Читать книгу Как слышно - Артем Роганов - Страница 13

Глеб, конечно, хотел, но старался звать будто бы невзначай: «А давай на “Флакон” в субботу? Играют гаражные группы, я планировал заглянуть. Заодно можем поке поесть, там он, мне кажется, лучший в городе ». Аня согласилась, поспорив, что самый крутой поке делают на Цветном, и весь урок истории Глеб переписывался с ней об оттенках стрит-фуда.

Повторяли эпоху Ивана Грозного. Учительница забыла флешку с презентацией и по старинке корябала мелом на доске. Вычерчиваясь, слова «опричнина» и «земщина» жгли уши. Глеб чесал мочки, как нарик, но радовался, что Аня отвлекает, можно сказать, от пытки шестнадцатого века. Он сидел за последней партой. Раньше последняя парта была его частым пристанищем из-за высокого роста, а теперь стала им вдобавок из-за гиперакузии. Глеб сидел один, потому что после осенней дистанционки соседа Мишаню – тощую конопатую жердь с математическими способностями – родители-врачи перевели на домашнее обучение. «Пока школа опасная, а мы бываем в красной зоне», – говорили они. Глеб не сильно скучал без Мишани. Тот иногда прямо на уроках смотрел порно без звука, чем люто раздражал. Но не жаловаться же на соседа, который дает скатывать алгебру? Мишаня утверждал, якобы он так лучше концентрируется. И все равно Глеб не понимал, зачем смотреть секс-ролики с маленького экрана, на нулевой громкости, да еще и без варианта подрочить.

Сейчас Мишанин странный допинг, может, и возбудил бы. После первой встречи с Аней Глеб запретил себе мастурбацию. Причем не из романтических побуждений. Позапрошлой зимой тренер-лыжник, мужичок не по-спортивному топовой корпулентности, заявил Глебовой команде перед соревнованиями: «Ребята, за неделю до забега – никакого онанизма! Да, возраст, но потерпите малек. А то запорете мотивацию, дофамин поберегите». Пацаны ржали потом в раздевалке, дескать, у тренера жена потому и печальная ходит, что он бережет мотивацию. Глеба же наставления странным образом убедили, и он с тех пор иногда включал режим аскета – перед важными экзаменами, тренировками или свиданиями. Поэтому на девятый день возбуждало все подряд, даже Анины безобидные сообщения из разряда: «Мне тоже нравится суп фо бо, но только пока он горячий». Все шесть уроков Глеб просидел с телом-пилой, как если бы под кожей повсеместно выросли зубы и требовали что-то кусать. Глеб тупил на простейших уравнениях с дискриминантом. Неизвестные путались с другими неизвестными, переменные намекали на скорую перемену, где встанешь-походишь. Главное ожидание: вечером с Володей в пинг-понг сыграть, пар выпустить. Да и сдать анализы после школы – хоть какое-то приключение.

Отечественная история продолжала преследовать в лаборатории: медсестра удивительно напоминала боярыню Морозову с картины Репина – острый нос, отрешенный взгляд. Место укола она забинтовала по-боярски крепко, бинт наложила на ватку в два слоя. Правая рука еле двигалась, и Глеб остался пересидеть положенные двадцать минут на креслах возле стойки ресепшена. Парень-администратор, прихлебывая чай, смотрел телик. К экрану Глеб не повернулся, но по репликам уяснил, что показывают какую-то многосерийную мелодраму.

– Цветы подарил? – спрашивала одна девушка у другой.

– Гиацинты. Ароматные! Как чурчхела! Поставила в бабушкин хрусталь. Теперь он зовет в театр на второе свидание.

– Пойдешь?

– Может быть… но он по разряду друзей. Ничего не сделал! Даже за руку не держал, а на улице лед, между прочим, и скользко… я таких робких отметаю.

Глеб попрощался с администратором и вышел наружу. Мусорный контейнер напротив лаборатории точно махал ему, приветствуя, – стылый ветер трепал из стороны в сторону фанерно-целлофановый хлам. Сериальная девушка съела все недолгое спокойствие. Напомнила о вопросах, которые Глеб откладывал как пошлые, но волнующие. Раньше начиналось легко, сразу с поцелуев. И с Викой, и с лыжницей. Они явно демонстрировали, чего хотят. Аня была другой. Не давала знаков.

