Читать книгу Как рушится надежда - Антон Сальников - Страница 4

Долгие годы безнадежного одиночества сделали меня интровертом, наслаждающимся отсутствием связи с обществом. Поэтому какое-то время мне казалось, что психиатрическая больница не такое уж и плохое место, тем более, когда тебя не касается тотальный контроль, опять же за счет заслуг Альберта. Но радостное состояние понемногу сбавляло обороты. Ощущение чьего-то присутствуя все чаще посещало меня. За мной кто-то наблюдал, и с каждым днем это чувство обострялось. Тайный поклонник приближался. Я слышал его шаги. Скрежет, где-то там за стеной. Подобная реальность пугала меня, он как будто зарождался каждую ночь внутри головы и засыпал лишь под утро под натиском усталости. Кто-то прорывался. Он хотел на свободу, и только я мог ему в этом помочь. Первое время я успешно сопротивлялся, но вскоре недосып выступил за противоположную команду. Шум породил бессонницу, а она в свою очередь сыграла роль толчка для звуковых галлюцинаций. Я попал в замкнутый круг душевных истязаний. Моему лечащему врачу совсем некстати было знать о происходящем, поскольку мое вольное поведение сразу же подверглось бы корректировке, и мне пришлось бы общаться с врачами в два раза чаще, что не являлось радужной перспективой для фаната уединения. Тем более в последнее время скрежет усилился, а я почти что уверил сам себя в собственной неправоте. Он настоящий. Это не фантазия разыгравшегося сознания. Шум более чем реален. Кто-то там за стеной явно не может спать. Скоро я узнаю правду, я это чувствую.

В таком режиме проходили ночи на пролет. Бессонница стала еще одним моим спутником при свете Луны. Единственное чему я научился за свою жизнь, так это ждать. Зачастую мне приходилось целыми днями ждать очередную оплеуху от своего начальника, и каждый раз я получал свое. Я высиживал в ненавистном офисе свой рабочий день и дождавшись его окончания устремлялся домой на изоляцию от общества, и тогда, чтобы хоть как-то ускорить время я закрывал глаза и рисовал свою жизнь совершенно в другом формате. Я представлял себя в роли храброго исследователя неизведанных земель, неутолимого охотника приключений и просто свободного от повседневной рутины и человеческой испорченности примерного семьянина. И каждая моя новая жизнь имела место для очаровательной спутницы, которая была далека от современных модных тенденций, направленных на деградацию и вульгарность. Я любил в каждой своей выдуманной истории цепляться за мелочи и прорисовывать их до мельчайших подробностей. Ведь вся наша жизнь состоит из мелочей. По сути, жизнь каждого человека – это и есть приятная мелочь. Вот и теперь я просто ждал. Всему свое время, как говориться. Когда этот шорох дойдет до меня, дороги обратно уже не будет. Пусть даже обратный путь был закрыт еще с последнего шоу в офисе непосредственно с моим участием, все равно, грядущие перемены оставят след в моей истории, после чего обратно вернуться не удастся. Знание, что именно от меня зависит успех операции по сверлению прохода в новую жизнь, придавало веру и надежду, самую опасную смесь, на которую способны человеческие чувства. Надежда, она как бомба замедленного действия. Убивает даже не взрыв, а само ожидание, но я уже сказал, что я умею ждать.

Бессонница породила головные боли, в след за чем последовали галлюцинации, не только в виде шума, но и в качестве облупившейся штукатурки на моей кровати. Я был уверен, что это игра сознания, но все-равно прятал осколки последнего ремонта под единственную тумбочку в углу палаты. Отчет происходящего еще долгое время будет формироваться среди обломков разума. Но то, что произойдет со мной, станет лучшим мотивом для терпения, по крайней мере именно так я себя успокаивал. Предчувствие новой жизни окончательно обрекло меня на смерть… Этого ли я ждал?

Однажды Шекспир сказал: «Ад пуст. Все бесы здесь». Я же хотел бы уточнить, что скрывается за столь абсурдным и туманным понятием «здесь». На первый взгляд кажется, что великий драматург доходчиво изложил всю суть человеческой натуры, но он отнюдь удостоился уточнения. Как и положено деятелям культуры, он оставил некую загадку в своем творчестве, такую же, какую таят глаза любимой девушки. Все бесы заключены в душе человека, иначе нельзя объяснить терзания, не дававшие покоя. И лишь любовь, чистая и искренняя, дает свободу наглым чертям. Она освобождает от оков, тем временем цепляя кандалы. Мнимая свобода окутывает разум любящего, пока в аду ему диктуют приговор на пожизненное заключение. Когда Господь создал любовь, Сатана закрыл ворота в преисподнюю по причине отсутствия клиентов.

