Читать книгу Пять граммов бессмертия (сборник) - Аркадий Неминов - Страница 2

Наконец подготовка к походу была закончена, и бедный Петрович, шагая за блохой, резво цокающей подковками, думал о бренности всего сущего и о непостижимости природы бытия. Такие умные мысли совсем нечасто посещали его, и он с уважением поглядывал на блоху, заставившую задуматься о высоком.

Тем временем путники подошли к небольшой речушке, заросшей по берегу кустарником и выгоревшей на солнце травой. Блоха деловито шлепнулась в воду и скрылась из виду. Спец подошел к тому месту, куда она прыгнула, и стал вглядываться в мутную воду.

– Кхм, хм! – услышал он вдруг чей-то негромкий кашель у себя за спиной. Сзади, опираясь на палку, стоял вылитый шолоховский дед Щукарь из известного кинофильма. – Здеся и рыбы-то нет, не говоря про людей!

Щукарь усмехнулся в седые усы, поправил ушанку с заломленным ухом и стал хлопать себя по бокам, видимо, в поисках курева. Так ничего и не найдя, он плюнул и подошел к Петровичу.

– Я извиняюсь, конечно, можно полюбопытствовать: уж не к нашей ли бабке Лукерье вы пожаловали? У нас здеся лет тридцать, почитай, никого не было. Да и остались во всей деревне только мы с Лукерьей. Вот я и подумал, – со значением подняв палец, продолжил дед, – ежели не ко мне, тогда – к ней! – и, удовлетворенный своим логическим выводом, почесал нос палкой.

– Ну да, к ней… мне бы на тот берег переправиться. У вас здесь не глубоко? – спросил Петрович.

Старик еще раз многозначительно кашлянул и поманил его за собой. Они подошли к кустам неподалеку, и Щукарь, заговорщицки подмигнув, выволок откуда-то из зарослей утлую лодчонку, позеленевшую от старости и покрытую какой-то слизью.

– Карета подана! – старик был явно доволен произведенным эффектом. Еще раз кашлянув, сообщил: – Я для Лушки что хошь сделаю! – и добавил, немного подумав: – И для ее гостей – тоже!

После этого загадочный дед повернулся и исчез за кустами.

«Ну, дела!» – Спец почесал затылок. Однако проблемы с переправой уже не существовало, и он, критически оглядев лодчонку, столкнул ее в воду. Оттолкнувшись от берега веслом, Петрович направил свой «корабль» к горке, на которую указывала блоха…

Пристав к довольно отлогому противоположному берегу, измученный борьбой с непослушной посудиной, Спец выполз на сушу, прилег, подложив под голову подвернувшийся валун, и подумал, что неплохо было бы сейчас подзаправиться, ведь целый день крошки во рту не было…

– Поосторожней можно?! – раздалось над самым ухом Петровича. Валун вдруг зашевелился и отполз. Блоха, – а это была она, недовольно вращая глазками, увещевала: – Вот ты все о брюхе своем думаешь, а знаешь, почему я так долго живу? Ем мало! А если и ем, то корешки да листочки, ягоду опять же, грибочки всякие. Я, это… «виртарьянка», вот!

– Может, вегетарианка? – хмуро поправил ее Спец. – Я бы сейчас и траву съел!

– Ну, пусть вегер… верген… тьфу, напасть! Язык сломаешь! Дык ты, милок, аккурат на своем обеде и сидишь!

Спец поспешно приподнялся, но ничего, кроме обычной для речного берега растительности, не увидел. Зато увидел огромного земляного червя, выползавшего из-под смятой травы.

– Ну, чего смотришь, хватай его, уползет ведь! – блоха дробно, по-старушечьи засмеялась. – Этот червячок не простой, – отсмеявшись, назидательно продолжила мудрая блоха, – тебе будет достаточно только его кусочка, чтобы насытиться на неделю. Старичка-то, Саввича, помнишь? Ему трех хлебаков хватает на зиму. Я научила! Да лови же его, уйдет!

– Значит, хлебак? – Петрович схватил извивающегося червя за кончик и поднял над землей. – А как его есть-то? Может, пожарить или еще как?..

Он поднес червя поближе к глазам и почувствовал вдруг, как тело червяка стало меняться на глазах. Червь начал растягиваться, как резинка, из коричневого он вдруг превратился в ярко-зеленого, затем – в желтого. От увиденного Спец сразу есть расхотел.

