Читать книгу Воскресения Люка Роелса - Аркадий Маргулис - Страница 8

Разве что забытый сон, как впечатляющая зацепка. Из-за него сделалось жарко. Я поднял глаза к небу. Оранжевое солнце расплавляло сетчатку глаз. Винтом поднимался к облаку завораживающий суховей. Навстречу, вниз, оседал титанический пепел. Вздох ужаса, всеобщий и подавляющий волю, остановил биение сердца. Терзаясь в сомнениях, я опустил глаза. О да, я снова стоял! Этого не могло быть… на невыносимо стройных женских ногах. Сказать честно, мои высохшие нижние конечности мало напоминали мускулистые мужские, но эти две, вне сомнений, были женские. Перевёл взгляд на обнажённую грудь, совсем небольшую грудь не рожавшей девы. Ничего себе, обворожительный глюк!

В голове, кроме осознания иллюзии, ожила внятная подсказка, нашёптывавшая, что я делаю что-то не так. Настолько мимо, что, если не исправить положение сейчас же, жизнь подвергнется нещадной опасности. Пришлось снова унизить собственное «Я», растворившись в чужом…

Не я стоял – я стояла на травянистой низине в окружении десятков женщин. От них, от их наготы, прикрытой набедренными повязкам, пахло угрозой. Сознание подсказало суть их вызова – ты, Аклаинка, допустила святотатство, посмев взглянуть в упор на Отца нашего Солнце.

– Человеческая жизнь высший дар, – голос Аклы, мой голос, эхом разнёсся по долине и, обдираясь о скалы, постепенно затухал, – жертва рождённого с изъяном – наш святой дар милостивому Отцу…

Разряжённый воздух, свирепый ветер Анд и ослепительный Отец Солнце, чей лик лицезреть запрещено, наблюдали за высохшим, почти мёртвым, обряженным в красное, жрецом. Жрец держал в руках басовито попискивавшего младенца, прирождённого мужчину. Жрец уложил мальчика на жертвенный камень и поднял обсидиановый нож, украшенный бирюзой и ракушками. Он едва держался на ногах – слишком долго соблюдал аскезу во всем. Давно не мытые волосы, пропитанные кровью жертв, сальными канатцами свисали до бёдер. Кончик обсидиана в последний раз отбросил злой блик, и нож вонзился в грудь ребёнка. Одним движением жрец высек бьющееся сердце и поднял над головой. Содрогающееся тельце унесли, на камень легло следующее. Рождённые с изъяном уходили из жизни первыми, уступая жизнь полноценным.

Голос Аклаинки, мой голос, заставлял трепетать сердца живых:

– Человеческая кровь даёт Отцу-Солнцу силу подниматься над горизонтом. Человеческое сердце, освобождённое из тела с изъяном, позволяет Богам оставаться Богами.

Ритуал продолжался до вечера. На закате под заунывное пение девственницы зажгли факела, собрали пробитые черепа и кости, очищенные от плоти. Повсюду росли цветы. Девушки сошли на восемнадцать ступеней вниз, минуя анфиладу равнодушных идолов. Резко запахло разлагающейся плотью. Стены подвала темнели, будто окрашенные кровью. На полу, мешая движению, пирамидами покоились черепа. Выше зарокотали, сперва тихо, затем усиливаясь и мешая соображать, удары барабана. Везде, куда падал взгляд, валялось золото. Большие, в человеческий обхват, шары с гравировкой. Фигурки животных. Ягуар в натуральную величину. Вроссыпь украшения, нефритовые стержни, несчётные драгоценные каменья. Власть сил Тьмы и рабства Демона…

Из глюка меня вывела спастика. Я поёрзал, меняя положение, и неуклюже свалился на пол. Хорошо, что со стульчака в туалете, не с вершины теокали. Ведь ещё живо чувствовались судороги извлечённых сердец. Меня стошнило на журнал репродукций Антона Мауве. Я едва успел приподняться на руках, как содержимое желудка устремилось наружу. Попытался позвать на помощь, но литавры в голове грянули так неприступно, что заглушили мой голос. В горле запершило, будто меня вырвало царской водкой. Казалось, слово изрежет глотку в куски… В голове стучало… Безжалостная конская иноходь превращала мозг в кровавую жижу…