Читать книгу Большевики. 1917 - Антон Антонов-Овсеенко - Страница 5

Политические коллизии внутри РСДРП, используемая в них терминология (можно назвать её «ленинской», но очевидно, что ту же терминологию употребляли в устной и письменной речи и остальные, иначе они просто не смогли бы понимать друг друга) изначально происходили из борьбы за влияние в редакции центрального партийного органа печати – газеты «Искра», а затем и других изданий (той же «Правды»). Можно было что угодно принять или отвергнуть на очередном съезде, но если за вами остаётся право (и возможность) формирования редакционной политики, это автоматически означает, что за вами остаётся и возможность формирования общественного мнения сначала внутри партии по конкретным политическим вопросам, затем в более широких слоях и ещё шире – общественного сознания в целом. Такое особое положение СМИ сформировалось с тех самых пор, в конце XIX – начале XX в., когда СМИ, прежде всего печатная пресса, стали массовыми по тиражам, а значит, и по возможностям воздействия на общественное сознание. Положение это сохраняется в большинстве государств и поныне: обладатель контроля над современными ведущими СМИ держит за горло избирательный процесс, причём таким образом, что и никаких фальсификаций не требуется – всё происходит как бы само собой, в процессе ежедневной трансляции для населения мантр, призывающих власть к тем, кто ею и так уже обладает.

Понимало это вполне и царское правительство, поэтому ещё 6 апреля 1865 г. в составе Министерства внутренних дел было создано Главное управление по делам печати, которое ведало внутренней, иностранной и драматической цензурой, осуществляло надзор за типографиями, а также за книжной торговлей и библиотеками. До 1917 г. функции Управления менялись, но главной его задачей оставался контроль за содержанием печатной периодики, непериодическими изданиями и выпуском книг. Ликвидация цензуры была одним из требований революционной общественности, и наконец в марте 1917 г. решением нового органа власти – Временным правительством – цензура в лице Главного управления по делам печати была ликвидирована (подробно об этом – далее). Оказалось, ненадолго: традиции этого государственного учреждения официально продолжило созданное в июне 1922 г. при Наркомате просвещения РСФСР Главное управление по делам литературы и издательства (Главлит). За 57 лет между созданием одного и второго главка страна пережила многое, прошла через несколько войн и революций, изменилось само её государственное устройство. Не изменилось одно: отношение к свободе слова и печати, которое и царская, и пролетарская власть считали необходимым всемерно стеснять и ограничивать.

Но почему так важно учитывать аспект воздействия СМИ на общественное сознание при изучении истории происходящих со страной социально-политических перемен? Это важно потому, что отношение власти к СМИ, к свободе слова всегда было и остаётся самым убедительным индикатором наличия (или отсутствия) диалога власти с гражданским обществом в принципе. «Особенность четвёртой власти состоит в том, что она может действовать нормально только тогда, когда её значение понимает руководство страны. Ведь информация стала важнейшей связующей нитью всего общества. Без свободы слова не может быть демократии», – отметил в своем труде «Искушение свободой» профессор Я. Н. Засурский (в течение более чем полувека – декан, затем президент факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова). Действительно, сама история показывает: когда власть замыкается в себе и, полагаясь на силу, ограничивает свободу слова и СМИ, это рано или поздно сказывается отрицательно на самой власти – поддержка общества уходит, как почва из-под ног, а в итоге руководящие кресла занимают люди, отнюдь не всегда располагающие нужными навыками управления государством. Именно это и произошло со страной в 1917 г.

Ленин, конечно же, понимал особое положение печати как действенного инструмента в завоевании власти и потому так яростно сражался за влияние в редакции «Искры». Именно Ленин сначала в опубликованной ещё в 1901 г. в газете «Искра» статье «С чего начать?» поставил вопросы о характере и содержании «политической агитации», об «организационных задачах» и «плане построения одновременно и с разных концов боевой общерусской организации». План этот, между прочим, включал в качестве первоочередной задачу создания общерусской газеты.

