Читать книгу Ненавижу тебя любить - Анна Веммер - Страница 5

Владимир

При дочери ругаться нельзя, но у меня все равно вырывается короткий емкий возглас сквозь зубы. К счастью, Маша занята планшетом и за веселенькой музыкой не слышит никаких внешних раздражителей. Ну а я давлю на тормоз.

Думал, она притворяется. И до сих пор так думаю, но хрен ее знает.

– Машунь, посиди еще в машине, ладно? – прошу дочь. – Папа кое-что забыл в гостинице.

– Холошо!

– Маша, р-р-р!

– Р-р-р!

– Молодец. Не скучай.

В это время на улице никого, видеонаблюдения за крыльцом в такой дыре, естественно, нет. И если эта… не симулянтка, то с нее станется склеить ласты на крепком осеннем морозе.

Когда оказываюсь рядом, понимаю, что не притворяется. Ну, или я не заметил в жене актрису, и через пару лет ее лицо будет бесить меня с рекламных афиш.

Подхватываю ее на руки, частью сознания удивляясь, как можно почти ничего не весить, и захожу обратно в отель, где администратор с открытым ртом вскакивает из-за стойки.

– Скорую вызови, – бросаю ей. – Будем в сто третьем. Как вызовешь, быстро на улицу, следи за пикапом, чтоб с ребенком ничего. Ясно?

– Д-да…

– Наташтырь есть?

– Н-не знаю…

– Значит скорую, быстро!

В машине есть аптечка, но я не хочу лезть туда, где нихрена не понимаю. Может, у нее поднялось давление, может, опустилось, а может, это еще какая-нибудь хрень. Хотя какая может быть хрен у двадцатипятилетней девахи? Если бы у нее были проблемы со здоровьем, я бы знал. Или нет?

Беру ее запястье, и меряю пульс. Минута длится бесконечно долго, но сердце бьется размеренно, спокойно. Дыхание глубокое и, кажется, Ксения просто спит. В комнате душно, на всякий случай я открываю окно. И жду, стою возле него, вслушиваясь в звуки улицы. Хочется закурить, но пожарка на потолке наверняка разорется.

Я как будто пытаюсь выплыть на поверхность, а что-то тянет вниз. Сначала свои мысли, ебанутое, возникшее хрен знает откуда, желание. Теперь этот ее обморок. Каждый раз, когда я думаю, что больше никогда с ней не увижусь, что-то разворачивает меня на сто восемьдесят градусов и снова заставляет смотреть в лицо прошлому.

Меряю комнату шагами. Стараюсь не смотреть на постель, потому что даже спящая, она выводит меня из равновесия. Проклятая вишня въелась в организм, вместо крови – вишневый сок, и запах, запах… ощущение прохладной кожи на пальцах как контраст с воспоминаниями о коже горячей, изнемогающей в жажде моего касания.

Когда входит врач, я несколько секунд не очень понимаю, что он здесь делает, и где я вообще нахожусь.

– Что случилось?

– Девушка в обморок упала.

– Диабет есть? Эпилепсия? Другие хронические заболевания?

Меня отстраняют от постели, и фельдшер меряет бывшей давление, светит фонариком в глаз и всячески изображает из себя крутого доктора.

– Понятия не имею, – отвечаю я.

– Документы есть? Паспорт, полис?

– Вон ее сумка, посмотрите там.

– А вы девушке кем приходитесь?

Смотрю, как фельдшер поднимает ее платье, чтобы осмотреть живот, и внутри поднимается жгучая волна непрошенной ревности. Меня бесит то, как он касается ее тела, бесит даже то, что просто смотрит на нее, и лишь каким-то чудом получается сдержаться.

– Мужчина-а-а… я спрашиваю, девушке кем приходитесь?

– Никем. Просто ехал мимо.

– Ясно, Сань, за носилками бегом.

– Увезете?

– Да, на всякий случай обследуем. Девушка худенькая, может, просто переутомление, а может… ну мало ли, в общем.

– Помощь еще нужна?

– Нет, справимся. Спасибо за звонок.

Оглядываюсь, убеждаясь, что никто не греет уши, и достаю из внутреннего кармана куртки две оранжевые купюры и визитку.

– Слушай, будь другом, как обследуют ее, узнай там все, какой диагноз, все дела – сбрось мне смску.

