Читать книгу Бар - Анна Ясельман - Страница 6

Все, кроме одного.

– Герман, скажите, зачем вы везёте меня в Бар?

– Потому что это, как я уже говорил, мой аспект, моя работа.

– Перефразирую. Почему вы везёте в Бар именно меня?

– Кажется, вы начали, наконец, что-то понимать. Я рад.

– Герман, зачем вы предложили мне задавать вопросы, если не планируете на них отвечать?

– Надеялся, что это будут правильные вопросы.

– Ну, простите за разочарование.

– Алекс, вы спросили, почему я везу в Бар именно вас. Этот вопрос имеет примерно столько же смысла, сколько любой другой, сводящийся к общей форме “Почему я?” Знаете, что общего у всех подобных вопросов? Ответ на них есть только у задающего. Поэтому, позвольте мне спросить вас, Алекс. Какого чёрта вам нужно в Баре?!

Первое правило безопасности для пассажира: не раздражай водителя.

– Герман, простите, но здесь кажется произошло какое-то недоразумение. С момента моей встречи с тем мужчиной в шляпе ситуация несколько вышла из-под контроля.

– Шута, что ли?

– Какого шута?

– Валериан Шутер, он же – Валька Шут. Шляпа, пальто, трость, собачка. Похож?

– Да… возможно.

– И Шут рассказал вам про Бар?

– Ну, “рассказал” – это, пожалуй, слишком, мы, в общем, о погоде говорили.

– О погоде? Ну-ну… Алекс, мы на месте. Помните, что я говорил вам о хорошем Вознице? Это важно, Алекс.

Герман припарковался мастерски – пассажирская дверца оказалась ровно между двумя лужами, так что последствия дождя никак меня не коснулись. Зато мелодичный в общем-то звон дверного колокольчика подействовал не хуже ледяной струи, заползающей за воротник – одного его звука хватило, чтобы вспомнить то, насколько сложно мне было войти в зал в первый раз. Герман, кажется, заметил моё замешательство и, видимо, желая успокоить, положил руку мне на плечо.

– Пойдёмте, Алекс. Не беспокойтесь, со мной этот шаг не покажется вам настолько мучительным. Возможно, позже вы оцените портал – это штука полезная.

Герман увлёк меня за собой, не убирая руки с плеча. В этот раз обошлось без спецэффектов – ни воспоминаний, ни тумана, ни песка, даже дыхание не сбилось. Правда, на миллионную долю секунды мне показалось, что рядом кто-то тявкнул, но никаких собак в Баре, конечно, не было. Как и бармена, как и посетителей. Если в первый раз у меня было ощущение, что я вываливаюсь в море звуков, то сейчас было неловко даже дышать, чтобы ни малейшим движением не потревожить сконцентрированную в зале тишину. Впрочем, зал не был пуст – у стойки, элегантно опираясь на подставку для ног, полусидела женщина.

Вы когда-нибудь были в баре до открытия, днём? Стулья подняты, бокалы сверкают, а всё помещение наполнено солнечным светом, непривычным и странным, ведь бары – это то место, где глаза вынуждено привыкают к полутьме, которая сближает не хуже подаваемого алкоголя. В Баре весь свет, казалось, был сосредоточен вокруг дамы у стойки. Одета она была так же, как вчера, когда сидела во главе длинного стола, – в узкие тёмные брюки и блузу сложного серо-зелёного цвета, голову её охватывал обруч, под который были заправлены волосы – причёска в стиле сороковых годов ХХ века, – но самым поразительным был оттенок этих волос. Серебристо-золотистый – сочетание, которого невозможно добиться никакими парикмахерскими ухищрениями, так седеют яркие натуральные блондинки, и только те, за чьими волосами всю жизнь ухаживали как за самым драгоценным сокровищем. Перед дамой стояла запотевшая рюмка, доверху наполненная прозрачной жидкостью.

– Принимай заказ, Хозяйка!

– Спасибо, Герман. Если у тебя ещё есть дела, я не буду тебя задерживать.

Фамильярность Германа выглядела тем более наивной, что он моментально выполнил этот безупречно вежливый приказ удалиться.

– Присаживайтесь, Алекс. Я – Гера. Не смущайтесь и не думайте о мифологии. Нет, мы – не сонм Олимпийских богов. Строго говоря, Афина – единственная гречанка среди нас. То, как меня здесь называют, – это, разумеется, сокращение, а ваше имя я знаю, как и все в Баре, потому что ваше появление нас в некотором роде… испугало. Да, пожалуй, так будет вернее всего. Герман уже рассказывал вам, что значит быть хорошим Возницей? Что ж… в ближайшем будущем вы услышите много удивительных историй. В том числе мою. Итак…

– Гера, простите, мне придётся вас перебить.

Левая бровь дамы взлетает почти к самому обручу. Она явно не привыкла, что её так бесцеремонно прерывают. Ну, ничего. Со мной тоже мало привычного происходит в последнее время.

– Поверьте, я очень люблю истории, но до того, как я выслушаю вашу, мне хотелось бы хоть немного разобраться в том, что здесь творится, причём здесь я и почему, собственно, моё присутствие кого-то должно пугать.

– Софи говорила с вами вчера. Вы что, ничего не помните?

– Помню. Вот только понятнее от этого не становится.

– Так. Ладно… Бар, аспекты, равновесие мира – это понятно?

– Предположим.

– Софи рассказывала, что происходит, если в Баре не хватает кого-то из Хранителей?

