Читать книгу Франсуа и Мальвази. I том - Анри Коломон - Страница 22

Д, Обюссон-старший больше никуда не заезжал после того как высадил мэтра Шаргена в нужном ему месте; но все равно приехал домой только поздним вечером к самому ужину.

Прошедший день не смотря на присутствие в нем черных моментов очень радовал его, главным образом тем, что один из судейских поверил ему, и стал его соратником по очень и очень нелегкой борьбе.

Вот почему он сидел за столом в приподнятом настроении, что не мог не заметить Рено. Барон еще более убедился в решении вести борьбу до конца. Сейчас разбирательство должно пойти еще быстрее, теперь его будут поторапливать не только стряпчие.

Неясно понимая, что может сделать судейский для раскрытия преступления, думал только о всесторонней победе, что если тяжба будет выиграна, это будет признанием виновности де Морне.

Вскоре поняв свое заблуждение немного поостыл. Тетушка Антиген не обедала с ними потому что страдала желудочными болями. Барон пригласил ее после с картами и лото, дабы было чем занять вечер. Играли на мелкие деньги, для большего интереса пара на пару. Он с Рено, а тетушка со своей экономкой.

Сначало взялись за трик-трак. Барон д’Обюссон не знал этой игры и решил попробовать, понравится ли? Так и проиграли до поздней ночи, пока не легли спать. Закончилась игра их удачей, долгой и с нарастающим перевесом, только не прозевай когда что подкинуть, а этому очень мешает сонливость, когда притупляется внимание.

Время за игрой летит быстро, на жизни барона бывало часто что начинали вечером, а кончали, когда замечали что начинает светать. Однако назавтра у него были свои планы.

На следующий день барон д’Обюссон и Рено, так же как и вчера после завтрака отправились по городу. Заехали на рынок, поехали по оружейным магазинам., купив несколько шпаг и пистолетов.

Затем заехали на Елисейские поля, на улицу Фур к особняку графа Д’Олона. Ворота были открыты, что позволило им беспрепятственно въехать. Но в прихожей посланному Рено ответили:

– Графа нет дома, он в отъезде.

Тогда они поехали к графу де Гассе. У него дом был намного скромнее, занимающий одну часть двухэтажного здания, да и находился на улице типичного дворянского квартала, не то что у его друга: в двух сотнях туазов от особняка Монморанси.

Не было и двора, подъезд прямо с улицы – типичное для этой улицы.

Только-только экипаж перестал двигаться, а кони своими неподкованными копытами еще цокали по мощеной новым булыжником улице, как швейцар за дверью уже поглядел в оконце.

Граф де Гассе был дома, но при встрече казался заспанным. Барон спросил его об этом.

– О нет, нет! Не вам я обязан своим пробуждением, пойдемте наверх.

После орлеанских похорон они виделись в первый раз. Горячо пожав друг другу руки, приехавшие отдали верхнюю одежду в гардероб и прошли наверх в залу, где и продолжили разговор.

Де Гассе весьма интересовался делами барона, больше всего тяжбой, и ему было рассказано все, что известно, естественно в более радужных красках.

Де Гассе высказал заверение, что когда понадобится его помощь он чем может, тем поможет.

– Может мне сейчас же написать мои показания и отправить в суд?

«Судьи как будто даже и не думали опрашивать свидетелей».

– Лучше я сначало об этом справлюсь у моего нотариуса мэтра Марсена.

– Марсен? – проговорил граф, стараясь надежно запомнить. – Да вы знаете я справлялся об этом де Морне. Личность нелицеприятная, гуляка, его дом вечно полон всякого сброда. И вот что очень интересно: уехал из Жонзака он сразу же, и выбрал окружной путь по морю, будучи таким больным. Он как предчувствовал что около Орлеана ему не нужно проезжать. Как приехал в Париж, сразу же все узнали что на его жизнь покушались, и что находится он сейчас чуть ли не присмерти. Посылал за личным врачом Ришельё-маленького.

– Это все конечно более чем подозрительно, но на свет он какое ему нужно впечатление произвел.

