Читать книгу Изгнанник - Аржан Салбашев - Страница 3

Глава 1

В третий месяц периода перет16 во второй год правления фараона Хоремхеба учитель права в школе писцов Саба, широкоплечий мужчина средних лет в белоснежной накидке, достал из льняной сумки на плече ключ с фигурной ручкой в виде леопарда, вставил в замочную скважину. Со скрежетом ключ повернулся в замке, дверь из тёмного дерева, усиленная медными полосами, от толчка со скрипом отворилась.

– Петли надо будет смазать, – обернулся учитель к Мшэт.

Вчерашний выпускник школы писцов в светлом схенти стоял рядом, возле большого чана с водой. Продолговатый лоб, небольшие серые глаза, подведённые сурьмой, смотрящие на Сабу с некоторым волнением, прямой нос, резко очерченные губы. Ямочка на угловатом подбородке.

– Проходи, Мшэт, смелей, – учитель Саба взял его за руку и подтолкнул к двери.

Юноша поправил на плече сумку из тонкой кожи с откидной крышкой и переступил порог архива.

Утрамбованный глиняный пол. Побеленная штукатурка на стенах кое-где пошла трещинами. Стеллажи из кедра в четыре ряда упирались в потолок справа и слева от входа. Несколько стоек у стеллажей ради устойчивости были подбиты клиньями.

«Мда-а-а, нужен ремонт, – словно, впервые увидел помещение Саба. До этого он как-то не особо обращал внимания на его запущенный вид. – А ведь архив – важнейшая составная часть жизни города! Здесь, на полках в плетёных корзинах лежат свитки, которые таят в себе судьбы всех здешних жителей: от мала до велика».

Прямо напротив двери под узкими вертикальными окнами стоял низкий столик из чёрного дерева с ножками в форме бычьих копыт. Над рабочим местом заведующего архивом Хуфу на стене художник изобразил охоту фараона на зверей. Антилопы, пара львов, пантера и крокодил бежали, тесно прижавшись, друг к другу, а фараон с колесницы, запряжённой двумя конями, приготовился метнуть в них копьё. Когда-то яркие краски поблекли. Справа от столика стоял деревянный сундук с фигурными ручками по бокам. Цветы лотоса из листовой меди на его крышке невольно притягивали взгляд.

– Там – самое ценное, что есть в архиве, – проследил за взглядом юноши Саба. – «Свод законов Зала суда» и «Главы о выходе к свету дня».

Юноша попытался открыть сундук, но тот оказался заперт.

– Наверное, ключ господин Хуфу с собой унёс, – учитель недовольно качнул головой.

«Неладное в последнее время творится с Хуфу, – поморщился он как от зубной боли. – На старости лет начал спиваться мой верный соратник, добрый и отзывчивый друг. Всё не может забыть жену. Подумаешь, сбежала из города с молодым купцом, давно бы себе другую нашёл».

– Теперь, о твоих обязанностях, Мшэт. Слушай внимательно и запоминай. Все дела, что поступают в архив, фиксируются здесь, – Саба выдвинул с нижней полки стеллажа плетёный короб с крышкой, достал оттуда свиток, передал юноше. – Посмотри для примера.

Тот склонился над папирусом.

Дождавшись, когда Мшэт поднимет голову, учитель забрал у него свиток, вернул на прежнее место.

– Как видишь, ничего сложного. Пишешь: год и месяц правления фараона, имя писца, сдающего отчёт. Визируешь печатью.

После этих слов Саба достал из сумки перевязанный бечёвкой мешочек, протянул парню:

– Держи.

Мшэт развязал узелок, достал оттуда искусно вырезанную из зелёного камня печать в виде жука-скарабея. На одной её стороне было вырезано изображение гепарда, на другой – имя бога Ра.

– Береги печать, никому не передавай. Сам знаешь, что бывает за подделку документов. Тебя, может быть, и не казнят, но…– учитель многозначительно посмотрел на юношу.

Мшэт бережно положил печать себе в сумку.

– Здесь лежат чистые папирусы, здесь – по годам поступления: деловые бумаги, письма, завещания, списки жрецов храма и должностных лиц, ведомости о выполнении разных работ и других повинностей в пользу храма, поденные записи, расписки, – прохаживаясь вдоль стеллажей, вельможа продолжал знакомить юношу с профессией…

Оглянувшись, Саба увидел в глазах Мшэта панику. Будь на месте того кто другой, Саба рассердился бы и выгнал его взашей из архива. Но перед ним – приёмный сын Потифара.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, – положил Саба загорелую руку на плечо парня, увидел, что серебряный перстень с изумрудным камнем на его безымянном пальце сбился набок. Большим пальцем он поправил кольцо. – Если бы не Потифар, сидел бы ты сейчас в зале суда и вёл запись допроса какого-нибудь бедолаги. Поверь мне, это очень тяжело – вести запись допроса. Иной раз, обвиняемый или обвинитель, такую чушь несёт, путается в показаниях, меняет их так часто, что несчастный писец, обливаясь потом, только и успевает менять папирусы. Но и это – не всё! Когда участники процесса разойдутся: кто – домой, кто – в темницу, писец должен будет начисто переписать всё: без исправлений и помарок, со смыслом. Ты этого хочешь? – Саба посмотрел на Мшэта по-доброму, по-родственному. – Скоро твои товарищи потянутся в архив сдавать отчёты, сам увидишь и услышишь, как тебе повезло, – потрепал его по щеке учитель. – И жалованье у тебя будет повышенное.

Страх в глазах парня сменилась на растерянность.

«Ну и ладно, хватит – на этом. Об остальном Потифар позаботится».

– Если у тебя больше нет ко мне вопросов, – Саба направился к выходу, – ключ от двери я в замке оставил. Обустраивайся, привыкай.

Скрипнула дверь – учитель ушёл.

Оставшись наедине со своими мыслями, Эли (а это был – он) вновь почувствовал, как страх заполняет его нутро. А вдруг, он не справится со своей должностью?! А если печать потеряется?!

Несмотря на приятную прохладу в помещении, юноша почувствовал, как увлажнились его подмышки. Наверное, для учителя всё, что он говорил, звучало обыденно, буднично. Оно и понятно: человек многие годы варится в этом соку, знает своё дело от и до. Но для Эли каждое слово учителя было сродни укусу скорпиона: не смертельно, но – беспокоит.

