Читать книгу Усталые люди - Арне Гарборг - Страница 5

Берген 20-го июля.

Разумеется, никакого окончания главы не последовало. Я не мог действовать, не принимая её во внимание, не мог порвать сразу; в этой истории мне надо было сойти со сцены постепенно, изящно и незаметно; и так я и сделал. Для этого я воспользовался «каникулами», как поводом, сел на пароход и уехал.

Теперь я брожу здесь, по Бергену. Безо всякого заметного волнения, по прошествии многих долгих лет вновь увидал я старые места. Ничего не ощутил я, кроме некоторого равнодушного недоумения, – неужели здесь все так неинтересно, ничтожно? И вдруг мне стало ясно, что я сам не знал, что буду я делать в городе, где фрекен Гольмсен не совершает вечерних прогулок.

Влюблен?! В 199-й раз? О, нет, до этого еще не дошло. Только несколько сентиментально настроен. Вся моя «влюбленность» исчерпывается лишь каким-то ощущением неудобства, когда её нет около меня. Будь она здесь, я готов был-бы уступить ее хоть черту… т. е., разумеется, с оговоркой.

Итак, брожу я здесь и слоняюсь по упомянутым уже пустырям, и ничего не вижу. Даже ничего не чувствую. Ничего, кроме некоторой пустоты и тревоги в душе: неужели наступит-таки когда-нибудь конец этим трем неделям? Принимая в соображение, что сутки равняются 24 часам, И минутам и 56,56 секундам, на это, как кажется, мало надежды. Чтобы убить время, я гуляю, катаюсь лод парусами; рассчитываю даже проехаться в Гардангер. «Люди» везде есть на земле, что-же касается до семьи, то я, слава Богу, из безродных и вообще не имею родственников.

Итак, тянет меня в Христианию вовсе не ради неё; от неё я положительно намерен «отвыкнуть», клянусь Богом! Но тем не менее я скучаю по городе, – прямо по местности. Мне недостает Гранда и Гравезена и вообще возможного там доступа к городской жизни на европейский лад (здесь решительно ничего нет); мне недостает даже Георга Ионатана с его бургундским… даже вдобавок ко всему, я, кажется, с удовольствием встретил-бы и его общественный переворот.

Я скучаю… это верно. Скучаю, скучаю! В Христиании я тоже кончу тем, что соскучусь, но тем не менее, тем не менее…

Всего смешнее то, что я время от времени вдруг начинаю ревновать. Теперь, разумеется, она уже подцепила там кого-нибудь другого. Она в том возрасте, когда девушки не желают уже терять времени. Мало того: я вижу его, это почти через-чур миловидное личико с почти через-чур непокорно рассыпающимися локонами и почти через-чур притягивающими глазами… В следующий-же раз я встречу ее под-руку с ним, в полном созерцании его мудрости. Но что-же мне-то до этого за дело? А между тем это все-таки сердит меня.

…Да, да; это нетолько забава. В конце-концов она будет счастлива, уедет с тем или другим за море и спокойно проживет свою жизнь, между тем, как я останусь один слоняться по этой ледяной пустыне, мерзнуть и чахнуть, чтобы, наконец, одиноко умереть в какой-нибудь канаве в то время, как вороны и другие черные птицы усядутся кругом и примутся точить свои клювы.

Замечательная вещь! Плыть и плыть по морю, и все время твердо знать, что не только не приближаешься к гавани, но неизбежно в одну прекрасную ночь получишь течь и пойдешь ко дну, – ко дну вместе со всею историей.

Господи Боже! если в конце концов, во всяком случае, придется очутиться на дне, то из-за чего-же бьются так люди, стараясь удержаться на поверхности и из-за чего мучают они себя этим плаванием?

– Уф, и жарко-же сегодня! Мозг размягчается и расплывается в банальностях. Надо на воздух и выкупаться.

Был-ли бы я действительно в состоянии избегать её, если-бы она была настолько близко, что…

– Ерунда! Слава Богу, что тут нет никакой возможности поддаться искушению (Тем не менее ни одного вечера не проходит без того, чтобы я, прежде чем лечь в постель, не провел-бы по меньшей мере двух часов, не выпуская из головы этой достойной смеха мечты, что она в своей безразсудной любви поехала вслед за мною, разыскала меня и вдруг очутится под окном… Утеши тебя Господи, старый селадон!).