– Зачем? – удивленно моргает фельшер.

– Блядь, ну что ты как маленький. Мы в ответе за тех, кого подобрали.

– А-а-а… ладно, смсну.

– Забудешь – найду, – предупреждаю я.

А потом направляюсь к выходу. Слишком быстро для постороннего сердобольного прохожего. Не хочу, чтобы она пришла в себя и снова попросила остаться.

Ксюша

– Девочка-то у вас кушать пойдет? – слышу я через плотное марево сна.

С трудом открываю глаза и вижу рядом с постелью полную улыбающуюся женщину в белом переднике и поварской шапочке. Пытаюсь сообразить, что ей от меня нужно и это недоумение отражается на лице, потому что она поясняет:

– Кашка сегодня, манная, вкусная!

Ах, черт, точно, больница. Весь вчерашний день прошел в тумане. Машина скорой помощи, приемный покой, палата, осмотр врача, какие-то процедуры и обследования. Ну и спасительный укол, от которого я отрубилась и проспала бы еще пол дня, если бы не разносчица из столовой.

– Сейчас, – сонно бормочу я и плетусь умываться.

На удивление, больница довольно приличная для маленького города. Стыдно признаться, но, обладая хорошим здоровьем и богатым мужем, я ни разу не прибегала к услугам ОМС. И сейчас чувствовала себя словно на экскурсии.

Столовая – громко сказано, скорее это закуток со столиками и окошком раздачи. Еду откуда-то привозят, ровно необходимое количество порций, а затем раздают в отведенные часы. Диабетикам полагаются несладкий чай и несладкая каша, но когда я прошу несладкий завтрак, получаю отказ. Нет диабета – пей из общего котла. Поэтому я заставляю себя есть, сижу и впихиваю ложку за ложкой, под конец даже думая, что не так уж противно. Остывший сладкий чай, конечно, ужасен, но каша вполне ничего, хотя манку я не ела даже в самом глубоком детстве.

Но мне сейчас не по статусу возмущаться.

Я возвращаюсь в палату. Нужно позвонить Вере, я обещала, но хочу дождаться обхода, чтобы выяснить, могу ли я идти домой. Разговор с врачом я помню смутно, но даже из этих обрывочных картин делаю вывод, что ничего серьезного со мной не случилось. Я мало ела, мало спала, много нервничала и несколько часов провела в неестественной позе, сидя у постели.

Мне нужно несколько дней покоя и тишины. Правда, у меня их нет, но врачу об этом знать необязательно.

Вместе со мной в палате три женщины. Одна, по-видимому, серьезно больна, она почти не встает и тяжело дышит. Одна без конца щебечет по телефону и постоянно делает селфи, а третья невыносима, ее постоянное нытье, перемежающееся матом, действует мне на нервы. Чтобы не сорваться, я надеваю наушники и закрываю глаза.

Громкая музыка немного успокаивает, но я все равно лихорадочно ищу хоть какой-то способ повлиять на Владимира. Правда, теперь я не уверена, что он просто так это позволит. И чем сильнее я буду давить, тем больнее он сделает мне. А если запаса не хватит? Если я сломаюсь раньше, чем отвоюю право на дочь?

Кто-то трясет меня за плечо. Открыв глаза, я вижу доктора. Довольно приятной наружности, молодого, вряд ли ему есть сорок. Он смотрит внимательно и терпеливо ждет, пока я уберу айпод и сяду на постели.

– Ну что ж, Ксения Валентиновна, здравствуйте, меня зовут Олег Ермошин, я – ваш лечащий врач, кардиолог.

– Кардиолог? У меня что-то с сердцем?

– Ну, вы ведь в кардиологии, странно встретить здесь, скажем, ортопеда, правда? Не волнуйтесь, с вашим сердцем все в порядке. ЭКГ в норме, сегодня сделаем ЭХО КГ, ЭКГ с нагрузкой, а завтра сдадите кровь. Я не вижу никаких патологий, ну, кроме легкой степени истощения и невроза. У вас все в порядке, стрессы есть?

– Есть. Развод непростой.

– Понятно. Тогда еще назначу консультацию у невролога.

– Извините, – перебиваю его, – а можно мне домой?

