Читать книгу Сны о чём-то большем. Сборник рассказов - Антон Моногаров - Страница 9

Крема американо сели, показывая темную, практически черную поверхность кофе. Пар все еще шел от него, но уже было понято, что он остыл, испортился. Почему-то люблю именно такой американо – чуть кислый, теплый. В этой дешевой забегаловке делали хороший кофе, а все остальное лучше не пробовать. Неудобный красный диван из кожзама или чего-то в этом роде неприятно холодил задницу. Комфортом здесь и не пахнет – холодно, грязно, лампы не горели, посему сквозь окна пробивался холодный свет осеннего солнца. Прошло примерно полчаса с тех пор, как я здесь сижу. Я посмотрел на время. Сорок минут. Опаздывает, опять. Каждый раз, когда слышал звук открывающейся двери, я с надеждой смотрел, стараясь увидеть ее. Но это были лишь случайные посетители, которые не приносили ничего, кроме холода и грязи. Казалось, куда уж больше.

Наконец, спустя некоторое время, пришла Она. Красная, уставшая, пухлые губы посинели. Видно, что старалась успеть. Она села, скинув с себя шарф, шапку и куртку. Та итак выглядела старше своих лет, а сейчас я бы дал ей двадцать шесть лет минимум. Он подозвала неказистую и неуклюжую официантку, заказала коктейль и отправила.

– Итак, – начал я – Ты снова опоздала.

Она начала буравить меня взглядом.

– Оправдываться я не собираюсь. Сам знаешь, что я забываюсь иногда.

– Я все понимаю, но мы сидим здесь каждую среду на протяжении трех месяцев.

– Закрой тему или твой холодный кофе окажется у тебя на морде.

Я улыбнулся. Классический обмен любезностями. С М я знаком не так давно, около пяти месяцев, с тех пор как остановился в небольшом приморском городке. Даже моя память не удержала момент нашего знакомства, что уж говорить о её. Помню, я частенько приходил к ней на концерты. Фортепиано, скрипка, мне нравилось слушать ее игру на этих инструментах. Когда она бывала у меня, она играла мне на скрипке, а я читал ей свои рассказы. Творческие вечера, как мы их называли. Теплые воспоминания. Мне до сих пор не верится, что М школьница. Девятый или десятый класс, не помню. Не только и не столько из-за общения, сколько из-за ее внешности. Она выглядела на все двадцать – огромные глаза, пухлые губы, щечки, басовитый голос. Мне не нравилась её внешность, хотя в ней и было нечто притягательное. М частенько просила встретить её у школы, дабы весь класс смотрел на то, как ее забирает двадцатипятилетний парень. Так продолжалось около месяца. За ней и тогда наблюдались странности, но до явных заскоков не доходило. Потом, она начала забывать дорогу, нести околесицу. Ее диагноз мне крайне не понравился. Шизофрения, или нечто в этом роде. М начала постепенно меняться и забывать, кто она. Со временем, все стало только хуже.

В первом месяце ей выписали таблетки, которые хоть и делали ее ленивой и медлительной, но все же позволяли ей сохранять относительную остроту ума. Общение было более размеренным и равнодушным. Наступила глубокая апатия ко всему происходящему вокруг нее. Бесконечные попытки растормошить М привели к тому, что она отказалась вовсе оказалась от лекарств. «Сойду с ума, хрен с ним. Всяко лучше, чем быть мертвым овощем». Первое время ей удавалось скрывать тот факт, что не лечится. Даже нашла способ срубить немного деньжат на своей болезни, продавая таблетки тупым мелким бабенкам, желающим словить какой-то кайф. Но потом, она немного заблудилась – перепутала автобус, забыла где живет и уехала в соседний город. Я так и не узнал, как она попала домой. То ли вспомнила, где живет и доехала автостопом, то ли нашла знакомых, которые ее довезли. М забыла об этом в тот же день. Результат этого путешествия оказался один – ее посадили под замок, дабы не случилось еще чего-нибудь. В школу ее возила мать, встречала тоже она. Отсутствие нормального общения с кем-либо крайне отрицательно сказалось на ней. М заставляли принимать лекарства, хорошо хоть иного толка, те не делали из нее овоща. Она часто играла на фортепиано «Ноктюрн» Десятникова. Крайне грустное произведение, учитывая ее нынешнее состояние. Разговоры наши стали проходить все реже. Все это продолжалось еще месяц, пока ее состояние не ухудшилось.

Врач, в связи с ее состоянием, посоветовал матери выпускать ее в народ. Естественно, постоянно держа с ней связь и давая некоторые лекарства. Примерно с этого начались наши встречи по средам. В принципе, совет врача немного помог – общение пошло на пользу. Правда в течение следующих трех месяцев М стремительно менялась. Она стала грубее, замкнутее, все больше язвила и ерничала. В школе все чаще были проблемы из-за растущего асоциального поведения. Драки, торговля таблетками, секс в некоторых кабинетах. Непонятно, было это следствием болезни или ж растущего чувства отчаяния и безысходности. М было не узнать. Болезнь обнажила все ее плохие качества. Вот и сейчас, сидя в привычной обстановке, мне с трудом удавалось узнать в ней девушку, с которой я говорил почти полгода назад. Внешность тоже изменилась. «Я стала такой страшной. Как жалко» – говорила она, смотря в зеркало своей пудреницы. Мда, за эти месяцы ее изрядно потаскало: мешки под глазами, потрескавшиеся губы, странный взгляд, пропавшие щеки. Ей словно тридцать лет. Тридцать долгих и тяжелых лет.