Читать книгу Блаженные и негодяи - Артур Олейников - Страница 4

В хутор Тузлуки, что был на реке Маныч посторонние люди не заезжали. Из местных не больше сотни казаков, все другие были дачниками и их гости. И я предпочитал летом Черному морю Маныч и Хутор Тузлуки. Я останавливаюсь у Вовы Дикова.

Деков пышущий здоровьем казак с усами широкоплечий коренастый с могучей силой в руках мастер рукопашного боя. При этом он не показал мне ни одного приема, за то учил меня по настоящему ловить сетью рыбу, готовить казачью уху. По-настоящему, это когда вы не просто закладывает пищу в котел или ставите сеть, это когда вы думает не, а улове и не о насыщении утробы, а о том, чтобы подарить радость, прекрасный миг счастья друзьям с которыми сядете за стол. У Дикова две жены и четыре дочки. Однажды попав в Тузлуки он так полюбил этот край, так что остался здесь навсегда переехав с Батайска, а за Вовой в Тузлуки попали все его друзья и еще сотни людей со всей России.

– Артурчик ты опять прячешься о советской власти! – весело говорит мне Диков пре встречи.

– Так нет же советской власти! Вся вышла!

– Путин – советская власть! – отвечает Диков и смеется.

Вообще Диков плевал на любую власть он браконьер этим и живет. В телефонной записной книжки у него телефоны всех местной элиты. Судьи депутаты.

Мы сидели под навесом, и пили с Диким пиво с жирной шамайкой занесенной в красную книгу.

– Что москвичи? —спрашиваю я.

– Едут! Завтра будут! Начальника охраны Путина с собой везут.

– На черта?

– А ты как думаешь? – хитро по-казачьи прищуривается и улыбается Диков.

– Убийства Путина, ничего не решит!

– А что же решит?

– Революция!

– Революция на пустом месте не делается! Почва нужна.

– Как Ленин – народ соблазнить? Землю крестьянам, заводы рабочим!

– Это тоже! Но в первую очередь нужна армия!

– Идея нужна!

– Вот будет идея мальчик, тогда приходи! – Диков смеется.

И дарит мне красивый и дорогой вельветовый костюм.

– Держи мальчик! Носи всем на зависть!

В Тузлуках меня нарекли вторым именем, Мальчик.

После пятой кружки пива я иду купаться на Маныч. Стая скворцов, словно облако закружиться над головой. Вдоль берега убаюкивающий шумит камыш, и косяк диких уток поздоровается, прокрякав над головой.

После купания я иду к Василию Васильевичу. Дедушка Вася, он держит лошадей и корову. Молоко от степных маныческих трав и цветов самое вкусное. Я беру всегда только парное молоко, чтобы прямо из-под коровы, чтобы теплое и валил пар. И сметану, когда она еще только как сливки и на обратном пути за один присест выпиваю до полбанки сливок. А за ночь, настоявшись, сметана приготовляется, и я ее застывшую все ровно как масло мажу на булочку и пью с кофе.

Дедушке Васи восемьдесят семь лет, он еще застал оккупацию и немцев. В хуторе были крупные бои и ставка немцев, шла дорога на Сталинград. Василий Васильевич любит рассказывать о немцах.

– Приходит, один на двор, рыжий, рукава закатаны с автоматом. Все думает мать, сейчас зверствовать начнет, а нет на чистом русском! Яиц хозяйка, молока, пожалуйста, просим! Грамотные значит выходят! Не варвары! И мне шоколадку. Как сейчас помню. Мы-то, прежде чем немцы в хутор не вошли отродясь этого шоколада не ели.

– Так что хорошие значит выходят? Пили бы сейчас баварское пиво, значит выходит?

– Нет! Враг есть враг! Я не одобряю! Говорю, как у нас было! А в Красном, что тридцать километров от нас расстреляли и мал и стар! Вот как! Война, пойди разбери, что у кого на уме.

– Мне молока и сметаны!

– Иди, спроси у хозяйки.

Хозяйка невестка дочь, супруга давно уже лежала на местном погосте.

Красивая казачка молодка с румянцем на щеках выходит из хлева с ведром парного молока.

Вечереет. Напившись молока со сметаной, иду на закат, на древней курган. Курган высокий, и степь в заходящем солнце словно отливает бардовым светом.

И скоро над головой начинают разгораться звезды. Звезды сияли на небосклоне как драгоценные камни. Вот, что небо в алмазах. Если бы Чеховский дядя Ваня оказался в Тузлуках он, наконец, то не просто увидел небо в алмазах, а счастье разлилось бы у него на сердце, чего Чехов так жила человечеству.

На обратном пути натыкаюсь ногой на крупную черепаху. Беру черепаху в руки. Она прячется в панцирь.

Диков встречает меня жаренным сомом. Жирный с золотистой корочкой он таит во рту. Пьем, закусываем и ложимся спать уже за полночь.

А утром на моем телефоне раздается звонок, который словно коварный нож врага разит из подтяжка под лопатку.

– Пастушенко Лариса Алексеевна ваша мать? – раздается на другом конце линии.

– Да! Вы кто?

– Ваша мать в больнице?

– Что случилось? – перехватило у меня дыхание.

– Хутор Ковалёвка, второе отделение. Приемные часы с десяти утра до двух дня.

И положила трубку.

Я растерялся. Какая еще Ковалёвка? Я прежде только слышал, что есть такая психиатрическая больница в хуторе Ковалёвка.

Я перезваниваю, но трубку не берут и не отвечают.

– Я приеду, через два дня! Мать в больнице, говорю я Дикому и еду в проклятую Ковалёвку.