Читать книгу Бабочка-рэндаллия - Аркадий Олегович Никитин - Страница 2

Родион резко открыл глаза. И все. Что делать дальше, он не знал: просто уставился, не моргая, в белый потолок, на котором мерно покачивались яркие, вечерние тени.

Внутри был спокойный и неподвижный хаос – как в библиотеке после торнадо: свежую периодику и пару томов со стенда «Новинки» унесло стихией, но прочие – никуда не делись, их лишь разбросало по полу. Каким-то не повезло, и ветер зашвырнул их на или за стеллажи. Тишину разбавляла только чудом уцелевшая колонка, из которой негромко звучала «Champs Elysee».

Родиону композиция подвернулась однажды в современной обработке, он бросился искать автора и прочее его творчество, а когда догуглился до истины, был весьма раздосадован, а песню из плейлиста исключил и напрочь позабыл. А сейчас почему-то вспомнил.

Заевший трек помог парню открыть первую часть карты-загадки: он неожиданно вспомнил то, что ему снилось – будто бы он один гуляет по какому-то незнакомому, возможно европейскому городу со всеми обязательными атрибутами: пафосной архитектурой, безымянными статуями и фонтанами. Других прохожих только не было. Равно как и какой-либо осознанной мыслительной деятельности в черепной коробке прямо сейчас. Он пошевелил затекшими, будто покрытыми паутиной плечами – по коже приятно скользнуло шелковое одеяло.

Он сделал глубокий вдох: сильно, даже как-то чересчур, пахло грейпфрутами, как будто кто-то неподалеку безжалостно скальпирует и расчленяет цитрусовые.

Непреодолимого желания полежать «еще пять минуточек» не было, и он не сразу, со второй попытки приподнялся и, опершись на локоть, несколько минут неотрывно глядел в окно, где сплетничали перед сном могучие тополя, касаясь друг друга кронами и, как бы передавая тем собратьям, у которых не было возможности подсматривать в высоченное окно, кульминацию этого, безусловно, самого статичного реалити-шоу:

– Он проснулся!

Родион, сидел неподвижно, двигались одни зрачки. Его взгляд плавно переместился с убаюкивающего зеленого дождя на его естественное продолжение: призрачный пожар, разлетающийся вокруг оконного проема и почти что по всему потолку, вдруг перекинулся прямо в его дремлющее сознание и он вспомнил:

– Клиника…

Рука успела устать, и он аккуратно опустился обратно на кровать. Лежа он принялся переваривать неприлично большую порцию воспоминаний: ограбление, сумасшедший, алкоголики во дворе. А дальше… Бред какой-то. Он нахмурился. Настолько, насколько позволили безвольной массой обволакивавшие череп мимические мышцы:

– А это все точно было со мной? Это все вообще было?

Один момент определенно мог внести ясность. Борясь со все никак не отступающей слабостью, Родион провел ладонью по голове: пальцы медленно прошли сквозь густые волосы.

– Так че, это все мне приснилось что ли?..

Он собрался с силами, напрягся и сел. Тонкое одеяло спланировало на пол.

Обстановка вокруг сразу напомнила ему «Икею» куда он когда-то давно ездил с мамой. Полосатые мимимишные занавесочки на окне. Компьютерный столик с монитором неприличных размеров. Мягкое кресло, за которое, принимая во внимание его раздутость и размашистость, должен садиться ровно раз в неделю как минимум член совета директоров какого-нибудь холдинга, дабы увенчать многоступенчатой подписью, в которой, помимо, собственно, инициалов, скрыты родной город, девичья фамилия жены и кличка дочкиного хомяка, несомненно, важные бумаги. Стены были увешаны рамками с принтами, не объединенными какой-либо общей идеей. Здесь было все: от тропических пейзажей, muscle-каров посреди желтизны американских прерий, репродукций классических картин до безымянных моделей с неестественно большими губами и раритетного фото со съемок «Маппетов», запечатлевшего лягушонка Кермита, произрастающего из руки кукловода, от которого в кадр попал только край седеющей бороды, в позе роденовского «Мыслителя. В раскрытом шкафу-купе виднелись сейф и составленные друг на друга пестрые, с узорами коробки и коробочки. Напротив него – стеллаж с книгами. И, в общем-то, все. Вроде бы простенько и уютно, но в то же время холодно и пусто: ни одного носка на полу, ни одного пятна от чая или сока на столике, абсолютно чистая клавиатура, чего уж там – заношенную толстовку, висящую на этом кожаном троне, и представить трудно. Куда вели две приоткрытые двери, было не разглядеть. Родион потер как будто слегка болевшее лицо все еще плохо слушавшимися руками.

