Читать книгу Эстетический страшный суд - Антон Рай - Страница 6

Глава первая. Рождение Философа из духа вопрошания

Чтобы человек родился философом, ему должно уж очень сильно не повезти. Посмотрите вокруг – философов очень мало, а настоящих философов так и просто не найти. И это правильно, ведь что составляет суть жизни философа? – философ по преимуществу размышляет. Это бы еще ладно, но он размышляет черт его знает о чем, во всяком случае, совсем не о том, о чем размышляют все нормальные люди. А даже если и о том, то не так. Нет, человек – это существо, всеми силами уклоняющееся от обязанности думать; философ же – это человек, предающий всё остальное человечество, постоянно напоминая ему о его прямой обязанности. Незавидная доля.

Нашему герою очень сильно не повезло – он родился философом. Не знаю, как уж так вышло; должно быть его мать во время беременности слишком долго думала – стоит ей рожать этого ребенка или не стоит? И, когда прерывать беременность было уже поздно, решила, что не стоит. Так и становятся философами: когда задают себе мучительные вопросы и приходят к тупиковым ответам.

Впрочем, детство философа прошло вполне сносно, – ведь он еще не догадывался, что он философ. Его юность уже была омрачена подобными догадками, молодость же его была полностью отравлена. Случилось так, что он влюбился и предмет его любви ответил, то есть ответила, ведь это был не просто предмет, но девушка, – так вот, любимая философом девушка ответила ему взаимностью. Что еще нужно человеку для счастья? Человеку – ничего, а вот философу для полного счастья нужно было еще понять, что такое любовь. «Слушай, любимая, а что такое любовь?» – спросил он у своей возлюбленной. «Это то, что мы чувствуем по отношению другу к другу», – вполне разумно ответила ему девушка. «Это не определение», – резонно заметил философ. «Мне плевать на определения», – радостно ответила девушка. «Плевать на определения? – удивился философ. – Но как мы можем любить друг друга, если даже не знаем, что такое любовь, а доказать, что мы это знаем возможно одним единственным способом – дать определение любви». «Не будь философом, просто люби», – посоветовала философу девушка, и этот совет невозможно не посчитать самым разумным из всех возможных советов. Но если ты философ, то не быть философом уже нельзя. Это было бы логическим противоречием, а нет ничего другого, что бы вызывало так мало заботы у влюбленных и так много заботы у философов, как логические противоречия.

Нетрудно догадаться, что вскоре влюбленные поссорились, а еще через некоторое время расстались. Так девушка стала несчастной (впрочем, уже где-то через полгода она нашла себе вполне практичного бойфренда без всяких ненужных мыслей в голове), а молодой человек стал философом, то есть он тоже стал несчастным человеком, но не на полгода, а навсегда…

Да, кстати – дал он определение любви или не дал? Дал, конечно. Любовь – это чувство, мешающее думать о чем-либо ином, кроме предмета любви. Теперь, за отсутствием возлюбленного предмета, уже ничто не мешало философу думать обо всем, о чем он захочет.

Впрочем, что это я говорю? У философов есть возлюбленный предмет, и всем он известен, ибо все знают, что философы влюблены в мудрость. А что такое мудрость? – это именно то, во что влюблены философы.

Глава вторая. Философ в школе

Когда философ учился в школе, он всё ещё не знал, что он философ. Он был самым обычным учеником. Соответственно, и радовало и огорчало его то, что обычно радует и огорчает всех обычных учеников, а именно, его радовала отмена уроков и огорчали сами уроки. А так как уроки отменяют редко, то в школьной жизни философа было больше огорчений, чем радостей.

И все-таки, хотя наш философ еще и не знал, что он философ, но всерьез задумываться он начал уже в школе, ведь когда ты философ, то знаешь ты об этом или нет, задумываться над происходящим всё равно приходится. Но вот беда, в школе с ним ничего не происходило. Ничего, о чем можно было бы подумать, так что думать ему оставалось только о том, как это так происходит, что с ним ничего не происходит. Он лишь зубрил урок за уроком, чтобы сегодня забыть вызубренное вчера, назавтра забыть вызубренное сегодня, послезавтра забыть вызубренное завтра, и так далее.

Так он и закончил школу, а когда впоследствии пытался вспомнить об этом времени, то выяснялось, что вспоминать ему и не о чем. «Школа, – решил философ, – это здание, в которое на протяжении одиннадцати лет зачем-то ходят ученики». Но зачем? – это так и осталось для философа неразрешимой загадкой.

Глава третья. Философ на работе

Философ любил работать, но окружающие почему-то упорно считали его бездельником. «Чем ты занимаешься?» – спрашивали у философа. «Я занимаюсь философией», – не без гордости отвечал наш философ. «Чем, чем?» – недоуменно переспрашивал вопрошающий. «Философией», – чуть менее уверенно и даже несколько застенчиво повторял философ. «Чем?» – в голосе вопрошающего уже явственно слышался еле-еле сдерживающийся смех. «Да так, ничем», – вынужден был признаться философ. «Вот я и говорю, что ты бездельничаешь, занялся бы делом». Философ сказал, что он только сегодня занимался одним весьма непростым и крайне интересным делом – конспектировал «Теорию справедливости» Джона Ролза, но его собеседник так и не понял, зачем философ это делал, к тому же он не знал, кто такой Джон Ролз.

– Тебе что, платят за твои конспекты? – продолжал он пытать философа.

– Нет, просто они мне необходимы для работы.