– Что за черт! – воскликнул Петрович и отбросил его на траву. Хлебак мгновенно принял прежний вид и, проворно извиваясь, попытался скрыться.

– А ты все же споймай его да в коробочку пристрой, тады он безобразничать и перестанет! – старуха-блоха указала отвратительной лапкой на спичечный коробок, валявшийся под кустом. – Небось, Саввич обронил.

Послушавшись мудрого совета прихватить хлебака, Спец, ведомый проводником-блохой, добрался до неприметной горки, снизу облепленной рыжим кустарником, а сверху сплошь заросшей бурым мхом. Блоха долго топталась у подножия, словно соображая куда идти, затем, видимо, приняв решение, поскакала прямо к черному пню, за которым угадывалось небольшое углубление в каменной стене горки.

– А горка-то не такая уж и маленькая, – изрек Спец и прибавил: – А пещерки-то – тю-тю!

Блоха, не обращая никакого внимания на слова Петровича, продолжала что-то вынюхивать за пнем.

– Слава Богу! – она подпрыгнула от радости. – Я нашла! Ступай ко мне, да осторожнее, на меня не наступи!

«А это мысль!» – пронеслось в голове у Спеца, но он усилием воли прогнал крамолу, вовремя вспомнив про телепатические способности его спутницы. Но ей, похоже, было не до того: она вплотную прижалась панцирем к одному из углублений у подножия и почти с геометрической точностью вписалась в рельеф.

– Надави на меня рукой, только не слишком сильно, я все-таки, как-никак, женщина, – пошутила старуха-блоха.

– Как надавить?

– Нежно! – голосом Жеглова из «Места встречи изменить нельзя» прохрипела она.

Он осторожно подошел к блохе, превозмогая отвращение, легонько надавил на ее глянцевое и оказавшееся очень твердым брюшко, и… ничего не произошло! Блоха не издавала ни звука, она практически сливалась с поверхностью каменной стенки, лишь маленькие подковки поблескивали в отсветах заходящего солнца. Почесав в затылке, Спец решил еще разок испытать на прочность брюшко блохи. Он уже протянул, было, руку, как вдруг обнаружил, что в нише уже никого нет, впрочем, как нет и самой ниши, а вместо нее образовалась узкая вертикальная щель, которая прямо на глазах становилась все шире и глубже. Открыв рот, он как завороженный наблюдал за метаморфозой, происходящей с, казалось бы, незыблемой поверхностью горы. Щель тем временем превратилась в узкий проход, теряющийся где-то в недрах.

– Бабушка! – наконец-то опомнившись, позвал свою спутницу Петрович. – Ты где? – И подумал про себя: «Неужто раздавило?» Ему даже стало жалко вредную старуху.

– Не дождетесь! – тотчас сварливо откликнулся знакомый голос уже за спиной. – Ты, милок, не сумлевай-ся, – блоха подобралась поближе к проему, – все идет, как прабабка мне говаривала. Только вот… – блоха помолчала в раздумье, – есть одна закавыка! Бабка сказывала, что схемка али чертежик какой должны быть. Ну, подсказка, то есть, как до лазу-то добраться. Ты сам погляди-ка: здеся, у входа, нет ли чего похожего? Глаза-то у тебя, небось, помоложе будут!

Спец сделал осторожный шаг внутрь и огляделся…

Когда-то в ранней юности со своим неразлучным дружком Юркой они сбегали с уроков и, шатаясь по парку близ школы, мечтали, как поедут покорять неведомые просторы и окунутся в настоящие приключения. Эх, Юрка, Юрка, где ты сейчас?

Его приятель сразу же после школы уехал поступать в мореходку, и после ее окончания, женившись, так и остался в другом городе. В родной дом он приезжал довольно редко, но и в те короткие приезды он обязательно заходил к Петровичу, и они за рюмкой чая вспоминали свои детские мечты. Юрка, став моряком, отчасти исполнил свое желание путешествовать по миру.

– Вот теперь и я окунулся в приключение… на свою голову! – невольно произнес вслух Петрович, знобко поежился от сырого холода, исходящего из темной пещеры, и обернулся к блохе: – Бабуся, нет здесь ничего, да и не видно ни зги!

В следующий момент темнота как будто отступила, и картина, представшая перед глазами, вновь поразила Спеца: у самого входа в проем обнаружился самый настоящий пластиковый зеленый стол со стулом из той же серии. На столе разместилось все то, что любой усталый и голодный путник не мог вообразить себе даже в самых сладких мечтах.