Помедлив еще минуты с две, Родион, кряхтя, встал и сделал первые шаги, еще не понимая до конца, куда собственно направляется. Его слегка качнуло в сторону – тело было как будто неродное, чужое, ноги слушались плохо. Получался довольно неплохой косплей на цирковую собачку, только начинающую осваивать азы прямохождения. Пытаться изменить направление он не стал и продолжил движение согласно получившейся траектории, которая привела его к окну. На раме не было ни намека на ручки, зато прилагалась кнопка вроде той, что поднимает-опускает стекло в авто. Парень немедленно попытался ткнуть в нее пальцем, дабы впустить в комнату спелый вечерний воздух, прошедший сквозь два фильтра – лес, темнеющий за пустой дорогой, отделяющей его от забора клиники и те самые тополя, с которыми все никак не получалось познакомиться лично, но промахнулся. Накапливая энергию для новых свершений, он рассматривал внутренний двор, который оказался нарядно украшен. Ко всем небольшим деревцам: рябинкам, декоративным елям, акациям; знакомым абстрактным скульптуркам и даже к фонтанчику посредине пруда были привязаны крупные гроздья разноцветных воздушных шаров, простых и в виде кино- и мультгероев. Между двумя пирамидальными тополями, растущими по обе стороны ворот, был растянут баннер с надписью красивым, праздничным шрифтом: «Оскар, мы любим тебя!»

Родион прицелился тщательнее и, опершись одной рукой на подоконник, надавил на переключатель всей полуватной ладонью. Устройство, однако, не сработало. Зато он наконец обратил внимание, что сам, собственной персоной, одетый в одни только белые кальсоны, замечательно отражался в стекле. Даже рельеф мышц на животе был различим прекрасно. Волосы на голове непонятно как сохранили форму после сна, лоб до половины скрывала аккуратная челка, внешне парень вообще выглядел свежим и обновленным, чего он в тот момент никак не мог сказать о внутреннем состоянии.

Запах в комнате незаметно сменился на более мягкий лимонный. Родион не придал этому значения. Действовать по принципу «try again later» парень не стал. Он осуществил разворот на 180 градусов уже несколько бодрее, (секунд за десять) и уверенно направился к шкафу-купе: по телу уже пару раз пробежали холодные мурашки, а в шкафу виднелась какая-то одежда. Ее там оказалось немало – Родион узнал свои домашние пестрые треники и футболку с Гарфилдом, даже несмотря на то, что на них были устранены соответственно дырка от гвоздя и рыжее пятно от бульона из-под «растворимой» лапши. Тем не менее, он, решив, видимо, не пренебрегать щедростью клиники, попытался снять с перекладины приглянувшийся ему комплект из темно-серой толстовки, штанов и белой футболки. Он потянул один раз, другой – плечики нахально зацепились за соседние и покидать насиженное место категорически отказывались, чего Родион при своем росте видеть никак не мог, поскольку штанга была закреплена высоковато. И, уже на четвертой попытке, в которую он вложил все накопленные после пробуждения силы, костюм полетел в его объятия в сопровождении большей части мирно висевших рядом прикидов, а следом и сам он со стоическим видом рухнул в гору одежды. Не проявив никаких признаков эмоций, Мельников кое-как оделся, постоял пару минут, уставившись в свое отражение в двери шкафа и принялся неспеша рыться в его глубинах. Резко пахнуло чем-то наподобие туалетного освежителя «горные цветы». Родион поморщился – шарики против моли, на которые, как показалось парню, он наткнулся, пахли на редкость пронзительно и скверно. Уже совсем быстро – секунд за двадцать, с носками и приглянувшимися кроссовками в руках, он добрался до кожаного трона, где его ждало новое испытание: как оказалось, надеть носки – это не такое уж и элементарное действие. Они как будто изо всех сил хотели бежать из его неуверенной хватки, цеплялись за пальцы, один раз он даже умудрился промазать мимо стопы и по инерции слегка клюнул носом лакированную ручку кресла, однако и это происшествие никак его не смутило.