– Так ты все-таки работаешь? Что ж ты сразу не сказал? Если работаешь, то я готов взять обратно свои слова насчет твоего безделья.

– Ну конечно, работаю. Ты когда-нибудь конспектировал непростые тексты? Если да, то ты вынужден будешь признать, что это самая что ни на есть работа.

На этот раз собеседник философа уже не смог сдержать смеха.

– Друг мой, ответь мне на один вопрос, который я тебе уже задал ранее. Платят тебе за то, что ты делаешь, или нет?

– Нет, но….

– Да или нет?

– Нет.

– Что и требовалось доказать. А доказать требовалось то, что ты не работаешь. За работу платят деньги. Вот я работаю в офисе и получаю 60 тысяч в месяц плюс бонусы. Это и называется работой.

Да, такой вот разговор имел место, и если вы думаете, что он имел место всего один или два раза, то вы заблуждаетесь. Десятки и сотни раз нашему философу приходилось убеждаться в том, что он самый злостный бездельник, и какой бы объем работы он при этом ни выполнял, в итоге выяснялось, что работой всё это называться никак не может, потому что он не получает за свою работу деньги, а работа становится работой только тогда, когда за нее платят. Вместе с тем наш философ никак не хотел считаться бездельником, и однажды он решил отложить свои ученые, как он полагал, занятия в сторону и устроиться на нормальную работу. Тут ему помог собеседник по уже прочитанному вами диалогу, который устроил его в тот самый офис, в котором он работал и сам. И стал наш философ работать и, по отзывам окружающих, даже весьма неплохо работать. Он отличался хорошей дисциплиной, исполнительностью, и при этом делал свою работу с фантазией. Вот только сам он никак не мог понять, чем же все-таки он занят. Ему казалось, что он занят каким-то бессмысленным или в лучшем случае малоосмысленным умножением бумаг и файлов. Правда, ему объясняли практическую значимость его работы, и он даже вроде бы ее понимал (что-то там с какими-то товарами, которые благодаря его работе оказывались в том, а не ином месте), но понимание сущности его работы не способствовало пониманию ее смысла. Собственно, от него и не требовалось понимать то, чем он занят, главное было сделать то, что от него требуется. У него был свой участок работы, и этого было вполне достаточно. Для работы, но не для нашего философа. Ведь все-таки он был философом, а значит ему хотелось понять, – в данном случае, понять, чем он вообще занят. И тогда он решил дать определение работы. «Может быть, когда я смогу определить, что такое не моя конкретная работа, но работа вообще, мне станет понятнее, чем я тут все-таки занимаюсь». А чтобы дать определение, надо хотя бы некоторое время наблюдать за тем явлением, которое требуется определить, ввиду чего наш философ стал наблюдать за своими работающими коллегами, – и вскоре он уже собрал немалый рабочий материал. Во-первых, он с удивлением обнаружил, что никто в их офисе не любил свою работу, а некоторые работники прямо ее ненавидели. Однажды на его прямой вопрос: «Любишь ли ты свою работу?» – спрашиваемый посмотрел на него с удивлением и ответил: «Это же работа. Как можно ее любить?». Далее философ заметил, что если присмотреться, то работники офиса, как и он сам, весьма смутно представляют себе смысл всей их деятельности. Да, они были в курсе, чем занимается их фирма, но его поражала отстраненность этого представления, как будто речь шла не об их непосредственной деятельности, и вообще не об их жизни, а о жизни каких-то чужих им людей, для которых совершенно не важно, на что они тратят свою жизнь. Наконец, когда одному из работников повезло, и он вдруг оказался обладателем большой суммы денег, то первое, что он сделал… да, естественно, он уволился. И снова наш философ немного удивился, и снова нашелся человек, который удивился его удивлению. «Чему же тут удивляться? Думаешь, хоть кто-нибудь стал бы работать, если бы у него и так были деньги?». «Подумать только, – пришло в голову философу, – по-моему, главная мечта всякого работающего человека – не ходить на работу». В этот момент нашего философа посетило вдохновение, и он наконец-то смог дать определение феномену работы: Работа – это набор бессмысленных действий, которые никто бы не стал совершать, если бы за это не платили деньги. «Что же, – с удовлетворением подумал давший определение философ, – на сегодня я неплохо поработал». И, естественно, уволился.

Глава четвертая. Философ и действительность

Немало философских копий было сломано в рассуждениях о понятии действительности. Что следует считать действительностью, и существует ли она вообще? Наш философ был убежден в том, что действительность существует, однако его, как и многих других, смущали аргументы противников ясного взгляда на явно существующую действительность, а один из их главных аргументов гласил, что если допустить, что вся действительность есть не более чем продукт сознания человека, то никакими аргументами нельзя будет доказать, что это не так. И действительно, если допустить, что вся действительность мне только представляется, то любой феномен действительности можно выдать за представление. И даже все существующие в действительности закономерности совершенно спокойно можно посчитать следствием особой структуры работы сознания, которое просто склонно к тому, чтобы существовать в рамках каких-то закономерностей или видеть (точнее, создавать видимость) вокруг себя нечто закономерное. Что же касается вполне реального существования других людей, то тут вообще нет никаких проблем, так как люди всё равно склонны ставить в центр Вселенной именно себя, и все другие люди существуют для них лишь как некий довесок к их собственной картине мира. В общем, действительно лишь сознание, и доказать, что существует нечто вне нашего сознания совершенно невозможно.