Читать книгу Точка невозврата. Выбор - Аня Викторовна Кузнецова - Страница 2

Дорога до Хашура виляла меж столетних сосен и каменистых выступов. Снег ложился на плечи одинокого путника, бредущего по ней. Он шёл, уверенно опираясь на ясеневый посох. За плечами его висела котомка. Мальчишка, ищущий среди снега последние корешки ушедшей осени, заметил странника и со всех ног побежал в деревню. Люди высыпали наружу, когда незнакомец подошёл к Хашуре. Староста деревни вышел вперёд, внимательно оглядел путника и с уважительным поклоном пригласил в общий дом.

Ему предложили самое почётное место ― в центре, у очага. Он положил на пол свои посох и котомку. Жена старосты поднесла молока и хлеба, но путник продолжал смотреть перед собой. Тогда стало ясно, что он слеп.

Кто-то запалил ветки можжевельника в жаровне, отгоняя злых духов.

– Ну что там? Скоро? ― спросила одна из женщин, но на неё тут же зашикали.

– Жди. Пусть сперва отдохнёт.

Хашура располагалась у подножия гор, за которыми уже начинался Зимний предел, и новости сюда доходили редко. Мальчишка, что заметил путника на дороге, проскользнул меж людей и сел прямо на пол у ног своей матери. Та погладила ребёнка по голове ласковой рукой и сунула пряник с мёдом.

Когда все затихли, странник наклонился и на ощупь нашёл в своей котомке гусли. Вытащил их, прошёлся тонкими сухими пальцами по струнам. Те издали приятный тихий звук. Сказитель поудобнее уселся на стуле и начал свой рассказ.

«Давно это было, когда люди жили в мире и не знали ни печалей, ни горестей. Три бога правили Старыми землями: Медведь, Змей и Птица. Меж собой они поделили земли на три вотчины: Зимний предел, Холмистые угодья и Морской берег.

Зимним пределом ведал Медведь. Был он самым старшим и самым мудрым среди всех. К нему приходили за советом, от него уходили с подарком.

Морским берегом, где солёные воды омывали скалистые берега, людей вела Птица. Белым было её перо, а голос подобен журчанию воды. Имелся у неё Янтарный камень, что даровал людям невиданные силы. Много магов и чудотворцев появилось тогда, легенды о них живы и по сей день.

Холмистыми угодьями правил крылатый Змей. Суд его всегда был справедлив, ибо не было от него тайн в людских помыслах. Только вот любил он подшучивать как над людьми, так и над богами. И однажды вышло ему это боком.

Украл хитрый Змей у Птицы Янтарный камень да спрятал его далеко и глубоко. Осерчала богиня, подняла она людей, и пошли те на Змея. Много крови пролилось в бессмысленной войне, много слёз пролито было, да и лет прошло немало ― десять поколений сменилось. А камень так и не нашли.

Пытался Медведь вразумить враждующих богов, да поздно было: потеряли они разум. Тогда нашёл Медведь древних магов, чьи имена и по сей день выбиты на камне в замке капитула Алак-Дар. Тридцать их было. Решили они пленить богов. Трудное дело оказалось. Каждый пожертвовал по четверти своей крови и по четверти своей жизни, сотворяя заклятия.

Птицу поймали в золотую сеть и заперли в недрах самой глубокой пещеры. Медведь сам вышел к магам, и те превратили его в бурого медведя, чтобы он и дальше хранил Зимний предел.

Сложнее всего было поймать крылатого Змея, ибо видел он намерения всякого, кто к нему подходил. Долго думали маги, да ничего у них не выходило. А тем временем бесновался Змей, сжигал поля и сводил с ума людей. Ещё немного, и ничего бы не осталось: ни городов, ни самой земли. Только пепел.

В ту пору землями к западу от Холмистых угодий правил князь Угур-Та. Была у него дочь – прекрасная светловолосая Маара. Любила она сидеть на берегу реки и петь. Голос её привлёк Змея, и тот, зачарованный, сел поодаль слушать, да не заметил, как настигли его маги и пленили. Заперли они бога в глубоком колодце за десятью печатями, но не прочна была клетка. Стало ясно ― вырвется Змей.

