Читать книгу Анины рассказы - Анна Субботина - Страница 6

Утром в июне мы уже сидели в моей машине у Белорусского вокзала. Как ни странно, Танька совсем не опоздала, и мы двинулись в путь уже в четверть восьмого.

– Так вот, бабка эта, говорят, с виду вообще обычная. В избушке деревянной живет. – Рассказывая, Танька стирала с ногтей лак при помощи завалявшейся в моей машине жидкости для снятия лака и прихваченных с собою ватных дисков. – Питается картошкой и молоком. Ей еду приносят, денег она не берет.

– А какие доказательства-то, что это правда «работает»?

– Марьян, не хочешь – не верь. Чего ты таким тоном-то? Не выспалась с утра?

– Во-первых, да, не выспалась. – Со злости я чуть не нажала на тормоза со всей силы, что было бы неумно на скорости сто двадцать километров. – Во-вторых, ты обещала по дороге рассказать, в чем прикол, и?

– Ну, мне одна девочка сказала, что к ней ходила сама Маша Внукова. Кто-то ее там видел, где-то за год до развода Романовича. Будто бы она рассталась тогда с теннисистом своим, ну Салаватом Рафиным. Он ее бросил. Плакала, а та ее успокоила. Другим прямо человеком из светелки бабкиной вышла.

– Что за чушь? – Цель нашего путешествия мне казалась все более и более абсурдной, и зачем я повелась на Танькины бредни? – Она же в Англии, в Лондоне, живет. Откуда ей про эту волшебную бабку из глуши Ленинградки может быть известно? И что, она ее роман с Романовичем, что ли, срежиссировала?

– Ну, вроде ей подруга Галина привела.

– Жена олигарха Барабаски? Падчерица бывшего президента?

– Ну да, вроде, – неуверенно согласилась Танька.

Мои предчувствия, похоже, оправдывались: полная хрень.

– Ладно, давай, что ли, заедем в «Макдоналдс» перекусим. На голодный желудок ехать не хочу.

К одиннадцати, минув пару неизбежных пробок, мы завернули в закусочную на шоссе.

– Вам два олигарха или один? – Черные глаза служащего «Макдоналдса», почти без зрачков, смотрели на меня не мигая и очень вежливо.

– Простите, что?

– Сырных соуса к деревенской картошке два или один? – повторил тот вопрос с той же интонацией.

– Три, пожалуйста, – с облегчением улыбнулась я.

Найдя свободный столик, мы плюхнулись на пластиковые сиденья. После очереди в кассу и сорока километров в пути хотелось слегка передохнуть.

– А что это он тебя про олигархов там спрашивал? – Таня нехотя оторвалась от двойного чизбургера: ее явно одолело настоящее любопытство.

– Кто и про каких олигархов? – Я, в отличие от Таньки, которая особенно точно подтверждала свою принадлежность к поколению Pepsi тем, что реально поедала все эти ужасные бургеры в «Макдоналдсе», ограничивалась более безвредными, на мой взгляд, картошкой и мороженым.

– Ну, тот, кто нам еду на поднос собирал, спросил что-то про олигархов… Приставал, что ли? Ну они здесь вообще охренели… Не видят, что ли, кто перед ними стоит?

– Ты тоже про олигархов слышала? – Я утопила румяный картофельный полумесяц в соусе и посмотрела Таньке прямо в глаза.

– Ну да, что-то слышала, типа, нужны олигархи, чё, себя предлагал, что ли? А ты его послала?

– Да нет. – Я не знала, что сказать.

– Ну, не хочешь – не говори. – Таня обиженно повела плечами и принялась за ванильный коктейль.

Указатель на поселок Ведьмина Лужа внешне отличался от предыдущих. Вместо неоновых красок на синем фоне он был исполнен на куске деревянной доски выжигательным аппаратом. Думаю, после захода солнца эту самую Лужу обнаружить с дороги было бы просто невозможно. Живо воспринять забавное название после Пешек, Ложек, Дурыкино и Черной Грязи, расположенных ближе к Москве по Ленинградскому шоссе, мы уже не могли. А потому въехали в ворота поселка около пяти часов вечера в полном молчании. Прервать его, однако, меня заставила насущная необходимость.