Сыграть в настольный теннис Глеб и Володя договорились в спортзале Володиной школы на «Марьиной Роще». Володе дали ключи. Глеб немного завидовал такому доверию, учитывая, что его друг, как стандартный спортсмен, прыгал с троек на четверки, исправляя оценки в последние дни нытьем и упрямством. То ли вопреки, то ли благодаря этому, а может, и по причине богатого папы, но Володю все особенно уважали. Даже охранник пожал им руки, улыбаясь похмельными, собачьими глазами:

– Парни, ракетки под турниками валяются, если что.

– Благодарю! – по-свойски отчеканил Володя.

Вылизанная лестница, пластиковые окна и диодные лампы – блатной дружок из блатной школы должен был огрести сразу крученые подачи. Еще и Аня ответила скобками на последнее сообщение. «Кто вообще ставит скобки! Есть же нормальные смайлы, она что, с кнопочного печатает?» – кочегарился Глеб перед поединком.

Спортзал тоже оказался мажористый и просторный. Маты были сложены карточной колодой возле окна. Элегантный черный велотренажер рядом с допотопным козлом – преемственность поколений. Ракетки действительно лежали под турником, дескать, если хочешь развлечься пинг-понгом, то подтянись. Глеб подтянулся трижды, разминки и устрашения ради.

– Смотри мышцы не забей, а то ракетку не удержишь. И свалишь всяких баб клеить в гардеробе, – съязвил Володя, которому было подробно рассказано о приключениях с Аней. Последнее время Володя был какой-то непривычно едкий, нервный. Глеб списывал это на слишком большую загруженность театром.

Глеб встал у стола, перебрасывая ракетку из ладони в ладонь. Начал с простой подачи на правый угол. Темп трусцы, прямой удар. Володя спокойно отбился, и Глеб крутанул в левый угол, через сетку, так что мячик задержался на ней, но перевалился и запрыгал вдоль границы, на Володиной половине.

– Сопли вешаешь…

– А чего бы нет? Сейчас на следующую мою.

Во время второй подачи удары мяча о стол стали сворачиваться колючей проволокой в ушах. Глеб силился не обращать внимания на предательское цоканье, но оно упрямо проникало в затылок. Так и продолжалось: играя проворнее и хитрее Володи, Глеб не выдерживал долгих перебрасываний. Либо он сразу прицельно глушил, либо в итоге мазал. Под конец первой партии шли впритык, по десять очков у каждого. Глеб чувствовал, что Володя скорее возьмет у него два розыгрыша подряд, чем наоборот, и уже смирялся с поражением, когда в двери спортзала постучали.

– Так. – Володя прервал подготовку к своей подаче. – Пойти надо спросить кто, а то вдруг директор проверяет, не бухаем ли.

Глеб согласно закивал. Голова гудела. Разгоряченная ракетка плашмя рухнула на стол. Володя тем временем застыл у приоткрытой двери в коридор, шепотом кому-то что-то втолковывая.

– Кто там? – спросил Глеб, откашлявшись.

Вместо ответа дверь распахнулась настежь. На пороге стояла Надя. Она опиралась о косяк, будто была готова вот-вот упасть. Длинный хлопковый шарф свисал с расстегнутой беговой куртки и доставал до пола.

– Ты чего встала-то, проходи! Может, чай? Есть кулер в этой мажорной школе? – пустился Глеб в гостеприимство, лишь бы не возвращаться к игре. Володя молча провел Надю под руку к окну, чтобы усадить на маты. То, что Надя зареванная, пусть и тщательно вытерла слезы, было понятно сразу – по ее скованным движениям и красноватым глазам.

– Мне бы просто воды, – выдавила она по пути в сторону Глеба.

– Кулер внизу, под лестницей, – уточнил Володя, желая, видимо, остаться с Надей наедине.

Глеб послушно выбежал в коридор, а затем спустился на один пролет к площадке, где стоял во мраке кулер, отчего-то булькающий. Электронные часы над кулером показывали красными точками ровно семь вечера и почему-то внушали страх. Набрав опустевшую литровую бутылку и отдельный стаканчик для Нади, Глеб ринулся назад и едва не пролил на темной лестнице воду.

– Я не в истерике. Я просто охренела немножко. Ой, ладно… – объясняла через виноватые паузы Надя, когда Глеб вернулся. Она раскинулась на матах, утомленно прислонившись к стене, и ее глаза притворялись стеклом. Володя восседал на козле, как судья, вид у него был совсем не утешительный.

– Родители? – спросил Глеб, протягивая стакан.