В центре стола возвышалась большая пластиковая бутыль с темной жидкостью, а вокруг разместились: восхитительный шашлык на шампурах и свежая зелень с овощами на тарелке, дымящаяся плошка с ярко-красным борщом со сметаной и большая краюха черного ноздреватого хлеба. Кроме этого на длинной тарелке благоухала копченая рыбина, а рядом стояла ваза с фруктами. Спец сглотнул слюну.

– Ну, бабуся, ну удружила! – простонал он и ринулся к угощению.

Наконец, насытившись, Петрович отвалился от стола. За едой он совсем позабыл про благодетельницу-блоху, и ему захотелось отблагодарить ее за праздник души, который она ему устроила. Спец огляделся, но блохи нигде не было видно. Темнота как-то внезапно сгустилась, накрыв и лужайку перед входом в пещеру, и ржавые кусты по краям, и даже стол с объедками и недопитой бутылью с квасом. Его взгляд снова остановился на проеме. Внутри явно было светлее, чем снаружи, и, повинуясь скорее древнему инстинкту, нежели любопытству, Спец побрел на огонек.

Шагнув в пещеру, он убедился, что слабый свет, увиденный снаружи, не мираж, а реальность! Мириады светляков, облепившие все своды маленькой пещеры, образовывали как бы гирлянды нежно-зеленого свечения, и это было так красиво, что вполне примиряло нынешнее его положение с пугающей действительностью… И еще. Он, оказывается, уже успел соскучиться по сварливой старухе-блохе, так некстати его бросившей. И только он об этом подумал, как откуда-то из темноты позади себя он услышал знакомое дробное цоканье. «Блоха!» – радостно выдохнул Спец.

– Касатик, а касатик! – раздался знакомый призыв. – Ты там не уснул, часом? Нельзя, милок, здеся спать, никак нельзя – сгинешь! – Блоха подошла вплотную. – Пока вы кушать изволили, – язвительно заметила она, – я все разведала и разузнала, и даже лаз нашла! А чтобы тебе посветлей было, ступай-ка к столу да принеси мне бутыль. Квасок-то скусный, а? Ядреный! Сама на хлебаках настаивала! Ну, иди, иди с Богом!

Спецу стало безумно интересно, каким это образом можно заставить квас, пусть и на хлебаках, сделать источником освещения. А оказалось, все очень просто: по указанию блохи он вылил остатки действительно очень вкусного кваса и поставил пустую бутыль вплотную к одной из стен. Не успел отойти, как словно по мановению волшебной палочки, к бутыли устремилась светящаяся река из светлячков, тоже, видимо, любителей бабкиного зелья. В мгновение ока бутыль превратилась в яркий фонарь неиссякаемого мягкого света.

«Здорово! – восхитился Спец бабкиной сметке. – Ай да блоха! Кому-то рассказать – ведь не поверят!» И тут же поймал себя на мысли, что почему-то именно это, по сути, простое и объяснимое с точки зрения физики и биологии явление, вызвало у него гораздо больший восторг, чем все, что ему довелось увидеть до этого.

– То ли еще будет ой-ой-ой! – важно ответствовала подкованная в области культуры блоха, видимо, все же не решившись пропеть слова известной песни голосом Аллы Пугачевой.

* * *

Тем временем мэр не находил себе места. Шагая по кабинету взад-вперед и беспрерывно теребя себя за ухо, он никак не мог успокоиться. Вызвал секретаршу и осведомился: не было ли звонков от зама по спецвопросам. Получив отрицательный ответ, помрачнел, уселся в кресло и забарабанил по столу пальцами.

Он был хорошим руководителем и болел душой не только за дело, но и за людей, его окружавших. Петрович был для него не просто замом, но еще и другом. Он не сомневался, что, если Спец сказал «сделаю», то за результат можно не беспокоиться. Но мэр все-таки беспокоился, и не столько за результат, сколько за жизнь своего зама, понимая, что того остановит только сама смерть.

Потеряв всякое терпение, вновь вызвал секретаршу.

– Сколько времени прошло с тех пор, как Андрей Петрович не выходит на связь?

– Три дня, – отвечала секретарша, – да вы не волнуйтесь так, Пал Палыч! Может, у него с телефоном что или зарядка кончилась… а, может, он вообще его потерял.