– Ксения Валентиновна, надо бы обследоваться. Проблем я у вас не вижу, но в обморок просто так не падают, это сбой в организме. Хорошо, если причина лишь в том, что вы не позавтракали и перенервничали, но если это что-то серьезное? Будь моя воля, я бы назначил МРТ, но у нас его можно ждать годами. Вы шейный отдел проверяли?

– Я все сдам, дома! У меня есть ДМС в хорошей клинике, там и МРТ, и КТ и «тэдэ». И кровь сдам. Просто мне бы хотелось… то есть, я у вас по работе, в городе нет никого, а дома все это проще.

– Ну что ж, я вас задерживать не могу, напишете отказ – и свободны. Но Ксения Валентиновна… может, до завтра останетесь? Узи сделаете, я вам невролога приведу, очень хороший специалист, отвечаю, сам лечусь.

Невозможно не улыбнуться в ответ, и я соглашаюсь. В конце концов, он прав, если невролог сможет найти волшебную таблетку, которая сделает меня если не сильнее, то хотя бы выносливее – стоит поговорить.

– Хорошо, давайте до завтра.

– Вот и чудесно. Так, беременности были?

– Одна, в двадцать лет.

– Хорошо. Проблемы с сердцем? Хронические заболевания?

– Ничего нет.

– Давайте давление померяем.

Когда он закачивается и записывает мои «космические» 120/80, я решаюсь спросить:

– А кто меня привез сюда?

– Скорая.

– А скорую кто вызвал?

– Не знаю, коллеги говорили, какой-то прохожий. А что?

Сердце болезненно сжимается, и я отворачиваюсь, чтобы скрыть набежавшие слезы.

– Нет, ничего. Все в порядке.

– Тогда сделаем так, я вам назначу витамины для мозга, кое-что для сердечка, даже если выпишитесь – пропейте обязательно. И еще, пожалуй… хм… так, давайте попробуем вот это вот, а завтра невролог, если что, отменит или поменяет. Хорошо? Выздоравливайте, Ксения Валентиновна. Если что, я в ординаторской.

Он вдруг наклоняется и шепотом говорит:

– Если соседка совсем достанет, заходите на чай, я сегодня на сутках. А она достанет, поверьте.

Я фыркаю, и тут же с соседней койки доносится:

– От ты посмотри, блядский Путин, до чего страну довел!

– А чай без сахара? – спрашиваю я.

– Иногда и без заварки. – Врач усмехается и направляется к соседке.

Женщина напротив продолжает общаться с телефоном. Ее «Привет, девчао, с вами сегодня ваш любимый бьюти-блогер!» то и дело сбивает врача с мысли и наконец он не выдерживает:

– Диана Алексеевна, звезда вы наша сетевая, помолчите вместе со своими девчао хоть пару минут, дайте я сердце человеку послушаю!

Блогерша обиженно дует губы, а идея заскочить на чай мне нравится все больше и больше.

Пока меня не отправили на узи, выхожу в холл, чтобы позвонить Вере. Розеток в палате почти нет, а единственная рабочая находится так далеко от моей койки, что оставлять там телефон просто страшно. Ноутбук, хочется верить, надежно спрятан в тумбочке, среди вещей. Сначала я хочу выбросить его, злюсь на свою глупость, из-за которой бывший муж так легко нас нашел, но потом все же заставляю себя успокоиться. Ноутбук еще пригодится, с помощью ноутбука можно работать, а деньги понадобятся.

– Ксюха! – Вера, как всегда, эмоциональна. – Коза такая, телефон выключен, в сеть не выходишь! Я тут испсиховалась! Рассказывай, давай, как у вас дела!

Мне снова хочется отвернуться, но отворачиваться на этот раз не от кого, а слезы в голосе можно и скрыть.

– Да никак, Вер, никаких у нас дел нет. Володя Машу утром забрал…

– Вот мудак! Как он вас нашел?

– По следам от мозгов, которые через уши вытекли.

– Так, ну и где ты сейчас? Вернешься?

– В больнице.

– ЧТО?! – Я глохну от вопля подруги. – Что он с тобой сделал?! Я… так, надо идти в полицию. Разборки разборками, дети детьми, но рукоприкладство уже ни в какие ворота. Ты побои сняла?!