Эли сел на циновку, положил ладони на тёмную поверхность столика, огляделся. Стены архива выглядели не столь мрачными, как показалось с первого взгляда. Подёргал крышку сундука – вдруг откроется. Нет, не открылась…

Потифар как-то приносил домой свитки из тонкой кожи – «Главы о выходе к свету дня», богато украшенные рисунками со сценами погребения, совершения заупокойного ритуала, посмертного суда. В школе по таким копиям заставляли заучивать тексты наизусть.

– Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды, – вслух вспомнил Эли особенно нравившийся отрывок из текста. – Я пришёл к тебе, господин мой. Ты привёл меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твоё, я знаю имена сорока двух богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, которые живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчёта перед лицом Благого. Вот я пришёл к тебе, владыка правды; я принёс правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливого относительно людей. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист…

Он встал, подошёл к полкам, осторожно коснулся кончиками пальцев папирусов. Среди множества свитков, скреплённых печатью, попадались и без оного, загнутые по краям для удержания в свёрнутом состоянии. Эли осторожно развернул один: перед ним открылось письмо, написанное на финикийском языке.

Не зря Потифар провёл с Эли много времени над изучением финикийской письменности, юноша в совершенстве овладел письмом родственных хабиру племён.

«Учи, сынок, не ленись, – говорил Потифар. – Мало ли куда тебя судьба забросит».

«К царю Египта, нашему владыке, жители Тунипа, старейшины города, с глубоким почтением обращаемся. Боги царя Египта, моего владыки, обитают в Тунипе. Пусть наш владыка спросит своих старцев – так ли это? И, однако, теперь мы не принадлежим более нашему владыке, царю Египта. Если его воины и его колесницы явятся слишком поздно, Азиру поступит с нами как с городом Ния. Если же нам приходится горевать, то и царю Египта придётся горевать над тем, что сделал Азиру, ибо он обратит свою руку против нашего владыки. И тогда Азиру вступит в Симиру, Азиру сделает с нами, что ему угодно на земле нашего владыки-царя; и это придётся оплакивать нашему владыке. Тунип, город твой, плачет, и слёзы его текут; и нет нам помощи. Не первое письмо посылаем мы нашему владыке, царю, царю Египта, но не получили в ответ ни слова, ни единого. Вся земля моего владыки-царя близится к гибели…»

«Не дождались жители Тунипа помощи – послание застряло на полпути. Как же так получилось, что письмо не отправили фараону? Может, переводчика не нашлось?» – удивлённо качнул головой Эли.

Он положил письмо на прежнее место.

Взгляд Эли остановился на табличке с надписью: «Период правления фараона Эйе», привязанный обрывком верёвки к стойке стеллажа. Значит, тут хранятся документы того времени. «Интересно… А что, если удастся разыскать дело о гибели Махли?»

Эли долго перебирал свитки, пока не наткнулся на нужное. Привалившись плечом к стойке стеллажа, углубился в чтение:

«Первый месяц периода ахет во второй год правления фараона Эйе. В своей комнате на полу было найдено тело менялы по имени Махли. Обнаружил его меняла Ако: пришёл узнать – почему напарник не появляется на службе. Соседи рассказали, что, слышали шум. Когда они выглянули в общий коридор, то увидели, как худой мальчик уже выходил на улицу. Он нёс свёрток узкий и длинный, как если бы это был кинжал. Им показалось, что это был – Цафнат, сын стража кошек Хафрома. Сын Хафрома сказал, что никогда не был в доме Махли и даже не знает, где тот живёт. Никаких кинжалов при нём не было. Убийца не найден. Дело прекращено и передано в архив».

Эли со свитком в руке заходил меж стеллажей, туда-сюда, туда-сюда.

Остановился перед столиком.

«Цафнат! Неужели, соседи на самом деле видели сына стража кошек в тот день?! Если это так, я жизнь положу, но отомщу этому египтянину за смерть Махли!» – от ненависти руки Эли сжались в кулаки. И он увидел, что всё ещё держит папирус в руке. Он бережно разгладил его, скатал в трубку и положил на прежнее место.

Вернувшись к столику, Эли вновь уставился в пустоту.

«Но, как мальчишка смог совладать со взрослым? Хотя, с ножом… Уж не тот ли самый нож, с оком Гора на рукоятке из чёрного дерева, которым восхищались все, кто его видел, и я – в том числе?! Завяжи мне сейчас глаза платком и дай в руки тот кинжал, я без запинки перечислю все щербинки на его бронзовом клинке».

Постояв некоторое время неподвижно, он понял, что неотрывно смотрит на картину.

«Нет, вовсе не фараон охотится на зверя! Это я буду искать любую возможность всадить копьё в спину Цафната!» – мстительно засмеялся Эли.

Немного успокоившись, он задался вопросом: «Как подступиться к Цафнату?»

Эли за эти годы не раз сталкивался с этим долговязым парнем. Несколько раз тот наведывался в их особняк, с Потифаром о чём-то толковали. И их мимолётное знакомство пятилетней давности Эли помнит отлично. А вот египтянин, видимо, забыл о том событии. По крайней мере, при встрече, он ни словом не обмолвился об этом. Или ему и в голову не приходило, что хабиру, который пришёл с Горусом, и Мшэт – это одно и то же лицо.

До ушей Эли доходили слухи, якобы Цафнат в составе банды промышлял разграблением гробниц. Кто ими руководил, никто не знал, но поговаривали – кто-то из сановников. А иначе, как грабители могли творить свои гнусные дела и до сих пор гуляли на свободе? Явно, у них был – влиятельный покровитель.

В коридоре раздались шаги, в архив вошёл Потифар. Его глаза, увлажнённые слезами, с любовью смотрели на Эли.

– Я рад за тебя, сынок, – обнял он Эли. – Теперь у тебя начинается взрослая жизнь.

Только после этих слов до сознания Эли начала доходить значимость сегодняшнего дня. На самом деле: беззаботное детство, забавы, учёба остались позади, впереди – работа, ответственность за свои поступки и слова. Ещё: от понимания того, что за столько лет никто из окружения не смог разглядеть в нём хабиру, у Эли в душе даже зародилось чувство гордости за себя: вот он, какой – умный и бесстрашный. Потифар не уставал ему повторять: чтобы быть как египтянин, ты должен быть выше египтянина на целую голову. И Эли не подвёл своего наставника: в школе не было более старательного и усидчивого ученика, чем – он. Доходило до того, что его ставили в пример перед соучениками-египтянами. Его – хабиру, ставили в пример перед египтянами! Вот он, Эли – какой! Жалко, деревенские не видят его успехов… Интересно, что сказал бы теперь Шамма-писец?

