Читать книгу Хартия сексуальной свободы - Арье Барац - Страница 4

Но как можно назвать ответственным человека, который из своего парижского далека, наполненного беженцами из «коммунистического рая», не мог распознать в этом «рае» зловещих черт геенны? Как такой выбор вообще мыслим?

Он мыслим в силу того, что марксизм и экзистенциализм конгениальны в исходном «протестном» восприятии мира как глубоко чуждого человеку.

«Отец новых левых» ― Герберт Маркузе учился у Хайдеггера и чтил «раннего» Маркса, порицавшего «отчужденный труд». Коммунизм, представляющий собой заявку на преодоление этого отчуждения, заявку на управление историей, выглядит в собственных глазах проявлением высшей ответственности.

В «Одномерном человеке» Маркузе критикует конформизм, критикует общество потребления, сознанием которого, по его наблюдениям, манипулируют продажные буржуазные СМИ. Однако своими рецептами избавления от этой напасти автор вовсе не открывает обществу второе измерение (которое в его время как раз наличествовало), а ведет его к тому коллапсирующему сжатию в единственную точку, которое мы наблюдаем сегодня.

Коммунизм представляет собой тень экзистенциализма, представляет собой такой радикальный уход от ответственности, который сопровождается ее бурной имитацией.

Ответственные, наделенные экзистенциальным сознанием люди XIX века строили отрытое либеральное общество, основанное на свободе слова и свободе совести. Бунт в их сознании допускался лишь против диктатур, а не против парламентов. Коммунизм же в самом своем корне задумывался как свержение любой, в том числе и демократической власти (какой парламент добровольно откажется от своих полномочий в пользу диктатуры пролетариата?).

Претендующий на «научность» марксизм исходно представлял собой абсолютно вздорную фантастическую квазирелигию.

Карл Ясперс пишет: «Маркс обращается к оставленному Богом миру как пророк, устами которого глаголет не Бог уже, а то, что самому ему кажется Историей: он пророчествует о конце истории в прежнем смысле, об ожидающем революционном перевороте, вселенском магическом акте, в котором будет уничтожено абсолютно все прошлое, и на его месте само собою произрастет всеобщее Благо и Спасение. Он пророчествует в тех самых формах, которых требует и ждет сегодняшний мир: от лица науки, а не Бога, но эта же наука в действительности и не наука уже; он выступает как законодатель от лица якобы научного познания истории, а не по велению Божию; он повелевает от имени Истории, а не от имени Бога»16.

Соответственно, революционеры, одержимые слепой верой в новое откровение, невольно воспроизводили парадигму религиозного мученичества. В «Бунтующем человеке» Камю характеризует их в следующих словах: «До сих пор шедшие на смерть обращались к Богу, отвергая человеческое правосудие. А знакомясь с заявлениями смертников интересующего нас периода, поражаешься тому, что все они, как один, взывали к суду грядущих поколений. Лишенные высших ценностей, они смотрели на эти поколения, как на свою последнюю опору. Ведь будущее ― единственная трансцендентность для безбожников. Взрывая бомбы, они, разумеется, прежде всего стремились расшатать и низвергнуть самодержавие. Но сама их гибель была залогом воссоздания общества любви и справедливости, продолжением миссии, с которой не справилась церковь. По сути дела, они хотели основать церковь, из лона которой явился бы новый бог»17.

Но манивший их новый бог оказался древним Ангелом Смерти. И это даже не «аллегория» ― это «символ веры». Действительно, марксистская квазирелигия уходит своими корнями в философскую религию Гегеля, верившего, что в Истории раскрывается ироничный Мировой Дух. Между тем, как я показываю это в своем романе «День шестой»18, Дух этот легко идентифицируется с Ангелом Смерти, с Воландом.

Маркс, утверждавший, что он поставил Гегеля «с головы на ноги», утверждавший, что Мировой дух – не более чем призрак, услышал от него полный иронии ответ: «Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу».