Шум за стеной пробирался сквозь наспех проложенную кирпичную кладку, он явно настроен дойти до своей цели, и это упорство завораживало меня. Кто за этим стоит? И каково его желание? Это те вопросы, ответы на которые изменят мою жизнь безвозвратно, но кто на них ответит, если я боюсь?

Это случилось именно в ту ночь, когда сильный ветер толкнул ветви дуба в мое окно. Мой друг постучался, как будто предупредить. Постучался и еще кое-кто кроме него…

Ночное спокойствие, наступающее, как бы не было это странно, в сильную ночную бурю, в очередной раз отдалось во власть скрежета. После непродолжительной паузы и неожиданно свалившейся кусками облупившейся краски я услышал голос, мелодия которого окрылила меня, и я за доли секунды оказался на кровати в вертикальном положении:

– Псс… Ты не спишь? – голос явно принадлежал девушке, что не могло не радовать.

– Нет! Нет, конечно! – я сам не мог понять, что превалировало в моем голосе: то ли возмущение из-за вторжения в мою одиночную жизнь, то ли радость общения с девушкой?

Я подпрыгнул на кровать ради разговора с пациенткой из соседнего корпуса, которую я никогда не видел, так как коридор моего отдела оканчивался на моей палате. Видимо, эти две части одной постройки составляли Г-образное здание, но решение пришедших к власти реформаторов было неумолимо: «Разделить!».

– Как ты это сделала? Как тебе удалось расковырять дыру в стене? – все еще не мог я свыкнуться с мыслью, что кто-то стремится к общению со мной.

–Я не так давно узнала, что в этом месте, прямо под потолком когда-то проходила вентиляция, но ее по какой-то причине замуровали, кстати так же как и проход между нашими корпусами, вот я и поработала с кирпичом, чтобы он стал более покладистым.

– Но… но почему именно я? – голос девушки был настолько приятным, что я не мог поверить в состоявшуюся беседу. Он звучал словно гимн красоты. Совершенство возведенное в абсолют. Вершина превосходства, к которой стремились Бетховен и Бах.

– Потому что мой сосед по другую сторону явно больной на всю свою кукушку, а ты настолько тихий и спокойный, что я какое-то время боялась сделать отверстие в стене и не услышать никого.

Кто-то рад моему присутствию, даже вопреки тому, что мы не могли видеть друг друга. Беспрецедентный случай! В каком-то смысле эта девушка доверила мне свою свободу, поэтому я твердо решил доверить ей свою жизнь.

– Оу… какая же я дура! – несправедливая строгость к себе проявилась в ее голосе – я же не представилась. Меня зовут Ева!

– Антон! – выпалил я, как будто готовился к этому всю свою жизнь.

– Ну теперь хотя бы знакомы – я чувствовал, как она улыбалась – Антон, а ведь ты не против, что я тут с тобой глубокой ночью разговариваю и мешаю спать? Не хочу навязываться.

– Спать? Разве может сон составить хоть какую-то конкуренцию столь приятной беседе?

Она тихо засмеялась, чтобы не выдать себя дежурившему медперсоналу. Но даже сдавленный смех осчастливил меня. Я улыбался, как полнейший дурак, уперевшись взглядом в стену с темным отверстием ближе к потолку.

– Мне кажется, что я ждал тебя всю свою жизнь…

Я знаю, особенно на начальных этапах общения, необходимо быть сдержанным, но как же мне хотелось выкрикнуть в отверстие в стене, что счастью моему нет пердела. Кровь хлестала по кровеносным сосудам, выдавая мое волнение дрожью в голосе. Я готов кинуться к ее ногам и умолять еще хоть раз в жизни заговорить со мной, а она беспокоится не потревожила ли мой сон. Вот они идеальные отношения: страсть пересекается с заботой. Как будто морская волна омывает извергающуюся лаву на Гавайских острова, после чего уже остывшая лава медленно стекает в закипевшую воду.