– Надо бы ремонт сделать в кабинете, – прервал его приятные размышления Потифар. – Разве можно плодотворно работать в таких ужасных условиях?

– Саба просил петли смазать, скрипят, – вспомнил Эли.

– Петли – само собой. И со стенами – разберёмся. Интересно, как Хуфу терпел эту безвкусицу? – округлились глаза Потифара от вида картины. – Ладно, будем делать ремонт, закрасим… Идём домой. Будем отмечать твой первый рабочий день! – Потифар потянул Эли к выходу. – Я с Саба договорился.

Эли, выходя из комнаты, задержал взгляд на картине. Ему, почему-то, стало жалко расставаться с картиной, он уже не представлял свой кабинет без неё. Наверное, художник рисовал с душой. И часть его души осталась на этой обшарпанной стене. Надо будет попросить мастеров, чтобы картину не трогали…

Глава 2

В беседке с камышовой крышей на шерстяном ковре с незатейливым орнаментом сидел Потифар. Эли полулежал напротив, облокотившись на валики, набитые овечьей шерстью. Оба – в светлых набедренных повязках. Лучи полуденного солнца едва пробивались до них сквозь кроны пальм, окружавшие внутренний дворик особняка со всех сторон. Между мужчинами на больших блюдах из серебра лежали остатки трапезы, на войлочной подставке стоял глиняный кувшин с именем винодела на боку, подле валялись осколки глиняной крышки и бирка с надписью: «Самое лучшее красное вино».

Кнофер, широколицый смуглый слуга-ребу17с большой родинкой на щеке, рыхлил остро заточенной палкой почву вокруг молодых кустов акации. Он старался быть всё время у хозяина на виду, чтобы по первому зову предстать пред ним. В честь торжества по поводу устройства Эли на работу, слуга был в схенти, сшитом из цветных полос ткани – подарок господина.

Множество котят разных возрастов резвились в палисаднике меж кустов в густой траве. Слуга-ребу следил за тем, чтобы дети богини любви, плодородия и семейного очага Баст, женщины с кошачьей головой, в пылу игр не повредили цветы, любовно высаженные рукой хозяйки. Да разве уследишь за ними! Не успел слуга на миг отлучиться, чтобы зачерпнуть воду в горшок из небольшого бассейна у высокой глиняной стены, как котята вырвали из земли цветок с нежно-розовыми лепестками и устроили на него охоту. Ребу, бормоча себе под нос проклятия, выпроводил озорников из палисадника, попытался вернуть растение на прежнее место. Тщетно…

– Брось, Кнофер, пустая затея, – окликнул его хозяин. – Принеси нам ещё вина.

Слуга потеряно огляделся: куда деть цветок, махнул рукой, пошёл в дом, бережно удерживая растение перед собой на открытой ладони.

– Выбрось его, – раздался из гостиной глухой голос Эрте, отдыхавшей после обильного застолья. – Вино кончилось? Спускайся в погреб.

Вскоре Кнофер вернулся во двор. Проходя мимо палисадника, он окинул взором клумбы: вроде, всё на месте.

Эли принял из его рук кувшин с такой же печатью, как и предыдущий. Бронзовой колотушкой он осторожно расколол глиняную пробку.

Кнофер поднял с земли большой, с бычью голову, горшок с водой, направился к кустам акации. Слышно было, как он поминает свою жену, ушедшую к реке стирать бельё:

– Где Бену носит? Разве, один углядишь за всеми.

Крупный кот с рыжеватой короткой шёрсткой появился словно, из ниоткуда, улёгся на скрещенные ноги Потифара. Кроме кота, в имении жили ещё три кошки. Обычно, в это время они отправлялись к зернохранилищу охотиться на голубей. Нет, хозяева не жалели для них еды. Торговцы, зная щедрую руку главного судьи, всегда держали в запасе для его питомцев свежую рыбу, молоко и отборные куски мяса. Несмотря на это, охотничий инстинкт каждый раз заставлял кошек рыскать по округе в поисках добычи. Наверное, в городе не было более ревностного приверженца кошек, чем Потифар, если, конечно, не считать жреца богини Баст Хафрома, содержащего кошачий питомник по долгу службы. Не кто иной как Хафром и подарил Потифару первых котят.

Потифар, поглаживая кота по спине, украдкой любовался Эли. Наблюдал за плавными, неторопливыми движениями своего приёмного сына, за тем, как он разливает вино по кружкам, как ест кусок холодной гусятины с пшеничным хлебом, макая в кисло-сладкий соус. На груди Эли висело широкое ожерелье из отполированных золотых пластин, жемчуга и драгоценных камней, на запястьях и лодыжках блестели золотые широкие браслеты с начертанными на них заклинаниями и молитвами. Средний палец левой руки украшал серебряный перстень с бирюзовым камнем. Всё это Потифар подарил Эли в честь окончания школы писцов. Вчера во время торжества в Зале истины, родители выпускников, жрецы-учителя, Саба, его ближайший друг, все они восхищались красотой его сына! Потифар тогда расчувствовался, чуть не заплакал от счастья. Хорошо, Эрте рядом была: успокоила.

Сын! Пусть – не родная кровь. Пусть – хабиру. Это – ничего не значит. С тех пор, как умер Какемур, их с Эрте сын, Потифар не делит людей на египтян и не египтян, он делит людей на живых и неживых. Боги забрали Какемура на «Ладью вечности», не спрашивая, кем он был рождён.

Потифар до сих пор в деталях помнит тот день, когда впервые повстречал Эли. Помнит, как перед этим, он долго стоял на коленях в святилище бога Осириса и умолял дать успокоение его истерзанной тоской душе. Как он уже было прошёл мимо мальчика, сидящего на каменных ступенях храма, но в этот момент его поприветствовал писец. Потифар обернулся и натолкнулся на взгляд мальчика. Он увидел глаза Какемура! Его – взгляд! Добрый и наивный! Уже вечером, находясь дома, Потифар понял, что это Осирис послал ему этого мальчика. Потифар должен помочь ему стать счастливым.