– Ну и где мы теперь будем искать эту бабку?

– Не хотела тебе сразу говорить, ты опять орать будешь, но нам надо сейчас на кладбище.

– Что?

– Ну, адреса бабки у меня нет. На местном кладбище есть одна плита, и когда заходит солнце, то последний луч падает на карту, как к дому бабки подобраться.

– Это, я надеюсь, шутка. Ты сейчас позвонишь Марине, или Рите, Юле, или не знаю еще кому и узнаешь этот чертов адрес.

– Мы пока можем перекусить, потому что до захода солнца еще есть время. – Таня явно не шутила.

Внезапно я ощутила очередной приступ голода и охладела к планируемой перепалке. За углом мелькнуло заведение под названием «ТрактирЪ», я почему-то вспомнила холодные слоеные пирожки из «Мертвых душ» Гоголя и повернула направо.

– Ладно, давай поедим. Даже если придется назад возвращаться, все равно надо поесть.

Русские трактиры со времен Николая Васильевича, как выяснилось, претерпели некоторые изменения, и слоеного пирожка, которого мне так было захотелось, в меню не оказалось. Зато нашлись вполне съедобные куриные котлеты с картофельным пюре на воде, сдобренным сливочным маслом, и «вечный» соленый огурец. Во всяком случае, Танькин «Цезарь» под желтоватым майонезом и с подозрительного вида заплесневелыми сухариками смотрелся гораздо более стремно.

– Может, водочки? – Мое предложение не так удивило Таньку, как можно было бы предположить.

– Лучше все же настоечки жахнуть, ну, клюковки там… Вино здесь, наверное, и правда должно быть не очень. – Танька еще раз оглядела старомодное помещеньице трактира.

– А вы, девушки-красавицы, ищете чего, бежите кого или так, по-туристски? – Прямо около нашего стола, откуда ни возьмись, возник старичок в алой, расшитой золотом рубахе навыпуск, которая сильно контрастировала с грязными и дырявыми джинсами, подвернутыми внизу.

– Мы бабку ищем. – Танькина искренность поражала меня и до этого, сейчас же оставалось понять, насколько это было уместно.

– Пятьсот рублей, стопочку, и расскажу, как найти. – Старичок смотрел на нас огромными черными блестящими глазами, которые мне вдруг что-то напомнили отсутствием зрачков, быстро перебирая руками толстую веревку, которая подпоясывала рубаху.

– Так, а ну иди отсюда, не мешай девочкам. А то ишь, повадился. – Статная официантка в белом синтетическом фартуке с оборками, повязанном сверху черной юбки и белой блузки, быстро приближалась к нашему столику, вооружившись куцым веником.

Танька нашлась быстрее меня и протянула старичку пятисотрублевую ассигнацию, стоимость приблизительно пяти ужинов в местном трактире:

– Вот, возьмите и скажите, как нам найти бабку.

– После, после. – Старичок суетливо запихивал ассигнацию под рубаху. – На кладбище приходите к заходу солнца, не опаздывайте. – С этими словами он бросился к выходу, однако пару ударов веником все же получить успел.

– Кто это? – С этим вопросом я обратилась к довольно быстро взявшей себя в руки официантке, пока она наливала нам настойку из большой мутной бутыли.

– Да, пьянчужка один, Семеныч. К туристам, в смысле к нездешним, всегда пристает, ересь всякую несет и деньги вытягивает.

– А про бабку здешнюю, которая будто бы хорошо выйти замуж помогает, вы слышали? – Танька решила взять быка за рога.

– Нет, не слышала. – Наша, казалось бы, ловкая и расторопная официантка с уютным именем Клава вдруг выронила бутылку с горячительным, и та со звоном разлетелась на тысячи стеклянных искорок. – Пойду за веником. Нет здесь никаких бабок, и гостиниц нет. Вы бы ехали, девочки, отсюда подобру да поздорову. Такие красавицы, сами замуж в столице своей выйдете, зачем вам какие-то бабки?

