Читать книгу В космосе ветер… Непериодический литературный журнал - Антон Пайкес - Страница 4

Зелёный Лев и маленький Макалей Калкин заходят в квартиру и мнутся на коврике у порога, боясь зайти внутрь в мокрых от грязного ноябрьского снега ботинках. Они каким-то чудом умудряются не выйти за границы этого прямоугольника, постоянно толкая друг друга, балансируя на негнущихся ногах. Получается некрасиво, но я ничем не могу им помочь.

Я лежу на кровати, под двумя одеялами, одно из которых шерстяное, и температура моего тела перевалила уже за 39 градусов по какому-то неизвестному мне Цельсию. У меня галлюцинации, родителей нет дома, в квартире есть кто-то другой. Я разговариваю с ним, но буквы, что в моей голове, никак не хотят складываться в слова. На выходе получается набор несвязных звуков со вкраплениями бронхиального кашля и булькающего слюноотделения.

На экране включённого телевизора мальчик разбрасывает по дому хитрые ловушки, чтобы сразиться с незнакомцами, не ожидающими отпора.

Зелёный Лев, стремясь избавить меня от родительского гнева, так и не проходит в комнату. Они с другом желают мне поправляться быстрее и спешно ретируются, уступая место новому витку бреда.

***

– Ты уверен в том, что ты делаешь? – cпросила она, и искоса посмотрела на меня, считая, видимо, что моё периферическое зрение сейчас не работает. На ней был старый спортивный топик, наказанный по всей строгости за то, что выцвел и уже не подходил для пробежек, и такие же старые, но весьма игривые облегающие шорты. Удобная, практичная одежда, если тебе, возможно, придётся усаживать в кресло временно свихнувшегося мужчину под девяносто килограммов весом.

Комната была наполнена светом. Полдень – лучшее время, чтобы решиться на что-то такое, на что не решился бы никогда больше.

– Да. Мы уже всё обсудили, – я был зол, и, конечно, не на свою жену, которая сейчас готовилась к тяжёлому испытанию, а на себя самого и на то, что мне приходится ставить такие эксперименты над собой и над ней. Мне нужна была уверенность. Лучше собственная, но и уверенность жены подошла бы. К сожалению, никто ею не обладал в нужном объёме, и я начал переживать, что вылилось в нервный тик в уголке рта – раздражающее, но совершенно не страшное, а главное – привычное явление.

– Знаю, знаю, мы всё обговорили. Просто я волнуюсь за тебя.

А я за себя не волнуюсь, да? Зря я что ли столько раз ходил к психотерапевту, пытаясь справиться с ситуацией без применения лекарств?

Я взболтал сосуд с синей жидкостью, уверенно лежавший в руке, и минуту молча наблюдал за тем, как поверхность жидкости покрывается маленькими пузырями. Цвет, консистенция, всё в этом веществе вызывало чувство отвращения, настолько сильного, что мне хотелось разбить сосуд и вытереть руки о домашнюю майку с поблёкшей надписью Monster in Paris. И всё же, отступить сейчас я не мог.

Согласно инструкции по применению, я должен был выпить напиток залпом. Препарат начинает действовать через пятнадцать минут, а через полчаса его действие достигает апогея. Дальше следует три-четыре часа погружения в бездну собственного Я. Как написано в аннотации в это время необходимо, чтобы кто-то посторонний следил за пациентом, так как возможны, хотя и редки, побочные действия в виде лунатизма, психоза и даже эпилепсии. Поэтому, моей жене требовалось ни на минуту не отворачивать от меня взгляд.

– Всё-таки, это психотропное вещество, – сказала она.

– Разрешённое, – огрызнулся я.

– Знаю, знаю.

Я набрался смелости и одним движением опустошил «Майл».

Синяя жидкость, несмотря на неприятный внешний вид, оказалась не такой уж противной. В ней чувствовался яблочный сок, или, возможно, ароматизатор, заглушающий истинный вкус лекарства. Давно забытый вкус, напомнивший мне что-то из другой жизни.

Я уселся в кресло и стал ждать, развлекая себе мыслями о том, как я вообще докатился до приёма столь сомнительных, пусть и легальных веществ. Жена легла на диван напротив меня и затихла в ожидании.

Синяя дрянь распространилась по внутренностям, стремясь занять как можно больше места в моём несчастном организме. В ушах что-то ревело, словно африканский зверь, вышедший на охоту. Впрочем, я быстро привык к этому звуку и даже стал разбирать в нём некий ритм – так, думаю, билось моё необыкновенно разогнавшееся сердце.

Это было неожиданно приятно. Холод прошёл по венам, заставив меня встряхнуться, но и только – никаких моментальных изменений в психическом состоянии не произошло. Пришлось продолжить игры с памятью, раз уж эффект так и не наступил.

***

Когда-то давно мне приснился сон, но я его благополучно забыл. Тогда он приснился ещё раз. И ещё. Стучался в двери, как пьяница, однажды пропивший свой дом, но всё равно пытающийся в него вернуться. Так – пока я его не запомнил, не зазубрил.