– Господин барон, я вам клянусь, что если мне когда-нибудь придется свидеться с этим крокодилом наша встреча окончится дуэлью!

– Никогда с этим не соглашусь, дорогой граф. Только я имею к нему свои счеты и никому не уступлю свое право свести их с ним! Однако хватит об этом мрачном человеке, он достоин лишь топора и плахи, а не разговоров. Лучше посмотрите что я вам привез из своего захолустья. – сказал барон д’Обюссон, протягивая собеседнику изящный кубок, с очень миниатюрной выделкой.

– О! – просиял де Гассе и как знаток и коллекционер быстро определил. – Кубок короля Карлуша, редкая вещь.

– Извольте ее оставить у себя как подарок.

– О! Господин барон, хоть и принято для приличия отказываться от дорогих подарков, но у меня просто не хватает на это духу.

Еще с Орлеана барон д’Обюссон знал, что граф большой любитель и собиратель кубков, по случаю проишедшим с ним, когда он явился невольно свидетелем скупки де Гассе каких-то бокалов, и уже забыл где это происходило, хотя могло происходить только в Орлеане.

Граф де Гассе красивый и обаятельный вельможа, проводил их на улицу когда они засобирались, до самого кабриолета. Только сейчас д’Обюссон стал различать черты, его сиятельного лица. Еле заметная аккуратная бородка. Молодое холеное лицо носило отпечаток обаятельности и спокойствия. Только теперь оно запомнилось барону и он узнал бы его среди миллиона других. Ранее, горе и траур окутывал ему глаза и он к своему стыду почти забыл своих друзей, так помогших ему там, в Орлеане.

Залезая вовнутрь экипажа услышал восклицание графа:

– О, у вас столько шпаг, зачем они вам?

– Отошлю в Обюссон.

– Наверное вам нужен учитель фехтования, для такого оружия он обязательно нужен. – спросил граф как бы между прочим.

– Очень нужен. Буду очень вам благодарен, если бы вы мне указали на такового.

– Он у меня, могу вам его представить, вообще он сейчас спит. А фехтует он здорово и согласен поехать в провинцию. Сам он итальянец, родом откуда-то из Тосканы, из Флоренции. Его зовут Капече…

– …Ковалоччо. – договорил сам обладатель фамилии, внезапно нарисовавшийся в дверях.

Сонливость еще была видна на его молодом лице, смахивающем на девичье, или по крайней мере на мальчишеское. Чувствовалось что он лет на пять моложе стоящего рядом графа. Примерно так и было.

Барон д’Обюссон неодобрительно посмотрел на молодого итальянца.

– Прежде мы пофехтуем с тобой, молодчик.

– Где? – лаконично спросил тот.

– У меня вечером улица Планш-Мибрей десять, в десять.

– Великодушно простите, номер дома: десять-десять? – переспросил Капече Ковалоччо, ошибившись с трудным предлогом во французском языке.

Более с ним не разговаривая, барон согласно кивнул ему; усевшись поудобнее и распрощавшись с графом, отъехал. Нужно было еще заглянуть к мэтру Марсену, который собирался подготовить к его приезду кое-какие бумаги.

Пока от нотариуса доехал домой, сделав большущий крюк по богатым кварталам города и заехав еще в кое-какие магазинчики, прошло много времени, но вечера, о котором он говорил все еще не было, только сумерки начинали мало-помалу овладевать небесным пространством; а Капече Ковалоччо уже стоял у дверей дома, в выжидательной позе. На боку у него висела длиннющая шпага.

– Эй, парень, я ж тебе сказал вечером.

– Ну так я тут и подожду вечера. – с живым южным темпераментом и с акцентом бойко отпарировал лукавец.

– Ладно, пошли, нечего ждать, я тебя и днем разделаю.

Рено понес за ними все накупленное под мышкой, то подсовывая, то прижимая не удобные для ношения таким образом шпаги. Кабриолет за ними тотчас тронулся, уезжая.

В своей квартире барон прежде всего, как и Ковалоччо снял верхнюю одежду, прошел в залу, не дожидаясь гостя, отодвинул стол, и поставил на бок в угол за диван.