И тогда пришли маги с поклоном к Угур-Та попросить, чтобы дочь его спела колыбельную для Змея. А в обмен отдали они ему Холмистые угодья. Прежде, чем исполнить уговор, выдал Угур-Та дочь свою за прославленного воина Дубора, которого поставил над новыми землями своими. Только спустя десять вёсен пришла Маара к колодцу, но не слышал её Змей сквозь камни. И тогда маги задумали страшное: скрепили они замок темницы кровавой жертвой прекрасной Маары.

Пела её душа колыбельную, спал Змей сном глубоким, да только вот и у души есть свой срок. Пришли маги к прославленному воину Дубору и попросили его дочь. Воспротивился тот, сказал: «Вы жену мою сгубили, а теперь и дочь хотите?». Ответил самый старший из магов: «Коли не принесём мы жертву вновь и не повторим это через пятьдесят лет, сгорят твои земли в безумии Змея и огне войны».

Разгневался Дубор, выгнал магов и запретил тем появляться на своих землях. Но не знал он, что старшая дочь его, Таара, слышала всё, и стало ей жалко людей, коих могла постигнуть страшная судьба. Сама пришла Таара к магам и добровольно взошла на алтарь.

С тех пор раз в пятьдесят лет всходят потомки Маары на алтарь, и пока так будет продолжаться, Змей, что теперь зовётся Спящим, будет спать, а Холмистые угодья будут жить в мире.

Правда так было или выдумка всё это, кто теперь вспомнит. Только боги, что заперты, да никто в здравом уме не отопрёт замок, а если отопрёт, то бить нам друг друга и стать пеплом, что гонит ветер.»

Хуртулей проснулся резко, как от толчка. Его старое сердце заходилось в бешеном ритме, по лбу струился пот. Он с кряхтением сел на своей лежанке и несколько раз глубоко вздохнул.

– Старею, ― проворчал он.

Яркое воспоминание из детства о странствующем сказителе, пришедшем в их деревню, меньше всего походило на сон. Он словно наяву ощутил тепло материнской руки и вкус мёда на губах, а слух ласкал перебор струн.

Его долгая, по людским меркам и вовсе бесконечная, жизнь всё-таки замедлила свой бег. Когда-то о нём знал весь континент ― выдающийся маг, познавший пять школ. Ему были подвластны все стихии и материи. Он мог прямо на ладонях создать огонь, заставить шторм затихнуть, а тучу выпустить молнию. К слову, старый маг был способен на всё это и сейчас, но знания в его голове, как сам Ан Хуртулей считал, утратили смысл. Не было больше школ, знания утеряны, а те крупицы магии, что остались в мире, вызывали лишь смех сквозь слёзы. Некого учить, некому передать драгоценные умения.

Маг поднялся, сотворил маленький сгусток огня, чтобы осветить путь, и в чём был ― длинной рубахе и ночном колпаке – побрёл по своему жилищу. Оно, жилище, вполне соответствовало образу старого ворчливого и нелюдимого старика ― подземелье с длинными коридорами и тёмными закутками, которые маг обустроил под свои нужды. За четыреста лет он основательно здесь обжился, научился доставать извне готовую горячую еду, а также сжигать или растворять скопившийся мусор. Изредка Хуртулей поднимался наверх и смотрел на звёзды, но в последнее время и это делал с неохотой.

Каменные стены холодили, кое-где из-за просочившейся воды стены покрылись мхом, а с потолка свисали длинные сталактиты. Наконец его путь завершился в круглой пещере, стены которой, в отличии от других, были ровные, и никакая вода не разрушила их. Посередине располагался алтарь ― прямоугольное возвышение с толстой каменной плитой, на которой выдолбили кровостоки и древние руны заклятия. Когда-то давно этот алтарь познал немало человеческих жертв, но уже четыреста лет на него не проливалось ни одной капли крови.

