Читать книгу Человеческое - Артур Ли Аллен - Страница 3

Не думал, что рассказ о моем первом убийстве так затянется. Сейчас утро нового дня и я продолжаю повествование о событии, произошедшем в прошлом году.

Итак, настал «судный день» к этому времени я получил по почте свежеизготовленные ключи от квартиры инвалида, и у меня уже был полностью собран пистолет и имелись патроны (они тоже пришли по почте).

Я пришел во двор за полчаса до предполагаемого ухода женщины и принялся за псевдо-чтение Сэлинджера и, быть может, книга интересная, но вряд ли я когда-нибудь прочту её, ведь впредь она мне будет напоминать об этом дне. А читая книгу, я предпочитаю полностью абстрагироваться от обыденных мыслей, чтобы погрузиться в неё полностью, прочувствовать атмосферу и понять смысл.

Ровно по расписанию в четверг в шестнадцать часов, женщина вышла на улицу, абсолютно не изменившись, ни в лице, не в одежде, том же мятом пальто и с той же черной сумкой унисекс. Я подождал пару минут, пока она скроется за углом дома и двинулся к подъезду. Ключа от домофона у меня не было, поэтому я подождал, пока кто-нибудь выйдет и откроет дверь. Мне «помог» в этом деле мальчик лет шести, он с большим усердием, облокотившись о дверь, сдвигал её с места сантиметр за сантиметром. Конечно, я ему помог. На что он ответил скромным: «спасибо», и, поправив шапку, побежал в сторону магазина, сжимая в маленьком кулачке несколько денежных купюр. Я проскользнул в подъезд и поднялся на третий этаж, где находилась квартира инвалида. Потом подошел к двери и достал из сумки связку ключей. К этому замку мог подойти лишь один ключ из воссозданной связки. Кстати, я сильно протупил, сделав все ключи. А ведь нужно было просто осмотреть замок, выбрать из связки всего один, который мог бы подходить, и сделать всего один слепок. Это бы в девять раз снизило расходы на изготовление ключей, уменьшило бы время пребывания в магазине с чужой сумкой и в итоге снизило бы общие риски. Ну да ладно, что сделано, то сделано. Я вставил ключ в замочную скважину и несколько раз повернул. Никаких препятствий все как по маслу. Вы подумаете, я почувствовал облегчение в тот момент? Нет, я почувствовал непередаваемую тревогу. Не став медлить, я шагнул в квартиру и быстро закрыл за собой дверь. Попав в чужой темный коридор, меня окончательно одолело смятение и неуверенность и напала дрожь. Меня правда трясло не на шутку, вдруг стало как-то холодно и захотелось спать. До этого все, что я делал, чтобы попасть в квартиру, готовился, обдумывал, планировал, следил за женщиной, крал ключи, делал слепки. Все это казалось, какой-то нереальной шпионской игрой, казалось чем-то увлекательным. Но в чужой квартире я вдруг протрезвел, все стало очень даже реальным, я вдруг стал себя убеждать, что больше ничего не должен делать, что я победил, я смог, мне все по плечу. Не все… Конечно, оставалось еще кое-что. Самое главное… Я медленно ступал по темному пустому коридору, в котором буквально не было ничего. На крючках не висела одежда, из обуви стояла лишь одна пара потрепанных кроссовок, там даже не было зеркала. Лишь голые стены, пол и потолок. В квартире пахло чем-то несвежим, будто там жили не инвалид со старушкой, а две дюжины кошек. Также в квартире было очень душно, воздух был мучительно затхлым, казалось, квартиру не проветривали лет десять. В конце длинного коридора слева виднелась открытая дверь, из которой вырывались лучи света и был слышен тихий шорох. Я медленно ступал, чтобы не потревожить кого-нибудь, но не успел дойти до дверного проема как из-за него неожиданно стали раздаваться нелепые стоны. Может быть, он меня услышал или почувствовал, не знаю… Никто не знает, и не узнает. Тут я решил не медлить. Чего я боюсь? Это всего лишь неадекватный инвалид. Я вошел в комнату, такую же пустую, как и коридор, в ней находились лишь диван, телевизор на тумбочке, стол и люстра. Посреди комнаты на коляске сидел инвалид с припущенными штанами и какими-то странными движениями тер свой набухший член, который безжизненно лежал на правой ноге. Этого я никак не ожидал. Его взгляд отрешенно гулял по комнате, правая (свободная рука) скрючена в запястье, а большой палец как полагается, находился за щекой. Я вынул из сумки пистолет, подошел к инвалиду и сказал:

– Эй…

Он оставил свой член в покое. Его дерганья стали более беспокойными, он вынул палец изо рта, и стал нервно стонать. Мне даже на секунду показалось, что он пытается посмотреть на меня. Я перезарядил пистолет и ткнул инвалиду в висок под углом по направлению сверху вниз. Моя рука тряслась, я все еще не был полностью уверен. Признаюсь, мне было страшно, передо мной сидел какой-никакой, но все же живой человек. Но у него не было шансов, как бы мне не было его жалко. Я нерешительно надавил на курок. Но он не поддавался, я надавил на него сильнее, но все тщетно. Я повернул пистолет тыльной стороной и увидел, что забыл снять с предохранителя.

