Читать книгу Живший когда-то…(сборник) - Артур Алехин - Страница 3

В центре комнаты стоял не очень широкий, но длинный стол, за которым три часа назад разместилось порядка тридцати-тридцати пяти человек. Люди о чём-то разговаривали, сбившись в кучки, периодически возвращаясь в единое общество, особенно в те моменты, когда предлагался тост за виновника торжества. Этим самым «виновником торжества» был Василий, который сидел ровно посередине. Он не знал в лицо и половины тех, кто находился с ним рядом. Он сидел с опустошённым видом и смотрел, как народ (иначе не назовёшь эту кучу людей) не переставая ел, пил и шушукался между собой. Перед Василием стоял гранёный стакан, в который была налита водка, а сверху лежал кусочек чёрного хлеба.

– Я хочу выпить, – произнёс Василий, будто бы сделал заявление, не желая услышать отказа. Он потянул руку к стакану, но его прервал сидевший рядом мужчина, которого Василий видел пару раз в жизни. То ли это был двоюродный дядя, то ли ещё кто-то из этой серии. Мужчина остановил его руку, не отрываясь от еды, продолжая неприятно жевать, как будто за три часа не наелся настолько, чтобы сделать секундную паузу.

– Это покойнику, – затем, не прекращая жевать, добавил, – сейчас тебе организуем.

Далее он тут же обратился к какой-то женщине, сидевшей неподалёку, с просьбой поставить ещё одну тарелку и рюмку. За считанные секунды до Василия дошла тарелка, которую передавали гости из рук в руки, уже наполненная всяческими яствами. Рядом сразу появилась наполненная рюмка. Мужчина, поспособствовавший оперативной организации тарелки с едой, тут же предложил Василию выпить:

– Давай, – продолжая жевать, поднимая рюмку, произнёс он.

Василий сидел в той же обречённой позе. Он вновь медленно потянулся к стакану, на котором лежал кусок чёрного хлеба. Мужчина снова прервал его:

– Говорю же, покойнику это! Чего тебе, мало? Пей, ещё нальём. Там много осталось в погребе.

– Ну так ведь я и есть покойник, – глядя на соседа, сказал Василий. – Я же покойник-то!

Мужчина засмеялся, по-прежнему не отрываясь от еды:

– Слышь, чего заливает-то? Покойник, говорит, во даёт!

Люди вокруг не обращали внимания на всё происходящее:

ни на мужчину, ни на Василия, ни на его слова. Казалось, что им было всё равно, главное, что есть некий повод собраться вместе, много бесплатной еды и алкоголя. А всё остальное – пустяки.

Вокруг висели портреты Василия с проходящей наискосок чёрной лентой. В начале стола сидела его мать в чёрном платке. Обстановка была траурная. Это были поминки – девятый день после того, как Василий наблюдал свои собственные похороны.

Всё началось двенадцать дней назад. Василий встал рано утром и отправился по делам. Накануне у него состоялся неприятный разговор с родными. Они обсуждали судьбу их общего семейного бюджета, и мнения немного разошлись. Обычно Василий соглашался с большинством. Семья у него была немаленькая: три сестры и мать. А в этот раз он оказался белой вороной. На этом фоне и возник небольшой конфликт.

Так вот, Василий ушёл с утра. Вернулся днём, часа в четыре. В коридоре его встретила заплаканная мать и навзрыд ревущие, убивающиеся от горя сёстры.

– Что случилось? – с порога спросил Василий, предчувствуя, что произошла какая-то трагедия.

– Васенька, – еле слышно, сквозь слёзы и сдерживая плач, произнесла мама.

– Что? Что случилось? – снова спросил Василий, желая понять, что заставило его мать и сестёр так рыдать.

– Васенька умер, час назад, – снова с трудом произнесла мать.

– Какой Васенька? – продолжил расспрос Василий, никак не ожидая предстоящего ответа и, более того, не веря в реальность услышанного.

– Сыночек мой, Васенька, – пояснила мама, не в силах больше сдерживать плач.

Василий не понял ответа и не понял вообще ничего. Что за бредовая история творится на его глазах? Или же у него есть какой-то двоюродный брат Вася, о котором он никогда не знал? Или какой-нибудь неизвестный ему родной брат?

– Мама, какой твой сын? Я твой сын, Василий! – взволнованно воскликнул он.

– Я знаю, кто ты, – продолжая плакать, ответила мать.

