Читать книгу Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга вторая - Артем Октябрький - Страница 4

Мы ехали вдоль железной дороги. Я, Родион, Саша, Леня, и еще один рядовой тряслись на стальной обшивке «тридцатьчетверки». Мы с Леней воодушевленно беседовали обо всем, в частности о Сталинграде, то радуясь совместной победе, то наоборот, затихая, когда речь заходила о потерях. Леня состоял в одной из рот 138-ой дивизии Людникова. Его роту отрезали от дивизии, и они две недели сражались в небольшом доме на набережной. Эта история мне чем-то напомнила дом Павлова, хотя я был там всего единожды.

Танки ехали колонной, сзади ехали грузовики. В какой-то момент, метрах в ста от нас я разглядел овраг, он был широкий и глубокий, непроходимый, одним словом. Местность возле Прохоровки полна непроходимых оврагов, но этот привлекал больше моего внимания, чем другие.

– О чем задумался? – спросил Родион.

– Овраг видишь?

– Где?

– Вон там, метров сто-сто пятьдесят.

– Вижу, и что?

– Плохо, что он здесь находится.

– Почему?

– Разве не ясно? Слишком узкий проход для танков. Если наши танки будут здесь прорываться, а впереди будут немецкие танки или орудия, то они разберут наши «Тэ-тридцать четыре» как пирожки в столовой.

– По-моему, немного неудачное сравнение, – сказала Саша.

– Зато понятное.

– А с чего ты вообще решил, что наши танки здесь пойдут в атаку? – поинтересовался Леня. – До линии фронта ехать и ехать. Откуда здесь могут немцы взяться?

– От Сталинграда до границы тоже ехать и ехать, немцы же дошли. Надо рассматривать все варианты.

– И то верно, – сказал Родион. – Мы вон, под Севастополем, ожидали немцев с Сапун-горы, а они бухту форсировали, и во фланг нам ударили. Тогда-то наша оборона и начала сыпаться. Надо продумывать все, что может произойти.

Я снова посмотрел в сторону оврага, надеясь, что нашим танкам не придется здесь наступать. Не хотелось бы мне знать, как же я в тот момент ошибался…

Мы подъехали к позициям, что расположились между оврагом и железной дорогой. Расстояние было где-то в километр, то есть могло уместиться два ПТОПа. Солдаты копали окопы и ходы сообщения. Нас встретил комбат. Вид у него был рабочий, видно, что копал вместе с остальными солдатами.

– Как добрались, товарищ лейтенант? – он спросил, тяжело дыша.

– Хорошо, спасибо, товарищ майор, – я пожал ему руку, – как земля, хорошо копается?

– Не чернозем, конечно, но копать можно, – пот с него лился рекой. Вытерев рукавом лоб, он продолжил:

– Ваши позиции там, возле железки, метров пятьсот от нашего «птопа». Ребята там уже прокопали ходы сообщения, надо передний край закончить. Так что он ваш.

– Ладно. Спасибо, товарищ майор.

Мы подошли к нашему ПТОПу, где уже отдыхали солдаты.

– Ну как, орлы, работается? – спросил Родион с усмешкой.

– Хорошо, товарищ пулеметчик, только закончили мы уже. Дальше ваша работа. Курить будете?

– Потом, – сказал я с энтузиазмом. – Ну, ребятушки, за работу!

Справка:

Только в полосе Воронежского фронта было отрыто более 4200 км траншей и ходов сообщения. Для сравнения, это больше, чем расстояние от Москвы до Мадрида. В полосе Центрального фронта эта цифра составила 5000 км. Было построено около 2000 км дорог, восстановлено и возведено заново 686 мостов, всего за два-три месяца железнодорожные войска доставили под Курск более 300 000 вагонов с техникой и грузами.

Прошло три часа. Мы вырыли окоп, все чудовищно устали. ПТОП представлял собой своеобразный улей из траншей, ходов сообщение, и мест, в которых были вкопаны орудия.

Была ночь, но луна освещала все, как днем. Я сидел на бруствере, весь потный и грязный, глоток за глотком отпивая с фляги воду. Болела голова. Мимо проходил Родион, состояние его было не лучше моего, с той лишь разницей, что он копал раздетый по пояс. Он присел рядом.

– Уморился, братец? —с легкой иронией спросил он.

– А то, как же. Пить будешь?

– Давай.

Родион отпил прилично. После оперся руками на землю и стал любоваться луной.

– Слушай, Артем, – спросил он, не отводя взгляда от луны, – ты же у нас офицер, многое знаешь, так вот скажи, если мы в Краснодоне справились с полицаями, то зачем нас еще раз на переподготовку отправили? Считай, почти два с половиной месяца под Воронежем пробыли, а воевать толком не научились, по крайней мере, я нового ничего не узнал.

– Ну, во-первых, полицаи – это тебе не вермахт, во-вторых, та переподготовка была преимущественно для молодых бойцов, которые еще войны не знают. Успеешь еще навоеваться. Кстати говоря, повторять пройденный материал полезно, из школы еще надо было это правило учитывать.

– Ну и то верно. А что теперь делать будем?

– В каком смысле?

– Ну, там, не знаю, наступать или обороняться, как думаешь? Не зря же ты предположил, что наши танки между оврагом и железной дорогой атаковать будут.

– Да я… не знаю даже. Наверное, оборону будем держать.

– Снова?

– Ну, а что? Летнего немца мы еще бить толком не научились, а зима же не круглый год идет.

