Читать книгу За границами снов - Антология, Питер Хёг - Страница 40

Она смотрела мир, как разноцветное кино,

За хлебом выходила в ярко-желтом кимоно,

И стайки мыльных пузырей у старого пруда,

Смеясь, сиреневым сачком ловила по средам.

Она читала мир, как увлекательный роман,

А в сумке на плече звенел веселый балаган:

Жонглеры-мыши, воробей, сверчок-эквилибрист,

Искала в сумочке ключи для публики «на бис».

Ей представлялось, будто мир – большой калейдоскоп.

А под кроватью ел инжир смешной ручной циклоп.

Любила утром душ принять из яблочных конфет.

Она была когда-то – я.

Тогда, в двенадцать лет.

В завороженном полной луной, полном лилий пруду

На гондоле из грез мы охотились на светляков.

Там, где ивы ветвями свивают уютный альков,

Ты шептал о дельфинах, вплетая мне в косы звезду…

Взмах сачка – и в сетях бьется маленький хрупкий жучок,

В теплом сумраке сыплет, дрожа, золотую пыльцу

И сердито жужжит, и щекочет ладони ловцу,

А ловец – он хохочет, блик света зажав в кулачок!..

На больших листьях лилий русалки сушили хвосты,

Светляки в банке ярко светились, почти как луна,

И зеркальные карпы жемчужно блестели со дна,

Ты шептал о дельфинах, вплетая мне в косы мечты…

У меня на окошке

в банке из-под горошка сладких мозговых сортов,

сурово открытой ножом,

живет не кошка, пугаясь дворовых котов

и голодных больших голубей,

не хромой воробей, ворующий хлебные крошки,

гнездящийся в старой газетной бумаге —

у меня на окошке живет сапфировый ангел!

Осторожно на остром краю алюминиевой банки

сидит:

на ладошках ранки, на коленках зеленка, в кудряшках опилки.

Недавно перебрался в эту банку из пивной бутылки,

а оттуда – из целлофановой упаковки.

Неловко

от мух отбивается вилкой,

скандалит,

Под глазом фингал,

сердитый, взъерошенный, дикий.

Роняет на подоконник

осколки лазоревых бликов.

Такая бездна одиночества – с рождения до смерти

Один…

Одна…

И не к кому…

И никому…

Такая прорва нежности – как атомная станция —

Для городов она нужна, а одному – не надо.

Мужики, а чего вы, эй,

Натащили всех этих дров,

Побросали всех этих дев?

Надолбили стволы секвой,

Настрогали лопат, крестов,

Поразвесили тряпки тут?

Беззащитен родимый кров,

Буря в море шалит, как дэв,

Рыбы рады друг друга есть!..

Но слизал мужиков прибой,

В губы солью поцеловал

И ответил тихонько: «шшшшш…»

Минуты ожидания словно издеваются:

Ползут и насмехаются над теми, кто их ждет.

Секундной стрелки усик дрожит, но не сдвигается,

А вечность вяжет шарфики длиною ровно в год…

Вишу я в безвременности, как будто в невесомости,

И кажется, вселенная застыла навсегда.

А вертолета лопасти рисуют нам окружности

В районе сельской местности… такая ерунда…

По собственной наивности, а может, даже глупости,

Я в этой ситуации, наверно, нахожусь.

Душу, душу истерику, хоть, сволочь, вырывается,

И слезы собираются, а я сижу, смеюсь…

И не найти мне выхода в полнейшей безысходности,

И нет иного выбора, чем пялиться в окно.

Теперь я знаю в точности: терпимость – это выдумка…

А стрелочку секундную сломаю все равно…

Кулачок клади под щечку – и молчок,

Тихо слушай, как скрипит в углу сверчок,

Домовой на кухне шарит, скрип да щелк.

Воет песни на пригорке лунный волк.

Небо звездною пургой заметено.

Как серебряный волчок, веретено.

Завиваю в нитки лунные лучи.

Светлячки над лавкой вьются, как ночник.

Кот-баюн, как холодильник, тарахтит.

Моют косы ветви тонкие ракит

На стремнине, у высокого крыльца,

Тени рунами бегут по изразцам.

Ночь такую не проспать, не пропустить,

Песни лунные мурчать да нити вить.

Кулачок под щечку, ты молчи, мой свет,

Это будет наш полуночный секрет.

Генерал зпт это все начинается вновь вскл

У агентов предчувствие первой грозы

Все свидетели хором кричат

И боюсь это правда

ЧТО В ГОРОД ПРОНИКЛА ЛЮБОВЬ

По брусчатке стучит каблучками и ест эскимо

Как дитя

Прижимает к груди

Дикий грязный букет вскл

Этих как их тревожных и желтых

Короче весенних

Цветов

И с раструбами носит пальто

Генерал зпт это точно ОНА

Снова ищет ЕГО

Генерал зпт все предатели ходят в кино

И смеются взасос

Нарушают постельный режим и устав

Я вчера отдал честь без оглядки

Что делается вскл генерал вскл

Я устал от зимы и ЧК

От войны

От вины

Я пропал тчк тчк тчк

В будуаре ночном, под большим кружевным балдахином,

Вижу нежный томительный сон, как в полуденный час

Меж далеких снегов и просторов тайги дико-дивных,

На ТС гужевом на село привезли АНАНАС!

В полынье на реке полоскала старуха бельишко,

Вдруг шум, гам, АНАНАС! и карась утащил простыню.

Ребятишки бегут и смеются в кургузых пальтишках,

Председателю бабы горласто осанну поют.