– Ну а умер-то кто тогда?

– Сын, Васенька, – прежним тоном подтвердила мама.

– Так я же тут, с тобой разговариваю…

– Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с шутками! Хватит, – заключила мама и ушла в другую комнату, продолжая плакать и собирая какие-то вещи. Василий тут же обратился к сёстрам:

– Кто умер-то?!

– Брат наш, – ответили сёстры и продолжили реветь.

Василий усмехнулся. У него возникло сильное желание лечь и полежать. Полежать и подумать о происходящем. Он зашёл к себе в комнату и лёг на кровать. «Ага, я понял, – стал мыслить Вася, – это розыгрыш. Дурной, жестокий и несмешной розыгрыш. Однако моя семья не настолько талантлива, чтобы так артистично и естественно сыграть истерику и плач взахлёб».

А эта фраза мамы: «Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с шутками!» – как психологически тонко выверено, если это игра! Она всю жизнь начинает фразу одинаково, а заканчивает по-разному: «Ну, хватит, Вася, вечно ты перегибаешь с фантазией!» – когда я рассказывал что-то неординарное, но действительно со мной происходящее. Или: «Вечно ты перегибаешь с эмоциями!» – когда я искренне радовался или боялся. «Перегибаешь с иронией, с учёбой, с гордыней, с состраданием, с психологией…» – кажется, будто нет ни одного слова, которым бы ни заканчивалась эта гневящая меня много лет фраза. А всё потому, что она никогда не воспринимала меня всерьёз, я всегда был для неё как довесок к семье. Не член семьи, не брат её дочерей, не брат её сыновей, а довесок. Как тонко, как тонко меня разыгрывают… Как же тонко…

Василий заснул. Он проснулся около десяти часов вечера. Состояние его было тяжёлым, разбитым. То, что случилось сегодня, уже казалось сном. Ярким, самым реалистичным сном в его жизни. Это ощущение длилось не более пары минут. До тех пор, пока он медленно, с опасением и тревогой не вышел из своей комнаты и не увидел, что в коридоре стоит гроб. В доме было тихо. Все те, кто жил в этой обители, уже спали – мама и сестра. Остальные сёстры и братья уже давно обзавелись семьями и жили отдельно. Василию, к слову, было двадцать шесть лет, он был самым младшим в семье. Он всегда комплексовал по поводу своих родственников как первой линии, так и дальних. Ему казалось, что все они какие-то убогие, что ли. Собственно, вся его семья всегда стыдилось его по тем же причинам. Однако на любом семейном совете, какой бы вопрос на нём ни разбирался, его голос всегда учитывался.

Однажды, несколько лет назад, один из братьев пытался лишить его этого права и попытался убедить в этом мать. Она сказала: «Нет, мы – семья. А в семье принято так!» Василий слышал эту беседу, и, несмотря на то, что мама отстояла его права, он не был благодарен ей. «Принято у вас! А у меня будет принято послать вас всех к чёрту лет через пять!» – думал он с нарастающим раздражением. Ему казалось, что с каждым годом его семья убивает в нём всё человеческое. Он становится каким-то безэмоциональным.

Всякие силы бороться с правилами и мировоззрением своей же семьи исчерпываются, и он начинает огрубевать изнутри. Это сильно беспокоило Василия.

Увидев гроб в коридоре, он подошёл к нему. «Они и гроб заказали. Не много ли затрат на розыгрыш такого мелкого члена семьи, как я? Затраты, затраты…Так вот в чём дело!» – будто нашёл ответ на вопрос Василий. «Этот весь цирк из-за бюджета, из-за того, что я не хочу отдавать свою часть денег! И что же, они решили меня свести с ума? Или какой у них план? Я, конечно, недолюбливаю свою семью, но даже от них этого сложно ожидать. У нас в семье есть законы, законы, которые с течением лет оглашала наша мать. Кстати, никто никогда не спрашивал: почему так, а не иначе? Неважно, главное, что это противоречит законам, по которым мы живём, – Василий прервался. – Хотя сегодня один закон, а завтра – другой… Ну, что ж, раз уж кое-какие деньги потрачены на гроб, тем более – для меня, нужно, так сказать, примерить».