Если экипировка, не считая одетой задом наперед футболки, сидела идеально, то внутри у парня оставался вакуум, как на выходе из кинотеатра после просмотра атмосферного трехчасового фильма, вероятно, фэнтези, да такой, что в самый раз было искать вопросы, а не ответы.

Родиону в офисе поработать не довелось, а потому сакрального ужаса перед кожаным властелином он не испытал: забравшись в кресло прямо в обуви, он подобрал ноги под себя, сжался в комок и нахохлился. За окном быстро темнело, полумрак комнаты понемногу поглощал контуры тополей. Он инстинктивно потянулся к лампе, скучающей в тени черного монолита монитора. Светильник оказался самым податливым предметом в комнате, и включился, не дожидаясь касания. Уютные теплые отблески легли на стекла и блестящие рамки картинок.

Родион включил компьютер. Пока перед ним на экране под одобрительный гул кулеров сменялись заставки, он уперся взглядом в одну из фото, запечатлевшую темно-синюю «Марусю», мчащуюся по осеннему шоссе. Синева ее кузова была такой глубокой, что буквально засасывала взгляд, он практически сросся с фотографией, переместился за руль спортивного авто, уносящего его прочь из неестественно затянувшегося лета.

Наконец, он несколько раз моргнул, сначала один раз коротко, потом быстрее и, взглянув чуть ниже, обнаружил, что это не просто фото, а календарь, причем на 2023 год. Не придав этой детали значения, Родион взялся за мышь, да так и застыл: на экране горело «8 июля 2023 года, суббота». Парень вскочил так резко, что кресло подпрыгнуло, загремев колесиками, схватился за голову, ноги подкосились, он упал обратно, и, вцепившись пальцами в холодную кожу, зашептал:

– Ясно… Все ясно ну… Я был в коме. Б***ь!.. Шесть лет в коме…

Внутреннюю пустоту стремительно заполнял сумасшедший пузырь, растущий быстрее, чем мозоль от новых, беспощадно натирающих ноги туфель, про которую он когда-то давно, в первом классе, боялся рассказать родителям. Родион задрожал и, собрался было заплакать, но сдержался и заскрипел зубами. Обида, не прекращая, отгружала лоу-кики с обеих ног, колола сбоку, в спину, в грудь, гнала прочь с удобного сидения, поддушивала непонятно откуда принесенным приторным запахом розового масла. Внутри все как будто разбухло и противно вибрировало. Спотыкаясь и глотая ртом воздух, Родион добрался до двери, дважды с силой толкнул ее плечом, нажав, наконец, на ручку, едва не потерял равновесие, но удержаться сумел ненадолго: в мягко освещенном холле, с диванчика, явно для него низковатом, быстро, но как показалось, с трудом, поднялся обладатель позывного «Сова-1» полковник ФСБ Илья Александрович Надточий.

– Здравствуй, Мельников.

Родион закрыл лицо руками и медленно, пытаясь подавить дрожь в голосе, проговорил:

– Это – в моей голове. Только в моей голове.

Илья Александрович сделал шаг вперед.

– Нет там ничего в твоей голове, Мельников.

– Она… Вот она! Ну вон же!..

Родион с глазами, округлившимися до размеров игровых фишек с покемонами, трясущейся рукой показал куда-то чуть правее. Генерал нахмурился и хотел что-то сказать, но парень сделал лицо как у мема «Справедливо» и потерял сознание, втянув вместе с последним осознанным вдохом до неприличия сладкий запах бабл-гама. Как знакомый голос рявкнул: «Ну и че вы нахимичили?! Парфюмеры, б***ь…» он уже не услышал.