Читать книгу III единство - Антон Николаевич Рундквист - Страница 7

***

Как и обещал, после обеда я направился к Сэнди и очень удивился, когда обнаружил дверь, ведущую в ее палату, запертой. Обычно это означало, что помещение не используется, то есть оно ни за кем не закреплено. Несколько минут я простоял у двери, мысленно прокручивая возможные варианты. Может, я ошибся номером? Но нет, мы точно говорили с Сэнди о восьмой палате. А если ее перевели в другое место? Непонятно, зачем это кому-то понадобилось бы, да и когда бы они успели, ведь с нашей последней встречи прошло-то всего чуть больше часа. За этими размышлениями меня и застал проходивший мимо Скип-счетовод.

– Чего это тут делаешь, 5862709402? – поинтересовался он.

– Да вот у меня здесь вроде как назначена встреча, – ответил я.

– Где? В этом коридоре?

– В восьмой палате.

– В восьмой, говоришь? – уточнил Скип, недоверчиво глядя на меня. – Это с кем же у тебя назначена встреча в восьмой палате? Не подумай, будто я лезу в твои дела. Просто не припомню, чтобы здесь кто-то жил…

– Здесь живет девушка, ее зовут Сэнди. Мы перед обедом познакомились с ней во дворе.

– Сэнди, Сэнди… – повторил Скип, словно пробуя это имя на вкус. – Не знаю никого по имени Сэнди, кому бы я присваивал номер. Она что, из новеньких?

– Вроде бы, нет… Во всяком случае, она говорила, что уже давно находится здесь.

– Как бы там ни было, я посоветовал бы тебе остерегаться этого места.

– Какого места? – не понял я. – О чем это ты, черт возьми?

– Просто мне не нравится эта цифра.

– Какая еще цифра?

У меня сложилось впечатление, будто Скип по какой-то причине не хотел отвечать на этот вопрос, но все же он произнес сквозь зубы:

– Восемь… – при этом Скип бросил быстрый взгляд на номер двери в палату Сэнди, и в этом взгляде одновременно читались и ужас, и благоговение.

– И что же не так с цифрой «восемь»? – полюбопытствовал я.

– Ты ведь знаешь, что меня считают сумасшедшим. Черт, да я и сам считаю себя психом. Все эти числа полностью захватили мою жизнь и подчинили ее себе. И шагу не могу ступить, не оглядываясь на них. Так вот, прежде чем я дам ответ на твой вопрос, хочу узнать: ты и вправду этого хочешь? Ведь стоит раз поддаться магии чисел, и назад пути, возможно, уже не будет, а впереди лишь одно безумие.

Не могу сказать, что понял тогда, о чем говорил Скип, и, наверное, именно поэтому без колебаний ответил ему:

– Да, хочу. Мне интересно.

– Давай только отойдем за угол, а то меня эта дверь смущает, – предложил Скип, указав большим пальцем в сторону палаты Сэнди, а когда мы немного прошли по коридору и повернули направо, счетовод продолжил: – У каждого числа есть свое значение, и зачастую не одно. В Китае, к примеру, восемь – число счастливое, это, по всей видимости, связано с Восьмеричным Путем, ведущим, согласно учению Будды, к прекращению страданий. Однако все не так однозначно. В цикле о Плоском Мире у английского писателя Терри Пратчетта восьмерка неразрывно связана с магией. Так, октарин, восьмой цвет радуги, еще называется в его произведениях цветом волшебства. А там, где есть волшебство, имеется место и для всего неизведанного. Ты только попробуй мысленно повернуть восьмерку на девяносто градусов, и получишь бесконечность! А что есть бесконечность, которую трудно даже вообразить или описать словами? Она есть не что иное, как самое яркое воплощение неизведанного. И я боюсь (да мне не стыдно в этом признаться), боюсь того, что человеческий разум просто не в состоянии постичь при всем его могуществе. Вряд ли ты мне поверишь, 5862709402, так как считаешь себя нормальным и имеешь, по-моему, на то полное право, но вот что я тебе скажу: держись подальше от неизвестности, подальше от бесконечности, за которой может скрываться все что угодно. Понимаешь, АБСОЛЮТНО все. И на твоем месте я не стал бы рисковать и связываться с палатой №8. Не знаю, говорит во мне опыт, болезнь или это всего лишь предчувствие, но прими к сведению мои слова.

– Х-хорошо, – только и смог я выдавить из себя после небольшой паузы. – Однако мне все равно нужно найти ту девушку, Сэнди.

– Извини, 5862709402, но тут я тебе помочь не смогу. Поспрашивай народ, наверняка ее кто-нибудь видел.

Я поблагодарил Скипа и последовал его совету – не тому, который он дал по поводу палаты №8, а насчет идеи опросить окружающих. Однако, к большому разочарованию и сильному удивлению, мне все еще не удалось ничего узнать о девушке на тот момент, когда мои поиски были прерваны сестрой Эджвуд, сообщившей, что меня ожидает на прием доктор Шелби.

Когда я вошел в его кабинет, он, крупный чернокожий мужчина средних лет, как всегда, сидел за своим необъятных размеров рабочим столом и перебирал какие-то бумаги.