– Вера! Остынь на секунду, он меня не бил. Я просто шлепнулась в обморок и загремела в кардиологию. Сделают узи и отпустят на свободу.

– Все равно давай заявление напишем. Я уверена, что в уголовном кодексе есть статья, которая запрещает быть таким козлом. Что ты собираешься делать дальше? У тебя план есть?

Вера хорошая подруга. Даже не знаю, как мы сошлись, мы настолько разные, что сложно представить столкновение наших миров. Вера – яркая, даже слишком, немного бесцеремонная, небогатая, но довольно успешная женщина. Мечтает о семье, головокружительном романе, который, в силу немного специфической внешности и излишнего напора, все никак не состоится.

Муж называл ее базарной бабой, а я только рядом с Верой чувствую себя спокойно.

– Нет у меня никакого плана, – глухо говорю я.

– Ну ладно, Ксюх, не раскисай. Как ты себя чувствуешь?

Я не выдерживаю и всхлипываю. Пробегающая мимо медсестричка удивленно на меня косится, но, к счастью, не лезет с вопросами.

– Вер… он меня там оставил. Я его просила не уходить, а он ушел, я упала, а он не вернулся.

– А скорую кто вызвал?

– Мужик какой-то, прохожий.

– Пиздец.

– Вот так вот.

– Знаешь, а может, ну его, а? Пусть подыхает, раз мудак такой. Он еще приползет прощения просить, когда поймет, что бабам только его бабло нужно, а сам он весь такой замечательный ни в хер им не уперся. Ксюх, ну правда, ты с ним год уже разводишься, загремела в кардиологию. Дальше что? Ты хоть знаешь, какие болячки от нервов бывают? И кто тебе поможет? Мудак твой? Который оставил тебя на улице валяться без сознания, ждать прохожих?

– Ну а Маша как?

– Маша… Маша… Ой, Ксюх… клиент пришел. Давай я тебя наберу попозже, ладно? Ты там не волнуйся только, лечись, как скажут.

– Хорошо, Вер. Работай. Со мной все в порядке.

Хотя на самом деле я понятия не имею, так ли это.

Остаток дня я бесцельно брожу по этажам, чувствуя себя запертым в тесной клетке зоопарка зверьком. На развлечения не хватает концентрации, на осознанное обдумывание будущего – сил. Я словно в каком-то сне, брожу по серым унылым коридорам, смотрю на невеселых посетителей, врачей, в мыле бегающих по этажам. И никак не могу остановить в голове картинку.

Вот в зеркале заднего вида машины Владимир видит, как я падаю. Вот на секунду он замирает, оглядывается на Машу, которая всецело увлечена мультиками. И давит на газ, скрываясь за поворотом. Сколько я там валялась? Наверное, недолго, раз даже не простыла.

Это невозможно остановить, одна картинка сменяет другую, запускает лавину из воспоминаний.

Вот я стою на пороге квартиры Веры. Меня трясет, не то от шока, не то от холода – на улице дождь, а я прошла хрен знает сколько, не замечая его. Вот я пью обжигающий глинтвейн и рассказываю, что Володя подает на развод. И вот Вера ошеломленно спрашивает:

– Что, просто взял и выгнал тебя из дома?

– Да. Просто пришел с работы и сказал уходить.

Но на самом деле я лгу, и я ушла из дома сама. Только вряд ли хоть одной живой душе расскажу, почему, ибо тот вечер до сих пор помню смутно, настолько больно было, настолько страшно оставаться рядом с в один миг изменившимся мужем.

Сегодня Володи нет дольше обычного. Наверное, очередное собрание или переговоры. Я сижу на балконе спальни, ловлю последние сентябрьские деньки. Над головой – небо с россыпью звезд, на столике дымящаяся чашка мятного чая. Немного зябко, но за пледом идти не хочется, я решаю посидеть еще несколько минут – и готовиться ко сну. С утра нужно забрать вещи отца. Я давно решила, что не стану их разбирать, вряд ли там есть что-то ценное или важное. Отвезу в какой-нибудь благотворительный фонд, пусть сами разберутся, что там кому может помочь. Копаться в прошлом, снова бередить еще едва зажившие раны, мне не хочется.