Что мальчик из семьи хабиру – это к лучшему. Осирис дал Потифару испытание: сможет он сделать иноплеменника счастливым, быть Потифару – успокоенным. На следующий день он направился с Кнофером к храму, чтобы разыскать Махли, но их там ждало разочарование: меняла к тому времени был уже мёртв. Им пришлось самим идти в деревню наудачу, зная лишь имя менялы…

Так, в период ахет во второй год правления фараона Эйе, когда с большой водой в город начали прибывать суда, из поселения хабиру исчез мальчик по имени Эли. В это же время в городе появился сирота, сын дальних родственников Потифара по имени – Мшэт.

– Отец, долго мне ходить в помощниках господина Хуфу? – прервал его раздумья Эли. – Я-то думал, окончу школу писцов и стану как ты – судьёй…

Потифар попросил Эли с первых же дней называть его отцом. Благо, Шуну, настоящий родитель Эли, был не против. И не было для Потифара большего счастья, чем быть для Эли отцом, хотя бы названным.

Юноша смотрел на Потифара захмелевшими, подведёнными сурьмой, глазами, улыбка не сходила с его губ.

«Дурачок, куда ты спешишь жить, наслаждайся тем, что есть. Ты ещё не догадываешься, через что тебе предстоит пройти, какие испытания встанут на твоём пути, – думал Потифар. – Судья. Ты, наверное, думаешь, что я, Потифар, стал главным судьёй благодаря своему незаурядному уму? Нет, сынок, ты ошибаешься, и притом – сильно. Ещё до начала суда я знаю, кто выиграет процесс. Кто больше заплатит, тот и выиграет. Я поначалу был такой же, как ты: верил в правосудие, волю богов. Со временем жизнь расставила всё на свои места. И тебя, сын мой, поставит».

– Не торопи судьбу, сынок, станешь и ты когда-нибудь судьёй. На большом месте сидеть – много ума надо иметь. Хуфу научит тебя всему, что знает. И я не останусь в стороне. Не спеши, сынок.

Эли поставил полную кружку поближе к Потифару, другую – поднял.

– Отец, порадуйся за меня, сегодня я узнал: кто убил Махли! – словно здравницу, провозгласил он торжественным тоном.

Рука судьи лишь на мгновение дрогнула, повисла над кружкой с вином. Годы, проведённые в Зале правосудия, не прошли даром: научили его скрывать эмоции. Уже твёрдой рукой Потифар взял кружку – пригубил. Поставил на место.

– Да? И кто же?

– Судя по записям, которые я обнаружил в архиве, это сделал Цафнат, – Эли, погружённый с головой в свою радость, даже не заметил перемены в настроении приёмного отца.

Потифар сделал удивлённое лицо.

– Прямо так и написано: Цафнат убил Махли?

– Ну, не совсем… – уже не столь уверенно, как вначале, отвечал Эли. – Но, всё указывает на то, что именно Цафнат убийца. Я найду доказательства и заставлю его признаться в содеянном!

Потифар вдруг почувствовал, как у него кольнуло под сердцем. Пот, несмотря на приятную прохладу, заструился по спине.

– Подожди, сынок, не горячись, послушай меня, – как на неразумное дитя посмотрел Потифар на юношу. – Искать, а тем более, доказывать – забудь об этом. Ты, по-видимому, стал забывать, кто ты есть на самом деле? Что ты на меня так посмотрел? Ты – хабиру, скрывающий от всех своё происхождение! – Потифар ткнул пальцем в сторону юноши и с удивлением обнаружил, что его рука трясётся. Он сжал руку в кулак и продолжил: – У любого может возникнуть резонный вопрос: с какой стати племянник Потифара задался целью найти убийцу менялы-хабиру. Уж, не родственные ли связи – тому причина?

Повисла тягостная тишина.

Потифар, чтобы унять трясущиеся руки, с силой сжал их в кулаки, а потом разжал. И так – несколько раз. Вроде – отпустило. Он вновь поднял кружку, пригубил и продолжил:

– Ладно, если пострадаем только ты, я да и Эрте тоже… – судья махнул рукой за плечо, в сторону жилища. – Но кроме нас есть и другие люди, причастные к твоей тайне – твои настоящие родители, сестра, брат. Их тоже может коснуться беда. Они в чём виноваты? – подлил Потифар масло в огонь, чтобы наверняка, до самого дна души проняло Эли.

Эли, уронив подбородок на грудь, задумался.

«Это хорошо, что думает! – Чувство жалости к Эли комом подступило к горлу судьи, увлажнило глаза. – Сгоряча можно таких дел натворить! Остатка жизни не хватит, чтобы исправить… Жесток ли я по отношению к сыну? Жесток! Если он не дурак, поймёт меня и простит».

– Я об этом не подумал, – хабиру поднял взгляд, полный отчаяния.

– Дай мне слово, что всё останется как есть! – обрадовался судья.

– Обещаю, – тяжело вздохнул юноша.

И не сделав ни глотка, поставил кружку обратно на ковёр.

Переваливаясь, словно утка, с ноги на ногу, поправляя на ходу льняную накидку на широких бёдрах, к беседке приближалась Эрте. Что она только не делала, чтобы избавиться от болей в спине, отдающих ломотой во все конечности. И рвотное, и слабительное принимала, потела, воздерживалась от пищи – без толку. Полежит немного, тогда лишь приходило недолгое облегчение.

Потифара и самого начали одолевать различные хвори: то лихорадит, то суставы ломит, или вот как только что: ни с того ни с сего боль в груди…

Ревностно оглядывая палисадник, Эрте постояла, понаблюдала, как Кнофер, стоя на коленях под кустом акации, рыхлит почву, и двинулась к навесу.

– Мшэт, ты не забыл, тебе ночью в деревню? – внимательным взглядом маленьких глаз на круглом лице она посмотрела на юношу. – Много не пей.

– Сегодня можно, – Потифар потянул жену за руку и усадил рядом.

Кот на его коленях зашевелился, выгнул спину, прогоняя остатки сна, грациозно переставляя длинные лапы и подёргивая вздёрнутым хвостом, зашагал восвояси.

– Гостинцы и подарки я сложила в твою сумку. Я там видела красивый платок. Для кого ты его купил?

– Для сестры, – отчего-то смутился юноша.