– В общих чертах, на примере Афины.

– Хороший пример. Очевидно, что, когда кто-то из Хранителей покидает Бар, ему необходима замена. В этом случае Шут… Как бы это точнее выразить… Выходит на охоту, Бармен проводит нечто вроде собеседования, и, если всё проходит как надо, кандидату делают предложение. Если он его принимает, мы восстанавливаем равновесие, если нет – всё начинается заново.

– А что происходит с кандидатом в этом случае?

– Да… ничего, в общем. Один коктейль, и он возвращается к своей обычной жизни. То есть, конечно, уже не совсем обычной – в качестве извинения за потраченное время мы иногда немного корректируем то, что возможно.

– То есть я – кандидат, а вы мне сейчас предложите коктейль?

– Алекс! Я – не Бармен, в рюмке – водка, и эта рюмка – моя. А вы – не кандидат. Потому что в Баре сейчас полный комплект, все Хранители на месте, и все утверждают, что не имеют планов по уходу.

Впервые, с начала нашего разговора Гера посмотрела мне в глаза. Её глаза были цвета моря, проглядывающего сквозь лёд.

– И… что это значит?

– Именно этим вопросом здесь все и задаются… Вернее, не совсем этим. С вашим вопросом как раз всё понятно. Вы должны заменить кого-то из Хранителей. И, конечно, замените. Вопрос только в том, кого. Ещё точнее – каким образом.

– Простите, Гера, вы намекаете на то, что мне придётся кого-то убить?

– А вы бы смогли? Пробовали уже? Что предпочитаете – яд, пистолет, удушение?

Подо льдом проплыл косяк светящихся рыбок – Гера улыбалась.

– Алекс, я не знаю, что вы должны и не должны делать или что сделаете. И никто не знает. Герман, например, вполне уверен, что вы пришли занять его место. И, как настоящий мужчина, готов принять это с честью, и даже обучить вас. Теоретически. Практически же он боится сильнее многих из нас, потому что Тремс в тот раз превзошла саму себя. Она сказала: “Это будет неожиданно”. Как-будто у кого-то бывает по-другому…

– Тремс? Кто это?

– Всему своё время, Алекс, всему своё время… Тремс не из тех, на встречу с кем стоит торопиться. Хотя… многие торопятся… Это называется героизм…

Рыбки исчезли, лёд припорошило снегом, паузы в речи Геры становились всё длиннее, но перебивать её больше не хотелось. В конце концов, пока этот разговор выглядел если не самым осмысленным, то уж точно самым информативным изо всех, что у меня были за последние сутки.

Рассказ Хозяйки

Знаете, мой отец… он был… военным. Я тогда не думала, совсем не думала о том, что это означает – быть военным. Все эти слова про доблесть, отвагу, честь, долг – всего этого я не знала. Зато я точно знала, как отличить военных – они всегда носят форму. Отца без формы я почти не помню, и его друзья, которые приходили к нам в гости, тоже всегда были в форме. Сейчас в это сложно поверить, но и о войне я тоже не знала ничего, а слово “военный” никак не соотносилось у меня с ужасом и смертью. Я просто видела много мужчин в форме. Почему в форме? Очевидно – они же военные как папа. А папа всегда носит форму…

Теперь я уже могу признаться. Я была влюблена в них всех. Они казались мне невероятно высокими, что в том моём возрасте автоматически означало “невероятно красивыми”. От них всегда резко и свежо пахло. Я чувствовала это, когда кто-нибудь из них полуцеремонно-полуснисходительно наклонялся поцеловать мне руку. Знаете, я не помню ни одного лица. Меня, как вы понимаете, много спрашивали потом об именах и лицах. Но я, действительно, не помню. В холле при входе у нас висела огромная люстра, и я всегда видела их в окружении волшебного золотистого сияния. Они казались мне героями, даже полубогами. Великолепными и недосягаемыми. Когда они заходили в библиотеку, шедший последним отец закрывал двустворчатые тёмного дерева двери, а я представляла, что они вернулись с великой битвы или, наоборот, планируют её. В сущности, была не так уж и не права… Они были громкими как водопад. Слов не разобрать, но сильный, уверенный гул, слышимый мной из-за дверей, одновременно завораживал и успокаивал. Я брала кукол, сажала их прямо на полу и рассказывала о подвигах, которые предстоит совершить моим героям. Потом они выходили и вместе с ними – остро-дурманящий аромат крепкого табака и чего-то ещё, мне тогда не знакомого. С тех пор я… знаете… люблю иногда зажечь сигару и просто положить рядом, сигары ведь тлеют очень долго… Обычно они смеялись и так, смеясь, шли в столовую. Детей за стол, конечно, не допускали, но однажды мне удалось незаметно приоткрыть дверь. Отец и мама сидели на противоположных концах стола, мама была в голубом, я видела только её спину. Спина была похожа на цветок ириса, склонившийся к одному из своих листов. На новой картине – нам тогда часто домой привозили картины, статуи, мебель и другие красивые вещи – были ирисы, и листы у ириса были неяркими, их цвет был ближе к серому, цвету военной формы.

Вдруг все мужчины единым почти слитным движением отшвыривают салфетки и встают. Вы не знаете этой песни – мир предпочёл её забыть вместе с остальными. Я… вполне понимаю мир. Теперь… Это правда незачем хранить. Но тогда! Вы только представьте – шестеро мужчин вдруг встают из-за стола и начинают петь:

Обветшавший мир дрожит,