– Лучше уж телефон, чем голову… Вот что, Лидочка. Вызови-ка ты мне начальника охраны, да и чайку сделай покрепче!

Через минуту в кабинет мэра негромко постучали:

– Можно, Пал Палыч?

Перед мэром появился большой и важный начальник охраны. Если бы кому-нибудь пришло вдруг в голову сравнить этих двух людей по внешнему виду на предмет их подчиненности друг другу, то ни у кого не возникло бы ни малейшего сомнения, что лысый здоровяк в дорогом черном костюме при белой рубашке с галстуком – это руководитель, а неприметный коротышка в мятой одежде – его подчиненный!

– Вызвал я тебя вот по какому делу, – всматриваясь снизу вверх в лицо начальника охраны, сказал мэр. – Есть у меня подозрение, что Петрович наш в беду попал. На звонки, понимаешь, не отвечает, да и сам на связь не выходит. А уж почитай неделя как уехал. А самое главное – не сказал куда, где его теперь искать! Есть соображения по этому поводу?

Начальник охраны задумался:

– Имеется у меня одна мыслишка на этот счет. Но надо ее проверить.

– Вот и проверяй, а завтра доложишь. Свободен! – Мэр встал из-за стола, подошел к окну и закурил.

* * *

А в это самое время Спец примерялся к бутыли-фонарю, соображая, как бы половчее его нести, чтобы светляки в кучу не сбивались.

– Ты, Андрюшенька, – увещевала блоха, – запомни только одно: держись все время правой стороны, сколько бы развилок тебе ни повстречалось. А когда пойдешь обратно – левой! Уразумел? – старуха говорила, а сама при этом усердно копошилась в углу пещерки, в самой темной ее стороне.

– Это еще надо обратно вернуться! – пессимистично проговорил Спец, подмечая, что блоха уже перестала копаться в углу.

– Не боись, все будет тип-топ! – не удержалась блоха от молодежного сленга. – Слушай дальше. Когда дойдешь до дверки, откроешь ее вот энтим ключиком… да подойди ты поближе, Андрюшенька.

Спец понуро приблизился к блохе и увидел в самом углу, на разрытой блохой земле, старинный ключ, весь покрытый бурым налетом.

– Серебряный! – не без гордости сообщила блоха. – Энтим самым ключиком ту дверку-то и откроешь. Да, чуть не забыла! Хлебака-то не потеряй. Он тебе еще пригодится в казематах-то.

– Да я на сто лет ухожу что ли? – вскричал Спец.

Старуха-блоха невозмутимо продолжила:

– Делай, что говорю! Так вот. Как в комнатку-то войдешь, не пужайся, если увидишь страсти какие. А оглядись вокруг: нет ли поблизости ларца али сундучка какого. Может, старец где и припрятал его. Пошуруй там. И учти, без ларца не приходи. Все одно не получится! – блоха как будто бы усмехнулась.

Тут Петрович уже не выдержал:

– Да что ты о себе возомнила, старая карга?! Я тебя не боюсь! Захочу, пойду за твоим проклятым ларцом, а нет – пошлю и тебя, и ларец, и всю твою деревню к чертовой матери! Только вы меня и видели.

Блоха невозмутимо выслушала и вдруг заговорила, будто смущаясь, голосом Пал Палыча:

– Петрович, да плюнь ты на все! Вертайся взад. Я ей-богу не осерчаю! Ну его, этот треклятый зоопарк. Как-нибудь перезимуем и без него! – и тут же закричала Юр-киным голосом: – Ну, что, огузок, сдрейфил? Я так и думал, мечтатель хренов, что слабо тебе!

Юрка называл его огузком только в моменты сильного раздражения или обиды. И хотя друзья, сидя за одной партой с самого первого класса, ссорились нередко, Юрка все же позволял себе применять это малоизвестный термин лишь в самых крайних случаях. Почему его закадычный друг выбрал именно такое, обидное для Спеца прозвище, тот, вероятно, и сам не знал. Это только потом, много позже, Спец, со смехом и удовольствием вспоминая школьные годы, только разводил руками, удивляясь, почему название бедренной части говяжьей туши вызывало у него, маленького, такие неприятные ассоциации.

Но не Юркины подначки умерили пыл Спеца, который никогда не ловился на «слабо», – именно слова Пал Палыча, как ни странно, задели его за живое, вернули прежний задор и решимость во что бы то ни стало довести начатое до конца. Видно, старуха была еще и неплохим психологом.