– Просто, блин! – Надя принялась жадно пить и тереть свободной рукой глаза. – Они сказали, если я не пойду на кодерку, выселят меня к бабушке. Железно. Работать либо жить на ее пенсию. А там собаки и воняет.

– С компами ты вообще не хочешь? – уточнил Глеб.

– Программисткой – точно нет! – крикнула Надя. Она согнула колени, собираясь в комок. – Я не знаю. Наверное, хочу на лодке кататься. Катать людей. И получать от них бабки. Или на катере. Хочу в мореходство, короче, капитанкой.

– И еще скандалить, – добавил Володя.

– Да, – сказала Надя. – А образование… пошло оно.

– Ты же отличница, – заметил Глеб.

– И что? И физику знаю, и литературу. Только очень скучно. Неживое либо старье какое-то.

Надино веснушчатое лицо покраснело еще сильнее, съежилось, и, чтобы не дать ей опять заплакать, Глеб решил сменить тему.

– Бывает. Я вот не понимаю, как понравиться новой знакомой. У нас то ли свидание, то ли дружеская встреча.

– В смысле? – встрепенулся Володя.

– В смысле она себя ведет мутно, вроде без намеков, но согласилась погулять. А я не пойму, мне флиртовать пока или сразу действовать, а то вообще перегорит.

– Понаблюдай за ней, – произнесла Надя, которая резко успокоилась и сосредоточенно затеребила шарф. – Если она совсем застенчивая, так и скажи, что она тебе нравится. Но, блин, без пафосных признаний. Просто. Посмотришь на реакцию.

– То есть лучше прям словами говорить?

– Конечно! – Надя допила воду. – Ты же не в курсе, может, она не готова к прикосновениям. Тем более на втором свидании. Мой совет: говори, а не лезь лизаться. Но круто, что ты такими вопросами задаешься, между прочим. Ты чуткий чувак.

– Меня тупо волнует, как будет больше шансов, – сказал Глеб, не до конца понимая, честен он или рисуется.

– Ну что за пикап-тренинг! – Володя слез с козла. – Все по ситуации ясно будет. И надо валить отсюда. Скоро уже восемь, пора проветриться.

Глеб и Володя проводили Надю до дома, в основном разглагольствуя по пути о том, что Наде есть смысл сдавать географию и пробоваться на туризм. Лодка, вода, путешествия, эмоции – крутая тема. Надя ворчала: «Какой туризм! Границы закрыты». Володя успокаивал: «Наверняка откроют к осени, сейчас болеют мало и вакцины колют». Глеб все больше молчал, смакуя в уме Надин совет. Он вспомнил, что отец, наоборот, издавна рекомендовал не трепаться о чувствах. «В момент признания, – говорил он, – ты должен показать, Глеб, а не рассказать, чего тебе нужно. Если разводить болтологию, дама неосознанно решит, что ты болтать с ней и намерен. А ты ведь хочешь не только этого, правда? Так что ловишь момент и берешь за руку. Если нет протеста, то медленно целуешь». Звучало по-своему логично, но как-то странно. Или просто стремно.

Когда Надя одарила прощальной улыбкой и скрылась в подъезде дряхлой пятиэтажки, Володя и Глеб мрачно переглянулись.

– К метро?

– Пошли. А ты правда загнался из-за свидания? – спросил Володя. – По ходу пьесы поймешь наверняка.

– Опять у тебя везде пьесы…

Надя жила в неказистом квартале. Фонари превращали темную улицу в подобие галереи, высвечивали желтоватыми островками то кусок неровного тротуара с лужей, посреди которой тонула газета, то брошенный кем-то дырявый ботинок у полуголого дерева. За поворотом маячил длинный торговый центр с пестрыми окнами, круглосуточными ресторанами и банкоматами, но до него, казалось, топать целую цивилизацию.

– Запал я на эту Анну вообще. Вот и волнуюсь.

– Так оно и великолепно. Мне кажется, ты просто планируешь до кучи. Живешь в будущем постоянно.

– А мне и настоящее не очень. – Глеб вспомнил, как мешало цоканье мячика играть в теннис.

– Планы по дрисне мешают в том числе будущему.

– Чего? – не понял Глеб.

– Ты тушуешься от всякой мелочи: ой, а целовать ли мне ее на свиданке? Надо соображать, чего хочешь от жизни. А то станешь, как Надя, потерянным парусником. Я вот не понимаю, что с Надей делать. Она второй раз за неделю в слезах.