Читать книгу Долина Ужаса. Записки о Шерлоке Холмсе (сборник) - Артур Конан Дойл - Страница 3

Это был один из тех драматических моментов, которые составляли для моего друга самое главное в жизни, ради которых, можно сказать, он существовал. Положительно было бы преувеличением сказать, что он потрясен или хотя бы возбужден этим неожиданным известием. В его странном характере не было и тени жестокости, но нервы его были закалены постоянно напряженной и совершенно исключительной по свойству работой. В данном случае на лице Холмса не было и следа тихого ужаса, который испытал я при этом заявлении Мак-Дональда: оно скорее выражало спокойный интерес, с которым химик наблюдает причудливую группу кристаллов на дне колбочки, наполненной насыщенным раствором.

– Замечательно! – промолвил Холмс после некоторой паузы. – Замечательно!

– Вы, кажется, нисколько не удивлены.

– Заинтересован, мистер Мак. Почему я должен быть удивлен? Я получил известие, которому можно было придавать серьезное значение: оно извещало меня, что одному лицу грозит большая опасность. Спустя час я узнаю, что замысел был осуществлен, и что это лицо убито. Я заинтересован, это верно, но, как видите, ничуть не удивлен.

Холмс кратко рассказал инспектору о шифрованном письме и найденном к нему ключе. Мак-Дональд сидел, опершись подбородком на обе руки. Он слушал очень внимательно, его густые брови соединились в одну прямую линию.

– Я хотел ехать в Бирльстон прямо сейчас, – сказал он, – и зашел попросить вас и вашего друга составить мне компанию. Но из того, что вы сообщили, следует, что мы могли бы более успешно действовать в Лондоне.

– Едва ли так, мистер Мак, – заметил Холмс.

– Взвесьте все, мистер Холмс, – воскликнул инспектор. – Дня два все газеты будут заполнены «бирльстонской тайной», но что это за тайна, если в Лондоне находится человек, который сумел заранее предсказать это преступление? Остается только добраться до этого человека, и все будет выяснено.

– Несомненно, мистер Мак. Но каким образом вы предполагаете взяться за Норлока?

Мак-Дональд посмотрел с обеих сторон письмо, переданное ему Холмсом.

– Штемпель поставлен в Кэмбервеле, – это не особенно может помочь нам. Имя, вы говорите, вымышленное. Тоже, конечно, не слишком благоприятно. Вы сказали, что посылали ему деньги?

– Два раза.

– Как именно?

– В Кэмбервельское почтовое отделение чеками одного из банков.

– И вы ни разу не поинтересовались узнать, кто приходил за ними?

– Нет.

Инспектор был, по-видимому, удивлен и несколько смущен.

– Почему?

– Потому что я всегда исполняю данное слово. После первого же его письма я обещал ему, что не буду разыскивать его.

– Вы думаете, что он только маленькая пташка и за ним стоит какая-то более крупная личность?

– Я знаю, что это так.

– Профессор, о котором я слышал от вас?

– Именно.

– Я не скрою от вас, мистер Холмс, у нас в Скотленд-Ярде думают, что вы недаром имеете зуб на этого профессора. Я лично собрал кое-какие сведения по этому поводу: он выглядит очень почтенным, ученым и талантливым человеком.

– Я рад, что ваши расследования дали вам возможность признать его талантливость.

– Послушайте, можно не желать и все-таки признать это. После того как я узнал ваше мнение, я счел нужным увидеть его. Разговор у нас шел о солнечных затмениях – как он принял это направление, я не понимаю до сих пор, – но профессор притащил глобус, лампу с рефлектором и моментально разъяснил мне этот вопрос всесторонне. Потом он предложил мне какую-то книгу, но, хотя во мне и сидит недурная абердинская закваска, я все-таки решил, что это будет немного чересчур для моей головы. У него, с его тонким лицом, седыми волосами и какой-то особенно торжественной манерой говорить, – вид настоящего министра. Когда он при прощании положил мне руку на плечо, это выглядело, будто отец благословляет вас, отпуская во взрослую жизнь.

Холмс усмехался и потирал руки.

– Великолепно! – воскликнул он. – Положительно великолепно! Скажите мне, дорогой Мак-Дональд, эта приятная и интимная беседа происходила в кабинете профессора?