Василий подошёл к гробу, присел около него и стал щупать материал. В коридоре было очень темно, практически невозможно было видеть. Василий был вынужден изучать этот, как его называли в их посёлке, «страшный ящик» путём осязания. «Угу, материал из обычного, какого-то недорогого дерева. А что ещё можно было для меня ожидать? Из красного дуба, что ли? В размер-то хоть попали?» Василий аккуратно стал забираться внутрь. В этот момент его пронзила дрожь. Казалось бы, лечь в какой-то ящик и полежать там пару минут. Но это не просто ящик, это гроб. Эта мысль вызывала бурю страшащих ощущений. Тем не менее, он довёл дело до конца. Он лежал как полагается, скрестив руки, смотря в потолок, которого из-за темноты не было видно. «Размер идеален, – пронеслась мысль. – Они что, в самом деле настолько серьёзно подошли к розыгрышу, что даже размер подобрали тютелька в тютельку? Какая соблазняющая темнота, как хочется закрыть глаза и заснуть. Очень хочется спать. А что, может, и вправду заснуть прямо тут? Ну, раз я у них умер сегодня?» Василий стал засыпать лёжа в деревянном гробу. Вдруг он услышал голос, звучащий, казалось бы, из темноты и одновременно в голове:

– А ну-ка, Василий, встань. Ещё рано засыпать. Ты сначала определись, ты умер или нет?

– Кто это? – ленясь открывать глаза и не желая вставать из удобного положения, спросил Василий.

– Я, твоя жизнь. Ты вот сам запутался и меня теперь запутал.

– Жизнь моя, – повторил Василий без эмоций, – со мной играют шутку, злую шутку. Объявили меня сегодня умершим. А я, видишь, живой.

– А с чего ты взял, Василий, что ты живой? Лежишь, вон, в гробу, спишь, отдыхаешь.

– Так это я…

«Действительно, глупый поступок», – подумал Вася.

– Это я так, развлекался…

– Вот послушай, Василий, в общем-то непростой у тебя выбор: либо в дальнейшем тебе придётся доказывать, что ты живой, либо просто признай, что ты умер, и начнёшь жизнь сначала. Вот тебе всё как будет, без прелюдий.

В темноте ничего не изменилось, но возникло ощущение, что это нечто, с которым только что общался Василий, ушло или улетело. Он поднялся, отряхнулся, будто лежал в каком-то пыльном месте, и отправился спать в свою комнату.

Проснувшись утром, Василий оделся и пошёл умываться. Он прошёл мимо сестёр и матери, ничего им не говоря. После он зашёл на кухню, где его мать и две сестры сидели и что-то считали, записывая на бумаге.

– Что считаете? – спросил Василий.

Ответа не последовало. На него вообще не обращали внимания, будто его и не было.

– Ладно, я понял. Берите мою долю и делайте с ней, что хотите, если вопрос ставится таким образом.

Никакой реакции всё равно не последовало.

– Ау! Может, хватит!? – повысив голос, прикрикнул Василий. В этот раз отреагировала его мама, печальным усталым голосом:

– Не кричи, Вась, у нас горе, не до тебя сейчас. Вечно ты не к месту встреваешь.

– Какое у вас горе?

– Сынок мой, Васенька, вчера днём скончался, – сказала мать и снова заплакала.

Тут же сестры подхватили плач, и на кухне невозможно стало находиться. Женский плач вперемешку с визгом и истерическими воплями – Василий не выносил этого. Он вышел из кухни. «Значит, вот так, да? Решили превратить эту идиотскую шутку в абсурд? Хорошо!» Василий вновь вошёл в кухню.

– Мама, а скажи мне, когда меня будут хоронить?

– Завтра, сынок, в девять утра.

– Не против, если я приду? – с иронией спросил Василий.

– Конечно, сынок, Васенька был бы рад, – серьёзно и так же опечаленно ответила мать.

Весь следующий день Василий лежал на кровати у себя в комнате. Он слышал, как его мама и сёстры по телефону решали вопросы о похоронах, узнавали расценки, какие-то документы, относящиеся к этому. «Что за бред? Да что за чушь? – снова раздражаясь, думал Василий, – в чём шутка? Где тот момент, когда я должен буду засмеяться? Надо же, устроить такой спектакль из-за того, что я не пожелал отдать свою часть денег! Зачем же мне тогда давать право голоса? Такой закон, такие правила! Какие, к чёртовой матери, правила! Если я пользуюсь своим правом иначе, чем хочет большинство, меня хоронят заживо. Интересные правила! Всё потому, что нет никаких правил. Они просто должны быть, поэтому есть. Ну, ладно! Бог им судья. Меня больше интересует другой вопрос: что будет завтра в девять утра? Они что, на самом деле пойдут и будут проводить целую процедуру захоронения? Интересно, интересно. Интересно, когда всё это закончится. Я чувствую, чувствую, что моя внутренняя сила иссякает. У меня нет сил бороться с ними. Я понимаю: всё, что происходит в последние два дня, – это бред. И вся моя семья, вся моя жизнь – это полный бред. Но этот бред, он будто впитывает меня. Сначала я его на протяжении всей жизни, а теперь – он меня».