Старик отпустил огонёк с ладони, и тот взмыл вверх, освещая захламлённые углы пещеры. Наверное, тут следовало бы прибраться, да всё как-то не до того было. Маг, кряхтя, вскарабкался на алтарь. Сел в ритуальной позе, с трудом сложив ноги, и закрыл глаза. Он давно уже не спускался в алтарь ― год так точно. Не было надобности, да и зачем тревожить Спящего, если тот сам пожелал спать. Стены темницы были сухие, и Хуртулею даже показалось, что они пахнут горячим камнем.

– Здравствуй, Антоний. Я узнал тебя, ― раздался в голове мага голос.

– Здравствуй, Альгар.

Спящему нравилось, когда маг обращался к нему человеческим именем, к тому же ему так было привычнее. Прочие, если бы они стали свидетелями этого разговора, удивились бы, что кто-то может так вольно обращаться к богу. Сам же Хуртулей давно забыл свою юношескую робость и предпочёл стать другом, нежели смиренным рабом.

– Ты редкий гость в моих снах. Зачем пришёл?

Старик внутренне поморщился: проникновение в Хаос, где обитал разум Спящего, с каждым годом давалось всё трудней.

– Скажи, в эту ночь тебе не снилось что-то странное?

– Нет. Ни в эту, ни в предыдущие. Пока я сплю так же крепко, как и прежде. Что тебя беспокоит?

– Я вспомнил старую легенду о трёх богах. Но не сама она меня беспокоит, а ощущение, что кто-то сделал нечто непоправимое.

– Например?

– Например, открыл замок. Ты что-нибудь слышал о других богах?

Мрак вокруг прояснился, и Хаос принял облик комнаты. Каменные стены и окна-бойницы говорили о том, что они находятся в замке. Сам Альгар сидел на подоконнике и смотрел в прозрачное голубое небо. Выглядел он так же, как четыреста лет назад, и одежда на нём была того же времени.

– Мой сон, что потёмки или бесконечное хождение среди призраков. Я ничего не вижу извне. Только то, что внутри, ― Альгар говорил медленно, словно начал забывать слова. ― Возможно, это был просто сон, а может быть, предостережение.

– Значит, кто-то может открыть замки и выпустить других богов?

– Может. Почему нет? Я точно знаю, что Медведь давно сбросил с себя медвежью шкуру. Он как-то был здесь, мы перебросились парой слов, но он больше созидает мир вокруг, нежели заботится о благе людей.

– А Птица?

Альгар тяжело вздохнул и повернулся к Хуртулею:

– Нет, её я не видел.

– Ты знаешь, где её заперли? Может, стоит проверить? ― не унимался Хуртулей.

– Не знаю. Не помню, ― Альгар прикрыл глаза, словно успокаивая себя. ― Это было так давно, что даже моя память стёрлась, словно камень на берегу моря.

– Но если какой-нибудь безумец её выпустит…

– Тогда и посмотрим, ― Альгар помотал головой и посмотрел на мага своими нечеловеческими глазами. ― Что-то происходит, Хуртулей. Здесь, в Хаосе.

– Ты…

– Чувствую, будто бы этот мир будит меня, но я держусь.

– Что это?

– Не знаю. Всемирный потоп? Конец света? Ещё одна война? Просто пришло моё время? Сотни вариантов. Я заглянул в сны тех моих детей, до кого мог дотянуться, и они вызывают тревогу. Дети, конечно. Да, собственно, и сны тоже. А может так статься, что виной всему другой ребёнок, который слишком далёк от меня.

– Нас опять ждёт безумный король? ― ахнул Хуртулей. ― Мало крови пролилось?

– Ты забыл, старый друг, безумие моих детей не единственное, что есть в мире. Люди порой сами собственными руками вершат расправы.

Хуртулей медленно открыл глаза и поморщился. Голова болела и хотелось пить. Разговор со Спящим всегда вызывал у него острый приступ мигрени, и в этом он винил исключительно обитателя темницы. Откуда-то сбоку раздалось лёгкое покашливание, и старик не сдержал раздражённого вздоха.