Прошло уже два месяца с его смерти, но я все равно скучаю. Он не был идеальным отцом, а в последние годы почти превратился в чужого человека, но счастливое детство не выбросить из памяти. Я с трудом прихожу в себя после его гибели и во многом благодаря Машке. Ее оптимизм и детская непосредственность здорово выручают.

Я слышу хлопок двери и голоса. Отчего-то сердце тревожно сжимается, хотя, наверное, это Володя и проснувшаяся дочь – снова виснет у отца на шее. Я возвращаюсь в комнату… а в следующий миг чашка выскальзывает у меня из рук.

Муж пьян. Не в стельку, но блестящие глаза, ослабленный галстук и едва уловимый запах намекают совсем не на совещание в офисе. Но хуже всего то, что он не один, и от такой наглости у меня перехватывает дыхание. Наверное, я стою, как идиотка, хлопая глазами смотрю, как мой муж страстно целует рыжеволосую красотку в облегающем черном платье.

– И что это значит? – наконец я справляюсь с голосом, но все равно он звучит глухо.

– Может, уберешь осколки? – усмехается Володя. – Порежется кто-нибудь.

– Кто-нибудь, это вот это? – Я киваю на девицу.

– А… это. Это Карина. Она сегодня у нас переночует.

Карина хихикает и получает еще один развязный поцелуй в шею.

– Здесь переночует. Со мной…

– Хватит! Ты совсем свихнулся! Немедленно вон, оба! Вам, Карина, пора домой, а с тобой мы поговорим утром…

Муж отрывается от рыжей и медленно идет ко мне. Даже будучи нетрезвым, он умудряется излучать власть, уверенность. Мне не по себе, но злость пока еще сильнее всех прочих чувств. Я еще не поняла, что случилось, не почувствовала боли, я зла и растеряна.

– Карина. Будет. Ночевать. Здесь.

– Я твоя жена! И это мой дом тоже.

– Да ну? – хмыкает муж. – Ну, это мы поправим. Попозже. Но если ты так хочешь остаться, то я не против. Две шлюшки всегда лучше одной.

Он сгребает меня в объятия, целуя точно так же, как целовал минуту назад рыжую, и злость сменяется страхом, потому что против него бесполезно бороться. Он сильнее, выносливее, и кажется сейчас совершенно не тем человеком, за которого я вышла замуж.

– Пусти немедленно!

– Да размечталась. Это мой дом! И все здесь делают то, что я хочу. А я хочу двух кошечек в постели. Я думаю, Карина заставит кончить даже тебя, милая, хоть это и нетривиальная задача.

Извернувшись, я даю ему пощечину, но глаза мужа только темнеют от злости.

– Хватит ломаться! Какая разница, скольких баб я сегодня трахну? Одной больше, одной меньше, да, любимая?

– Ты псих! Ты под веществами? Или тебе по башке дали? Отпусти меня немедленно! Иначе я позвоню твоему отцу!

Володя смеется, запрокинув голову.

– Своему позвони, сука лицемерная! Знаешь, что? Ты мне надоела! Или соси, или топай на все четыре стороны! Только решай реще, мне на работу рано.

Он вдруг выпускает меня из стальной хватки, и я с шумом вдыхаю воздух, едва удержавшись на ногах. Слезы застилают глаза, я пытаюсь найти в облике мужчины, которого любила до потери пульса, знакомые черты, но передо мной не муж. Этого человека я не знаю, его зрачки почти черные, он смотрит не то с ненавистью, не то с отвращением.

И я выбегаю из комнаты, рвусь на улицу, под дождь и ветер, чтобы прийти в себя. Я еще не знаю, что вернусь в этот дом лишь однажды: чтобы забрать вещи и провести пару часов с дочерью. Больше внутрь меня не пустят.

– Пока шли суды, он пускал меня к Маше, мы гуляли во дворе дома. Чтобы я не начала жаловаться на суде, что он ограничивает мое общение или чтобы Маша не начала в неподходящий момент капризничать. А когда все пошло к завершению, меня перестали пускать даже к воротам. Ну и вот.

Олег качает головой. Мой чай давно остыл, но я все равно держу кружку обеими руками, цепляюсь за нее, как за спасательный круг. Рассказывать историю, которую я до сих пор переживаю каждый день в собственной голове, страшно и стыдно, но в то же время легко. Это эффект попутчика – я знаю, что уеду из города и никогда больше не увижу приветливого кардиолога. А поговорить с кем-то хочется.