Расплатившись, мы сели в машину в некотором недоумении, но все равно взяли курс на кладбище. Резные ворота были закрыты, к счастью, выяснилось все же не на замок. Створка отворилась с неприятным визгом, и тут же вдалеке мелькнуло красное пятно, похожее на рубаху Семеныча. При ближайшем рассмотрении мы с облегчением обнаружили, что и Семеныч находился внутри рубахи.

– Надо было все же линзы надеть, – почему-то шепотом сказала Танька.

У нас у обеих минус два, и иногда это реально мешает жить и видеть. Я согласно кивнула.

– Бегу, бегу. Здеся уже. – Семеныч явно подволакивал ногу, что, впрочем, ему не мешало довольно быстро к нам приближаться. – А водочки-то, водочки-то не прихватили?

– Нет. – Я вынула из кошелька сторублевую купюру. – Вот вам еще сто сверху.

– Ой, спасибо, девочки, спасибо, красавицы. Денег вам побольше и жениха богатого.

– Вот, кстати, по поводу жениха, – перебила я поток его наигранной благодарности. – Куда там луч должен падать?

– Пойдемте, пойдемте. – Семеныч суетливо засеменил вперед. – Вот сюда, вот сюда. Здесь стоим и ждем.

Мы оказались около довольно старого надгробия, огороженного ржавым забором, традиционного креста на могиле не было. Зато на калитке сидела ворона, и, даже когда мы ее отворили, с места птица не двинулась. Только проводила нас долгим взглядом блестящих черных глаз и без страха встретилась глазами с моими. Мне вдруг почудилось, что я стою перед прилавком в давешнем «Макдоналдсе», и я отвела глаза. Да еще и почувствовала легкий озноб где-то в районе поясницы, что было в высшей степени странно. Я была в довольно плотных джинсах Rock&Republic и кашемировой двойке Loro Piano нежно-розового цвета, а на улице все еще было градусов двадцать. Ворона отпраздновала победу в гляделки громким и неприятным карканьем. Семеныч привычным жестом замахнулся на беспокойную птицу:

– А ну пошла отсюда, нечистая!

Ворона неторопливо расправила изрядно ободранный хвост и с явно выраженным чувством собственного достоинства взлетела. Шумно взмахнув крыльями, она переместилась на стоявший неподалеку голый клен, откуда еще раз явственно каркнула три раза.

Плита, на которой сосредоточилось наше внимание, представляла собой прямоугольный серый камень, где неизвестной мне техникой были выдавлены буквы. Разобрать надпись на плите было непросто. «Померла в 1708-м от Рождества Христова. Нет креста с ней. Доча ея и сынок в скорби великой. Ядвига, Силаевна дочь, Пе́трович». Вокруг заметно потемнело, и я посмотрела в сторону солнца. Его красный полукруг стремительно садился за горизонт, казалось, что никакого последнего луча уже не будет. И тут вечернюю дымку словно прорезали лазером, золотистый лучик света ударился о плиту и уперся в заглавную букву «Я».

– Вот, смотрите, щас таинство начнется. – Лицо Семеныча приобрело странное выражение, и он принялся непроизвольно потирать руки.

Тем временем под углом примерно в тридцать градусов от буквы «Я» действительно вылезла светящаяся виртуальная проекция какой-то карты, размером где-то сорок на сорок сантиметров. Центром «карты» я бы условно назвала большую красную точку, рядом с которой значилось «ТрактирЪ», от нее шла синяя виляющая полоса, которая чуть-чуть вела по центральной улице Ленина и поворачивала в малюсенький переулок святой бабки Агафьи, где упиралась в дом номер 6. Внизу карты мигающими буквами появилась надпись: «Подъездъ шестай и кавартира шастая».

– Шестая, что ли? – нарушила молчание Танька.

– Она, голубушка, кажный раз новое местечко-то указывает. Потому и не упомнить адреса-то, вон оно как! – Семеныч был явно доволен произведенным эффектом и, того и гляди, начал бы раскланиваться на все стороны под наши оглушительные аплодисменты. Если бы начали хлопать. Вместо этого я решительно взялась за край ржавой калитки:

– Ну, мы пошли.

– Как, а выпить и закусить, за успех, тык скыть, нашего передприятия? – Семеныч удивленно развел руками.

– В следующий раз закусить и выпить.