Внезапно у Василия появилась мысль, которую он сразу назвал предательской: «А может, я и в самом деле умер? Нет, конечно, нет. Кстати, а кто в гробу-то завтра лежать будет?»

Мысли Василия прервал знакомый голос, с которым он общался вчера:

– Слушай, а может, тебе в самом деле просто признать, что ты умер, и продолжить жить?

Василий удивился не голосу, а предложению:

– Как это так? Признать, что я умер? Я же жив!

– Жив – мёртв, какая разница? Тебе-то что? Ну решили, что ты умер, теперь так и должно быть. Признай себя мёртвым, и закончится тот сумбур.

– Это невозможно, – возразил Василий, – это чушь! Человек не может быть живым и мёртвым.

– Да может, может. У тебя не хватит сил, Василий. Вот если бы лет семь назад, тогда да. А сейчас уже не хватит.

Голос снова исчез. Василий, погрузившись в мысли, заснул. Он проснулся в семь утра, за два часа до погребения. Кладбище было недалеко, поэтому он не торопясь привёл себя в порядок. Во время сборов он обратил внимание, что дома уже никого не было. «Ну, что ж, сейчас начнётся финальная часть самого глупого и несмешного спектакля, который я когда-либо видел. И финал этот будет не красочным, потому что я жив». Василий выбежал из дома и с нетерпением пошёл на кладбище. «Иду на свои похороны. Какая интересная, необычная ситуация. Я иду на свои похороны. И, судя по всему, меня действительно намерены похоронить. Даже если они не остановятся, неужели они думают, что я исчезну? Я всё равно живой!» Тут же он вспомнил вопрос голоса, с которым общался вчера: «Жив – мёртв, какая разница?»

«Как это, какая разница? А какая, собственно? – сам себе задал вопрос Василий и понял, что ответа он пока ещё не знает. – Есть разница, есть!» Дойдя до места, Василий увидел много людей, которые принимали участие в уже начавшейся похоронной процессии, хотя время было всего лишь половина девятого утра. Василий прошёл сквозь толпу, встав перед закрытым гробом, у которого в слезах убивалась мать. Рядом стояли сёстры и братья, они тоже плакали.

– Вы знаете, вы все, вы – больные, – яро начал говорить Василий, – вы все тут больные!

Никто не обращал внимания на Василия.

«Не может быть, – поймал он себя на мысли, – не может быть, чтобы все присутствующие тут были в сговоре. Моя семья – да, допускаю. Репетировали, тренировались, допустим. Но все вокруг! Неужели я умер? Нет, я живой. Я жив! А вот сейчас толкну кого-нибудь». Василий в первую же секунду после задуманного толкнул стоящего рядом человека. Это был мужчина. Тот упал, но даже не посмотрел в сторону Василия. В этот момент батюшка известной церкви начал отпевать якобы лежащего в гробу покойника. Василий прервал батюшку новым доводом:

– Стойте! Гроб закрыт. Откройте гроб!

Все присутствующие недоуменно, смутившись, посмотрели на него. Стоящий рядом сосед по дому шёпотом произнёс:

– Василия плитой придавило, ничего не осталось от него.

– Но я, я Василий!

Никто вновь не обратил на него внимания. «Они меня то слышат, то не слышат. Почему так? Почему всё время по-разному?» – Василий стал нервничать, его выводило из себя всё происходящее вокруг. Батюшка начал отпевание, помимо стандартной молитвы он перечислял разного рода проступки, с которыми Василий яростно не соглашался:

– Прости рабу Божьему Василию его гордыню…

– Неправда! У меня не было гордыни! – возмущался Василий, но его не слышали.

– Был замечен и в чревоугодии, прости Господи, – продолжал батюшка.