– Да.

– Красивая комната, не правда ли?

– Очень красивая – прекрасная комната, мистер Холмс.

– Вы сидели против его письменного стола?

– Совершенно верно.

– И вы оказались против источника света, а его лицо было в тени?

– Это, видите ли, происходило вечером, но свет лампы был направлен в мою сторону.

– Этого можно было ожидать. Обратили ли вы внимание на картину на стене позади кресла профессора?

– Для меня очень немногое остается незамеченным. Это, по-видимому, я перенял от вас. Да, я заметил эту картину.

– Это картина Жана Батиста Грёза.

Инспектор выглядел заинтересованным.

– Жан Батист Грёз, – продолжал Холмс, сплетая кончики пальцев и откидываясь на спинку стула, – был знаменитым французским художником, писавшим между тысяча семьсот пятьдесят восьмым и тысяча восьмисотым годами. Новейшая художественная критика ставит его еще выше, чем его современники.

Теперь инспектор слушал совершенно безучастно.

– Не лучше ли нам… – начал он.

– Мы именно это и делаем, – прервал его Холмс. – Все, что я говорю, имеет прямое отношение к тому, что вы называете Бирльстонской тайной. В известном смысле это можно назвать даже самым центром, средоточием ее.

Мак-Дональд слегка улыбнулся и вопросительно взглянул на меня.

– Вы мыслите чересчур быстро для меня, мистер Холмс. Вы отбрасываете одно или два звена, а для меня это уже препятствие, я не могу поспевать за вами. Что может быть на свете общего между давно умершим художником и Бирльстонским делом?

– Всякое знание полезно для человека, занимающегося расследованием преступлений, – заметил Холмс. – Даже такой незначительный факт, что в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году знаменитая картина Грёза «La Jeune Fille» на аукционе у Порталиса была оценена в миллион двести тысяч франков, может навести вас на кое-какие соображения.

Он оказался прав. Лицо инспектора выражало живейший интерес.

– Я могу напомнить вам, – продолжал Холмс, – что размеры жалованья профессора Мориарти можно узнать из любого справочника. Он получает семьсот фунтов в год.

– В таком случае, как же он мог приобрести…

– Вот именно. Как он мог?

– Все это прямо изумительно, – заметил инспектор задумчиво, – продолжайте, мистер Холмс. Меня это чрезвычайно заинтересовало. Любопытнейшая история.

Холмс улыбнулся. Искреннее удивление всегда радовало его – характерная черта истинного артиста.

– А что же относительно Бирльстона? – спросил он.

– У нас еще есть время, – ответил инспектор, взглянув на часы. – У ваших дверей меня ждет кэб, за двадцать минут он доставит нас на вокзал Виктория. Но относительно этой картины – вы, мистер Холмс, кажется, однажды говорили мне, что никогда не встречались с профессором Мориарти?

– Совершенно верно, никогда.

– Каким же образом вы знакомы с его квартирой и обстановкой?

– Ах, это другое дело. Я три раза побывал в его квартире, два раза я под разными предлогами ожидал его и уходил до его возвращения. А один раз – ну, об этом визите я положительно не решаюсь рассказывать официальному представителю сыскной полиции. Словом, в тот раз я позволил себе просмотреть его бумаги. Нужно добавить, что результаты оказались совершенно неожиданные.

– Вы нашли что-то компрометирующее профессора?

– Абсолютно ничего. Это-то и поразило меня. Впрочем, есть один пункт, о котором вы теперь знаете, – картина. Следует полагать, что он очень богатый человек. Как же, однако, он приобрел это богатство? Он не женат. Его младший брат служит начальником станции где-то на западе Англии. Его кафедра дает ему жалованье в семьсот фунтов в год. И у него имеется подлинный Грёз.

– Итак?

– Разумеется, вывод совершенно ясен.

– Вы думаете, что его богатство создается незаконным путем?

– Именно. Конечно, я имею и другие основания для такого вывода: десятки тончайших нитей извилистыми путями ведут к центру паутины, где скрывается это ядовитое существо. Я упомянул о Грёзе только потому, что это освещало вопрос данными ваших собственных наблюдений.