– Как же ты столько лет жила?

– Он не был таким. Ну, то есть… пару лет я верила, что Володя меня любит, просто сам по себе он человек не эмоциональный. Потом избавилась от иллюзий, но… я знала, что он не всегда мне верен, по крайней мере, догадывалась. Но как-то… не знаю, боялась, что ли. Он Машку обожал, она его, это реально надо видеть, они как две половинки.

– А ты? Ты не часть этого замечательного целого, выходит?

– Он никогда меня не трогал, не оскорблял, слова грубого не сказал. Иногда мы шутили… иногда смотрели вместе фильмы, у нас часто сходились вкусы. Я не знаю, что в один миг случилось, но…

– Но? – Олег поднимает брови.

– Иногда я думаю, что, может, не увидела. Что с ним что-то происходило, а я не заметила. Может, что-то сказала или… сделала.

– Ага, а еще не так посмотрела. Давай, найди причину в себе и покайся.

– Да нет, конечно. Я не причину ищу, я… не знаю, мотив. Мне бы стало легче, если бы я знала, что с ним случилось. Я не могу рассказывать всем о том, как тяжело было в браке, потому что это не так, но… почему я ничего не заметила? Так же не бывает, чтобы в один миг? Не бывает?

Врач смотрит с сочувствием. Время уже далеко за полночь, в отделении погасили свет и уложили всех спать, а я вряд ли смогу уснуть. Я пыталась, но под синхронное «довели страну!» и «привет, девчао!» невозможно ни спать, ни думать, ни жить. Поэтому я сижу здесь, пью черный чай из пакетика и уже час пытаюсь грызть несчастную лимонную вафлю.

– Порой близкие не замечают ни депрессию, ни болезнь. Есть человек, вот он ходит на работу, воспитывает детей, а потом раз – и уходит, навсегда. Туда, откуда не возвращаются. И все спрашивают друг друга «Что же случилось? Он всегда был такой жизнерадостный, такой понимающий… как же так!». Иногда люди меняются, иногда они ненавидят тех, кого любили. Или любят тех, кого ненавидели.

– Или ненавидят любить, – тихо добавляю я.

– Это пройдет.

– Я надеюсь. Потому что иначе я стану у вас тут частой гостьей.

– Вот уж чего не надо, того не надо, – смеется Олег. – Ты про ДМС-то наврала, да?

– Да. Он недавно закончился.

– И на обследование не пойдешь?

– Пойду.

– Врешь.

– Не знаю. Мне кажется, нет. Но мне все равно надо вернуться, я не могу отказаться от дочери. Так нельзя, я должна достучаться.

– Смотри. Если что, оставайся. Устроим санитаркой, похлопочем насчет места в колледже, будешь самой симпатичной медсестричкой в больнице.

Я слабо улыбаюсь. Чай, вроде бы, совсем не горячий, но почему-то греет.

– Спасибо. Но я так далеко без дочери не поеду. Я все еще надеюсь, что мы договоримся насчет Маши.

– Так надеешься, что попыталась с ней сбежать?

– Я уже признала, что была не права. Машка его любит, он хороший отец. Правда хороший. Отбирать у нее его нечестно.

– Как и тебя.

– Я не буду опускаться до уровня Владимира. Я придумаю что-нибудь… обязательно придумаю.

– Ну, – Олег пожимает плечами, – если что, звони.

В заднем кармане джинс уже лежит листочек с именем и номером телефона. Я вряд ли когда-нибудь решусь набрать по сути незнакомого человека, но поддержка греет, дает капельку уверенности.

– Ты святой, что ли? И людей лечишь, и на работу обиженных женщин устраиваешь, и телефоны свои пациентам раздаешь, и все это за зарплату врача из провинции. Не думал переехать в Москву? Там больше возможностей.

– Ну, вот ты в Москве живешь, и что? – усмехается врач. – Счастлива?

– Нет, но у меня и образования нет, и способностей никаких. Я бы так не смогла… когда тебе в лицо говорят, что ты вор и бездарь, убиваешь людей, а ты все равно ставишь на ноги и лечишь.

– Здесь тоже люди болеют. Кто их лечить-то будет, если все в Москву подадутся?

