Читать книгу Дымка. *Nebh. Об он пол чресплесе восчресплесь - Артемий Ладознь - Страница 4

Это должно было стать точкой, но будет отправным пунктом. Свидетелем сего действа автор стал, когда почти закончил свое живое повествование. Но поскольку оно пребывает в произвольном и малоконтролируемом развитии, то не побрезгуем простой бытовушной правдой. Поравнявшись с компанией патриотов позднеосенним деньком, с благодарностью увидел, как их легкое хамство – попытка прошмыгнуть вперед – оказала им обезьянью услугу, а их попутчика (вашего покорного) защитила от лужи, увлекаемой автомобилем такого же хама, рассекавшего бездорожье аккурат по выбоинам с грязной водой. Будучи обгажены с ног до головы, герои, еще недавно небезуспешно прятавшиеся от взрывной волны, перешли на энергичное воскрешение в памяти табуированного дополнения к словарю Ожегова. Придя же в себя, возопили не что иное, как…«Слава нации! Смерть ворогам!» Так незадачливое гопотствующе-интеллигентствующее тусе местного россыпу, едва воспрянув от ступора и будучи явно непривыкши к борзоте ответной, – так вот, оная группировка neo-fits (новокачков-бройлеров), не вылазящих из спортзала только для того, чтоб не лезть в последствия своего же подзуживания (включая и гибридные войны, называемые одновременно «гуманитарными миссиями» и «освобождением заложников» из числа своих же «миссионеров»); опять же, сие честное панство осуществило мощный выброс героизма в виде междометий, вполне для них сакральных, чтоб требовалось скорое повторение или довершение столь чувственного действа, как занятие патриотизмом в не отведенных для этого местах (то бишь, вне ими же спровоцированных холиваров с инакодышащими). «Яки бандиты? Герои!»

«Как вы объясните запись с вашим участием, где вы как депутат называете конкретные суммы как цену, соответственно, депутатского запыта и подання?» – «Як? Мене спровокували!» Итак, покушение на получение взятки в состоянии аффекта? Вспоминается лекция Оззлунда в Немагглянке еще в 2000м, где он на голубом глазу предложил борьбу с коррупцией отдать… на откуп вороватым патриотам. Зачем? Во-первых, они «на всю голову» патриоты, не любящие соседа. А главное – помнят ручки-то! Значит, инсайдерские таланты пригодятся для контроля себе подобных.

Но это промежуточные итоги. Начиналось же все куда как «эпично».

«Это было как секс!» – так говорили или безотчетно ощущали многие «перевдохновившиеся» (используя говорящие оговорки рекламного хайпа) в те дни, когда элитные фасады старого фонда центральных жилых и офисных помещений были уже основательно закопчены, а местами и выгорели, тем озадачив риелторов, подвигнув к безвременной смене, вневременной взаимоинверсии vacancy & rental rates. Свезенные на лобное место и давно тлевшие, шины создавали то зарево, в котором дьявольские рожи респираторов и противогазов приобретали «сюрость», роняющую тень сомнения на то, что есть ад, а что – рай. Различие было тем более размытым, чем стройнее прорезывался хор коллективного бессознательного улицей Прорезной: «Это как секс!»

– Вы видели, что с Трещатиком сталось? Ужас! Я раньше на работу той дорогой напрямик всегда ходила, и даже на ту первую Площадь люди вынужденно попадали по пути. А сейчас…

– А сейчас только чище стало! А будет еще лучше без таких вот провокаторов…

– Ну, да, ведь патриоты все урвут за бугор, чтоб оттуда, как водится, без устали «мешать москалям выстраивать нацию»? В позы? Удивительно: как в ваших головах уживаются польско-румынско-австровенгерские батоги и воля как притяжение ко кнуту более сильному?

– Тебе не понять: вам варяги в свое время крепостное право ввели вместе со всеми иерархиями, вот вам клетка волей и кажется. Тиуны-теганы, кметы, князья-кенунги – думаешь, это наше все, родное?