– То-то же! – удовлетворенно произнесла блоха, без труда уловив позитивную перемену в Петровиче. И, как ни в чем не бывало, продолжила: – А не сможешь ты выйти без ларца потому, что не простой тот ларец. Это он тебя не выпустит, коли не возьмешь его. Планида его такая – отдаться в руки только тому, кого старец назначил.

– Вот те и кочерыжка! – Спец чуть не поперхнулся. – А я-то здесь причем? Каким таким боком?

– Дурень ты все ж таки! – не удержалась блоха. – Неужто до сих пор не скумекал, что только тебе и дозволено за энтим ларцом спуститься. Ладно, расскажу, слушай.

С этими словами блоха почему-то огляделась воровато и начала вещать тоном бабки-сказительницы:

– Давно это было, еще при Ивашке Грозном. Жил в этих краях старец трехсотлетний. Один он был такой, почитай, на всю Русь-матушку… да что там – на Русь! На всю землю грешную. Старец тот прапрадедом доводился моей прабабке. Она тогда махонькая совсем была. Ей он под большим секретом обмолвился о своем знании-откровении про бессмертие не только души, но и тела бренного. За то его и заточили вороги – слуги царевы, что не поведал он им свою тайну колдовскую. И открыть сию тайну повелел лишь своему потомку в десятом колене, да и то, если только тот сам явится. Понял теперь, что неспроста ты здеся? На тебе ответственность наша родовая лежит, и ты ей следовать должон!

Оглушенный такой потрясающей новостью и придавленный вековой ответственностью, Петрович посерьезнел и, шмыгнув носом, произнес:

– Ладно, не сердись, бабуся… неужели я не понимаю! Я это, пойду, пожалуй. – Он повернулся к входу в тоннель, но вдруг мысль, его посетившая, заставила вновь развернуться: – Бабушка, а что я пить-то буду? Вдруг и впрямь задержаться придется?

Блоха опять как будто бы усмехнулась:

– А хлебак-то на что? Он тебе и еда, и вода, и мать родна!

Спец достал дедов коробок и осторожно заглянул вовнутрь. Червяк за это время сильно усох в размерах и выглядел еще более несъедобным, чем прежде.

– Да ты не сумлевайся, сродственник, травить тебя али голодом морить мне резону никакого нет! Поверь старой бабке, зато потом спасибо мне скажешь, – блоха ласково, как показалось Петровичу, на него взглянула.

Спец вздохнул, поднял повыше фонарь и шагнул в темноту тоннеля. Немного освоившись в темноте и дождавшись, когда привыкнут глаза, он осторожными шагами направился по узкому проходу.

Все, что его окружало, выглядело весьма безрадостным: и низкий, едва не касающийся головы потолок со свисающими лохмотьями паутины, и сырые, все в плесени, стены, и каменистый, в колдобинах и выщерблинах, пол. Но он, подбодренный сознанием собственной значимости, не особо обращал внимание на такие мелочи.

Душа его пела. Еще бы – кто он был такой до этой поездки? Рядовой член общества. Ну, работа, семья, друзья – вроде все нормально, все как у людей. А тут, поди ж ты, как все повернулось! Жизнь сразу наполнилась каким-то смыслом – знать, не зря он начал топтать эту землю сорок лет тому назад…

Ему вспомнились школьные и студенческие годы, скорая женитьба на красавице однокурснице Анечке и распределение мастером на завод, где он и познакомился, а впоследствии очень сдружился со своим начальником цеха Пал Палычем. Петрович только диву давался, какую головокружительную карьеру сумел сделать его начальник за сравнительно небольшой срок. А ведь тот был немногим старше его самого! Буквально за несколько лет Пал Палыча сначала повысили до главного инженера, а затем, после ухода на пенсию директора их завода, перевели на его место.

Дальше – больше! Никто и не удивился, когда на очередных городских выборах мэра прозвучала кандидатура нового директора завода, сумевшего вывести предприятие на недосягаемую прежде высоту.

Выиграв выборы с большим отрывом, новый градоначальник Пал Палыч первым делом позвал в свой роскошный кабинет своего старого друга, которого никогда не забывал! Так Петрович в одночасье стал заместителем мэра по специальным вопросам. Эта должность впервые появилась в штатном расписании мэрии по личному указанию Пал Палыча.