Сладко кутаюсь я в пеньюар, не хочу просыпаться,

Сбился шелк простыней, на дубовый паркет сполз матрас…

Я хочу по сугробам из грез на салазках кататься,

И от счастья рыдать, если вдруг привезут АНАНАС!..

Проснусь!

Сквозь интертекстную банальность,

Сквозь матрицу оконных штор… Пофиг!

Накину, как пальто, иллюзию материальности,

Шарф, стаканчик вендингового кофе,

В парадной поднимет бровь

Сосед-адкоголик: «Серега?!»

А на улице лето… вонища…

Жарко…

Я сниму с груди аватарку

Своего вчерашнего бога,

Брошу нищему…

Занимался рассвет. Солнце жадно глотало росу.

На ветру сохли гордые стяги, портянки солдат.

Загорались костры, кашевары гремели посу —

дой. Гремели в кустах воробьи, а вдали – водопад.

Растворилась ночная гроза, как лазутчик ночной.

Растрепала палатки, коней растревожила чутких,

Разорила обозы своей ураганной пращой,

И ушла, будто шутки стихии – невинные шутки.

Из палатки выходит король – он похмелен, суров.

Он не выспался, он пил три дня, он неделю без женщин,

Он в навоз наступил, едкий дым от подмоченных дров…

Но рассвет! Воробьи!

И король засмеялся беспечно…

Любовь солнечными лучами врывается в мою голову.

Продирается сквозь позвоночник, и вытекает из пальцев,

И сквозь пол просачивается, и достигает центра Земли.

И из центра Земли вырывается столб живой бурлящей влаги,

И вливается в меня, и переполняет меня целиком,

И руки взмывают сами вверх фонтаном,

И превращаются в крону дерева,

И птицы слетаются и начинают вить гнезда.

А я не знаю, дуб я или ясень.

А может быть, липа или граб —

Пока непонятно, потому что листиков еще нет.

И вот я стою со звенящей кроной и не знаю, дуб я или ясень,

А интернет ко мне уже не подвести.

Солнце ведь не провайдер, ветер не провайдер.

И вообще ничто не провайдер кроме провайдера.

Ну да и ладно, проживу без википедии, в конце концов.

Тут птицы, гнезда, почки набухают и чешутся.

Божья коровка сонно ползет по коре, и в корнях кто-то копошится,

И вообще все хорошо, вот только бы узнать

Дуб я или ясень.

Мастерица-луна ткет из бисера звездный ковер.

Ты стоишь на ветру. На одной из бесчисленных станций.

Между нами билет, РЖД и отложенный спор.

Вот звезда сорвалась, хочет спрятаться за семафор.

Загадай про меня —

Я хочу для тебя исполняться.

Рядом курит старик, предлагает продолжить банкет.

Ты стоишь и молчишь. И жуешь привокзальную пиццу.

Проводница кричит, угрожает закрыть туалет.

Исполняет пакет на перроне нехитрый балет.

Помечтай обо мне —

Я хочу тебе ночью присниться.

Воскресный город. Ночь. Луна. Балкон.

Пар изо рта в фонарном свете вьется.

Сосульки блестками. Дом рвется ввысь колодцем.

И сердце бьется медленно, легко.

А завтра день, и суета, и люди.

Машины, гам и смог, звонки, дела.

А нынче – блеск оконного стекла,

И за стеклом свет чьих-то сонных судеб.

Чуть окна гаснут – бисер звезд горит.

Мне некуда спешить – зависло время.

Дом полон тишины и сновидений.

Весь двор залит покоем до зари.

Жизнь кончается так же, как банка сгущенки:

Вроде только открыл – и почти сразу пусто.

А вдали нечто светлое – парень с девчонкой

Встали под фонарем и беспечно сосутся.

Помолиться бы мне, щедро ложью украсить

Бестолковые дни и бессонные ночи,

Что не зря ел и спал, что не зря губы красил,

А чего-то постиг,

обессмертил

и проч.

Ну что вы,

Товарищ

Таракан,

Ползаете деловито,

С окаменевшим кефиром стакан

Огибая брезгливо-сыто?

Размороженный раскисший сырой пельмень

Откусив,

Оставлю вам, как другу лучшему —

Грызите, щупайте усиками, топчите лапками,

КАК ОНА МОЮ ДУШУ!

Ни пить, ни есть, ни в кино без нее – скука!

Богиня,

Заинька,

Сука!

Смеялась, шуршала, вгрызалась в печень —

А от этого до сих пор не лечат!

Куда смотрят Минздрав, полиция, дезинсекция…

Как разгрызенный пельмень – сердце.

Я на кладбище снов обновляю кресты,

Две монетки поверх век умерших иллюзий.

Все колени истер, соблюдал все посты,

Думал – бэтмен и бог, оказалось – что лузер.

Снова нужен апгрейд, индульгенции в долг…

На асфальт с облаков иллюзорного рая…

Крылья не отросли, парашют не помог…

Я опять виноват, я опять умираю.

Снова слаб и не горд. Снова жалок и мил.

За ошибки и риск в мути одномоментной

Я прошу извинить, я прошу новых сил,

Чтобы снова ползти в направлении света.

Посыпаю голову пеплом из урны деда,

Ах, старик извертелся бы, не кремировали кабы.

Я не столько принципиальный, насколько вредный,

Как мальчик, воспитанный запонками западной «прады».

Смотрю каждый день в зеркало и пытаюсь быть лучше,