Читать книгу На той стороне - Аркадий Макаров - Страница 13

Кинопередвижка того времени работала от динамо-машины, которую надо было кому-то крутить.

Ток подавался на два угольных стержня. Проекционная лампа была дуговой, и малейшая оплошность киномеханика могла привести к загоранию дорогостоящей целлулоидной плёнки, которая горела, как порох.

Поджоги плёнки случались и у моего отца, которому потом приходилось выплачивать её немалую стоимость.

Динамо обычно крутили вездесущие мальчишки, охотников было – хоть отбавляй. Но мальчишки крутили ручку больше из удовольствия. А от удовольствия, какая работа? Баловство одно. Ток подавался неравномерно, и широкая простыня экрана, то разгоралась белым каленьем, то подёргивалась серым пеплом. Свист, недовольные крики зрителей портили восторженное впечатление от революционного искусства.

А по Бондарям в это время шумно справлял своё отлучение из лётного училища бондарец один, погодок отца. Галифе тёмно-синего диагонали, хромачи гармошкой, гимнастёрка с отложным воротником, на рукаве нашивка – птичка золотая распласталась, фуражка с голубым околышем заломлена не по уставу. Конечно, под хмельком.

Встретились в чайной.

– Серёга!

– Василий!

Ударили по рукам. Выпили. Повторили. Разговор пошёл.

– Иди ко мне в напарники кино крутить! По деревням кататься. Вино и харч дармовые, комсоставские. Тужить не будешь. Ну, не понравится – уйдёшь. Не жениться ведь?

– Тьфу, тьфу, тьфу! Типун тебе на язык! Какая женитьба, когда кругом – воля! А вино и харч – подходят. Папаня свирепеет, на Магнитку вербоваться заставляет. Бубнит: «Я те кормить не буду, дармоеда».

Ударили по рукам. Выпили. Потом отец ещё водки заказал. Рад, что напарника нашёл.

Идут по селу – хорошие. Высматривают, может где гармошка играет.

Навстречу Настасья, сестра недоучившегося лётчика Сергея. На голове берет велюровый белый, коса смоляная, чёрная на плече улеглась. На шее косыночка китайского шёлка, платье кисейное по самые щиколотки, сапожки короткие на медных застёжках. Остановилась. Смеётся. Смотрит прямо. В глазах ивовый цвет полощется. Невеста!

– Ты куда это вырядилась середь дня? – голос у брата строгий, требовательный. Сразу видно, кто в семье главный.

Сергеев спутник подобрался весь. Стоит, не шелохнётся. Как гвоздями пришитый. Нехорошо в грязь лицом ударить перед незнакомой девушкой. Козырёк клетчатой фуражки опустил, чтобы хмельной дымок в глазу виден не был. «Ах, Серёга, хрен моржовый! Не знал, что у него такая сестрёнка вымахала. Прямо, как горожанка на сельской улице!»

– Василий! – знакомясь, протягивает руку.

Настасья протягивает свою, узкую. На пальчиках маникюр.

«Вот те на! Она и взаправду городская!»

Сергей хвалиться стал. Товар лицом показывает. Его сестра на медичку выучилась. Теперь вот в районной больнице фельдшерицей работает. Прививки разные по деревням делает, уколы ставит.

– Идём свататься! – сказал Василий.

Анастасия весело засмеялась и пошла своей дорогой.

Слово «свататься», наверное, самое весёлое понятие в русском языке. В нём – всё! – и молодая удаль, и признание в любви, и желание породниться с до того чужими или даже незнакомыми людьми, кровными родственниками невесты, за которыми следуют: большая выпивка, хлебосольное застолье и сладкая перемена жизни.

Новый компаньон бравого киномеханика – друг Серёга – при этих словах пришёл в восторг:

– Пошли, пока Настёнку кто-нибудь не перехватил! Она знаешь, какая? Знаешь, какая? Во! – он, качнувшись, выбросил сразу два больших пальца вверх. – А чего её спрашивать? – Серёга цвиркнул меж зубов длинную струю на землю. – Как папаня скажет, так и будет. А он решит правильно. Пошли!

Улицы в Бондарях прямые, широкие. Далеко видно.

Орлы идут!

Сергея и Настёнки мать на дальнем порядке улицы концами платка утирается:

– Никак, наш?

Вышел хозяин. Самокрутку набивает. Брови сдвинул:

– Не наш, а твой! Желанница! Нажалелась!

– А энтот кто же с ним в картузе?

– Да, видать, активист из Совета. Снова описывать имущество будет, мать твою перемать!

– Ты что, Степан? Тот, вроде, повыше был, и с портфелем, а у этого руки не заняты, воздух хватают. Наверное, дружок Серёжин, коль серёд дня без делу лытает.

– Вот кого в колхозы писать, ветродуев, пусть там языками землю попашут. Коллективисты! Ну, я щас им покажу!

– Не колготи, Степан! Может, они, и впрямь, по какому делу идут? Вишь, руками размахивают. А ты – с гонором! Сначала поговори, чего зря сразу за гужи хвататься?

Подходят.

Дружок Серёжин вежливый. Родителей на «вы» называет. Здоровкается. А дальше, что сказать – не знает. Мнётся. На глазу кожаный кружок ладонью прикрывает. Вроде, от солнца застится.

Сергей на крыльцо грудью напирает. Хорохорится.

– Вот, папаня, родственника привёл!

– Какого родственника? Ты что, сдурел спьяну, сукин сын?! Мы таких не знаем и знать не хочим! Тоже, видать по обличаю, – бездельник!

– Он за Настёнку свататься пришёл. В жёны брать будет.

Сергей хлопает по карманам. Ищет курево. Его дружок протягивает большую толстую папиросу. Тот подхватывает и, мусоля мундштук, пытается прикурить от отцовой самокрутки. Горящая махорка осыпается жаром тому на кисть руки.

Степан был мужик фабричный, рабочей закалки, на бондарской ткацкой фабрике с малолетства у станка с шабёром и напильником от детских игр отучался. Рука твёрдая. Бац, сыну в лицо! Сунул, как будто коротко, а у того – кровь из носа.

Сергей мычит, трясёт головой, расшвыривая кровь на скоблёные к празднику доски крыльца. Согнувшись, по-бычьи на отца пошёл. Да тут мать-заступница подоспела. Стала промеж, руками загородила, чтобы до плохого не дошло.

Сергей вытер рукавом сопатку:

Пойдём отсюда, Васька!

Оглянулся – никого нет. Отец с матерью в избе, а он один на порожке сидит. И дружка его сегодняшнего след простыл. Зыркнул на избу – одни куры в горячей пыли усадисто хлопочут.

Пошёл в амбар на прохладных половичках отлёживаться.