– Не было и этого! Это всё вранье! – Василий всячески пытался обратить на себя внимание, но все его попытки были безуспешны.

Через несколько минут он потерял сознание. Очнулся Василий к вечеру. Он лежал на земле, всё там же, на кладбище. Не поднимаясь с земли и даже не двигаясь, вспомнив всё произошедшее, Василий размышлял: «Я умер или не умер? Мне не холодно, я не хочу кушать, не хочу пить, но это всё из-за стресса. Это был глупый, плохой розыгрыш. Я всегда был придатком к семье, именно поэтому надо мной и позволили себе пошутить мои родственники. А, собственно, почему бы не пошутить? У нас тут скучно. Изо дня в день одно и то же. Никакого разнообразия. Никакого веселья. Вот и повеселились они за все годы сразу. А, может быть, они хотят, чтобы я признал себя мёртвым, как говорил голос? Может быть, им принесёт это какое-то удовольствие? Но как? Как можно признать себя мёртвым, когда я живой? Зачем и кому это нужно?» – мучил себя вопросами Василий.

Через некоторое время он поднялся и пошёл домой. Дома никто по-прежнему не замечал его. «Я буду молчать так же, как и все вокруг. Буду живым мертвецом дома». Семь дней прошло, никто не разговаривал с Василием, его не замечали, будто его и в самом деле не было. Он тоже молчал, ожидая каждый день чего-то нового, чего-то, что может внести ясность в происходящее. На седьмой день ночью его посетил голос, тот самый голос:

– Василий, Василий, ты тут?

– Да, – ответил Василий. Его голос и вид напоминали обречённого человека. Человека, у которого нет шансов.

– Я тебя потерял. Через два дня поминки. Признай, что ты умер, Вась, не мучай себя.

– И что тогда будет?

– Продолжишь жить, всё будет так же. Почти что всё…

Василий лежал, неподвижно глядя в потолок:

– А что не так же?

– У тебя – всё так же.

– Я подумаю, – произнёс Василий, и на этом разговор закончился.

Через два дня, в разгар поминок, Василий вышел и пошёл к лесу, который находился неподалёку. Зайдя в лес, он, не останавливаясь, продвигался вперёд. «Как хорошо быть деревом. Дерево живое, ему не надо ничего доказывать, ему не надо никому доказывать. Оно живёт, а когда умирает, то сохнет и падает. Почему же мне, человеку, нужно доказать, что я жив? Какая необъяснимая загадка. Неужели от всеобщей скуки меня использовали в роли громоотвода? Неужели в меня ткнули пальцем и сказали: „Вот он!“ Все ополчились против меня, хотят, чтобы я признал себя мёртвым. А что будет дальше? Дальше они найдут кого-нибудь другого, и я вынужден буду быть с ними вместе, стоять в этой массе и веселиться вместе с ними. Потом мне придётся сидеть на чьих-то поминках и, отвратительно жуя третий час подряд, подливать кому-то выпивку. Вот, что значит – быть мёртвым. Это я живой, а все вокруг мертвы, поэтому они хотят, чтобы и я признал себя таковым. Помню, как в детстве я презирал своих сестёр и братьев. Помню, как я, глядя на них, видел какое-то уродство. Помню это ощущение, когда вокруг всё не так, в воздухе какая-то напряжённость, безысходность и неправильность. Я думал, что вырасту и исправлю всё неправильное. А в итоге – неправильное поправляет меня. Я и в самом деле умираю…»

Василий дошёл до неглубокого рва, метра четыре в высоту, сел на его край и продолжил мысль: «А может быть, мне спрыгнуть вниз и в самом деле умереть? Зачем мне продолжать жить, если приходится признать себя неживым? Кажется, у меня больше нет сил. Кажется, мне придётся признать себя… Придётся…» Василий стал засыпать, сидя на краю рва. Сначала он пытался всячески бороться с наступающим сном, а затем, осознав, что бороться бесполезно, запел песенку, слов которой он не знал: «Ой-да, ой-да, ой, ноченька идёт, малых детонек засыпать кладёт».

«Я признаю себя, каким они хотят, но потом всё равно оживу», – произнеся последнюю фразу, Василий окончательно заснул.

Наутро Василий проснулся в своей кровати. Ничего не понимая, он аккуратно вышел в коридор, даже не одевшись. Ничего необычного дома не происходило. Никаких следов от поминок, никаких следов от траура и прочего.