Мы быстро удалялись по кладбищу в сторону выхода. Семеныч ковылял за нами, фонтанируя идеями:

– Ну а склепик, склепик-то наш, древнюю ряликвию, посореть не хотите? Тама барин наш, Селивестр Андреич, бальшой почитатель аглицкого этого ужасописца Эдгара, кажется… Леший возьми нехристя этого, Па или Пу… Захоронен с супругою, как палагается. А склепик-то по египетскому укладу, значить, сварганен. Но самый антирес-то в чем… – Семеныч, увлеченный рассказом, ловко перемахивал через небольшие кресты, забыв про хромоту, чтобы, значит, путь срезать. – Голубоня явойная, та, шо двойню-то от него понесла, она рядом, за стенкой склепа схоронена. У ея крест на могилке был залатой, с каменьями, да большевики пришли, все гады разворовали, поразбойничали. Тока плиту позолоченную унесть так и не смогли, тяжелая, свярнули немного, да там и бросили.

– Спасибо большое! Как-нибудь потом. – Таня всегда отличалась особенной вежливостью.

– Да, подождите же! Специально для вас есть настоящие черепа, бритиши были – не показывал, французы заезжали – не сдался на уговоры. Тока для вас, всамделишние, со Второй мировой схоронил: пару немецких и один наш вроде, специально для гурманов, значить. Таких, как вы, утонченных девиц. – В подтверждение этих слов, руки Семеныча вывели в воздухе очертания восьмерки. – Да задаром, задаром же покажу!

В ответ мы прибавили шагу и, хлопнув створкой забора, устремились к машине. Восстановить дыхание удалось только в салоне.

– Ну что, сразу к бабке? Ты помнишь, как там, вначале к трактиру, а потом? – повернула я голову к Таньке, она всегда отлично справлялась с ролью GPRS-навигатора, которого у меня отродясь в машине не водилось.

– Спросим там, где улица Ленина. А там только найти этот переулок, бабки Агафьи кажется?

Заводя машину, мы наблюдали, как Семеныч со вздохом запирает кладбищенские ворота, продевая в петлицы огромный тяжеленный замок, неизвестно откуда взявшийся в его руках. Сторожем, что ли, подрабатывает? – пронеслось у меня в голове, пока я крутила руль на разворот. В темноте трактир выглядел куда менее приветливым, а главное, одиноким. Вокруг тоже не было ни души. Благо справа шел голубоватый свет от уличных фонарей, и я догадалась, что центральную улицу власти Ведьминой Лужи все же должны еще освещать. Я оказалась права. Переулок святой бабки Агафьи обнаружить было сложнее. Мы скрупулезно изучили каждый из шести переулков, упирающихся в улицу Ленина, пока не нашли нужный. Табличка с названием переулка, покосившаяся от того, что держалась только на одном гвозде, как раз висела на доме шесть. Сам дом, деревянный и двухэтажный, действительно имел подъезды, которые располагались со двора. Странный он был, словно длинная избушка. А подъезды больше походили на обыкновенное деревенское крыльцо, правда, их почему-то было несколько. Света не было ни в одном окне. Рано же они здесь спать ложатся.

– Неудобно будить как-то, – тихо сказала Таня.

– Давай пойдем посмотрим, а там решим. – Я выключила двигатель и открыла дверцу автомобиля.

– Как хочешь. – Таня без энтузиазма двинулась за мной. Корявая цифра шесть, нарисованная прямо на бревнах белой масляной краской, почему-то украшала центральный подъезд, странным было и то, что всего в доме их было только пять. Приблизившись, мы сразу обнаружили на подъезде табличку «Бабка: прием круглосуточный» и электрический звонок, провода от которого цветными змейками ползли по бревнам куда-то вниз. Я решительно нажала на кнопку.

– Это кого там, на ночь-то глядя, принесло? – Голос, послышавшийся с той стороны двери, совсем не походил на старушечий. Скорее это был мужской тембр, правда, какой-то сладковатый.

Когда дверь открылась, на пороге возник лысоватый мужчина лет пятидесяти с черной бородкой и в маленьких круглых, как у кота Базилио, черных очках. На нем также были черные джинсы, подпоясанные ремнем Versace, и белая футболка.