Свободным оказалось большое пространство, где и можно было состязаться. Рено дал каждому по одинаковой тренировочной рапире с тупыми концами. Противники встали в стойку. Рено прежде чем давать знак начинать отошел за спину барона д’Обюссона, встал в створе открытых двойных дверей.

Барон д’Обюссон, не смотря на свои годы, имел твердую руку и опытный наметанный глаз. Первое время он только опробовал противника и видя что тот только обороняется, стал беспрестанно нападать, делая резкие выпады. Но все они отбивались и только.

Надо сказать, что он и сам держал оборону, дабы не посрамиться, как он считал перед сосунком.

– Ты не робей, нечего стесняться, и сам атакуй давай. – подзадорил того барон, подозревавший что хитрый молодой человек нарочно так делает, что бы ослабить его бдительность и нанести коварный удар, чуть он зазевается.

Рено почувствовал что сзади подходит тетушка Антиген.

– Ой! Господи! Дуэль что ли?

– Нет, упражняются, учителя фехтования для Франсуа смотрим.

В то время как здесь становилось все жарче и жарче, в другом конце того же дома и этажа в комнате Гийоме Аньян подкладывал в камин на то и дело затухающий огонь сухие поленья, спасаясь этим от пронузглого осеннего холода.

Гийоме прохлада казалось нисколько не беспокоила; если судить по его легкой одежде и по тому с каким безразличным видом он сидел в кресле и пил напой, все время о чем-то думая.

– Послушай, Гийоме. – вдруг спросил его Аньян. – Кто это тогда приходил? Какой-то Глот?

– Дармаглот.

– Кличка?

– Ну не настоящий же Дармаглот приходил! – вспылил выведенный из себя Гийоме.

– А зачем ты его приводил?

– Он специалист по замкам. Изучал замок секретера в кабинете де Морне.

– Так вы туда залазили?

– Только я, он просто рассматривал через гобелен.

– Так ты доделал лаз?

– Почему доделал. Даже щель отвел в сторону специально чтобы смотреть из-за мебели… Почему не доделал?! – снова через некоторое время распалился Гийоме. – Раз я туда лазил!…Как ты меня раздражаешь своей тупостью.

– Ты меня тоже раздражаешь…

– Ну скажи почему ты спросил доделал я лаз или нет, когда я туда лазил?

– Я просто спросил «ты все доделал?» Садись поедим.

Аньян перестал смотреть как пламя охватывает поленья, сел за стол.

– А ты уверен что завещание у него в секретере?

– Нигде оно больше быть не может, я там все осмотрел.

– Ты же говорил что там у него деньги лежат?

В ответ у Гийоме сначало вырвалось из гортани несколько звуков, похожие на человеческие.

– Аньян, прекрати, пожалей мои чувства. – попросил он.

Еще через некоторое время за едой Аньян снова спросил.

– Не кажется ли тебе, что похищение завещания затянулось?

– Можешь ехать хоть сейчас.

– Ну, погоди…

– И гони мои двести ливров…

– ??

– …Не надо делать недоуменную рожу. Я все жду когда твоя совесть проснется, а ты к моей совести взывал. Я тебе говорил к моим деньгам не прикасайся?!

Аньян замялся и приналег на еду, от волнения ел быстро. Потом снова:

– Манден сам мне всучил, говорит…

– На мол, отдашь ему когда разыщешь. А ты и взял сразу. Давайте! Завсегда готов!

– Между прочим если бы я не взял, это еще более подозрительно было бы…

…А почему двести только?

Гийоме усмехнулся представив Аньяна, который брал столько сколько дадут, не спрашивал.

– Двести я заблаговременно вытребовал… А этой распиской что ты дал Мандену ты нас обоих под топор подвел. На обратном пути Манден тебя не угрохал только потому что знал уже что Гийоме тебе все втолкует.

– В этом отношении я был здоров как бык. – бахвалился Аньян задрожавшим голосом, сразу же переведший разговор на другую тему. – Ты не знаешь как можно найти Жака?

– Я тоже о нем думал. Но нет, он здесь не причем. Манден с де Морне ни одного раза о нем не говорили… Он как пропал куда, я сам его искал… А зачем он тебе?