– «Вам»? Че, протошумероарийцы, империя не нравится? Может, вместе с Лениным и здания польские в Лемберге подрубите? «Все чище станет»… А ведь мы все под тем Лениным свиданья назначали… Вам, заезжим, не понять. Или лучше: вам это дело везде удобно…

Такие бытовые перегавкиванья ничем хорошим не грозили закончиться. Видно было, что романтическая безответственность одних и раденье о судьбах после похмелья рождались не в одних и тех же головах. На свете редко бывает иначе, разве что в черепной коробке редкой хваткости вроде того же Батеньки. А в сущности – что исключительного виднелось на расстоянии, оглядываясь на ту эпоху? «ОтмЬннЬйшія души человЬкъ, масонъ…» – так принято было рекомендовать в среде дореволюционной и возледекабристской интеллигенции. Праздные господа, чье бесстрашие во многом было исполнено вселенской скуки, отлаженными колеями госслужбы, на которой никакие усилия никуда не вели? От нечего делать начитавшись новомодных книжат (здесь на австрийский генштаб списать получится далеко не все: пустот творенью довлеет пустоты) и вынеся из оных превратно-тенденциозные выводы («Дарвинъ правъ, природа неизъяснимо детерминирована, эволюцiя неисслЬдимо запасливо-промыслительна; ergo Авторъ – упразднимъ»; «Дарвинъ правъ, выживаютъ приспособленнЬйшiя; стало быть, смыслъ – въ борьбЬ»; «Гегель с Марксомъ правы: ничто не вЬчно, – откуда не помЬшаетъ нашему Отечеству самая малость самоотрицанiя…»), масонистые деятели клепали революционные манифесты, прибегая к наиболее эффектным (не сказать – креативно-деструктивным) средствам вроде терроризма; и все с тем лишь, чтоб, ускакав вскоре за кордон, сетовать на не менее расторопных сореволюционеров и общую, коллективную безответственность: «Ахъ, г-да! Какую стъяну пъясъяли, не съпа?»

А много ль просрамши-то? На фоне святости Серафима Саровского – многое ли оставалось, когда и отсутствие разводов, и самый институт брака во многом держались на «священных» (одновременно с крепостничеством крепчавших-освящаемых) правах собственности. В Европе имущественные отношения были и остаются святы, этаким мерилом и numeraire, хоть ныне уж непросто разделить субстраты легатскости и реформатскости, а в оных – примат лацийских и норских архетипов. Но могли ли устоять: страна, дом, душа, – в коих любовь и отношения в семье не были первичны? Могло ли не развиться в иное (так ли, в самом деле, иное?), где аборты стали в порядке вещей? А от шаткости семьи – может ли не развиться шаткость Земли? А кибернетической стабильности целого мира – способствует ли выбор женщинами не умных в качестве партнеров – отцов их детей, но агрессивно-удачливых, торгоценов? Не в этаком ли мягком вырождении – торжество «мягкой силы» мамоньей, когда безумие и слабоумие становятся… выгодным стандартом, залогом-признаком эволюционной доминантности?

Вместе с тем, наши-то революционеры – даже отъявленные авантюристы вроде Бакунина (прикрывшегося Кропоткиным, как всякая яркая и склонная к разрушению ввиду творческой стерильности поверхностность – гением), Троцкого и Парвуса (постигших силу невзыскательности пресыщенной аудитории из праздношатающегося класса), пожалуй, и Махно (напротив, взявшего «батьку» под крыло) и, тем паче, Ленина (также не покусившегося на отцеубийство) – на голову, а то и две повыше будут иных северозападных. Но в том-то и трагедия недеятельно-неравнодушных людей Страны, что – либо спивались, не найдя себя и тем самым уступив невольно место нерефлексивно-хищным, либо иначе исподволь служа злу. В том числе и самим фактом схождения с поприща, вынужденным дезертирством, прекраснодушием и смиренничаньем пред серостью (призывающей поругать Божье и воспеть уродливое), которая ничтоже сумняшеся провозглашает себя цветом, будучи в лучшем случае крапчатой мазней, возней полуробеспьеров, лжедантонов и недомаратов (hemi-semi-demi, словно заклинанье…). Горе от ума, но только на фоне воцарения недоуми, мнительно-мстительной. В мире, где – сколь любимы умные, столь многоненавистны глубокомыслящие. Даже имея природу, в корне отличную от благомрази, худоводимое прекраснодушие, тем не менее, сослужит последней.

Всякие отношения удобоуподобляемы торгу: выбирают либо богатых, либо сильных, либо привлекательных, либо власть и популярность имущих. Но коли браку по расчету – быть, да будет по радению о судьбах мира. Ау, голубушки! Спаривайтесь с умными либо подлинными, а не с приспособленцами: не подводите мир к досрочной усушке-утруске…

«Это было как секс». Пусть так; но чего тогда увлекать в свою вакханалию недостаточно «возбужденных», подтрунивая над их якобы низким темпераментом, гормональным фоном, незатейливостью предпочтений? Снасильничамши, дивитесь «неблагодарности»?