– Ну, проходите, коли пришли.

Мужик отступил от порога и указал рукой на свет в конце длинного коридора.

Преодолев изумление, мы двинулись внутрь. Хозяин обогнал нас, и когда мы вошли в комнату, то стало видно, что сзади на его футболке жирными черными буквами значилось: BABUSHKA.

– А бабка-то где? – Я с вызовом оглядела светелку.

А там было на что посмотреть. Огромная плазма на стене из светло-желтых бревен передавала какой-то заморский футбольный матч. В углу на стеклянном столике примостился планшетный компьютер последней модели. Кожаный красный круглый диван посередине комнаты был усыпан цветными подушками и раскрытыми модными журналами. На многоярусном стеклянном журнальном столике валялся пульт. Остальные ярусы были подсвечены неоновым светом и заполнены разнообразными алкогольными напитками. В глубине комнаты виднелась кухня, выполненная в том же стиле: стекло и дерево. Кухню отделяла красная пластиковая барная стойка. Завершало впечатление огромное, с пола до потолка, окно на всю стену, за которым, игнорируя все правила физики, красовался вид на какой-то вполне себе цивилизованный ночной город, причем с высоты птичьего полета. То, что это ничем не походит на пейзажи Ведьминой Лужи, было видно невооруженным взглядом.

– Да я это, присаживайтесь, девочки. – Мужик уже успел сесть на диван и, приглашая, похлопал ладонью по красной коже рядом с собой.

Я невольно двинулась к окну, мираж не исчезал, и на фотообои это совсем не походило. Упрямо взявшись за форточку, я открыла ее. Та приоткрылась немного, на манер евроокон. Снаружи послышался шум большого города: гудки нетерпеливо спешащих куда-то машин, музыка с веранд открытых ресторанов. За окном жизнь казалась еще реальнее, чем из-за стекла. Я оглянулась на диван, Танька уже сидела рядом с Бабкой.

– Выпить чего будете? – Бабка проявлял чудеса гостеприимства, с явным удовольствием рассматривая Таньку вблизи. Для чего даже снял очки, которые, как оказалось, закрывали зеленовато-водянистые глаза. Еще через минуту стало понятно, что глаза «бабки» смотрят в разные стороны.

– Шампанское! – быстро нашлась Танька, не смутившись разноглазого взгляда.

– Ну, тогда устрицы на закуску. – Почему-то подмигнув мне, Бабка решительно поднялся с дивана и направился к кухне.

Уже через пару минут Бабка вновь появился возле дивана с огромным фарфоровым блюдом, на котором, разложенные ничуть не хуже, чем в хорошем ресторане, покоились штук двадцать устриц Belon 000. А посередине блюда, в специальном углублении, виднелся соус из винного уксуса с луком. Завершали натюрморт две половинки лимона, по всем ресторанным правилам обтянутые зеленой сеточкой. Я тоже подошла к дивану и села напротив Таньки. Словно по волшебству, около нас выросли специальные устричные вилочки, рядом с которыми уже стояли высокие бокалы с розовой пузырчатой жидкостью. Посередине стола высилось серебряное ведерко с бутылкой Veuve Clicquot.

– Ну, желаю, чтобы все! – Бабка поднял свой бокал первым.

Мы же с шампанским не спешили: в этот удивительный во всех смыслах день на аппетит я не жаловалась точно. Танька, видимо, тоже. Так что вначале я расправилась сразу с шестью устрицами, которые так и таяли во рту, и только потом подняла бокал навстречу Бабке. Вскоре блюдо опустело, и мы не спеша взяли по бокалу с шампанским и откинулись было на спинку дивана.

– Поели, что ли? – Бабкину приветливость словно ветром сдуло. – Ну поели, так блюдо-то давайте сюда ко мне.

Бабка встал и, перехватив блюдо, быстро посеменил обратно на кухню; его сутулая спина выражала раздражение и недовольство. Мы обалдело переглянулись. Тем временем на кухне послышался звон посуды. Через некоторое время Бабка вновь выглянул из-за барной стойки и, благодаря своему удивительному недостатку, уставился сразу на меня и на Таньку:

– Чего пожаловали-то? Жанихов надоть? Или любопытничаете? Сказывайте скорее, поздно уже, баиньки пора… Перепады настроения и неожиданно опростившаяся речь Бабки ввела меня в ступор. Однако Таньку такая мелочь нисколько не смутила:

– Нам сказали, здесь олигархов «дают».