Эта фрекен Бернер, которую я иногда здесь встречаю, гораздо умнее, чем она кажется на первый взгляд. В этом отношении меня ввели в заблуждение её безупречная выправка и неизменно будничный вид; за время нашего долголетнего периода гениальности мы вбили себе в голову идею, будто нельзя задать никакого прока от человека, не обнаруживающего известного числа пробелов в своем воспитании.

Мне пришлось сегодня сидеть с нею рядом за ужином у одного знакомого – собрата по духу и коллеги по газетным критическим статьям и сокровенным поэтическим грешкам. При этом случае фрекен Бернер обнаружила далеко не заурядный интеллект в гастрономическом отношении. Целых три четверти часа разговаривали мы о кушаньях, действительно по-европейски. Различные рагу; устрицы в том или другом виде; омары, новый английский соус и т. д. и т. д. И обо всех этих вещах фрекен Бернер говорила с полнейшим знанием дела. Этим обратила она на себя мое внимание, – ведь, вообще женщины не знают никакого толка в еде, и я заговорил с нею о любви. Фрекен Бернер не дурно выдержала это испытание и поистине талантливо отстаивала разумный брак против брака по страсти. И в то-же время без всякой претензии или горячих демонстраций и нисколько не стараясь вызвать приятного противоречия.

– Брак по рассудку представляет собой гораздо менее риску, находила она. – Конечно, плохо, если не удается сойтись характерами, но в сущности это не так еще опасно; во всяком случае, тут можно еще успокоиться на том, чтобы жить так, как живут между собою все ваши знакомые, с которыми вы вместе обедаете. А между тем, бывает, что люди начинают, симпатизировать друг другу и тогда, супружество является приятной неожиданностью, тогда как в браках по страсти, как мне кажется, оно часто становится тягостным.

Я отвечал, что и я также относился с полным уважением к интеллигентному разумному супружеству, но что я всегда считал большим преимуществом, когда разумный рассчет совпадал со склонностью… – Это моя дань сентиментальной нравственности. Вы-же, по-видимому, скорее готовы стать на сторону стариков, которые говорят, что прежде всего надо искать соответствия в общественном положении, состоянии и воспитании; любовь-же есть нечто такое, что приходит потом само собой?

– Старики всегда правы, – заметила с улыбкой фрекен Бернер.

– Ну, конечно, трудно было-бы полагаться на то, что любовь «придет», но вы, очевидно, думаете, что образованные люди в крайнем случае сумеют обойтись и без любви.

– Да… им-же все равно и так часто приходится обходиться без неё.

Под конец я не мог удержаться, чтобы не спросить ее, уж не была-ли она втайне занята работой над каким-нибудь романом; насколько я мог судить, у неё был порядочный запас впечатлений, кое-что может быть было даже пережито (ей 28 лет,), и воззрения её были упорядочены и выдержаны. Она отклонила намек с самым благопристойнейшим презрением.

– Тем не менее вы одна из немногих, которые могли-бы иметь право на это, – продолжал я, желая сказать ей комплимент; – но я должен признаться, что мое уважение к вам нисколько не уменьшается от того, что вы оставляете в покое чернильное маранье.

Она улыбнулась. У неё приятная, интеллигентная, тихая улыбка, – «geräuschlos», как сказали-бы немцы.

Вот эта не могла ли-бы быть мне женой?

* * *

Гардангер.

Немножко романтизма, пожалуй, недурно для разнообразия. Это освежает и умиротворяет. Становишься тих, сосредоточен в себе, религиозен; делаешься пантеистом. Душа уподобляется этому блестящему фиорду с его чудной двойственной пучиной… по внешности голубой, как небо, ясной, как воздух, улыбающейся; на дне-же беспросветной, мрачной, черной, с перепутавшимися водорослями, – затонувшими лодками и телами утопленников; в этой ошеломляющей пучине отражаются, как в зеркале, земные долины и крутые откосы гор, погруженные в сосредоточенное, задумчивое молчание. Время от времени медленно движется лодка, оставляя за собою след, пересекающий эту спокойную опасную гладь.