– Твою мать, – разозлившись на себя, произнес я. Можно простить, первый раз все-таки. Я переключил рычажок на «активный режим». И поставил пистолет в исходное положение – к виску инвалида. Но в этот момент у меня появилась другая идея, я обошел инвалида и присел на корточки перед ним. Затем засунул пистолет поглубже в его рот, раздвинув дулом челюсти, покрытые кривыми и пожелтевшими зубами. В нос ударил тухлый запах. Инвалид начал беспокойно дергаться, но я напряг руку и выстрелил. Грохот оказался сильнее, чем я ожидал. Меня оглушило. Голова инвалида дернулась, изо рта и ноздрей хлынули струи темной крови. Тело обмякло, сгорбившись, на кресле. Я увидел его раскуроченный затылок – месиво из мозгов и крови – по краям виднелись осколки черепа.

Ладно, надо было уходить. Находится в «обществе» трупа инвалида-мастурбатора мне больше не хотелось. Я положил пистолет в сумку, подобрал гильзу и тоже закинул туда же. Не знаю зачем, но насмотревшись голливудских фильмов про сыщиков, которые чуть ли не по пердежу двухчасовой давности могут вычислить, сколько волос на голове у преступника, я не мог не сделать этого. Потом я понял, что мне нужно изготовить маску, чтобы выйти из квартиры. Как ни странно, я мыслил очень ясно, даже не смотря на то, что я только что совершил первое убийство. Я понимал, что выстрел был слишком громким и соседи, возможно, слышали его. Так что мне нужно было скрыть свое лицо, чтобы покинуть квартиру. Быть может они стоят в подъезде и любопытствуют, что же такое прогремело в квартире невинного инвалида. В мою голову влетела идея, как стрела в яблоко, взять шапку и натянуть поверх лица. Шапка, тут точно была, так как в парке инвалид был именно в ней. Я быстрым шагом прошел в коридор и включил свет, шапка лежала на тумбочке, под которой стояла пара злосчастных кроссовок. Я взял её и прошел обратно в комнату в поисках ножниц. Я нашел их на столе в универсальном пенале, среди карандашей и ручек. Я вырезал два отверстия для глаз. Смахнул вырезанные кусочки ткани в сумку, туда же бросил использованные ножницы и натянул шапку на лоб. Затем направился в коридор – мне нужно было покинуть квартиру как можно быстрее, пока не вернулась старушка. Перед этим я еще раз взглянул на инвалида. Вся его одежда, живот, член были измазаны кровью. Казалось, он еще больше обмяк. Кровь продолжала литься изо рта, но уже с меньшим энтузиазмом. Я натянул шапку на лицо, и поровнял вырезанные дырки с глазами. Потом подошел к входной двери и заглянул в зрачок, никого не было. Наконец я почувствовал облегчение, потом вышел за дверь, и закрыл её своим ключом. Потом спустился на первый этаж и выглянул из-за входной двери в подъезд, когда убедился, что там тоже никого нет, стянул шапку и запихнул в сумку. После этого я не торопясь пошел в сторону дома, не оглядываясь, не выдавая себя, делая вид, что ничего не произошло, но мои мысли еще долго находились в этой квартире.