Это было, в самом деле, сквернобрачьем! Помнится, немагглянские девчата улыбались в ответ на слухи о том, что иностранцы съезжаются на первую Площадь в рамках секс-туризма: «Ну, и что? Это же классно!» Так-то оно, может, и так, только зачем в этаком модусе дружбы народов видеть непременно произлияние благодати?

Этот свал порою и за деньги бывал (и речь сейчас не об энтузиастках), так как на всех Площадях приплачивали – за организацию-массовку-явку, поденно-почасово, и это помимо пожертвований. Но, разумеется, это не главное и даже не второстепенное: это было соитие. Возбуждение всех, некогда пластелиномозгих, враз ощутивших в едином порыве вкус принадлежности к чему-то столь эстетичному, чего не в силах охватить и передать эротический триллер геополитического окраса. Но, коли так, зачем приплетать любовь к матери-Родине?

Эта оргия была и религией – во многом, пожалуй, и священной проституцией. Даже те, кто ничего с этого не имел (презираемые еще Гессе мещанолохотствующие со скид-роу Бруклина, Воздухофлотского проспекта или Чертанова), с коими никто не поделится и которых ни о чем не спросят, даже они готовы жертвовать (ресурсами, детьми, временем, будущим) ради победы престижного клуба – отдаются сильному господину. Эти ролевые игры – лишь часть ритуальности, к коей ныне свернулись все мировые отношения, взаимодействия внутри стран и общин.

Впрочем, довольно скоро, к концу февраля этой лефевровой, право-либеральной второреволюции (призывом к переменам ради перемен), тотчас почти стало ясно, что это не секс и даже не «как бы» секс, так что не спасут и пресловутые постмодерновые перемигивания, когда ты-то в канве дискурса не понарошку. И когда /прот- и ант-/агонистов норовят смешать в статусах, не меняя ролей. Это походило на приглашение от маньяка, которое, понятно, чем имело закончиться. Отнюдь не (давнопривычным отдельным силам) политпромискуитетом, даже не актом чадозачатия а-труа (еще одно достижение передовой науки в рамках опослечеловечивания вида), а банальным насилием над геномом.

Именно поэтому трогательная инициатива Леополиса по проведению дня одного Юговосточного языка (тем более правдоподобная, чем естественнее был возврат к истокам общей письменности и печати) бессильна была что-либо изменить. Ведь всем памятны были совсем иные «поезда дружбы», потянувшиеся с Площади к Юговостоку, бесноватый рев шантажистов с Площади, загадочное молчание и джокондины (jocunda: лат. игривая, шалая) улыбки со стороны Континента Просветителей. Вот Юговосток и переосмыслил чуждые планы на лефеврианство в отношении к своему геному, общим (как оказывается!) гаплогруппам, будущности вида h.Sapiens. Предупреждения от Тщесл и сФейксексов касательно опасностей искусственки могут столь же непринужденно смениться на активизм в части прав киборгов и роли замененки вообще. Итак, горшей же и куда более предсказуемой отповедью была отчлененка духовная во избежание расчлененки многоразличной…

Иудейская исключительность редко когда простиралась далее ретрансляции – простого несения знамени и завета жизни народам, погруженным во тьму сожженной совести. Закон любви изначально был начертан в сердцах всех народов, так что не было ни избранных, ни повинных погибели (что бы там ни вещали о предопределении адепты Ковена-Цвингли). С недавних пор, спустя несколько столетий после небезызвестных событий, легших в основание новой эры и веры, совсем уж диких язычников видимо не осталось, – как не обреталось паки повода к ветхому возношению. Но это только с виду обезьяна с прогрессом развилась до человека разумного. Тот же прогресс в новейшее время воскресил затаившегося примата, в коем ожило самое дикое язычество – тем паче необузданное, что вооружилось рудиментами авансированной, переходной (как оказалось) святости. Все божественные имена схлопнулись до пары-тройки междометий. Говори «свобода» – и твори якоже волиши. Вопи: «велик!» – и тахдырь-де ближнего своего. Надмевайся запасами нефти (будто бы вверенной верным) – и ищи отвоевать запасы у альтернативной секты, словно журя провидение во исправление неточности первонадела.