– Все это так, мистер Холмс, я признаюсь, что рассказанное вами очень интересно. Более чем интересно: прямо поразительно! Но укажите нам, если это возможно, на что-либо более определенное. В чем его следует обвинять: в подлогах, в изготовлении фальшивых монет, в убийствах? Откуда у него берутся деньги?

– Читали вы когда-либо о Джонатане Уайльде?

– Имя как будто знакомое. Из какого-нибудь романа, не правда ли? Я, признаться, недолюбливаю сыщиков в романах: эти герои совершают подвиги, но никогда не рассказывают, как именно их совершают. Чистый вымысел, мало похожий на действительность.

– Джонатан Уайльд не был ни сыщиком, ни героем романа. Это был выдающийся преступник, жил он в прошлом столетии, приблизительно около тысяча семьсот пятидесятого года.

– В таком случае мне до него нет дела. Меня интересует только современная жизнь, я человек практики.

– Мистер Мак, самым практичным делом, которое вы когда-либо совершали, было бы взять трехмесячный отпуск и начать читать по двенадцати часов в день уголовные хроники. В жизни решительно все повторяется, даже профессор Мориарти. Джонатан Уайльд был как бы невидимой пружиной, тайной силой лондонских преступников, которым он ссужал за пятнадцать процентов комиссионных с добычи свой исключительный ум и организаторский талант. Старое колесо поворачивается, и спицы возвращаются на прежние места. Все, что мы видим, уже когда-то было и снова когда-нибудь будет. Я расскажу вам кое-что о Мориарти, это, вероятно, заинтересует вас.

– Пожалуйста, это крайне интересно.

– Я имел случай узнать, кто служит первым звеном в созданной им цепи, – цепи, на одном конце которой находится человек с наполеоновским, но направленным в другую сторону, умом, а на другом – сотня жалких свихнувшихся людей, мелких жуликов, карманников и шулеров. Что касается средней части этой цепи, то ее вы можете заполнить, без боязни ошибиться, едва ли не всеми видами уголовных преступлений. Начальник его штаба, находящийся также вне всяких подозрений и столь же недоступный карающей руке закона, – это полковник Себастьян Моран. Как вы думаете, сколько он ему платит?

– Я, право, затрудняюсь что-либо сказать.

– Шесть тысяч фунтов в год. Это оценка ума, сделанная, как видите, в духе американских дельцов. Я совершенно случайно узнал эту подробность. Сумма эта превышает оклад премьер-министра. Такая деталь дает вам представление о доходах Мориарти и масштабах его деятельности. Теперь другой пункт. Я счел нужным поинтересоваться несколькими последними чеками Мориарти, – самые обыкновенные и невинные чеки, которыми он оплачивает свои счета по хозяйству. Они оказались выданными на шесть различных банков. Что вы скажете об этом?

– Странно, конечно. Но какой вывод вы делаете из этого?

– Ясно, что он не желает лишних разговоров о своем богатстве. Ни один человек не должен знать, сколько именно у него денег. Я не сомневаюсь, что у него не менее двадцати счетов в различных банках, – большая часть размещена, вероятно, за границей, в Германском банке или Лионском Кредите. Если у вас окажутся свободные год или два, то я очень советую заняться профессором Мориарти.

В течение всего разговора инспектор Мак-Дональд проявлял живейший интерес. Он был всецело поглощен и самой темой, и любопытными фактами, сообщенными Холмсом. Но теперь прирожденная шотландская практичность заставила его вернуться к первоначальному вопросу.

– Приму к сведению, – сказал он. – Но этим интересным рассказом, мистер Холмс, вы несколько отвлекли нас в сторону. Пока нам известно только, что имеется какая-то связь между профессором и преступлением в Бирльстоне. Такой вывод вы делаете из предупреждения, полученного вами от Норлока. Какие еще предположения мы можем сделать относительно Бирльстонского дела?

– Несколько предположений о мотивах этого преступления. Судя по вашему сообщению, это убийство совершенно необъяснимое, по крайней мере пока. Теперь, предполагая, что узел этого преступления кроется там, где мы подозреваем, можно говорить о двух возможных мотивах. Во-первых, скажу вам, что Мориарти держит свой народ в железных тисках. Введенная им дисциплина – ужасна. Единственное наказание в его кодексе – смерть. Мы можем предположить, что убитый Дуглас в каком-либо отношении изменил своему начальнику. Он понес наказание. Когда это станет известно остальным, то страх смерти еще сильнее укрепит в них дисциплину.