– Я-то уже решила, что ты с кем-то встречаться начал. Девушкам нравится, когда молодые люди делают им подарки, – улыбнулась Эрте…

Под сенью ночного покрова Эли с сумкой на плече достиг родительского дома. Одет он был в застиранную накидку, на голове – платок, скрывающий его лицо от нечаянной встречи с односельчанами.

Когда-то казавшаяся высокой изгородь теперь едва доходила Эли до пояса.

Прежде чем войти в жилище, он некоторое время постоял у входа, прислушиваясь к ночным шорохам. Затем уверенно шагнул за порог…

– Эли, братик! – Гила словно и не спала, первой отозвалась на его оклик.

Следом мать прижалась к его груди.

Отца с братом не оказалось дома: уже с месяц они пасли скот, вот-вот должны были вернуться в поселение.

Когда волнения улеглись, Эли положил сумку на край глиняного возвышения, застланного соломенным матрасом.

– Разбирайте подарки!

При свете алебастровой лампы в нише стены мать и Гила доставали из сумки куски ткани, готовые одежды, пироги с различными начинками, печенье из овсяной муки, замешанной на меду с орехами, фрукты, пчелиные соты.

Сестра надела на шею бусы из цветных стеклянных шаров разной величины, голову покрыла полупрозрачным платком, вскочила с места, подбоченилась – как я вам!

– Хороша, дочка, – весело смотрела на неё мать.

– Красивая ты у меня, Гила! – Эли не посмел признаться сестре, что платок предназначался для соседской девчонки.

«Пусть Гила носит и радуется. – любуясь сестрой, думал он. – Наве в следующий раз что-нибудь подарю.

– У меня для вас новость: сегодня первый день, как я вышел на службу! – широко улыбнулся Эли.

– Молодец, братик! – обняла, поцеловала его в щёку Гила.

Мать же смотрела на него встревоженно.

Эли понял её настроение. Она переживала из-за того, что на его плечи со вчерашнего дня лёг груз ответственности, совсем не такой, как – раньше. Теперь ему полагалось быть намного осторожней, чтобы ненароком не выдать своё происхождение.

– Кем ты будешь? Судьёй, как Потифар? – не сводила с него взволнованного взгляда мать.

– Не волнуйся, мама, я буду всего лишь помощником заведующего архивом, – поспешил Эли её успокоить. – Буду помогать господину Хуфу вести учёт.

– Ну и хорошо, – облегчённо вздохнула она. – Пойду, огонь разожгу, чай поставлю греть.

Не успела мать выйти, как Гила заговорщески подмигнула Эли и кивнула в сторону выхода:

– Нава очень хотела с тобой увидеться. Я разбужу её.

– Мама, мы скоро придём, – негромко крикнул Эли, двинулся вслед за сестрой.

Ждать пришлось недолго. Нава в светлой накидке, с платком на голове, выскочила из жилища, поспешила к нему. Сердце юноши радостно забилось.

– Здравствуй, Эли!

– Здравствуй, Нава!

Они стояли, взявшись за руки, каждый на своей стороне двора. Стоило Гиле скрыться внутри дома, Эли перешагнул изгородь, прижал Нава к себе.

– Я скучала по тебе, Эли, – прошептала девушка.

– Я тоже.

Эли нежно взял её лицо в руки, припал к её пухлым чувственным губам.

– Что вы там делаете? – насмешливый голос заставил их отскочить друг от друга. Из темноты дверного проёма на залитый лунным светом двор шагнул Зэев в длинной набедренной повязке. – Почему меня не разбудили? – захромал он к ним.

Парни обнялись, потёрлись щеками.

Нава стояла рядом, смущённо улыбалась.

– Что стоишь, иди, разогревай еду, – кивнул ей Зэев.

– Не надо. Пойдёмте к нам. И мать позови, – Эли бросил на девушку взгляд, полный любви.

Нава, сияя от счастья, поспешила к себе в дом.

– Видел, Зэев, как ты с лошадьми управляешься. Извини, не подошёл, не поздоровался, сам знаешь… – подставил Эли другу плечо, помогая тому перешагнуть через изгородь…

Эли, его мать, Зэев и Либа при тусклом свете лампы сидели на толстом шерстяном ковре жёлтого цвета и пили чай. На ковре были изображены верблюды и идущий впереди каравана погонщик, бородатый бедуин в белой накидке с посохом в руке. Голову одного из вышитых одногорбых верблюдов закрывало большое глиняное блюдо с принесёнными Эли угощениями.

В соседней комнате девушки сидели на кровати и о чём-то шептались, прыскали смехом, прикрывая рот ладонями.

– Как устроил ты Зэева конюхом, домой только на закате солнца возвращается. Иной раз и ночевать остаётся в конюшне, – улыбнулась Либа.

Несмотря на позднее время, она выглядела так, будто и не пробудилась ото сна только что.

– Зато, при деле, – кивнул Эли. – Жалованье получает, на довольствии стоит.

– Благодаря тебе! – признательно посмотрела женщина ему в глаза. – Кто мог подумать, что Зэев так лошадей полюбит, только о них и разговоры.

– Не меня надо благодарить, Потифара. Я-то что… – пожал плечами Эли.

Из уст матери Эли стало известно, что к Гиле посватался односельчанин по имени Калев. Эли расстроился, услышав об этом: он-то, зная о нежных чувствах Горуса к его сестре, уже насочинял себе, что египтянин и Гила поженятся. Хотя, если хорошенько подумать, Горус сам виноват: нашёл себе работу в квартале ремесленников, ходил каждый день туда, ходил, а когда Кеби умерла, он и вовсе перебрался в город жить…

Зэев больше молчал. Грыз печенье и запивал его чаем.

За стеной в хлеву захлопал крыльями петух, закукарекал.

Как быстро пролетело время. Так хотелось побыть с Нава наедине, но… Пора.

Глава 3

Сегодня первый день – как Эли приступил к службе.

Заведующий архивом Хуфу не явился на работу.

Как назло: от посетителей не было отбоя.

Юноша от волнения делал ошибки при подтверждении документов, обливаясь потом, соскабливал краску, заново переписывал, закреплял печатью, подолгу искал – в какой именно короб следует класть папирус.

Кое-как дождавшись полудня, он запер дверь на ключ и поспешил на поиски своего начальника.

Следуя рассказу Потифара, Эли быстро нашёл улицу, на которой жил Хуфу. По обе стороны от утрамбованной тележными колёсами дороги за высокими стенами в тени пальм скрывались имения зажиточных горожан. Оставалось найти жилище господина Хуфу.