– Здравствуйте, доктор Шелби, – поздоровался я. Этот здоровяк-мозгоправ мне нравился, в его обществе я чувствовал себя в полной безопасности и охотно делился своими переживаниями, если они у меня были. В конце концов, он ведь никому ничего не расскажет, так как обязан сохранять конфиденциальность в общении с пациентами. В общем, подходящая (и очень большая, если учитывать объем груди доктора) жилетка, чтобы в нее поплакать, ежели возникнет подобное желание.

– Добрый день, Уолт. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, доктор, у меня все хорошо.

– Вы уверены?

– Да, конечно. А почему вы спрашиваете?

Доктор Шелби ненадолго задумался, подбирая слова:

– Мы оба прекрасно знаем, почему вы здесь, в лечебнице. И хотя у вас есть определенные проблемы, но они не столь значительны, и вы уж точно не представляете опасности ни для общества, ни для самого себя.

– Иными словами, я здоров? – с надеждой уточнил я.

– По крайней мере, мне так казалось до настоящего момента. – Доктор вновь сделал паузу. – Однако сегодня сестра Эджвуд сказала мне, что видела, как вы разговариваете сами с собой, сидя на скамейке во дворе.

«Что, черт возьми, это значит? – первым делом подумал я тогда. – Разговаривал сам с собой? Но ведь во дворе я совершенно точно беседовал с Сэнди. Как сестра Эджвуд могла ее не заметить?». И тут я понял, что дело плохо. Все как-то очень быстро прояснилось в моей голове: они думают, что я спятил. То есть по-настоящему спятил. Будто общался с тем, кого на самом деле нет. А это, по-хорошему, называется шизофренией, закрывающей для меня возможность в скорейшем времени покинуть это пусть и гостеприимное, но все же не самое подобающее для нормального человека медицинское учреждение. К счастью, в минуты стресса мой мозг начинает работать гораздо быстрее обычного, словно в нем автоматически переключается скорость как в автомобиле, и мне понадобилось всего лишь три секунды, чтобы придумать более или менее вменяемое объяснение ситуации.

– Ах, это… – изобразив облегчение, сказал я. – Просто мне захотелось вслух прокомментировать, как ребята играют в мяч, представил себя на какое-то время спортивным обозревателем, только и всего.

– Спортивным обозревателем? – уточнил доктор Шелби.

– Да, мне просто было одному скучно сидеть на скамейке.

– Хорошо, Уолт. Я рад, что нам удалось прояснить ситуацию.

А как я был рад, когда покинул кабинет доктора Шелби! Еще немного, и он бы меня раскусил, распознал бы мою ложь. А мне пришлось солгать, ведь если бы я рассказал про Сэнди, которую не видела медсестра, то у меня могли возникнуть большие проблемы. Допустим (и это наиболее вероятно), что Эджвуд всего-навсего ошиблась, не заметив девушку, с которой я разговаривал, но доказывать-то сей факт пришлось бы мне, и потом я не уверен, получилось ли бы это у меня, особенно с учетом того, что мою собеседницу никто, кроме, разумеется, меня самого, и не видел вовсе. Конечно, можно было спросить у самого доктора Шелби о пациентке по имени Сэнди, но я почему-то испугался. А что, если он ничего не слышал о такой пациентке? Понимаю, это звучит странно, но я не мог отрицать вероятность, пусть и очень маленькую, такого развития событий. Знаете, уж лучше самому думать, будто ты псих, вместо того чтобы так думали другие.

Самым приемлемым в сложившейся ситуации было хотя бы временно отвести от себя подозрения доктора Шелби и вернуться к поискам Сэнди, что я и предпринял. Но, к сожалению, никто из опрошенных мною не видел подходящую под описание девушку, и это наводило на нехорошие мысли. Очень нехорошие.

В ту ночь я никак не мог заснуть, постоянно ворочаясь на кровати, и все думая о Сэнди, а точнее, о словах сестры Эджвуд, будто я тогда во дворе разговаривал сам с собой. И если к этому прибавить тот факт, что никто из пациентов не знал Сэнди, а дверь в ее палату заперта на ключ (перед сном я еще раз наведался туда, чтобы в этом убедиться), то картина складывалась для меня отнюдь не радужная. Получалось, я общался с человеком, которого никто не видел и который, возможно, и вовсе не состоит на лечении в Вифлеемской лечебнице. Вывод можно было сделать только один. Я отчаянно ему сопротивлялся, не хотел даже думать о такой возможности, но это ничего не меняло. По всем признакам выходило, что я болен. Может, на меня так подействовало пребывание в психушке? Еще бы! Небось не так-то легко сохранить рассудок, когда постоянно находишься в окружении ненормальных. А, может, я просто устал и мне надо всего лишь немного отдохнуть, а наутро все прояснится, все станет по-прежнему и скоро меня отсюда выпишут; ведь доктор сам сказал, что я в порядке, ведь так? И не надо забивать себе голову раздумьями о несуществующих девушках, какими хорошенькими они бы ни были… И с этой успокаивающей мыслью я наконец-то заснул, хотя за решетчатым окном уже потихоньку начинало светать.