Час за часом способен я сидеть здесь, на горе, и смотреть; смотреть, забывая думать; мир исчезает, превращаясь в ничто, в прекрасное, бессодержательное видение, какое он, конечно, в действительности и есть. Медленно, точно насекомое, скользит по фиорду лодка, среди ослепительного солнечного сияния, а в лодке сидит животное человек с головой, полной мелких огорчений и забот, которые он принимает за серьезное дело.

Тишина. Безмолвие. Жужжанье шмелей; журчание ключа. Сияние и блеск. Медленные, мерные удары весел. Покой тысячелетий… Не странно-ли, что все это в конце концов не более, как водород и кислород, углерод и азот, HO₂ и НО₃…

Тот-ли, другой-ли отвратительный м-р Смиф прибыл вчера на собственной яхте с женой и детьми, крупным и мелким скотом и занял весь отель. Я-же, будучи не более как нищим норманном, по этой самой причине все время подвергался самому ноншалантному обращению, как со стороны (шведа) содержателя отеля, так и со стороны его норвежской челяди; единственным, действительно благоволившим еще ко мне лицом, была маленькая, не совсем еще испорченная отельная служанка, родом из Бергена… Ну, а тут у меня просто на просто отняли комнату и просили быть столь любезным, – разделить комнату с другим норвежцем, – с какою-то, как сдается мне, несчастною кандидатскою душою из Христиании.

Это начало владычества туристов.

Начало «славе Норвегии» на новый лад, а вместе с тем и «восхитительного Гардангера».

Кандидат оказался идиотом. Он уверяет, будто по речи моей слышит, что я родом из Бергена… Кажется, на этот раз я действительно имел право разгорячиться…

И я разгорячился. «Да, так это всегда бывает», заговорил я. «М-р Смиф и брат Лундстрем… они просто на просто выгоняют нас из нашего собственного дома. Старая Норвегия превращается в летнюю санаторию для английских торговцев каменным углем; брат Лундстрем и г. Шульце-Мюллер строят отели и набивают карманы; „норвежский народ“ превращается в кельнеров, а „норвежская женщина“ в проститутку на утеху европейским туристам… Простой, честный норвежец, жаждущий ненасытной душой своей посетить долины Норвегии, и с этой целью путешествующий пешком, в скором времени просто таки не найдет себе нигде пристанища, по крайней мере в том случае, если он не будет болтать по английски. О, слава Норвегии! О, поступательное движение вперед родной земли под благословенным правительством народа! Одно только существо во всей стране не понимает того, куда мы идем, и существо это зовут Стортингом. Крестьянское сословие с ошеломляющею быстротою летит вниз по наклонной плоскости ипотек; иностранцы, участок за участком, скупают наши земли, все, что имеет какую-нибудь ценность, – рудники, сады, незастроенные еще пустыри, водопады. Стортинг сидит и смотрит на это, и радуется, что „деньги прибывают в стране“… Еще каких-нибудь пятьдесят лет, и наша комедия норвежского государства превратится в сагу! А тем временем какие-то семинаристы бродят себе и декламируют „будущность Норвегии!“» О, да, о, да!

– Да, да, говорит кандидат со сдержанностью будущего государственного человека: «Развитие туристской жизни, разумеется, имеет свои темные стороны. Но, извините меня, я слышу по вашему говору, что вы родом из Бергена…»

…Я уезжаю завтра-же с первым пароходом.

* * *

(Берген).

Как-бы то ни было, в конце концов, из этого вышло мало проку… одна только скука. Чувствую сегодня катцен-яммер по всей линии и готов был-бы заливаться смехом висельников… если-бы утренняя газета не возвестила мне, что наступил уже август. При этом я вдруг ощутил в груди порыв радости… в таком случае дня через два я могу и уехать…

Но… Да, разумеется.

Разумеется. Ведь я же уж почти «отвык». Ни следа какого-бы то ни было влечения. Я собираюсь быть олицетворением рассудка. Но как-бы то ни было… однако же…

Только-бы уехать!