Эли постоял некоторое время посреди дороги, в надежде, что кто-либо из обитателей квартала выйдет на улицу…

В нескольких дворах от того места, где стоял Эли, открылась калитка в высокой глинобитной стене. На дорогу вышел худой парень в коротком схенти, с палки на его плече свисали сандалии.

«Цафнат!» – ёкнуло сердце Эли.

Не отдавая отчёта своему поступку, хабиру бросился за чешуйчатый ствол пальмы.

Египтянин попрощался с тем, кто остался внутри жилища, и зашагал длинными голенастыми ногами в противоположную от Эли сторону, негромко напевая гимн богу солнца Амону Ра:

– Соединив две равные доли дня,

нежит тебя в объятьях богиня Маат,

что воплощает Истины ровный свет…

Вскоре он скрылся в проулке.

«Интересно, кто там живёт? Может, покровитель расхитителей гробниц, что помогает уйти сообщникам от расплаты?! – сердце Эли громко стучало в груди. – Вот так удача! Сегодня боги на моей стороне! Осталось сделать единственный шаг: заглянуть за эту таинственную дверь, и я выведу всю банду на чистую воду. Махли – будет отмщён!»

Эли чувствовал, как мелко-мелко тряслись его колени. Этого ещё не хватало! Он глубоко вздохнул, резко выдохнул. Собравшись с духом, решительно направил свои стопы навстречу опасности.

На стук дверь открыл темнокожий пожилой мужчина в светлой накидке.

Эли уверенно шагнул внутрь.

– Проводи меня к своему хозяину, мне с ним надо поговорить, – дерзко вздёрнул подбородок юноша.

Мужчина лишь на миг поднял на него опущенные к земле глаза, в которых промелькнуло любопытство.

Всё так же не поднимая головы, он сделал пригласительный жест обеими руками.

Дождавшись, когда Эли направится мимо кустов с жёлтыми мелкими цветочками к двухэтажному зданию на другой стороне дворика, проследовал за ним.

– Постой здесь, я сейчас его позову, – слуга шагнул мимо него за порог жилища.

Бум-бум-бум, стучалось громко сердце в груди Эли. Ещё чуть-чуть, ещё один бум-бум, и сердце выскочит наружу…

Из дома выбежала невысокая девушка в длинном прямом платье с одним оголённым плечом. Она на мгновение отвлеклась, повернув голову назад, и Эли в последний момент успел схватить её за плечи, тем самым предупредив их неизбежное столкновение.

– Ой! – воскликнула она. – Я думала, ты ждёшь отца на дороге! Разбежалась! – залилась она звонким смехом.

Эли почувствовал, как жаром обдало лицо.

В загорелом личике девушки не было вроде ничего необычного: небольшой носик с горбинкой, белоснежные зубы за обветренными губами, раскосые глаза, в которых прыгали задорные искры. Но Эли смотрел и смотрел в лицо незнакомки, не в силах отвести взгляд.

– Ты чего стоишь с открытым ртом?! – залилась та смехом пуще прежнего.

Эли наконец сообразил, что выглядит глупо, усилием воли придал лицу деловой вид.

– Я господина Хуфу ищу.

– Господин Хуфу, мой отец, – незнакомка тоже сделала серьёзное лицо, но её карие глаза продолжали смеяться. – Господин Хуфу сейчас выйдет.

В глазах Эли потемнело.

«Это что же получается: Хуфу, мой начальник – тот самый влиятельный покровитель расхитителей гробниц?!»

– Иду, иду! – раздалось из коридора.

Грузно покачивая животом, свисающим над цветастой набедренной повязкой, к ним вышел среднего роста мужчина с маленькими глазками, широкими ноздрями и толстыми губами. Эли сразу же признал в нём того толстяка, над которым он и его товарищи потешались в городе, едва завидев. Передразнивая его походку вразвалку, простецкое выражение круглого лица, Эли и предположить не мог, что тот спустя время станет его начальником.

«Бедная девчонка! Если бы она знала – чем занимается её отец!»

От волнения в горле у Эли запершило. Судорожно вздохнув, он закашлялся, не в силах остановиться.

– Нати, девочка моя, принеси вино, юноше надо промочить горло, – Хуфу легонько похлопал ладонью по спине Эли. И тот учуял запах перегара.

«Нати, какое у неё красивое имя! – сквозь кашель украдкой наблюдал Эли за лёгкими движениями девушки. Как она, быстро перебирая своими маленьким ступнями по утрамбованному глиняному полу, спешит, наверное, в погребок. – Ради меня она спешит!»

– Благодарю тебя, – надсаженным голосом промолвил Эли, возвращая кружку девушке. Он старательно отводил от её лица взгляд, чтобы не выдать своих чувств.

– Что тебя, юноша, привело в мой дом? – сцепив пальцы коротких рук на животе и слегка пошатываясь, уставился на него хозяин имения.

– Господин Саба назначил меня в помощники к тебе, господин Хуфу.

– Агаа-а, вот значит какой ты есть, мой помощник! – обрадовался толстяк, положил пухлую ладонь ему на плечо. – Саба нахваливал тебя. Если память мне не изменяет, тебя зовут – Мшэт?

– Да, господин Хуфу, всё верно.

– Хорош! Нати, дочка моя, это сын Потифара, – начальник не сводил с него глаз.

Поймав на себе заинтересованный взгляд дочери Хуфу, Эли почувствовал, как жар разрастается в его груди и краской смущения заливает ему лицо.

«Неужели, я ей не безразличен?!»

– Натимут, проводи гостя в дом, налей нам…

Эли лежал на тахте на открытой террасе второго этажа, сложив руки под головой, мысленно вновь и вновь возвращался он в имение Хуфу. Звёзды большие и маленькие, белёсые и отсвечивающие всеми цветами радуги, плыли по чёрному небосклону.

«Будь я великаном, собрал бы самые красивые звёзды, что есть там, в таинственном царстве бога Амона-Ра, подарил бы Нати! – мечтал юноша. – Как так получилось, что я раньше не повстречал Натимут? Живём-то мы недалеко друг от друга, всего в двух кварталах. Натимут! Нати! Какое красивое имя у неё! – И тут Эли нахмурился. – Но как мне теперь преследовать Хуфу, зная, что на нежные плечи Нати ляжет печать позора! Это всё из-за Цафната! Как я его ненавижу, этого тощего расхитителя гробниц!» – Эли вскочил на ноги и невидяще уставился перед собой.