В то же самое время в ярко освещенной зале загнанный в угол Ковалоччо, яростно отбивал, рассекавший со свистом воздух, мелькавший перед его лицом клинок.

В руках у фехтовальщика были уже не рапиры, а тупые тренировочные шпаги. На рапирах молодой итальянец показал, что он умеет хорошо отбиваться и пропустил лишь один неопасный удар.

В том ожесточении, с которым старый барон нападал на него, кроме восхищения что в такие годы можно наносить удары такой силы, виделось желание д’Обюссона выбить у сопляка-учителя его орудие труда и поколошматить его как следует, выпроводив с позором. Ковалоччо ему с самого начала как учитель не понравился. Франсуа и сам умел отлично обороняться, а так как сын нападал лучше отца, то конечно же давно бы выбил у своего предполагаемого учителя всю преподавательскую спесь. Ему же только удалось больно ударить зажатого в углу итальянца, но выбить шпагу не удалось.

Барон д’Обюссон уже начал уставать, пот градом лил с его лица, спина промокла, движения были более вялыми. Но и противник его тоже очень устал, тем более что находился он в более худшем положении. То и дело его шпага рукоятью скреблась о стену.

Чувствуя что он очень много потерял в глазах барона, тем не менее ничего не мог поделать, оставалось либо вырваться отсюда, либо ждать удобного случая, который и подвернулся когда Ковалоччо увернулся от сильного прицельного удара сверху по плечу, воспользовавшись незащищенностью груди приставил клинок и с силой отпихнул, можно даже сказать откинул барона назад, чуть не свалив на спину. Ударил по клинку, пока тот не успел им что-либо предпринять. Получилось отчасти и по голой руке.

Рено, видя как по чем зря избивают «старика» кинулся с рапирами на подмогу.

Ковалоччо тем временем выбил так и не поднявшуюся шпагу, как в это время Рено с разбегу стегнул его железным прутом как плеткой по плечу так, что заставил его вскрикнуть от боли и обиды. В порыве гнева Ковалоччо захотелось отдубасить их обоих, плевать на найм. Приступил к этому как только отбил рукояткой такой же стеговый удар второй рапиры и в ответ шарахнул Рено по голове, который уже остановился, почувствовав что погорячился. Помимо головы, ему еще достался удар рукоятью в грудь, то бишь в солнечное сплетение.

Ковалоччо вышиб одним ударом обе рапиры из рук задыхающегося Рено и уже занес над ним свою шпагу, как сам получил крепкий удар кулаком барона в грудь и свалился в угол, сильно забившись головой. От обиды у него даже слезы из глаз выступили.

Видя снизу что его ступня находится за ногой барона, другой ступней надавил на колено, и тому пришлось подчиниться боли, он по-стариковски свалился назад.

Рено все еще не мог разогнуться, вздохнуть свободно. Ковалоччо так же еле держался на ногах, опираясь на стену. Как победитель он ни за что не мог позволить себе ретироваться отсюда.

Больше всего досталось зачинщику и барон понимал это. Итальянец был ни при чем, но он считал себя вправе помочь Рено, не дать его тому избить, раз уж Рено так самоотверженно кинулся ему на помощь.

– Ну парень. – беззлобно проговорил барон, вставая на ноги, – Уж если сразу не сумел отбить, зачем вдаваться в психи. Это что же ты каждый раз будешь кидаться, когда мой Франсуа будет тебя поколачивать?

Ковалоччо все еще находился в крайнем расстройстве, но помог поднять Рено и отвести на диван. Пока Ковалоччо наливал в стакан-крышку графина воды и подошел к пострадавшему, Рено уже лежал на диване укрытый и с удовольствием принял поднесенное.

Вошла тетушка Антиген с экономкой. Принесли ужин. Рено прикинулся спящим, а им пришлось ставить стол и накрывать скатертью.

Пока здесь только присаживались к столу, а в предпоследней от конца дома комнате, уже полезли снимать ковер, что означало окончание трапезы.