– Это одно предположение, мистер Холмс.

– Другое – что это одна из обычных махинаций Мориарти. Был там грабеж?

– Я не слышал об этом.

– Если был, то это говорит против первой гипотезы и в пользу второй. Мориарти мог быть привлечен к преступлению обещанием доли в добыче или руководить за определенную плату наличными деньгами. И то и другое одинаково возможно. Но как бы дело ни происходило, а решение всех вопросов и сомнений мы должны искать в Бирльстоне. Я слишком хорошо знаю этого человека, чтобы предполагать, что он оставил здесь какой-либо след, который может привести нас к нему.

– В таком случае – едем в Бирльстон! – воскликнул Мак-Дональд, вскакивая со стула. – Черт возьми! Мы уже опаздываем. Господа, на сборы я могу вам дать не более пяти минут.

– Этого вполне достаточно, – ответил Холмс, подымаясь со стула и приступая к переодеванию. – Мистер Мак, в дороге вы расскажете мне обо всем подробнее.

Это «обо всем подробнее» оказалось сведениями, довольно краткими и скудными, но все же выяснилось, что ожидавшая нас проблема была совершенно исключительной. Выслушивая сухие и с виду незначительные подробности, Холмс оживился и время от времени, с удовольствием останавливаясь на некоторых деталях, потирал руки, похрустывая тонкими пальцами. Длинному ряду недель, полных бездеятельности, пришел конец, и теперь, наконец, его замечательному дарованию был предложен объект, заслуживающий полного внимания. Его острый ум, как и всякий специальный талант, остающийся без применения, томился бездеятельностью. Теперь, найдя интересную работу, Холмс совершенно переменился: глаза его блестели, бледные щеки приняли более жизненный оттенок, и все тонкое нервное лицо точно озарялось внутренним светом. С напряженным вниманием слушал он краткий рассказ Мак-Дональда о том, что ожидало нас в Суссексе. Письменное сообщение о происшедшем было получено им с первым утренним поездом, доставляющим в Лондон молоко с пригородных ферм. Местный полицейский офицер, Уайт Мэзон, – его личный друг, этим объясняется, что он получил извещение быстрее, чем обычно происходит, когда кто-либо из Скотленд-Ярда вызывается в провинцию.

«Дорогой инспектор Мак-Дональд, – говорилось в письме, – официальное приглашение – в отдельном конверте. Это я пишу вам частным образом. Телеграфируйте мне, с каким утренним поездом вы можете приехать в Бирльстон, и я вас встречу или, если буду занят, поручу кому-либо встретить вас. Случай очень странный. Приезжайте, не теряя ни минуты. Пожалуйста, привезите, если можно, мистера Холмса, – он найдет здесь немало интересного. Можно было бы подумать, что вся картина рассчитана на театральный эффект, если бы в самой середине не лежал убитый человек. Даю вам слово, этот случай – чрезвычайно странный».

– Ваш приятель, кажется, не глуп, – заметил Холмс.

– Насколько я могу судить, Уайт Мэзон очень дельный человек.

– Хорошо, что еще вы можете сказать?

– Только то, что он расскажет нам при встрече все подробности.

– Как же вы узнали имя мистера Дугласа и то, что он убит каким-то зверским образом?

– Об этом говорилось в официальном сообщении. В нем не упоминается слова «зверски». Это – не официальный термин. Там указано имя – Джон Дуглас. Указано, что рана нанесена в голову, и что орудие убийства – охотничье двуствольное ружье. Сообщается также и время преступления: вскоре после полуночи. Далее добавляется, что это несомненно убийство, но пока никто не арестован. В заключение сказано, что случай совершенно незаурядный, и вся обстановка его дает возможность делать самые различные предположения. Это все, мистер Холмс, что у нас пока имеется.

– В таком случае, мистер Мак, с вашего позволения, мы на этом и остановимся. Стремление преждевременно создавать теории, не имея достаточных данных, – совершенно недопустимо в нашей профессии. Для меня в настоящую минуту только две вещи вполне ясны и несомненны: существование большого и злого ума – в Лондоне и убитый человек – в Суссексе. Это – концы цепи, а средние звенья ее мы должны найти.