Звёзды по-прежнему плыли по чёрному небосклону. Но Эли уже не радовали ни звёзды, ни влекущий взгляд Нати. В его душа клокотала бессильная злоба: на Хуфу, на Цафната, на себя за то, что не может отомстить за Махли, не навредив при этом Натимут.

«Ничего, – постарался успокоить себя Эли. – я что-либо придумаю. Вот увидишь, Нати, мы ещё будем счастливы с тобой! Ты и я!»

Глава 4

Две недели прошло с тех пор, как Эли приступил к выполнению своих обязанностей в должности помощника начальника архивом. Для него, с левой стороны от столика начальника, поставили точно такой-же – из тёмного дерева с ножками в виде бычьих ног. У юноши был свой набор красок и тростниковых палочек, кружка с водой. Единственно, чего не разрешил Хуфу, так это – иметь свою лампу. Из-за риска устроить пожар в помещении, полном свитков, они пользовались одним светочем на двоих.

Помещение заново отштукатурили. Вместе со старой штукатуркой рабочие уничтожили и картину безвестного художника, так понравившуюся Эли. Но он совсем не расстроился. У него теперь голова была забита одним – скорей бы наступил полдень.

Юноша украдкой от Хуфу наблюдал за полосой света, что проникал в архив через узкую щель у него над головой, как только она доходили до угла слева от двери, радостно объявлял об окончании рабочего дня и под понимающую улыбку начальника бежал на свидание с Натимут.

Да-да! Эли на следующий-же день их знакомства признался девушке в своих чувствах! И, о чудо! Девушка не отвергла его.

Обычно они проводили время на берегу протоки. Взявшись за руки, бродили под финиковыми пальмами, слушали пение птиц, любовались ибисами, охотящихся за лягушками на мелководье. Эли знал множество сказок и песен, а если чего не знал, то придумывал на ходу.

Время для влюблённых летело быстрее выпущенной стрелы. Когда тени становились длиннее, а ветер с севера приносил прохладу, Эли провожал Натимут до дома.

Юноша ложился спать с именем любимой на устах, а просыпался, млея от мысли, что сегодня он вновь увидит её…

Сегодня Эли задерживался на работе дольше обычного. Хуфу, сославшись на расстройство желудка, ушёл домой пораньше. Угораздило же его закусывать вино испорченным сыром именно тогда, когда писцы нескончаемой вереницей понесли отчёты по собранному урожаю.

Сопроводив последнего посетителя до двери, Эли повернул ключ в замке и чуть не опрокинув на бегу чан с водой, выскочил наружу. Солнечный свет на короткое время ослепил его.

– Эли!

«Кто?! Кто меня разоблачил?! Кто смог узнать во мне хабиру?» – вздрогнул юноша.

Припадая на левую ногу, через дорогу к нему спешил Зэев.

Вот уж от кого Эли не ожидал столь опрометчивого шага. Он кинул взгляд вокруг, облегчённо выдохнул – никого.

– Я тебя жду, жду, а ты не выходишь, – широко улыбаясь, Зэев протянул руку.

Но Эли вместо приветствия схватил товарища за запястье, потянул за угол здания.

– Ты что творишь, Зэев?! – гневно уставился Эли на него. – Ты хочешь, чтобы все узнали кто я?!

– Так нет же никого рядом, – растерянно улыбнулся соплеменник.

– Что-то случилось? – Эли стало неудобно за своё поведение перед товарищем – наверное, он не просто так его ждал?

– Гила просила передать – через два дня будет ждать тебя у храма Маат, – повеселел вновь Зэев.

От внезапного приступа раздражения юноша готов был завыть гиеной: «Они все с ума посходили что-ли – один средь бела дня моё имя на всю улицу кричит, сестре приспичило со мной по городу прогуляться?!»

– Скажи Гиле, я ночью приду и сообщу ей, когда нам луч…

– Мшэт, да будет в твоём сердце милость Амона Ра! – раздался голос с хрипотцой.

Цафнат возник из-за угла здания так внезапно, что сердце Эли оборвалось – слышал ли египтянин их разговор?!

– Я смотрю, ты тащишь хабиру. Дай, думаю, помогу, – египтянин через прищур смотрел на Зэева, скрестив руки на груди. – Подойди ко мне, черноголовый, ближе, не бойся, – осклабился он в усмешке, не предвещавшей ничего хорошего.

– Я сам с ним разберусь, – пришёл в себя Эли и подтолкнул друга в спину: – Иди, конюх, выполняй свою работу! Если такое повторится, получишь плетей!

Зэев покорно склонил голову и, не поднимая глаз, захромал мимо египтянина.

Цафнат неожиданно плюнул в спину Зэева и расхохотался, обнажив на удивление ровные красивые зубы, совсем не сочетавшиеся с его внешностью.

Плечи Зэева вздрогнули, словно от удара. Эли увидел, как на миг сбился шаг друга, как его руки сжались в два булыжника.

«Неужели, сейчас будет драка?!» – забилось сердце Эли.

Но Зэев как ни в чём не бывало продолжил свой путь по дороге, ведущей к конюшне.

– Этих черноголовых нужно держать вот где! – Цафнат, подходя к Эли, сжал свои пальцы в тощий кулак с далеко выступающими казанками.

– Я спешу, – под невинной улыбкой Эли старательно прятал ненависть к этому хлыщу. – В следующий раз поговорим.

И пошёл к реке, оставив египтянина задумчиво смотреть ему в след.

За городом было оживлённо. Люди спешили к реке: кто – смыть накопившуюся усталость, другие – просто побродить по берегу.

Натимут с двумя подружками сидели на мостках причала. Болтая ногами над водой, они что-то оживлённо обсуждали, их весёлый смех был слышен издалека.

Завидев Эли, Натимут поспешила к нему навстречу. Её улыбка, озорная чёлка, небольшие холмики грудей под полупрозрачной накидкой заставили Эли вмиг забыть о неприятностях. Ему хотелось кричать на весь мир: «Я люблю тебя – Нати!»

Она вложила свою маленькую горячую ладонь в его:

– Заждалась уже!

– А подружки, разве они…

Эли осёкся, увидев в глазах любимой нечто, что заставило его ощутить трепетную негу. Любимая ждёт от него нечто большее, чем просто ухаживания!