Вернувшись домой, я зашел в свою комнату, сел на кровать и замер. Так, в полной обездвиженности я просидел часа два, изредка переводя взгляд от окна, где уже наступили сумерки, на картину Сальвадора Дали «Молодая девственница, предающаяся содомскому греху при помощи рогов собственного целомудрия», висящую на противоположной стене и обратно. Картина была повешена лет пять назад, во время зарождающихся и бушующих во мне протестующих началах. Но все уже давно угасло и давно пора было её снять, но я пока не решил чем можно будет заполнить «пустоту» на стене. В моей голове постоянно проигрывалась сцена, как старушка возвращается домой, заходит в квартиру, замечает подозрительно странное отсутствие прежних звуков – шорохов и стонов, которые обычно издает инвалид. Осторожно идет по длинному коридору, зовя его по имени. Представлял, как в её душе нарастает тревога, потом женщина заходит в комнату, дверь в которую все так же приоткрыта, и видит мертвого, бледного, сгорбившегося инвалида, за которым ухаживала до неприличия много лет. Но дальше в моем воображении история разветвлялась на неисчислимое количество исходов. Сначала я представил самое банальное – как женщина в ужасе кричит, может, теряет сознание, но скорее всего, бежит к телефону и звонит в полицию. Может быть, обезумев, выбегает из квартиры и начинает звать на помощь. Но вот загвоздка, все это при условии, что она хороший человек, абсолютно ко всем ситуациям в жизни подходит с великодушием и подлинным милосердием. Но мы-то с вами живем в реальном мире. Пойдем дальше. Также популярным вариантом в моих размышлениях было самоубийство. Женщина, не выдержав потерю, пошла на кухню, взяла нож и перерезала себе вены или взяла веревку или провод и, закрепив понадежней на потолке, повесилась. Это весьма вероятно, если посмотреть на тот образ жизни, который она вела с инвалидом. Скорее всего, у неё и правда никого, кроме него не было. И потеряв последнее, ради чего она цеплялась за жизнь, могла решить свести счеты с жизнью. Так же она могла бы мыслить более трезво. Пойти к соседке – поплакаться. После похорон погрузиться в глубокую депрессию, но в итоге выйти из неё и продолжить жить, как ни в чем не бывало, но уже в свое удовольствие. Завести мужчину, может даже выйти замуж. А почему бы и нет? Может подсознательно, я и стремился к такому исходу, когда спускал курок. Но напомню, мы с вами реалисты, и должны понимать, что это не все варианты. Как вы думаете тяжело ухаживать за таким инвалидом? Который даже не может с вами общаться, который срет и ссыт под себя. Думаю, среднестатистический человек, собрав всю волю в кулак, продержится не больше недели. А если, этот инвалид ваш родственник? Будьте честны с собой. Не больше года, а то и нескольких месяцев. Потом, как я думаю, таких просто сдают в определенные организации, где за ними ухаживают неравнодушные волонтеры. Итак, следующий вариант развития событий основан на ненависти и усталости. Самый невинный – при обнаружении мертвого инвалида, женщина делает все стандартные процедуры, потом, когда труп увозят, садится на диван и наслаждается тишиной, периодически облегченно выдыхая воздух. В этот момент она благодарит, если не бога, то того кто это сделал. Еще один вариант возможен при условии, что она крайне ненавидела инвалида и до того устала за ним приглядывать и катать по вечерам в парке, что сама готова была его пристрелить. Но каковы шансы у шестидесятилетней тетки продумать все также тщательно как я? Хотя если бы она даже разрезала его труп на меленькие кусочки, вынесла из квартиры и сожгла где-нибудь за гаражами, никто бы этого не заметил. Инвалидов вообще в народе принято не замечать. Приглядитесь, как прохожие усердно стараются не смотреть на колясочников. На их уродства, маленькие отсохшие ножки, непропорционально большие головы, странные движения. Еще более не приличным будет расспрашивать об очевидном исходе в жизни инвалида. Никто не полюбопытствует, что с ним случилось, потому что всем и так это понятно. Скорее все они будут даже рады, потому что впредь не нужно будет усердствовать – стараться делать равнодушный взгляд, как будто все в порядке, проходя мимо инвалида. Кому вообще хочется жить в подъезде с «чудом-юдом»? Как объяснять своим детям странные поведения этого «дяди»? Одним лишь выстрелом я решил многие проблемы многих, в том числе и инвалида. Хотя после его смерти, жителям придется еще больше усердствовать. Нужно будет в присутствии женщины-сиделки, имя которой, кстати, вряд ли кто-нибудь знал, строить кислую, сочувствующую гримасу. Хотя, очевидно, всем насрать.

Вряд ли бы он хотел так жить, если б хотя бы на минуту прозрел, и смог бы посмотреть на себя со стороны. Я думаю, он бы постарался за эту минуту найти что-нибудь острое и перерезать себе горло или воткнуть в сердце. Можно сказать, я прочел его мысли и просто помог.

Вечером, я включил новости по телевизору. Конечно, так быстро они состряпать материал не могли. Но не полюбопытствовать я не мог. Было интересно, что они скажут об этом. Ведь убийство достаточно необычное. Застрелен недееспособный инвалид. Кому он мог помешать? Как и ожидалось – ничего. На следующий день я тоже проверил вечерние новости – ничего. Не поверив, заглянул в интернет – тоже ничего. В принципе. И так изо дня в день. Представляете, по телевизору, по местным новостям они так и не показали сюжет про мое первое убийство. Ни одного упоминания, ни в одной сводке. А знаете почему? Потому что они побоялись шумихи, которая могла бы подняться из-за этого. Побоялись того, что это начнут обсуждать во всех уголках страны, во всех квартирах. Появятся те, кто «за» и те, кто «против». Это означает, что придется поднять вопрос о целесообразности принудительной эвтаназии. И есть вероятность, что те, кто «за» победят в этом споре. Тогда весь мир бесповоротно изменится. Люди станут чуточку злее. Ровно, как экономисты содрогаются от изменения уровня инфляции или безработицы на пол процента, так и мир изменится от принятия лишь одного аморального закона. А пока… А пока они решили умолчать о произошедшем. И это означает, что они признали мой поступок правильным. Ведь пока они молчат, я не могу думать иначе.

Не хочу, чтобы вы думали, что я приверженец эвтаназии или считаю себя, в некотором смысле, санитаром, который очищает город от «нечисти». Это не так. Мне абсолютно плевать на этого инвалида, по крайней мере, сейчас, спустя два года, когда я пишу этот дневник. Я лишь помню те ощущения, ту душевную боль. Но, по правде говоря, первым мог оказаться любой, не обязательно инвалид, им мог оказаться ребенок или старик, может быть перекаченный мужик, или симпатичная девушка. Это было не важно. Важен был лишь факт убийства. Хотя, может быть, я просто себя обманываю.