– Ну, точно, святой.

– Я решил так: пока ответственен только за себя, буду работать здесь. А если вдруг семья… жена, дети, тогда посмотрим, может, и перееду, дети-то не виноваты, что у папы призвание и тараканы.

Мы сидим еще с час, я с интересом расспрашиваю про жизнь в больнице, про город. Разговоры отвлекают от навязчивых мыслей. Мне даже нравится пить чай в скромной и тихой ординаторской, так непохожей на все медицинские кабинеты, в которых я бывала раньше. Мне кажется, что я вдруг окунулась в реальную жизнь, а все, что было до – какой-то западный сериал или наивная книжка о девочке из хорошей семьи.

Когда я возвращаюсь в палату, блогерша все еще сидит с телефоном. Свет от экрана падает на ее лицо, превращая красивую, в общем-то, женщину в нечто из фильмов ужасов.

Интернет – великая сила. Я и сама надеюсь, что смогу заработать с его помощью. Вытащу все навыки, бесполезные и не очень, попробую с нуля то, что нормальные люди начинают делать лет в семнадцать.

Удивительно, но я быстро засыпаю. Не ворочаюсь часами, не просыпаюсь от кошмаров. Мне снится что-то очень приятное. Море, ласковый шум воды, теплые руки, обнимающие меня, неторопливые осторожные поцелуи в шею, от которых по телу бегут мурашки. Я готова, как кошка, мурчать и выгибаться в этих руках, молить о том, чтобы сладкие мгновения не заканчивались. Мне совсем не хочется видеть человека, который это делает, потому что я не знаю, боюсь увидеть мужа или боюсь не увидеть. Холодная морская пена то касается ног, то растворяется среди камней. Давно мне не снилось море.

На следующий день я просыпаюсь уже легче и, на удивление, голова не такая тяжелая. Возможно, я совершенно напрасно отказываюсь от лечения и скептически воспринимаю копеечные таблетки, которые здесь выдают каждое утро. Мысль о том, чтобы помочь организму справиться со стрессом при помощи врача мне почему-то в голову не приходила.

Ну, или у нас врачи не такие обаятельные, как Олег. Я ловлю себя на том, что стараюсь выйти в холл как можно раньше, чтобы успеть застать пересменку и попрощаться, но не успеваю – пока стою в очереди к умывальникам, дежурный врач уже меняется. Чувствуя разочарование, возвращаюсь в палату и обнаруживаю на тумбочке вместе с таблетками маленькую упаковку «рафаэлок». С ними овсяная каша и противный теплый чай становятся немного вкуснее.

Утро наполнено делами. Я сдаю кровь, получаю направление на консультацию к неврологу, пишу отказ от госпитализации и собираю вещи. Правда, выясняется, что уехать я смогу не раньше завтрашнего дня: должен прийти результат анализа крови.

– Вы, конечно, можете уехать, как вам удобно, но… – с нажимом говорит врач, и я машу рукой.

Хуже точно не будет, а вот отношение меня удивляет. Из рассказов Веры о больницах я вынесла только то, что лечиться в них практически невозможно и при первом же удобном случае тебя отправляют домой. Оказывается, так происходит далеко не везде, но с чем это связано, я не знаю. Возможно, стоит как-то отблагодарить врачей, но я не умею ни давать взятки, ни делать подарки и совать благодарности. Папина дочурка и госпожа Никольская были избавлены от таких формальностей.

Когда часы показывают одиннадцать, в палату заходит медсестра.

– Никольская кто? К вам пришли.

– К-кто? – вздрагиваю я.

Тут же появляется притихшая было робкая мысль. Неужели…?

– Понятия не имею, мужик какой-то. Спускайтесь на первый этаж, там в холле скамеечки. Время посещений до часу.

Я иду вниз с ледяными руками и колотящимся сердцем. Часть меня не верит, что увидит внизу Владимира, а за мысли другой части я себя ненавижу. Поэтому когда, спустившись, я не вижу в толпе посетителей знакомой фигуры, я одновременно чувствую и разочарование и облегчение. Очень странный коктейль, он сбивает с толку.

– Ксения… – слышу я и оборачиваюсь.