– Мда, вот снова ты оказался прав.

– Товарищи!

Это был Леня. Он, казалось, вообще не устал, хотя на его долю выпало окапывать ПТО, а это немалый труд. Он спрыгнул с бруствера с тремя котелками.

– Там кухня приехала, я смотрю, а вас нет, ну и решил взять за вас. Будете?

– Давай, полевой голодоспаситель, – сказал Родион, забирая котелок.

– Чего? – на лице Лени было ярко отражено искреннее удивление.

– Да не обращай внимания, он уже с ума сходит от усталости. – сказал я и открыл свой котелок.

Запах свежей овсяной каши был восхитителен. Ее обычно делали на воде, но нередки были и случаи, когда ее нам преподносили и на молоке, что очень радовало солдат.

– Вкуснятина, – покачал головой Родион.

Мы стали есть кашу, к нам присоединился замполит. Вчетвером мы просидели минут десять, наслаждаясь свежей кашей.

– Слушай, Лень, – я перестал есть, – а кто твои родители? Ты о них ничего не рассказывал.

– Да они…

Было видно, что он ему сильно не понравился этот вопрос. Он замялся, задумался на какое-то время. Я уж было подумал, что его родители мертвы, впрочем, как и многие. Однако Леня подумал и, тяжело вздохнув, начал рассказывать:

– Мои дедушка с бабушкой были очень богатые люди. У них была земля, у них был скот, на них люди работали. Когда я родился, в двадцать четвертом, они были в ссылке, а я жил с родителями в деревне. Жил вроде бы неплохо, но родители как-то со злобой смотрели на наш флаг, на портреты наших вождей. Я не понимал, почему так. В школе нам объясняли, кто такие кулаки, кто такие помещики, а родители о бабе с дедом ничего не рассказывали. Вот в тридцать шестом дед с бабой вернулись. Я, естественно, обрадовался этому. Мы с дедом на рыбалку ходили, с бабушкой я на ферме возился, а вот через три года…

– Что, через три года? —настороженно спросил я.

– Через три года к нам приехала милиция. Деда с бабкой арестовали, а потом, после долгого суда, расстреляли. Я тогда потребовал у родителей объяснений, и они мне рассказали буквально все о них. Я так на них тогда разозлился. Всю жизнь мне внушали, что помещики – это враги народа, что буржуи страшнее животных, а оказалось, что мои родители тоже были помещиками вместе с дедом и с бабкой! Я тогда с родителями сильно поругался, два года с ними не разговаривал. Потом война настала. На фронт от них и сбежал, – Леня тяжело вздохнул. – Вот так вот. Мои дедушка с бабушкой враги народа, а мои родители им потакали. Терпеть их через это не могу! – руки Лени сильнее сжали котелок с ложкой.

– И что, даже письма не пишешь? – поинтересовался я.

– Конечно! Почему я должен им письма писать?

– Хотя бы потому, что они у тебя есть.

Леня посмотрел на меня с глазами провинившегося щенка, ведь он знал судьбу моей матери, как впрочем и судьбы многих родителей ребят с нашей роты. Он опустил глаза и замолк, а я продолжил есть кашу.

– Я все время думаю, – Родион заговорил, нарушив ночную тишину, – а где же наш отец. Ты думал об этом, а Артем?

Я задумался, посмотрел на горизонт. В лицо подул довольно прохладный ночной воздух. В голове промелькнули все мысли, которые я собрал об отце, о том, где он, чем он дышит. Они перемешались в голове, и я застыл на пару мгновений.

– Думал, Родька. Много думал, – ответил я.

– Интересно, где же он сейчас? – повторил Родя и мечтательно взглянул на небо.

– Меня больше интересует, – я наклонил голову в сторону и опустил глаза, – что же такого в нашей семье произошло, что нам всем пришлось разъехаться по разным углам. Мать говорила, это как-то связано с отцом, но вот как, она не сказала.

– Дед тоже особо не рассказывал ничего. Отец мне пару раз письмо написал. В последнем, это было лет пять назад, он написал, что забрал Виктора в Ленинград. Что, если они еще там?

– Не хотелось бы мне в это верить, – я сильно зевнул от усталости.

– Знаешь, – перебил нас Леня. – Я, наверное напишу своим родителям. Эх, Артем, через такую силу придется мне им писать, если бы ты знал. Но ты прав – родители, они все в первую очередь родители. Быть может, за это время уже образумились. Мы под Ростовом-на-Дону жили. Его уже освободили, должны были, по крайней мере. Туда и напишу.

* * *

В течение последующей недели мы месили окопы, едва ли не в буквальном смысле. В основном наши действия заключались в рытье землянок, карауле и создании своего рода уюта в землянках и огневых точках. Под конец недели нам всем раздали листовки, почти с десяток каждому. На них были нарисованы немецкие танки с их техническими характеристиками. Я, конечно, знал ПЗ-3 и ПЗ-4, но мое внимание привлекли несколько новых видов танков: «Пантера», «Тигр», «Фердинанд». Больше всего напряжение давала их лобовая броня и орудие. Броня была толще, да настолько, что не каждая наша машина взяла бы такую броню, да что там не каждая, никакая наша машина не взяла бы ее в лоб, разве что только СУ-152, у которого снаряды весили, как чугунный мост. У немцев же пушка калибра 88 миллиметров, могла пробить наши танки с довольно большого расстояния. Нам бы пришлось очень туго биться с этими танками, ведь техническое преимущество было явно не на нашей стороне.