлены в храм его имени. О чём, кстати, усердно молились священники этого храма.

– Ты понимаешь насколько всё серьёзно? – строго вопрошал меня Гена.

– Нет, не понимаю, отвечала, я позёвывая.

– А не черт, ли он? – невольно задумалась я, глядя на его чётко, упрямо очерченное лицо, строгие чуть округлые линии. Взгляд, который буквально вжигал в меня эти слова. «Мощи, мощи благоухают…» – проносились у меня в голове его слова…

– И мироточат, – послышалось мне снова.

А, казалось, Гена молчал, в задумчивости проглатывая уже, скорее всего остывший чай. Чай был по всюду и дома тоже.

– Всё в библии написано, только читать её надо, там вся истина есть, всё, что там написано не случайно. Это нужно понимать.

– Вот и не зря говорят, – муж и жена одна сатана, я столько всего в жизни видел! Например, когда жена рожает, а муж корчится от боли! Я видел это собственными глазами. Всё не просто так. И если вы уже муж и жена, от этого уже никуда не деться. Понимаешь?

– Точно чёрт, подумала я. Сатану в пример ставит. Как же так?!

– Всё вы чувствуете уже одинаково, одна кровь течёт и от этого никуда не деться.

– Неужели совсем никак? – возмутилась, было, я. Но быстро притихла.

– Святые могут спасти, молитвы. Молиться надо. В храм ходить. Там священник всё берёт на себя, отпускает вам грехи.

– Он-то мне отпустит, допустим. А если я себе не отпущу, – вот, что плохо. Может, каждому своё всё же? Кому-то конвейер греховный – нагрешил – отпустил батюшка и снова, и снова… Вышел и заново можно грешить. Отпустили же всё. Свободен. Конвейер какой-то. А вот, если ты сам себе один единственный грех отпустить не можешь сам? А батюшка уже давно тебе его отпустил? То как?..

– А жизнь она такая. Библию читать надо и тогда станет всё ясно. Вот, ежели, измены между мужем и женою – вот тогда уже совсем по-другому всё, нельзя тогда уже держаться вместе и не будет той связи, ежели, этот грех между ними.

– Ой, не скажите, отец Геннадий, сдаётся мне, что каждый из вас трактует вашу Библию как ему удобно, это вот так, а это мне вот так… Вот и не библия не такая, а всё наше восприятие через призму себя барахлит… А как же – избрал путь и следовать ему до конца? Почему не так?.. Не сгибаться, не прогибаться… Я вот такая, мы с библией одинаково плачем друг о друге…

Я смеялась, за что была одарена очень суровым взглядом Геннадия и возможно даже была уже изгнана из его окружения.

Потому немного загрустив, я засобиралась домой.

– Каждый неверный путь должен быть исправлен при жизни, для того она нам и дана – напутствовал меня в дорогу Пастор. Из книги жизни нельзя вычеркнуть слова, которые написаны душой.

– Вся наша жизнь в наших руках, – сказала я, раскрыв ладони, испещренные линиями, не зря ведь многие все пути в них привыкли просматривать. Но мы можем всё изменить, ведь эти линии тоже меняются, если за ними наблюдать. Они не даны раз и навсегда. Мы всё можем изменить. Всё в наших руках, – и я сжала ладони в кулаки.

– Возможно. Ты поезжай, ко мне ещё должны придти сегодня.

– Еду, еду же ж уже. Никого не застану, не беспокойся. Только я ревновать тогда буду? – пошутила я.

– Почему? У тебя же есть Макс.

– Ну, я же ещё не достигла такого полного всеобъемлющего дзен, любить всей душой и совсем не ревновать, к примеру, я могу Илью.

– Всё дано нам свыше, мы этим дышим. У тебя тяжёлый характер. И путь твоей сути труден, дочь моя.

– Пора встречать более лёгких! Хорошего вечера. По звёздам, дорогой Пастор, мой путь. Ладно, покамест моя дорога – дорога домой. Не знаю её верней сейчас, – сказала я, и мы тепло попрощались с Пастором Геннадием.

Возвращаясь, домой уже тёмной глубокой ночью из чужого мне города, я мчалась по пустым одиноким дорогам. Настроение было паршивое, плюс устала, хотелось спать и ни о чём не думать.

– Самое время и место творить «добрые дела», – подумала я, – во мне просыпался нездоровый авантюризм.

И вот, вылетаю на повороте (по главной), вижу вдалеке, на остановке, прямо-таки подпрыгивают два, практически «булгаковских» субъекта в попытке остановить хоть какую-то машину. Оглядываюсь – кроме моей, других-то и нет. Останавливаюсь.

– До вокзала подвезёте?

– Да, подвезу.

Садятся. Говорят, что беженцы, денег нет.

– Не надо, – отвечаю.

Отъезжаем.

Становится как-то страшно. Я одна, пустые улицы, тёмная ночь. Несусь куда-то со странными попутчиками на борту. Чисто как животному, мне становится неприятен их запах. Стараюсь немного поглядывать и в заднее зеркало, где расположился субъект с многочисленными кулями, и на пассажира справа от меня. Так сказать, пытаюсь слегка контролировать ситуацию и на дороге, и в салоне авто. Играет музыка, заканчивается какая-то песня. Магнитофон стоит на воспроизведение с флэшки в случайном порядке. Молюсь про себя, – «Илья, ну сыграй сейчас что-нибудь зловещее, спаси мою неразумную голову хоть ты». Мой волшебный магнитофон, тут же откликнувшись на мои молитвы, начинает играть всем известную песню «Ода советскому мертвецу». Я ликую в душе и благодарю за столь оперативный отклик и «маг», и Илью.

Один из пассажиров, представившийся впоследствии Дмитрием, громогласно ржёт и произносит «забавно». В голове проносится мысль: «Да, мы там, на кладбище все такие, забавные». Но я загадочно молчу, киваю – «да», и сосредоточенно, задумчиво веду автомобиль, дорога поднимается, мы объезжаем триумфальную арку и стремимся всё выше и выше…

Дар речи к моим пассажирам возвращается, но уже ближе к пункту назначения – заброшенные дачи на выезде из города. Они задают стандартные вопросы – замужем ли я и, может, завтра отдать мне деньги за поездку, просят номер телефона. Я отказываюсь. На вопрос – куда это еду одна среди ночи, многозначительно молчу.

Занавес. Молитесь, да и пребудет с вами Бог.