Мы разговаривали до тех пор, пока солнечные лучи не блеснули где-то там далеко за могучим дубом, ветви которого плавно подкрадывались к моему окну. Темы для разговора были овеяны абсурдом и несуразицей, в общем как это всегда бывает между симпатизирующими людьми. Мы умудрялись смешивать две не пересекающиеся параллели: классическую литературу с произведениями импрессионистов, спортивные достижения национальных героев и сюжеты фильмов с непредсказуемой концовкой, а также вероятность счастливой жизни и способы ее достижения. Когда время подходило к концу, нам пришлось проявить заботу о недопущении обнаружения переговорного отверстия работниками психбольницы. С моей стороны все было достаточно просто: я уже долгое время имел договорённость со старшей медсестрой. Она не требует от меня выполнения распорядка дня и не наносит визиты с проверкой, а я в свою очередь не рисую калом по стенам, подобно четверым несчастным на втором этаже, и самостоятельно провожу влажную уборку, прохожу так называемый курс трудотерапии, хоть у меня и складывалось ощущение, что это простой перенос обязанностей медперсонала на пациента. Тем не менее я считаю, что уговор был максимально справедлив, ведь медсестра ни разу после оглашения условий, не потревожила мои покои. Что касается Евы, то она закрывала отверстие всеми сохранившимися обломками, а поверх приклеила большую старинную фотографию своей семьи, когда она еще у нее была. Ева умудрилась доказать своему врачу, что фото помогает ей чувствовать себя в безопасности и спокойно спать. Трудно поспорить с тем, что девушка чертовски сообразительна для психически неуравновешенной.

Мой привычный день теперь не мог похвастаться спокойным течением времени. Возбуждение, которое я испытывал при одной только мысли о предстоящей ночной беседе, бороло сонливость, копившуюся как снежный ком. Я выдумывал новые темы для разговора, готовил шутки и пытался предугадать реакцию Евы. Ее имя ни на минуту не покидало меня. Ореол вокруг нее пропитал воздух, который проникал по моим дыхательным каналам и насыщал каждую клетку гормоном счастья, причем совершенно позабыв о четкой, строго нормированной дозировке, что привело к пристальному вниманию Альберта:

– Антон, я столько времени хочу у вас спросить, что произошло с вами за последние несколько дней?

– А что не так?

– Нет-нет, что вы. Наоборот, все очень здорово! Я наблюдаю резкий рост позитивного настроения, и страстно желаю узнать, что именно так положительно повлияло на вас? Вы преобразились!

Я посмотрел в глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков. Альберт был очень молод, но глубокие морщины и преждевременная седина, пытались убедить в обратном. Сколько же он боли перенял от своих пациентов, чтобы так быстро постареть? Он заслуживает того, чтобы я подарил хоть небольшую частицу своего счастья. Я уже открыл рот, чтобы признаться о неформальных ночных свиданиях, но судьба внесла свои коррективы…

– Альберт Вениаминович, я вас уже везде обыскалась. Вас очень настойчиво попросила зайти главврач – влезла в уже почти сорвавшееся с губ признание медсестра.

– Что ж, Антон, продолжим разговор в следующий раз – доктор постучал меня по колену и принялся исполнять волю неуравновешенной женщины, чей буйный характер не дает покоя никому из медицинского персонала. Опять судьба смеется громче всех.

В этом моменте я предвидел нечто уготованное судьбой. Видимо нельзя рассказывать Альберту о своей новой знакомой, хоть я и считал наши отношения близкими к дружеским. Честно говоря, меня сложно назвать знатоком дружеских отношений. У меня никогда не было настоящих друзей. Друг – это тот человек, чья рука чувствуется при каждом падении, а счет за страховку не выставляется. Поэтому я посчитал Альберта другом, ведь он искренне пытался мне помочь, а я всей душой желал поделиться с ним счастьем. Раньше я все время думал над фразой: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты». А если человек без друзей, значит ли это, что он совершенно никто? А ведь может быть тому причина ошибочное стечение обстоятельств, которое невовремя привело этого человека в жизнь. Он родился не в свое время, и никто его не понимает. Сколько примеров нам может предоставить история. Пусть он гений или герой, способный спасти человечества от его самого, но разработанная садистом, пугающим по своей жестокости Люцифера, социальная среда раздавит его, как и любого горе борца против системы. Безнаказанным еще никто не уходил.