Каждый раз я находил себя в огромной пустой квартире. Я осознавал себя прямо посреди шага, сделанного по коридору. Ни единой приметы жизни не было в прихожей, не на что было кинуть взор, опереться в минуту помутнения сознания. В спальне не было кровати, на кухне – шкафов и плиты, в ванной комнате не было, собственно, ванны и даже раковины. В туалете не было унитаза.

Но что ещё хуже – не было двери: из квартиры невозможно было выйти. Поэтому я просто ходил по комнатам и мучительно выискивал хоть какие-то нововведения.

За десятилетие в снившейся мне квартире ничего так и не изменилось. Менялась моя дневная жизнь, менялась реальность, и только во сне я снова и снова возвращался в эту огромную пустоту.

Но всегда я ощущал на себе чей-то взгляд, не пугающий, даже не заинтересованный. Скучающий взор случайного наблюдателя, который почему-то не может его отвести и продолжает буравить мою спину, смирившись с этой неприятной для него необходимостью.

***

Мне двадцать восемь. Двадцать восемь оборотов Земли вокруг нашего безгранично яркого и такого далёкого Солнца. Это много или мало?

Раньше мне казалось, что жизнь тянется очень медленно, но с каждым годом она всё разгоняется, и вот уже событие, которое должно произойти только через месяц, неожиданно набрасывается на тебя из-за угла, и ты понимаешь, что пропустил тридцать дней – они незаметно пролетели и унеслись в ту загадочную страну, где живёт прошлое. Только их и видел. А что было? Работал, с кем-то встречался, разговаривал, спал с женой, выкурил тридцать пачек сигарет. И всё на этом.

Моя работа – то, вокруг чего крутится вся моя жизнь. Я пишу тексты для политиков, коммерсантов, выступающих перед советом директоров, да для кого угодно, кто готов платить за то, чтобы чужие мысли легли в основу их успеха. Чаще всего, большие шишки сами никаких мыслей не имеют – это очень странные люди, которые привыкли говорить чужими словами о чужих ценностях. Это называется корпоративным патриотизмом.

Не так сложно написать текст. Нужно просто представлять себе цели выступления, понимать, какие чувства в собравшихся надо пробудить. Дальше всё начинает вращаться вокруг этих нюансов, работать на достижение результата.

Результат – проклятие нашего времени.

Всё, начиная от костюма и заканчивая словами, вылетающими из высокопоставленного рта, подбирается исходя из целесообразности. И не быть мне самым молодым райтером страны, если бы я не раскусил эту схему ещё в лихие студенческие годы. В первый момент у меня было ощущение, что я сорвал банк: секрет буквально норовил выползти из меня на божий свет, но я вовремя сообразил, что на обладании этим сакральным знанием можно неплохо заработать.

Потом за шесть лет я перелопатил столько макулатуры, что хватило бы на пятерых авторов. Я усердно изучал аудиторию, вырабатывал какие-то шаблоны (не писать же каждую речь с нуля!), работал со слогом и убедительностью до тех пор, пока не начал определять, что нужно заказчику, интуитивно, безо всякой теории.

Женился благодаря умению находить рычаги, легко убедил сотрудников банка, что достоин ипотеки и купил неплохую квартирку на Лесной, выбил себе два парковочных места и приобрёл две подержанные, но весьма неплохие Тойоты – себе и жене.

Это всё наносное. Несмотря на крайне самоуверенный внешний вид, я постоянно боюсь. Боюсь того, что однажды мне закажут текст, который я не смогу написать. Это не просто ощущение профессиональной несостоятельности, нет, это именно страх, регулярно переходящий в ночной кошмар. Единственное, в чём я достиг высот, может рассыпаться по прихоти судьбы, которая подкинет мне тот самый невыполнимый заказ. Когда я об этом думаю, я чувствую себя наёмным убийцей, которому заказали собственного ребёнка. Или мать. Или жену. Или себя самого, хотя этот вариант ещё можно осуществить, чтобы в последний раз показать, чего ты стоишь.

Чем популярнее я становился, тем сильнее был этот страх.

Он привёл меня к синему «Майлу» – новому изобретению химпрома, апробированному всего пару месяцев назад. Он, и лысеющий мужчина в дорогом костюме.

***

Зелёный лев постоянно ощущает его присутствие за своей спиной. Он выходит из подъезда, идёт по улицам, как всегда без какой-то конкретной цели, пролезает проулками, вышагивает бульварами, но каждый раз, когда он оборачивается, видит прямо перед собой Зверинец – чудовищных размеров здание на миллион квартир, от которого не скрыться нигде и никогда.

Лев ускоряется, он не просто идёт, а бежит, не различая дороги, домина тащится позади, как привязанная, и ничего с этим не поделать.

Можно уйти из дома, так рассуждает лев. Можно уйти от родителей, от семьи, можно уйти от своей судьбы, но невозможно сбежать от Зверинца, если он не хочет тебя отпускать.

А дом этот страшен и холоден. Сотни этажей, километры перекрытий и коридоров, тысячи и тысячи дверей, за которыми рождаются, живут и умирают люди, и нет никаких шансов вырваться из круга, разорвать порочную череду предсказуемости, банальности причинно-следственных связей, выйти за пределы этого кармического маятника по примеру персонажа какой-то старой книжки, которого в последний момент перед смертью и, конечно, дальнейшим перерождением на то же место и в тот же час, спас безымянный французский солдат.