– Вась, проснулся? – окликнул его голос сестры.

– Да, – ответил он.

– Давай одевайся, сейчас как раз мама вернётся, по поводу денег будет говорить, – Василий посмотрел на число. Всё сходится, всё произошедшее действительно случилось. Только он не помнил, как попал вчера домой.

– Я не буду обсуждать, я спать хочу. А вы с моими деньгами делайте, что хотите, – сказал Василий и закрыл дверь в комнату. Затем он лёг и стал засыпать так сладко, как, казалось бы, никогда.

– А обещал ожить, – упрекнул Василия голос, – обещал ожить, а сам…

– Я помню, – перебил голос Василий, – я и ожил, просто сейчас хочу спать. И Василий заснул так глубоко, так умиротворённо… Он видел лучшие сны в своей жизни. Он спал несколько суток подряд. Затем он проснулся. Проснулся снова живым.

Послесловие

Смерть близкого – это, пожалуй, одно из самых страшных событий, которое может произойти в человеческой жизни. Именно те, которые остались в живых, страдают больше, нежели тот, кто прекратил своё биологическое существование. «Ушедший» же оставляет много загадок напоследок: чувствовал ли он боль? Страдал ли он во время смерти? Переживает ли он в ином мире или там настолько хорошо, что он забыл «обо всём на свете»? Множество неразрешимых вопросов. Человек же, потерявший близкого, остаётся здесь, на земле и чувствует боль оттого, что больше не сможет взаимодействовать с тем, кого любил. Что уж тут говорить о телесном контакте?

Однако смерть имеет и другую сторону, о которой все знают, но молчат, ибо мораль (искусственно изощрённые, извращённые и опошленные, данные природой и Богом качества человека, запертые в рамки правил) запрещает людям говорить об этой второй половине. Итак, другая сторона смерти – это удобство для тех, кто жить продолжает. Разумеется, речь идет о людях, которые не могут похвастаться чувством любви к тому, кто отправился в мир иной. Что здесь таить? Представьте, живёт человек, имеет потенциальное наследство, которое достанется ему, например, от бабушки. Допустим, это квартира. Как правило, люди не так сильно привязаны к бабушкам, дедушкам, дядям, тётям и прочим родственникам дальше первой линии. Теперь вопрос – отвратительный, но правдивый: насколько сильно расстроится человек, потерявший бабушку, но получивший взамен квартиру?…

Возьмём, к примеру, людей неблизких. Скажем, партнёров по работе, которые конкурируют между собой за высокооплачиваемую должность с хорошей перспективой карьерного роста. И вот – произошёл с одним из них несчастный случай. Неужели другой расстроится? Разве не обрадуется или хотя бы не вздохнёт с облегчением? Вероятнее всего, будет произнесена та или иная фраза, относящаяся к рамкам моральных приличий, нечто вроде: «Смерть не стоит карьеры!» или «Конечно, я бы хотел, чтобы мой конкурент остался жив! Ведь нет ничего дороже человеческой жизни». Однако я, как всегда, предлагаю говорить о вещах насущных. О том, что существует здесь и сейчас, а не о том, как должно быть. Я настаиваю – говорить не о теории, а о теории и практике. На данном этапе развития человеческого духа скорее радость и облегчение превзойдут траур и горечь от смерти неугодного по какой-либо причине человека.

А теперь давайте рассмотрим ещё один вариант смерти, который страшен непосредственно для умирающего индивида. Этот вариант называется «смерть при жизни», как ни парадоксально это звучит. Как же такое может быть? Немного выше я отозвался нелицеприятно о таком явлении, как мораль. Пожалуй, сейчас редкий случай, когда я вынужден высказаться об этом феномене положительно, однако только в тандеме с законом, который, впрочем, родился на основе морали. Потому что именно моральный аспект в сочетании с законом вяжет человеческой массе руки от расправы друг над другом. Ибо люди мешают друг другу.