А может, показалось?

Он вгляделся в её чуть раскосые глаза: нет же, так и есть!

Горячая волна прокатилась по телу юноши.

Но, они же ещё не женаты, нельзя им.

Не женаты? Подумаешь, мелочи!

– Нати, ты выйдешь за меня замуж?

– Да, – счастливо улыбнулась она.

– Завтра… Сегодня-же я сообщу своим о нашей свадьбе, – с надеждой посмотрел он в глаза девушке.

– Я – тоже, – чуть слышно прошептала Натимут.

Эли хотелось прилюдно обнять её, растворить в себе. Она такая маленькая, беззащитная, как же ей не повезло с родителями. Отец покрывает расхитителей гробниц, а мать сбежала, бросив её маленькой. Только он, Эли, может стать для Нати опорой, сделать её счастливой.

Эли и Натимут, не расцепляя рук, сначала направились вдоль русла реки. Потом, не сговариваясь, всё быстрее и быстрее, и наконец, во весь дух, побежали в сторону пустыни. Едва стены города, праздный люд, скрылись за барханами, влюблённые упали на песок.

Сладострастный стон Натимут вознёсся над землёй…

Глава 5

Шёл второй день, как прибыл караван с востока. Купцы в халатах из верблюжьей шерсти с цветными вставками, в платках, перевязанных через лоб толстым жгутом из конских волос и в кожаных чулках, разложили свой товар под навесами в самом дальнем углу площади. Ещё не все в округе знали об их прибытии, но уже сейчас было достаточно желающих успеть приобрести всевозможные приправы, благовония, изделия из кожи и верблюжьей шерсти.

На ночь купцы оставляли одного-двух из своих людей стеречь товар, сами возвращались в шатры у пальмовой рощи за городской стеной, где их верблюды денно и нощно жевали жвачку под деревьями, набирались сил перед обратной дорогой.

Эли спешил.

Сегодня Гила должна была прийти в город, а он, вернувшись домой со свидания с Натимут лишь под утро, умудрился проспать чуть-ли не до полудня. После пробуждения ещё и Потифар отнял у него кучу времени: узнав, куда Эли торопится, тот всеми правдами и неправдами пытался отговорить его от этой затеи. Мол, Эли здорово рискует – вдруг его узнает кто-либо из соплеменников. Узнает один, узнают – все.

Но Эли твёрдо стоял на своём: прошло больше пяти лет, он – уже не тот лопоухий мальчуган, каким его видели в последний раз хабиру. А отпустить Гилу одну ходить по базару равносильно добровольно вручить серебро жуликам или ворам. Уж сколько хабиру пострадало от их рук…

Запыхавшись, Эли вбежал на площадь, забитую многоголосой и разномастной толпой. Стражники-меджаи в кожаных набедренных повязках и светлых немесах18 в красную полоску удивлённо посмотрели ему вдогонку.

Гила стояла на верхних ступенях храма. Одета она была в платье до щиколоток, на голове покрывало. На плече – большая холщовая сумка.

Возле неё крутился Цафнат с обольстительной улыбкой на тонких губах.

Эли в сердцах сплюнул: угораздило сестре нарваться именно на него!

Он укрылся за стволом раскидистого клёна, растущего возле пекарни.

«Конечно, можно что-либо соврать египтянину, рассказать выдуманную историю – почему я встречаюсь с девушкой-хабиру, – раздумывал Эли как выйти из создавшейся ситуации. – Но в свете событий последних дней лучше не рисковать. Да и сестра может невзначай подвести словом…»

Египтянин же не оставлял в покое Гилу, кружил вокруг неё. Она сделала попытку уйти, но Цафнат ухватил её за одежду.

Звонкая пощёчина заставила прохожих обернуться.

Гила испуганно зажала рот – ударив египтянина, она тем самым нарушила Закон, по которому ей грозило жестокое наказание.

«Сейчас страж кошек схватит сестру и отведёт её к начальнику стражи!» – Эли готов был броситься на защиту Гилы.

Но удивительное дело, Цафнат лишь изумлённо таращился на неё.

Воспользовавшись замешательством, Гила растворилась в толчее, оставив египтянина в окружении потешающихся зевак.

Хранитель кошек ещё некоторое время постоял, оглядывая толпу, после, потирая щеку, побрёл ко входу в храм, где в святилище богини Баст его ждали хвостатые питомцы.

Эли поспешил догнать сестру.

Цафнат крошил хлеб в широкое блюдо, наполненное чуть-ли не до краёв молоком, не переставал думать о строптивой незнакомке:

«Такую видную девушку трудно было не заметить прежде. Наверное, она из поселения, из числа хабиру. Надо-же, даже имя не сказала. Как она меня осадила, какую мне влепила пощёчину! Молодец! – восхищённо смотрел Цафнат перед собой. – Ни одна египтянка, не то что ударить, дурного слова против меня сказать не смеет, а она – смогла! Не побоялась!».

Страж кошек приложил ладонь к щеке: ему даже почудилось, что он чувствует нежное касание пальцев иноплеменницы на своём лице.

«Что за наваждение! Боги, я пропал! Если не познакомлюсь с ней, не узнаю имени её, считайте жизнь я прожил даром!»

Цафнат открыл клетки, в которых содержались кошки. Священные животные со всех лап бросились к глиняным мискам. Цафнат же устремился на базар, не дожидаясь, пока усатые питомцы насытятся.

После недолгих поисков Цафнат разыскал гордячку возле навеса с украшениями. Красавица прикладывала к своим ушам то одни серёжки, то другие, счастливо улыбалась невысокому парню, стоявшему к Цафнату спиной.

Расплатившись с продавцом и положив серёжки себе в сумку, прекрасная незнакомка потянула везунчика за руку к соседнему навесу.

В сердце Цафната зашевелились ростки ревности – интересно, кто этот счастливчик, что может так запросто общаться с ней?

Вот паренёк обернулся посмотреть – кто его толкнул в спину.

«Мшэт?! Опять этот коротышка на моём пути! Сначала Натимут у меня из-под носа увёл, теперь – и эту… Ну, нет! Довольно!»

Цафнат было кинулся в их сторону – открыть глаза легковерной девушке на двуличие её избранника, но… Он вдруг вспомнил, как совсем недавно Мшэт тащил также за руку конюха-хабиру. Тогда – хабиру, и тут – хабиру…