– Дают-то дают, да кой-чего взамен просят. Да и много вас пришло: двое. По одному надо. Вы список Форбса-то видели? Аль нет? Там их всего-то человек пятьдесят стоящих. А вы бы еще ко мне цельным пионерским отрядом пожаловали… Ну, быстро решайте, кому суженого подыскиваем, и вперед. А то ночь-то не резиновая. – Бабка, кряхтя и прихватывая поясницу, казалось, с трудом разогнулся. – Может, монетки вам подкинуть, у меня есть два пятачка. На удачу?

Не успели мы ответить, как на стол со звоном упали два советских пятака.

– Давайте, у кого выпадет решка, тем и займусь. – Бабка, по-прежнему кряхтя, уже устраивался на диване.

Мы послушно подбросили пятаки, и с любопытством уставились на результат. Решка была моей: пятачок лежал цифрой пять между бокалом с шампанским и косточкой от лимона, который я, видно, выдавила на устрицу с особым цинизмом. Танькин пятак гордо лежал на чистой глянцевой поверхности стола серпом и молотом.

– Ну, значит, так тому и быть. – Бабка облегченно вздохнул и сцепил две руки на животе. – Кудрявая, иди ко мне поближе, поболтаем. Ты тоже слушать можешь, – обратился он к Таньке. – Если завидки не берут и зла на подругу не держишь.

Танька обиженно поджала губки, но уже через минуту оказалась за моей спиной, тихонько прошептав мне на ухо:

– Ладно, мы вместе тебе новенький Louis Voitton на той неделе покупали, ну, из перламутровой кожи сумочка ридикюльчиком. Так вот я на него согласна. В качестве компенсации. А ты себе потом десять новых купишь…

– Так, не шептаться, девочки, тихо. Я сейчас тебе карты разложу, ты сама себе короля выберешь. Попадешь сразу в привычное ему окружение, так ничему не удивляйся. Ты, стало быть, девушкой его там считаться будешь. А там уж как вырулишь сама, по-женски, с хитрецой надо. И запомни, как в опочивальню к себе поведет, не противься. А то я вон вижу, девка-то ты с норовом. – На этих словах Бабка укоризненно покачал головой и погрозил мне пальцем. В этот момент я поняла, что глаза у Бабки больше не зеленые и смотрят они ровно, прямо на меня. И вот теперь это взгляд черных блестящих глаз почти без белков, каким он уже был сегодня у вороны и у служащего «Макдоналдса». Карты одна за одной ложились на алую поверхность барной стойки причудливым пасьянсом. Первым мне на глаза попался бубновый король. Он смотрел на меня голубыми глазами чуть навыкате, держа скипетр на уровне рыжеватой кудрявой бороды; лицо художник изобразил тонким, хотя нос выглядел на мой вкус слишком крючковатым. «И все же лучше курносого. – На внутренние компромиссы я всегда шла легче, чем на внешние. – И вообще, не на конкурсе красоты же!» Когда я уже потянулась к карте, король вдруг явственно мне подмигнул. От неожиданности руку я отдернула.

– А что за условие? – вспомнила вдруг я слова Бабки и подняла глаза. – Чем платить-то надо?

– А условие такое. – Бабка был явно недоволен задержкой, но все равно, вздохнув, принялся объяснять: – Если ни один из моих женихов тебя не устроит – а будут тебе две попытки, – то имей в виду, что сама ты уже себе богатого не найдешь. Никогда в жизни у тебя без моей помощи настоящие отношения ни с одним богатеньким не сложатся… Ну, берешь карту-то иль передумала?

Моя рука лишь на секунду зависла над бубновым королем, и – была не была! – я ощутила приятную прохладу мелованной бумаги между пальцами. В тот же миг я почувствовала, что земля уходит из-под моих ног. Послышался хлопок, и внезапно в воздухе неприятно запахло горелым белком. Одновременно с этим у меня потемнело в глазах.