Иудеи давно поняли, что исполнить все 613 пунктов совершенно необходимо, ввиду возможности рождения Мессии в праведном семействе. Людеро-ковенито-цвинглиеры пошли далее, уверовав в априорную спасенность, упраздняющую не только покаяние, но и необходимость воздерживаться от хищнических шагов против всех, кто на пути их света, а не только против альтернативных сект. Зачем Мессия личный мнящим себя коллективным мессией?

Далее всех пошли омороненные: зачем Мессия тем, кто питает надежду стать… богом, да притом многим ли ниже Отца – ввиду заявленной рекурсивности духовной эволюции?

Но всего страшнее то, что вся эта явная навь творится неявной (неудобоизобличимой даже светом мудрости, судом совести), по причине неотменяемости плодов. Ибо, коли древо познается по плодам (трудноигнорируемым), то – есть ли разница: нацистом ли Тайхмюллером открыты ранние теоремы квазиконформности, полуатеистом ли буддийского толка Лысым заподозрена политопность мироздания, хищными ли инквизиторами обеспечен инженерный прогресс? Как альтернатива невольному приятию мытарей (даже без покаяния) может стать фарисейски-старческая поза анекдотического Сальери, в мниможертвенном девстве мало чем сравнившегося с более одаренным якобы-повесой. Не утратившим детства?..

Ежели припомнить, то еще накануне Площади, прежде обращения нижеследующего в сакраменталь и тривиаль, нижеимеющий именоваться Гвидовым заметил: Юговостоку ныне уготована судьба евреев нью эйдж. Чтоб хотя бы вижить и остаться собой, придется быть на голову выше и туземнее туземцев (по Достоевскому, «съ древнимъ грекомъ я древнiй грекъ, и тЬмъ всенаиболЬе русскъй»). Новоизбранный, и потому гонимый, народ – как некогда обрушил собственную бытность правдоподобно-парадоксальной правоприменительной формулой против Бейлиса («могъ совершить, стало быть, совершилъ, виновенъ!») на фоне оправдания душегубов, так обратил ее на себя со стороны Запада, – который то же проделывает с собой, наследуя благонамеренному сползанию в ад трагифарсовости. (Оно, надо заметить, и поныне так пуще прежнего: подобно тому, как новые секты умудряются принимать двадцать пятое толкование как основное, этак и суды норовят довольствоваться наиболее абсурдным и глумливым истолкованием буквы, являя собственное извращение духа).

Взять хотя бы творческую миграцию Савленского. Предав фэсбешную цитадель агни-йоге, удостоился садху-подношений; роллаут же подобного перформанса с инсталляцией на Крайнезапад, на символ их эгалите (а именно, ростовщическую контору), едва не пожал сентенцию длиною в ars-longa. Опасно прозрение на пути в Давос: прослыв, подобно условно-зачищенному Brezh/on/sky, двойным агентом (или просто душой мыслящей целое или, не приведи, с потенциалом цело-мудрия), рискуешь разделить судьбину на чужбине.

Ведь не в ill-defined property rights, не в волатильности цен real estate нынче дело – в сугубосохранности, сверхмарже пустого, условного, виртуального. И возрастание доходности beatcains (о пирамидальности коих он догадывался столь же рано, как и о «демократических» корнях Дейш/Teut/Tot-радикализма) – лишь образ, метафора неуемного, злокачественного роста ренты глупости, на фоне которого блекнет доходность малопонятных деривативов для исчезающе малого числа счастливчиков. В том ли дело, что некто вздумал «включить дурака», возомнив, что никто более не покусится на сию прерогативу (та же ошибка, что и с ядерным сдерживанием помимо «беспредела смотрящих»)? Или – что многие, предсказуемо, «ломанулись включать дурака», так что спираль эскалации карнавала ведет к крайнему средству от глупости: гильотине.

А что же – новоизбранный народ, поспешивший спасти мир от сползания к повторению трагедии Израильского царства, потерпевшего от неправедных судей? Слишком ли рано нарушил джентльменские принципы приличия как условия пакта о ненападении (озвучил общеизвестное, назвав шулера шулером – и это в доме, где, парафразируя из PulpFiq, никто, кроме шулера-из-шулеров, никого не смеет обманывать)? Поспешил, хуже того, уверить оного смотрящего, «пошедшего по беспределу» и винящему в том других, что готов не только иск отозвать, но и заявление забрать, – тем самым рьяно поддержав ветхие понятия. То ли шварцевский Ланцелот, то ли – быковский охотник.

Магистры демократии призывают подсудных не забываться, равняясь с надзаконными презумпцией равночестия. Тем – токмо в радость!..