– Опять ты, ― буркнул он, спуская ноги с алтаря. ― Зачем на этот раз пришёл?

В освещённое пространство ступил молодой человек лет двадцати-двадцати пяти. У него было обычное, ничем не примечательное лицо. Разве что излишняя бледность, но на такие вещи мало кто обращал внимание. Высокий, жилистый, с крепкими сильными руками. Одевался незваный гость просто, без излишеств, и любой прохожий мог в нём увидеть как обычного клерка, так и какого-нибудь адвоката. Из всего этого неприметного образа выделялись глаза, да и то только, если мужчина не составлял себе труда их спрятать ― светло-зелёные, холодные и цепкие. Звали гостя Гленом, и он был из тех немногих, кто приходил навестить старика.

– Попрощаться, ― ответил Глен. Он подошёл к алтарю и смахнул пыль с его каменной крышки. ― Я уезжаю. В Рейне. Отец попросил присмотреть за агентом.

– Вот и езжай. Ко мне зачем пришёл?

Глен пожал плечами. На его лицо легла тень ― какая-то мрачная мысль пришла на ум. Он провёл рукой по лбу, словно хотел стереть свои эмоции.

– Меня беспокоит предстоящая операция. Отец надеется там что-то найти, а на мой взгляд – это пустышка.

– Сказал?

– Сказал, а он даже не выслушал меня до конца.

Глен столкнулся с извечной проблемой отцов и детей: когда первые воспринимали вторых как неразумных, требующих контроля человечков. Сколько бы вёсен не прошло, а дети для родителей всегда малыши. Хуртулей так же воспринимал всех окружавших его людей, и не важно, десять им или семьдесят. Разве что не было уже желания подтирать носы.

– Пройдёт. Не бери в голову, ― после долгой паузы сказал старик и, подумав, всё-таки добавил: ― Будь осторожен: что-то вот-вот произойдёт.

Глен поднял одну бровь и с иронией посмотрел на мага.

– Вот-вот – это завтра или через десять лет?

– Я тебе не провидец, ― рассердился Хуртулей и слез наконец с алтаря.

Он уже был в кабинете, когда нерадивый мальчишка его нагнал.

– Может, всё-таки расскажешь, что в той пещере? Зачем там алтарь?

– Не твоего ума дело.

Вот найдутся такие любопытные. Всё-то им нужно знать, везде свой нос сунут, а между тем большое знание ― большие проблемы.

– Что значит, не моего? Ты сам сказал, что я маг. Что могу…

– Глупость сказал. Не нужно тебе это.

Глен обежал старика, встал прямо перед ним и заглянул в глаза.

– Я пытался, как ты, огонь сделать. Нашёл старую книгу. Там фигуры эти… Вот смотри.

Парень выставил перед собой руки и скрестил пальцы в знак огня. Хуртулей едва успел схватить его ладони своими: только лёгкий хлопок раздался да запахло дымом.

– Дурак! Огненный столб пятого уровня ― не детская шалость. Такое даже в моё время только на открытом воздухе практиковали.

Глен стряхнул его руки, потряс ладонями и расстроенно проговорил:

– Да у меня всё равно ничего не вышло. Только навонял на всю квартиру. Старик, ну ты подумай, кто ещё сохранит твои знания?

– Иди давай, работай. Не до тебя. И не вздумай больше баловаться! Сам погоришь и других с собой захватишь.

Глен знал, что с Хуртулеем не мытьём так катаньем нужно, поэтому отступил. На этот раз. Когда гость покинул обитель мага, Ан развалился в своём удобном старом кресле, подпёр щёку и взглянул на картину. На ней была изображена молодая девушка с крупными кудрями модной лет двадцать назад причёски.

– Вот что мне с ним делать, Иссара? А? Может, и правда, в ученики взять, а то глядишь, сгорит дурак, ― Хуртелей отвёл взгляд. ― Нет, девочка. Нечего старое ворошить. Магия и так принесла этому миру слишком много бед.