Ленин в формировании своих революционных идей и применения их на практике, в том числе в отношении печати, вовсю использовал различные зарубежные источники, в том числе Маркса и Энгельса. Но ещё до него царское правительство в своём противостоянии гражданскому обществу также не брезговало иностранным опытом. Разработчики царского Устава о цензуре и печати от 1890 г., например, при формулировании статей о необходимости испрашивать разрешение на начало нового издания безусловно учитывали порядок, заведённый ещё кардиналом Ришелье в эпоху Людовика XIII: основатель первого французского периодического издания с говорящим названием «Ля Газетт» (La Gazette) Теофраст Ренодо для того, чтобы «печатать и продавать новости и отчёты обо всём, что произошло и происходит внутри Королевства и за его пределами», должен был получить разрешение монарха. Такое разрешение г-н Ренодо и получил от короля 30 мая 1631 г. с подачи кардинала Ришелье, и с этого момента все французские издатели были вынуждены не только испрашивать разрешение монарха на выпуск газет, но и ограничивать содержание публикаций только заранее оговоренными в разрешении тематиками. Характерно, что и нынешний порядок регистрации новых СМИ в Российской Федерации хотя и считается уведомительным, однако в п. 7 заявления на регистрацию (подаваемого российскими издателями в организацию с красноречивым названием «Россвязьохранкультура») недвусмысленно требуется сообщать о «примерной тематике и (или) специализации» нового СМИ: связь с практикой, заведённой великим царедворцем Ришелье ещё в XVII в., представляется очевидной.

Кроме того, и разработчики российского Устава от 1890 г., и ныне действующего в РФ закона о СМИ, принятого в 1991 г., возможно, сами того не ведая, использовали относящийся к 1874 г. «передовой» опыт рейхсканцлера Германии Отто фон Бисмарка – в том, чтобы предоставлять экземпляры каждого номера периодического издания в полицию, а в выходных данных обязательно сообщать фамилии и адреса авторов, издателей, владельцев типографий и ответственных (главных) редакторов: в п. 4 действующей в начале XXI в. формы заявления на регистрацию требуется указывать «адрес редакции, телефон, Ф.И.О. главного редактора, фактический адрес местонахождения редакции с указанием почтового индекса», так что и тут связь с мировым зарубежным опытом очевидна.

Помимо прочего, согласно ст. 7 Устава о цензуре и печати от 1890 г., периодические и непериодические издания подвергались «действию административных мер и взысканий». Так, пользовавшиеся правом выпуска без предварительной цензуры издания должны были вносить денежный залог в Главное управление по делам печати: «1) для ежедневной газеты или выходящей в свет не менее шести раз в неделю – пять тысяч рублей; 2) для всех прочих повременных изданий – две тысячи пятьсот рублей», что по тем временам составляло очень немалые суммы.

При введении этих тарифов, как и многих других, отечественные творцы нормативных документов также исходили из зарубежного опыта: параграф о денежном залоге для издателей впервые появился на свет в государственной практике Франции, отстоявшей от принятия российского Устава о цензуре и печати от 1890 г. по времени на 70 лет: в 1819 г. вернувшиеся на трон после грозных наполеоновских «100 дней» Бурбоны в лице Людовика XVIII поручили публицисту П.-П. Ройе-Коллару подготовить новое, «либеральное» законодательство о печати. Он и подготовил его: новый закон хотя и отменял цензуру и необходимость получать разрешение монарха на издание газет и журналов (ненадолго, как показала история), но одновременно вводил положение о денежном залоге для тех, кто собирался издавать периодику политического толка. Как рассчитывал Ройе-Коллар, у радикально настроенных граждан (а против них-то и было направлено это положение) серьёзных средств не находилось; у тех же граждан, которые ими располагали, не было желания их терять – поскольку в случае, если власть признает публикации издания «вредными» для общественного спокойствия, средства, ранее выделенные в залог, будут изъяты в пользу государства. Однако Франция за более чем 70 лет, с 1819 по 1890 г., прошла долгий и сложный, перемежавшийся революциями путь реформ и преобразований. Во Франции ещё в 1881 г. была окончательно отменена цензура и введён заявительный порядок регистрации изданий.

Россия же из туманного прошлого Франции использовала преимущественно карательный опыт. Достаточно сказать, что ст. 144 российского Устава о цензуре и печати устанавливала возможность приостановки, вплоть до окончательного закрытия изданий, с предварительным троекратным направлением «предостережений» со следующей формулировкой: «Министру внутренних дел предоставляется право делать повременным изданиям, изъятым от предварительной цензуры, предостережения, с указанием на статьи, подавшие к этому повод. Третье предостережение приостанавливает продолжение издания на срок, который министром внутренних дел при объявлении предостережения будет назначен».

Характерно, что и в нынешнем законе РФ о СМИ термин «предостережение», относящийся к эпохе конца XIX в. и привнесённый целиком из германского опыта эпохи Бисмарка, лишь заменён на более современное «предупреждение», в остальном же суть меры сохранена – вплоть до копирования статьи закона «имени» германского канцлера от 1874 г. о праве надзорных органов закрывать СМИ.

Но какое, собственно, отношение к большевикам имеет текущее рассмотрение положений Устава о цензуре и печати от 1890 г.? Только такое, что согласно упомянутым выше ст. 95 и 96 Устава не следовало «допускать к печати сочинений и статей, излагающих вредные учения социализма и коммунизма, клонящиеся к потрясению или ниспровержению существующего порядка и к водворению анархии». А именно на это, то есть на «ниспровержение существующего порядка», и была в целом направлена деятельность большевиков.

