Читать книгу Дырка от бублика 1. Байки о вкусной и здоровой жизни - Аркадий Лапидус - Страница 6

Молодой человек не был грузином, хотя и обладал фуражкой-аэродромом с необъятными полями и смешным отверстием для головы. Не был он и одним из сыновей или внуков Остапа-Сулеймана-Берта-Мария-Бендер бей Задунайского. Впрочем, кто его знает…

Несколько избыточная космополитичная улыбка молодого человека на столь же космополитичном по своей географии лице была той визитной карточкой, которая любому представителю как большой, так и малой нации и народности заявляла о своей лояльности и родстве.

Словом, в крови владельца фуражки-аэродрома бурлил и искрился коктейль из исторически выдержанных и характерных кровей.

– Всё своё лучшее несу с собой! – любил повторять он, видимо скрывая по гуманным соображениям, местонахождение всего своего не лучшего.

Не была грузинкой и тетка в базарном наряде сомнительного санитарного состояния. Едва возвышаясь над огромным, туго набитым мешком, она продавала жареные семечки, а молодой человек стоял рядом и, щурясь от солнца, философствовал.

– Здесь я свободный гражданин, мамаша. Потому как не вы меня выбираете, а я вас. И мне нравится этот базар жизни! Учтите, мамаша, я не сказал «барахолка», я сказал – базар. Благородная легальность и гибкая конъюнктура цен! Сколько семечек помещается в этот напёрсток?

– Много, сынок, много. Брать-то будешь?

– А как же! Много – это символ! Это флаг и маяк! Это конечная цифра человеческих стремлений! Сыпьте на все!

Новенький хрустящий рубль перепорхнул из кармана пиджака в маленький потайной межгрудный гаманок, и антисанитарный поток семечек зашуршал по кулькам.

– Приезжий ты, хлопец, сразу видно…

– Все мы приезжие, мамаша! «Мы теперь уходим понемногу в ту страну, где тишь и благодать. Может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать».

– Это точно! В тюрьме особенно не нарадуешься. Мой зятёк давеча их мордобой описывал. Ужас!..

– Стоп, мама стоп! Я про тот свет, а вы про какой?

– Про этот…

Тётка растерянно заморгала.

– Мда-а! Университеты этого – не фонтан! Особенно гуманитарные. Адье! – весело козырнул молодой человек и растворился в гомоне и сутолоке.

Тётка вздрогнула и тупо уставилась в мешок.

В её голове формировалась вселенная.

– А ты образованием нам не тычь! – наконец вырвалось из неё. – С такими аэродромами, как у тебя каждый второй имеет судимость! Ишь, гуманитарий нашёлся! Шпана проклятая!..

Базар шумел и волновался.

Особенно сильный акустический эффект узаконенного свободного сбыта присутствовал в крытой его части.

Туда и направился молодой человек. Он не слышал последних слов тётки и потому продолжал смотреть весело и иронично.

Под стеклянными сводами сталкивались и рассыпались шёпот и вскрикивания, бормотания и споры, сопения и сморкания, жаркие страсти и тихие желания. А над всей этой какофонией плыл бархатный голос диктора. Он отечески знакомил присутствующих с правилами торговли и поведения.

Никто не слушал диктора – все слушали только себя!

Обладателя же приятного баритона это нисколько не смущало, ввиду простого отсутствия, а в радиорубке шуршала магнитофонная лента и стукались стаканы с «белым крепким»…

У мясных рядов было особенно весело. Несмотря на ещё вчера сумасшедшие цены, тут стояла толпа, в которой с трудом угадывалась некая змеистость, характерная для нормальной очереди.

– Как потопаешь, так и полопаешь, а как полопаешь, так и потопаешь! – сочувственно заметил обладатель фуражки-аэродрома, наблюдая тривиальную сцену избиения дюжим сытым мясником тихого голодного алкоголика, пригревшего за пазухой кусок неоплаченной говядины.

Однако чувство высокой нравственности и тут теряло меру, и молодой человек сделал решительный шаг. Литая ладонь опустилась на плечо самодеятельно-махровой фемиды:

– Довольно, кацо! Так сильно не омрачай праздника!

Мясник дёрнулся, и его налитые святой справедливостью глаза уставились на фуражку.

Головной убор сработал! Отпустив жертву, мясник сплюнул и тяжело зашлёпал в свой призывно гудящий золотой улей.

– Грешно забывать классику! – обратился к алкоголику спаситель, помогая ему всунуть руки в сброшенный на пол пиджак. – У попа была собака – он её любил. Она съела кусок мяса – он её убил!

Зрелище затравлено трясущейся тени бывшего человека было до того жалкое, что из импортного кармана появился ещё один рубль, и жертва социального прогресса, ещё не до конца осознавая свалившееся на неё счастье, равномерно-ускоренно засеменила к выходу.