Заколдованные своими фантазиями марксисты смотрят дьяволу в глаза и не замечают его! То «светлое будущее», которое они породили, оказалось на порядки страшнее того «проклятого настоящего», которое они рушили. И тем не менее, у коммунистов всегда находятся продолжатели. Отрицательный опыт «русских» им ничего не доказывает. Марксистские грабли остаются привлекательными на все времена!

И это при том, что лживость коммунистического прожектерства бросалась в глаза с первых мгновений. Современнику Маркса, родоначальнику экзистенциальной философии Кьеркегору, не нужно было ждать столетие, чтобы увидеть, к чему ведет «Манифест коммунистической партии». Кьеркегор заранее видел, что тирания коммунизма будет страшнее любой другой, которую он свергает.

«Сокрушать принцев, пап – писал Кьеркегор, – это не трудно по сравнению с борьбой против масс, против тирании равенства, против низости отсутствия духовности». «Из всех тираний тирания равенства самая опасная… Больше всего ведет к тирании коммунизм…»19

Представляя собой демагогическую фантазию созидания путем разрушения («до основанья»); представляя собой слепую веру в возможность построения «царства свободы» средствами диктатуры, «революционная деятельность» представляет собой форму радикального ухода от ответственности… однако при одновременном поддержании в себе эйфорического чувства ее культивации. Неся миру неисчислимые страдания, коммунист вполне искренне воображает себя умом, честью и совестью человечества.

Безответственность нынешних левых интеллектуалов заквашена на той безответственности, которая в своей крайней форме запечатлелась в коммунистическом движении.

Революционер и террорист XIX века закономерно мутировал в «правозащитника» XX – XXI, прославившегося своим исключительным рвением в защите прав преступников при полном безразличии к правам их жертв.

Немало людей борются за свои права, за права других своих несчастных собратьев, и можно лишь пожелать успеха в их благом деле. Однако на фоне этих «вынужденных» борцов выделилась группа «профессионалов», у которой очень хорошо развилось «классовое чутье».

«Профессиональный правозащитник» селективен, он будет стоять за право «женщины распоряжаться своим телом», но никогда не за право на жизнь ее плода. Он собьется с ног в поиске военных преступников в генштабе ЦАХАЛа, но в то же время до последнего будет выгораживать террористов как «угнетенных», как «бойцов национально-освободительного движения». Он будет отстаивать право «гордых» гомосексуалистов усыновлять детей, но сделает все, чтобы встать на пути того гея, который пытается избавиться от своего сексуального расстройства и создать семью.

В «Манифесте» дается следующая оценка буржуазии: «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его „естественным повелителям“, и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного „чистогана“. В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли».

Этот начертанный Марксом образ «буржуя» невольно напоминает образ царя Мидаса. Согласно древней легенде, царь Мидас умер от голода после того, как получил от Диониса дар все превращать своим прикосновением в золото.

Превращающий все в «золото», капитализм истощает и умерщвляет вокруг себя все живое. Отчасти он таков, и полностью таким он рисуется в воспаленном мозгу революционера. Однако если в этот образный ряд поместить самого революционера, то он отнюдь не окажется волшебником, (своим диктатом) превращающим пустыню в цветущий сад.

Коммунист во всех своих исторических инкарнациях отмечен волшебным даром превращать все, к чему бы он ни прикоснулся, – в кал! Там, где он прошел, долгие годы никто не будет бороться ни за «мир», ни за «экологию», ни за «права человека».

Особенность коммунистической идеологии состоит в характерном морализаторстве, в подмене реальных решений различных социальных задач демагогией, проведением крикливых кампаний, достигающих, как правило, противоположных целей.

Чего, например, стоит, так называемое «антирасистское», движение – «Black Lives Matter»? Громятся магазины, принадлежащие белым, белых прохожих принуждают вставать на колени перед черными, целовать их обувь. Бороться такими методами с расизмом – это то же самое, что бороться с голодом с помощью коллективизации.