Как бы там ни было, а Спец дошел до первой развилки. Казавшийся довольно ярким светлячковый фонарь заметно убавил люмены. Или светляки разленились, или запах бабкиного кваса выдохся, но разглядеть что-то уже в трех шагах было почти невозможно. Все же, практически на ощупь, и памятуя про правые повороты, он кое-как прошел еще три или четыре разветвления.

Он так и не сумел понять, сколько всего отходило рукавов от основного русла нескончаемой тоннельной реки. Наконец, изрядно подустав, он вдруг чуть было не расшиб лоб обо что-то твердое на пути. Поднеся светляков поближе и протерев рукавом шершавую поверхность, Петрович с удовлетворением обнаружил то, что и ожидал увидеть. Он стоял перед дверью в неведомое!

Дверь эта представляла собой кованую в заклепках поверхность из непонятного металла, без единого пятнышка ржавчины. Посередине черного, как смоль, полотна торчала кованая ручка замысловатой формы, а под ней висел огромный амбарный замок с такими же заклепками и малюсенькой скважиной для ключа.

– Сбылась мечта идиота! – произнес вслух Спец, цитируя Остапа Бендера, и вздрогнул от звука собственного голоса, глухо раздавшегося в абсолютной тишине лабиринта. Он поднес к бутыли запястье с часами – подарком мэра. Стрелки показывали раннее утро.

«А ведь я даже и спать почему-то не хочу», – подумалось ему.

Поежившись и втянув голову в плечи, дрожащей рукой Спец просунул серебряный ключик во чрево замка и приготовился к усилию для его поворота в замочной скважине. Но ключ провернулся на удивление с легкостью, и дужка замка под собственной тяжестью отпала, оставаясь висеть на кованых петлях. Кое-как сняв тяжеленный замок, Петрович, неумело перекрестившись, с силой уперся обеими руками в железную дверь. С натугой она отворилась.

Спец опасливо шагнул внутрь маленькой темницы. Фонарь со светляками, видимо, решил окончательно подвести его в самый ответственный момент: бутыль в темноте была едва различима.

«Чертова старуха! – с горечью подумал Петрович. – Все-таки подвела меня под монастырь!»

Но почему-то именно эта мысль вдруг развеселила его, снимая накопившуюся тревогу с души и возвращая утерянное, было, присутствие духа. И все его последующие действия уже подчинялись трезвому рассудку.

Окончательно успокоившись, Спец отставил уже бесполезную бутыль и, напрягая глаза в кромешной тьме, стал обходить темницу по периметру, обшаривая стены руками. Он в детстве читал в какой-то книге, что именно так и делал главный герой. И тут же поймал себя на том, что с момента его приключения он слишком часто стал вспоминать детство.

– Ладно, продолжим осмотр, – сказал он вслух сам себе и понял, что так даже лучше – вслух не так страшно!

Он шаг за шагом ощупывал грубые стены в плотном покрывале паутины, не забывая при этом периодически простукивать носком ботинка и нижнюю часть стены. Наконец на уровне груди его рука наткнулась на небольшое неровное углубление в стене, видимо, выдолбленное каким-то не слишком подходящим для этого предметом. У Петровича заколотилось сердце. Вот, похоже, и кончились его мучения. Цель прямо перед ним! Он глубоко вздохнул, прижался спиной к стене и сполз на земляной, почему-то совсем не холодный пол. Затем закрыл глаза и незаметно для себя крепко заснул.

Проснулся Спец в панике: во сне за ним гнался дед Щу-карь и пытался накормить горстью шевелящихся жирных червей. Он открыл глаза и долго не мог понять, почему он ничего не видит. Наконец, вспомнив, что с ним приключилось, он почувствовал сильнейшую жажду. Машинально он пошарил в карманах, и его рука наткнулась на спичечный коробок с хлебаком внутри. Тотчас же в памяти всплыли слова старухи-блохи о «матери родной». Хмыкнув, Петрович даже порадовался, что не видит содержимого коробка. Делать нечего. Он осторожно достал неподвижного червя, оторвал маленький кусочек, положил его на язык, превозмогая отвращение, и стал прислушиваться к своим ощущениям.

Удивительно, но он почувствовал, что кусочек, словно масло или шоколад, стал медленно таять на языке, наполняя рот живительной влагой. И это ощущение было настолько яркое, что Спец невольно рассмеялся. С чувством жажды пропало и чувство голода. Это было восхитительно и непостижимо!

«Ай да бабка!..» – на ум тотчас пришло продолжение фразы от Пушкина, вполне здесь уместное.