– Мда-а! – ещё раз подытожил молодой человек и направился к фруктовым рядам, которые, понятное дело, благоухали витаминами.

Дородная дама, неопределенного интеллектуального уровня и возраста, важно прогуливалась вдоль этого изобилия, не оставляя без внимания ни одной фруктовой горки. Двумя пухлыми пальчиками, опоясанными, как и почти все остальные, бриллиантовыми изделиями, она брезгливо вылавливала немытую ягоду или нарезанную для пробы часть фрукта и отправляла её в ярко раскрашенный рот. Её изысканный дегустационный вкус, видимо, не находил удовлетворения, и, задумчиво пожевав и отбросив надкусанное, дама переходила дальше.

Продавцы, загипнотизированные столь обильным ювелирным блеском, с беспокойством следили за ней.

Молодой человек находился тут же. Он остановился около торговца необычайно крупными персиками и с весёлой улыбкой наблюдал эту комедию:

– По второму кругу пошла. Ну, держись, торговая гильдия!..

Замечание попало в цель.

Горделиво возвышаясь над своим нежным товаром, торговец тут же освободился от ювелирных чар и с нарастающим негодованием наблюдал за приближающейся лакомкой.

Дошла очередь и до него.

Завороженная золотистым персиковым сиянием, дама не заметила горящего взгляда узбека. Её рука уже уронила тень на селекционное чудо, но тут над фруктовым раем рассыпались колокольчики орлиного клёкота. Это узбек ловил руками воздух, не в силах проглотить распирающий его комок возмущения:

– Это персик! Понимаешь? Персик! Особый сорт! А ты кто? Зачем лапаешь? Зачем кусаешь? Семь рублей килограмм! Понимаешь – семь! Есть деньги – бери!

Нет денег – иди! Все ряды объела!.. Дизентерией заболеешь, холера тебя возьми!..

Дама побагровела.

Её глаза уже заалели зловещим индикаторным блеском и ближайшие торговцы напружинились в предвкушении роскошной корриды, но… вдруг всё пропало.

– Спекулянт! – презрительно-спокойно процедила дама и величаво отчалила на норд-вест, к призывно белеющим айсбергам полупотрошёных кур.

– Мда-а! – опять пропел молодой человек и, взглянув на часы, устремился к цветочным рядам.

Скупив почти все имеющиеся в наличии одурело пахнущие розы и изрядно взволновав этим продавцов, он поспешил к выходу.

– Счастливец! – заметил кто-то и… ошибся!

Хотя на лице героя не меркла лёгкая, как солнечный блик, улыбка, на душе было пасмурно.

– У каждого человека горе – смерть близких! – без конца повторял он в последнее время, что было связано с преждевременной кончиной матушки.

И тут, несмотря на то, что человеческая память обладает счастливой способностью ярко высвечивать из прошлого всё лучшее и смягчать, а иногда и окрашивать в розовый цвет всё остальное, автор, в интересах истины, постарается быть предельно объективным. Молодость матушки молодого человека не была обременена чугунными колосниками девичьей морали! К этому располагала её незаурядная внешность и эвристическое воспитание.

Однако, в соответствии с неумолимыми законами природы, полные острых ощущений и захватывающих приключений творческие амурные искания на время приостановились с рождением очаровательного и необычного младенца.

Появившись на свет младенец не кричал, как все нормальные дети, а… смеялся!

Напуганная таким явлением, акушерка рефлекторно хлопнула его по попке, и, обиженный этой первой реакцией окружающей среды на здоровый природный смех, ребёнок заорал…

– Слава Богу – не асфиксия… – устало промолвила акушерка и показала дитя матери.

– Обаяшечка! – пролепетала счастливая мать и нарекла новорождённого в честь бога света, покровителя искусств и предсказателя – Аполлоном.

Редкое имя обязывало, и дитя свободной любви получило самое разностороннее и обширное образование. Аполлон пел, прекрасно танцевал, играл на множестве музыкальных инструментов, свободно рифмовал «кожу» с «рожей» и ударом ребра ладони раскалывал обожжённый кирпич…

Но вернёмся к базару!

– Поль! Поль! – пронзительно тонко раздалось у выхода из крытого рынка, и Аполлон попал в объятия солидного мужчины с лысиной, отороченной седым полумесяцем бывшей шевелюры.

– Наконец-то! А то я уже начал думать что мы разминулись. Быстро в машину! Тётушка ждёт нас на даче! – сказал обладатель природной тонзуры и, перехватив цветы, повел Аполлона к белой «Волге» с шофёром, брезгливо рассматривающим стоящий впереди «Запорожец».