Людей, особенно родственников, связывают материальные блага, которые каждый из участников семьи стремится присвоить себе. Я поясню, с чем это связано. Семьи, как правило, создаются не на основе любви, не на основе чистоты и духовного взаимодействия, а лишь на основе инстинктивного желания. Как бы грубо и неуважительно это ни звучало, но зачастую не мужчина хочет быть с женщиной и наоборот. А, скорее, самец ищет самку, а самка – самца. Сами понимаете, что в таком дуэте не приходится говорить о вещах духовных. Потому дети семейной пары воспитываются соответствующим образом. Затем у детей тоже появляются дети и т. д. Таким образом продолжается род той или иной семьи. И когда есть участники в виде, к примеру, мамы, папы, сына, дочки, бабушки, дедушки, дяди, тёти и племянника, то ни о каком чистом помысле говорить опять-таки не приходится. Итак, все они начинают мешать друг другу, образуются группы единомышленников, причём весьма условные, поскольку в бездуховной сфере нет ничего постоянного. Иными словами, сегодня человек с группой «А», а завтра – с группой «Б». Вопрос выгоды. Наконец, когда процесс раздела имущества или любой другой вопрос, касающийся нескольких участников, сдвигается с мёртвой точки, возникает некое подобие временной стабильности. Именно в этот момент лидирующая группа (то есть те, кого большинство) стремится избавиться от тех, кого меньшинство. Но что значит – «избавиться»? При отсутствии закона и морали (я напомню, что мораль не имеет отношения к духовности человека; мораль – это слепо, неосознанно, выполняющийся постулат) физическая расправа была бы неминуема. Просто пришли, ликвидировали и поставили точку. К счастью, на данном этапе развития общества такая расправа случается редко относительно большинства. Расправляются иначе: агитируют, шантажируют, оказывают психологическое давление и т. п. И наконец, когда попадается так называемый «крепкий орешек», то есть участник, который не поддается «обработке», то проще всего сделать так, чтобы тот умер. Но не могут же просто так взять и ударить его палкой по голове (в силу закона). Поэтому принимается другое решение: объявить человека умершим. Минуя здравый смысл, логику и рассудок, человека воспринимают как несуществующего. Конечно, это проявляется несколько иначе, чем в новелле «Живший когда-то», как правило, большинство участников единогласно объявляют человека сумасшедшим или глупцом, и на этом всякое обсуждение с ним какого-либо вопроса заканчивается. Это и называется «смерть при жизни».

Всё мной описанное происходит, конечно же, спонтанно, не так чётко и организованно, как это звучит. Этот процесс зарождается в группе людей негласно. А дальше уже включается поведение инстинктивное и такое, которое приносит больше выгоды.

Люди склонны закрывать глаза на пороки и на свои истинные мотивы того, что они делают. Люди предпочитают не думать об этом. Например, идёт человек по улице, увидел кошелёк с большой суммой, подобрал и пошёл дальше. И ему неудобно думать, чей это кошелёк. Вдруг это последние деньги человека? Вдруг потерявший ищет свой кошелёк? Если человек, взявший деньги, начнёт думать об этом, он просто получит проблемы со своей совестью. Если же не станет размышлять на эту тему, то у него просто будет большая сумма денег, упавшая с неба. Поэтому он, скорее всего, ответит: «Лежит ничейный кошелёк, всё равно хозяина нет, я себе взял». И ещё прибавит какую-нибудь глупую шутку, что называется, отшутится. Ровно то же самое происходит во взаимоотношениях людей, которые имеют что-то общее, потенциально наживное. Группа людей спонтанно, не сговариваясь, удобно для себя принимает такое решение, которое избавило бы ото всех имеющихся проблем быстро и чётко. Сегодня человек живой и здравомыслящий, а завтра, если он становится неугодным, он сумасшедший и мёртвый. Он просто исчезает с лица земли, становится никем, становится невыгодным.

Пока ещё не существует механизмов, которые могли бы обезопасить человека от «смерти при жизни». Казалось бы, здравый смысл, разум, логика – вот то, что является аргументом и неоспоримым доказательством дееспособности человека. Однако это снова всё лишь теория, практика, увы, совсем иная. Любой человек в любой период времени может стать «мёртвым».

И, наконец, я описал явление, но не рассказал, как миновать его. Как не оказаться «мёртвым», будучи живым? Увы, невозможно избежать этого, ибо это зависит от окружающих, а не от конкретно взятой личности. Зато можно не «умерщвлять» таким образом других, то есть не оказаться на месте того, кто следует, потакая своему удобству, минуя разум. Как всегда, только разумность может помочь. Только развитие духовного мира способно не превращать человека в банальное животное. Если же нет духовного мира внутри, нет потенциала к развитию, то здравый смысл и логика должны быть движущим механизмом жизни. Если же и второго нет, то нет и человека.