Читать книгу Небесный перекресток. Уйти, чтобы вернуться - Арсен Аветисов - Страница 7

Особенно волшебным город становился весной. Вместе с ароматами акаций и мимозы, вместе с утренними пересудами голубей и шарканьем страдающих бессонницей дворников в город приходила любовь. Любовь к начинающим зеленеть улицам, к соседям, возвращающимся с ветками вербы, к одноклассницам, к миру, заполненному ожиданием невысказанных признаний. Весной всегда хочется любви.

Вот в один из таких весенних дней больше пятнадцати веков назад царь Вахтанг Горгасал охотился в лесах, раскинувшихся на территории будущего города. Как и любой царь, основным занятием которого помимо царствования были регулярные упражнения в стрельбе из лука и забавы с натренированными соколами, он неизбежно слыл удачливым охотником. И в этот день удача не изменила ему. Царь подстрелил… здесь мнения расходятся: по одним источникам – пестрого фазана, по другим – грациозную лань. Раненое, но еще не испустившее дух животное (или птица) добралось до бьющего прямо из земли источника и упало.

Свита во главе с царем быстро нашла охотничий трофей, а наблюдательного царя заинтересовала не столько добыча, сколько сам источник. Царь был удивлен и температуре воды, и ее странному запаху. Обследовав местность, подручные царя обнаружили еще множество источников с таким же характерным запахом. Царь, приняв всю эту историю с дичью, горячим источником с бодрящим запахом за знак свыше, основал на этом месте город. Относительно названия не заморачивались: «тбили» – по-грузински теплый.

Высокое содержание сероводорода, который придавал источникам специфический запах, явилось причиной непоколебимой убежденности в их целебности. На месте источников построили целый банный квартал. Купола бань, расположенные ниже уровня земли, и сейчас напоминают декорации с планеты Татуин.

Наивный символизм преследовал город с самого дня его основания и проявлялся во всем. Ну разве не символично, что после физического очищения тела есть необходимость пройти и духовное очищение. По соседству с банями, на маленьком пятачке в половину квадратного километра с тюркским названием Майдан, на выбор расположились храмы почти всех религий – мечеть, синагога, православная церковь, армянская церковь.

Удачное географическое расположение, мягкий климат, эклектика стилей, привнесенная многонациональностью, изломанность узких улиц и непередаваемая красота излучины реки, шумная, но неторопливая жизнь – все благоприятствовало тому, чтобы город стал центром культуры, искусства и неспешного предпринимательства.

Город жил и развивался, бережно относясь к религиям и бесцеремонно смешивая языки. Это породило свой городской диалект, свои междометия и, соответственно, свою культуру коммуникации. Язык определяет сознание, поэтому с годами у горожан развился особенный алгоритм мышления, не говоря уже об обычаях, ритуалах и манере поведения. Эта модель поведения настолько глубоко проникла в них, добравшись чуть ли не до генетического уровня, что и сегодня легко узнаваема в специфических деталях, произношении отдельных слов и элементах одежды.

Выраженная театральность, излишняя эмоциональность, простоватый и доступный юмор, врожденная музыкальность и приобретенная плутоватость – описать образ среднего горожанина – задача на первый взгляд не такая и сложная. Но за всем этим фасадом всегда скрывалась поразительная глубина народной мудрости, трепет жажды жизни в любых ее проявлениях и нестерпимое желание выжать из себя все то, что называют человечностью.

Своеобразие условий проживания и системы коммунальных удобств породило культуру дворов, которая сейчас безвозвратно утеряна. Такая культура чрезвычайно увеличивала роль соседей в жизни семьи и в судьбе каждой отдельной личности. Поколение за поколением жители дворов ходили в одну и ту же школу, булочную, кинотеатр, на один и тот же рынок.

В городе все настолько переплелось и смешалось, что для современного европейского сообщества, пытающегося объединить народы, сохраняя их самобытность, то общество могло бы служить недосягаемым эталоном. В Тифлисе нашли свое место и поэты, и художники, и предприниматели, и ловкачи, и беженцы…

С набережной открывался невероятный вид на начавшую зеленеть гору с белым куполом храма. Воздух был настолько прозрачен, что можно было разглядеть, как по склону горы медленно ползут вагончики фуникулера. Может, действительно ничего и не изменилось за этот век? Те же вагончики, та же гора. Оглядываясь, я искал глазами хоть одно знакомое лицо, которое улыбнется и воскликнет:

– Вах, неужели это ты?

Но нет. Прохожие, обходившие меня, так нелепо застывшего посредине улицы, говорили на неизвестных мне восточных языках. Все поменялось. Распад огромной империи станет катастрофой, разрушившей один мир без возрождения другого, такого же человечного. А город, хранимый судьбой и иногда правителями, так и останется забывающимся заповедником смыслов, убеждений и историй.