В том месте, где поработал Гийоме, брешь была заложена ватой, плотными длинными слоями. Сам же Гийоме стал их аккуратно вытаскивать и складывать на угол. Далее, мотки ваты пошли плотнее, формой наподобие кирпичиков, плотно забивали внутренность лаза.

Гийоме углублялся все дальше и дальше, подавая назад уже мотки ваты с тряпьем.

Аньян недоумевал: «где же щель, что была между домами?». Потом догадался что она предусмотрительно заделана гипсом.

Освободив наконец узкую боковую щель, выполнявшую функции как слуховой, так и смотровой щели приставил к ней ухо, не собираясь убирать остальную вату, облокотившись на нее сразу же, услышал разговор.

– О… ну что вы! Нет… нет, – говорил де Морне в обходительном тоне, что-то сказал и после, но значительно тише, так что расслышать было невозможно.

– Сейчас такая промозглая погода стоит, такие холода! – говорил второй, чью личность Гийоме пожелал разглядеть глядя через щель и скрывающий ее гобелен. – А меня как на зло посылают экспертизы устраивать. И нисколько даже мне не льстит что я их начальник, что мне все решать за них. Одно утешение, что назначил меня на эту должность сам министр полиции граф д’Аржансон!

– О! – засмеялся с прикряктыванием де Морне, понимающим тоном. – Вас непременно скоро повысят еще раз! А чтобы вам не так было холодно в пути, возьмите для всей вашей честной компании, для согреву.

Гийоме увидел сквозь шелковое посиненное полотно из-за угла, а точнее бока серванта, что низкий с лысиной человек, в общем судейский с бородавкой или родинкой на подбородке, как полагается принимает что называется «гремучий кошель».

«Тысяч десять» – потом еще немного подумал, решил. – «Пять».

– Будем неприменно благодарны. – в ответ с таким же тихим смешком, и подловатым выражением лица, отвечал служитель Фемиды.

– И вот еще что. Вы конечно не подумайте, упаси вас боже, что я имею к тому хоть какое-то причастие, мэтр Горше, просто я нахожусь в таком положении, что на меня легко все свалить, сами понимаете… Так что мне нужно, мне нужно как следует о вас позаботится, – де Морне провожая, похлопывал гостя по плечу. – На улице вас ждет еще один сюрприз. Экипаж вашего друга я отослал, домой поедете на моем… простите, теперь уже на вашем.

Выходя за дверь, они продолжали говорить о кое-каких нюансах.

Аньян так же все отлично слышал.

– Если он и дальше будет продолжать в том же духе, он, слава Богу, выиграет. У него это хорошо получается. – шепнул он сзади в спину Гийоме, так как проход был не достаточно широк, для того чтобы пролезть в него и второму.

– Радоваться нечему, из секретера утекли еще тысяч пять.

Вылезая Гийоме подумал что разговаривать было не нужно, так как в кабинете мог остаться Манден, который не принимал участия в разговоре.

Когда лаз был забит всей ватой, Гийоме спустил коврик, пошел уселся на свое кресло возле камина.

– Знаешь., я тебе могу рассказать одну забавную историю, – начал, как обычно шепотом Аньян.

– Я проезжал по Вандому и издали заметил, что горит кабак. Поехал конечно туда, сам понимаешь как хорошо погреться и посмотреть. Горел только второй этаж и я зашел на первый, может думаю что-нибудь достану, пока там еще не опасно. Там паника конечно, продукты все на улицу стаскивают.

– Давай быстрее свою забавную историю рассказывай.

– Да постой ты, слушай дальше. Знаешь где в это время был кабатчик? Чем он занимался?

– Уж естественно не торговлей.

– Он в это время находился в погребе и вынес оттуда деньги.

– Какова же мораль?

– В минуту опасности, человек кинулся спасать самое для него важное.

– Допустим. И что ты хочешь этим сказать? – говорил начинающий засыпать Гийоме. – Мы подожжем дом и выхватим завещание, когда де Морне с ним выбежит?…Мне наверное сейчас приснится этот комик с горящей одеждой и горящим завещанием в руках.

– Гийоме, я знаю как узнать где оно находится.

– Весь сон сбил! Полегче со словами.