Тем не менее газету «Правда», напомним, закрыли всего за неделю до начала Первой мировой войны в 1914 г. До этого момента большевики распространяли пацифистскую пропаганду, наряду с антимонархической в целом на территории всей Российской империи фактически беспрепятственно – что говорит о весьма лояльном (особенно в сравнении с последующим использованием СМИ самими большевиками) отношении царского строя даже и к прессе с откровенно оппозиционными взглядами.

Видимость либерализации царское правительство сохранило и в Манифесте об усовершенствовании государственного порядка от 17 октября 1905 г., вызвавшего энтузиазм у определённой части общества, проявившийся в том числе в создании одноимённой партии – партии октябристов. Лидеры этой партии занимали потом руководящие посты во впервые созданном во исполнение Манифеста парламенте – Государственной думе. Между тем в самом этом насколько кратком, настолько и примечательном документе не только даровалось избирательное право слоям общества, ранее его лишённым, но и декларировалась необходимость одобрения любого закона членами Государственной думы, а также предоставлялись «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Однако всем «свободам» Манифеста противопоставлялось единоличное право монарха распускать парламент в случаях, когда его деятельность по каким-либо причинам покажется неугодной царю и/или правительству (в нынешней России, как и в других странах, аналогичным правом пользуется президент).

Но были ли эти действия царских чиновников, направленные на ограничение демократических свобод, свободы печати в частности, целиком произвольными? Нет. Как показала история, именно периодическая печать использовалась радикалами в России для привлечения новых сторонников, именно посредством печати распространялись призывы к неповиновению распоряжениям властей, нагнеталась обстановка хаоса и анархии, приведшая в итоге к разгулу террора, к многочисленным убийствам. И власть вынужденно, подчас в панике от происходящего штамповала документы, чрезмерно ограничивавшие гражданские свободы и в первую очередь печать, полностью отдавая себе отчёт в действенности газетных публикаций. Полностью отдавал себе отчёт в этом и Ленин, когда в упоминавшейся уже здесь работе «Что делать?» ещё в 1902 г. задавался вопросом «Может ли газета быть коллективным организатором?» и сам же на него отвечал: «Весь гвоздь статьи “С чего начать?” [работа “Что делать?” была написана в продолжение этой статьи. – А. А.-О.] состоит в постановке именно этого вопроса и в утвердительном его решении» и далее в полемике с партийным оппонентом Л. Надеждиным: «Если не воспитаются сильные политические организации на местах, ничего не будет значить и превосходнейшая общерусская газета. Совершенно справедливо. Но в том-то и суть, что нет иного средства воспитать сильные политические организации, как посредством общерусской газеты» (выделения Ленина). В полемике с другими партийными оппонентами, Кричевским и Мартыновым, Ленин приводит взятое из ранее опубликованного плана газеты «Искра» образное сравнение: «Газета – не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор. В этом последнем отношении её можно сравнить с лесами, которые строятся вокруг возводимого здания, намечают контуры постройки, облегчают сношения между отдельными строителями, помогают им распределять работу и обозревать общие результаты, достигнутые организованным трудом» (курсив Ленина).

Между прочим, здесь, как и в случае с Мартовым на II съезде РСДРП, расхождения между Лениным и Надеждиным кажутся более видимыми, чем являются действительными: Надеждин всего-то ратовал за то, чтобы – в противовес ленинскому плану общерусской газеты – была бы организована «широкая постановка местных газет, приготовление теперь же рабочих сил к демонстрациям, постоянная работа местных организаций среди безработных». По существу вопроса, особенно в том, что касается подготовки к стачкам и демонстрациям, Ленин Надеждину не возражал. И именно в ответ на эту небезуспешную, происходившую на глазах у всего мира революционную работу имперская власть России отвечала лихорадочной подготовкой и принятием ограничивающих возможности гражданского общества актов.

Но что же происходило в те памятные годы начала ХХ в., когда, с одной стороны, вводились свободы для деятельности граждан в целом и для печати в частности, а с другой – эти же свободы перемещались в поле уголовно наказуемых деяний? Эти события принято называть Первой русской революцией 1905–1907 гг., но начинались они не с демонстраций и стачек, а с того, что Россия потерпела поражение в Русско-японской войне. Поражение это продемонстрировало всему миру и самому русскому обществу уровень обветшалости царского аппарата, оказавшегося неспособным мобилизовать силы огромного государства для отпора внешней угрозе. Что уж говорить о решении внутренних проблем.