Передо мной стоит импозантный пожилой мужчина. Его виски уже полностью седые, лицо испещрено морщинами, но в остальном облике – осанке, взгляде, походке и даже позе – видно стать и уверенность. Он одет дорого и хорошо, здесь у меня глаз наметанный. Поэтому выделяется на фоне слегка обшарпанных больничных стен.

– Здравствуйте, – настороженно говорю я. – Мы знакомы?

– Лишь заочно. Я узнал, что вы оказались в больнице, и решил вас навестить. Насколько я понимаю, в этом городе у вас никого нет. Иногда приятно с кем-то поговорить, так?

– Я что-то не до конца понимаю…

– Давайте присядем. У меня к вам есть очень важный деловой разговор.

Мы садимся на одну из свободных скамеек. Украдкой я рассматриваю визитера, гадая, что привело его ко мне.

– Меня зовут Константин Царев, я – деловой партнер вашего мужа. Точнее, наши дела с Владимиром давно завершены, но мы часто пересекаемся, ибо вращаемся в одних кругах. Я узнал, что вы с Владимиром в разводе и… не сочтите меня хамом, Ксения, но мне стали известны некоторые обстоятельства вашего развода.

– Обстоятельства?

– Прислуга очень болтлива. Это кажется смешным, но у горничных и экономок есть своя группа в одной из социальных сетей. Благодаря ей личная жизнь хозяев часто превращается в достояние общественности.

– Если вы хотите просветить меня, как развлекается бывший муж, то увольте, я не хочу знать, что происходит в этом доме, я там больше не живу.

– Ксения, пожалуйста, будьте поспокойнее. Я не ваш враг, а даже скорее наоборот. Я знаю, что Владимир не оставил вам ни копейки и не дает видеться с дочерью. И я готов вам помочь.

– Помочь? Зачем? То есть… вам-то какое дело?

– У меня у самого двое дочерей. Поверьте, разлуки с ними я бы не вынес. Владимир слишком жесток к вам, ведь всякому, кто хоть раз видел вас рядом с ним понятно, что вы – исключительно приятная, умная и отзывчивая девушка.

Что-то меня начинает напрягать этот поток сахара.

– К тому же в последнее время Никольский словно сорвался с цепи. Его поведение… оно мешает всем его партнерам. Пыл Владимира пора остудить. Я могу помочь вам получить опеку над дочерью, Ксения. Мария останется с вами, не придется пускаться в бега, вы сможете воспитывать ребенка там, где хотите, на полностью законных основаниях.

– Это как? Вы предоставите мне юриста?

– Разумеется, и юриста, и даже целую стаю зубастых юристов, если она понадобится. И кое-какую информацию, которая поможет вам в борьбе с мужем.

– А что взамен? От меня вы что хотите?

– Вы мне поможете… скажем так, окажетесь в нужное время в нужном месте. Ничего сложного, просто с вами свяжутся мои люди и расскажут, что нужно сделать. Это не опасно и не противозаконно, не волнуйтесь. Но зато Владимир перестанет мешать. И вам. И мне. Небольшая плата за возможность воспитывать дочь, верно? Подумайте, Ксения. Я – ваша фея-крестная, без влиятельного союзника вы никогда больше не увидите Машу.

Он достает из внутреннего кармана пиджака визитку и протягивает мне.

– Я не стану требовать ответа немедленно. Обдумайте все, осознайте. Подумайте, что вы теряете. Чего вас лишил бывший муж. Что он с вами сделал, какую боль он вам причинил и главное – какую боль причинил вашей дочери и что с ней случится в будущем, рядом с таким отцом. Позвоните мне, Ксения. Мы можем друг другу помочь.

Константин поднимается, галантно целует мне руку – и быстро направляется к выходу. Сквозь прозрачные двери больницы я вижу, как высокий амбал в черном открывает перед ним дверь машины, и, едва Константин скрывается в салоне, она резво стартует с места. Открыв рот, я сижу и тупо смотрю на визитку. Ничего, кроме имени и телефона на ней нет.

Я еще не до конца осознаю смысл этого разговора. Но мне все равно страшно, будто я встретила зверя в человеческом обличье, человека, с глазами волка, с ледяной улыбкой и смертельной хваткой. Он утверждает, что хочет мне помочь, но я почему-то чувствую, как на шее затягивается удавка.