Читать книгу Шпана и первая любовь - Артур Рунин - Страница 4

Глава 4

Оглавление

Данила проснулся от толчков в лоб.

– Вставай, – в голосе матери звучал метал. – Или не собираешься в школу?

В прихожей щёлкнул замок входной двери.

– Сестра ушла. – Алла Матвеевна убирала за дочерью кровать.

Отвратительный вкус во рту и сухость моментально подняли Шпану с кровати, дабы срочно чистить зубы. Вскочив с постели, он сразу замер, прижал ладонь к боку; дыхание спёрло.

Такое ощущение, что рёбра сломаны. Где так вчера приложился? Данила осмотрел свежие болячки на кулаках, стёртую и порезанную кожу на ладонях.

– Ах ты гадина, – прошипел он, увидев в ранке блеск стекла. Старания подцепить ногтями и вытащить злой мизерный осколок результата не дали. Шпана оставил тщетный замысел, прошёл в ванную; скованные движения от боли в боку замедляли процесс умывания и мытья волос. Данила собирался взять полотенце, но на месте видавшей виды зелёной махровой тряпки не оказалось.

– Даже эту рвань убрали, – произнёс Шпана, тряхнул головой, видя себя со стороны – псом с мокрой шерстью. На кухне он развёл в двухлитровой банке черносмородинного варенья с водой, до капли выпил: весь завтрак на сегодня, а то, не дай бог, стошнит.

Выглаженные брюки, белая рубаха, тёмно-синий пиджак – висели на спинке стула возле кровати. Данила с недовольным лицом и прескверным самочувствием нарядился в прилежного ученика, с письменного стола взял ручку и общую тетрадь – все его ученические принадлежности. С пятого класса, как скатился с отличника на двоечника, никогда не брал ни одного учебника. Да и тетрадь к концу года оставалась наполовину пустой, и те «немытые» листки были изрисованы похабными карикатурами.

Шпана опоздал на общее построение перед школой, за воротами ждал окончания первого звонка. Он рассматривал свой класс, глазами искал Ольгу. И когда увидел, его грудь взволнованно задышала; настроение, а с ним и самочувствие улучшились; сердце скакало сайгаком: Оля стала красивее и взрослее.

Ученики начали заходить в школу. Данила подошёл к своему классу. Он не мог отвести глаз от своей любви, забыв поздороваться с Филатом и Дёминым. С остальными он никогда не здоровался. Класс разделялся на нормальных пацанов и «чушков». Нормальными пацанами считались он, Филат, Дёма и шестёрка Филата Сявка, который был настолько мелким, тщедушным, трусливым, что его, наверное, мог побить пятиклашка. Но Филат никому не давал обижать «слабее слабого». Зато сам издевался и изгалялся вдоволь. Со своей компанией устраивали бои в лице Сявки и однотипного хлюпика. Выбирали из разных классов, но не младших, заставляли драться. Если Сявка проигрывал, а почти всегда так и случалось, то Сергей избивал победителя. После чего заставлял своего «подопечного» добивать противника. Сам Сявка настолько привык к такому существованию, что пресмыкался и раболепствовал перед Филатом с ненормальной радостью и рьяной готовностью. И жестоко обходился с подвернувшейся возможностью на ком-то оторваться. С неистовой яростью бил пацана, находясь под щитом Филатова Сергея – ударами не сильнее пощёчины от девчонки.

Остальные десять пацанов из класса считались «недоносками» и не имели уважения у этой четвёрки и их друзей, считавших себя отъявленной шпаной. Та же картина прописалась в классе и с девочками. Виктория Морозова, Анжела Калина, а с ними и Оля Боговеева держались горделивым, надменным особняком и презирали остальных тринадцать девочек. Причём первые две были круглыми отличницами, дружили с компанией Филата и Шпаны и слыли среди девчонок жестокими задирами. Калина ещё занималась восточными единоборствами и иногда долбила парней. Из-за неё закрыли секцию карате – после того, как она нечаянно разнесла ногой парню яйцо.

Ольга – девочка справедливая, добродушная, часто не разделяла мнения подруг, но дорожила их дружбой, иногда велась на подколки и шла у них на поводу. Втайне гордилась своей красотой и неприкосновенностью. Морозка и Калина дружили с ней с яслей и защищали. Подруги любили Ольгу за её ласковую доброту, живость и весёлость, за редкую красоту, за грамотность и начитанность. А ещё – за её наивность к вере в божественное и святых: фамилия даже на Бог начинается. Уважали за невероятную преданность к своей любви – к Даниле Демидову. Ни про кого другого Ольга слышать не желала. И когда подруги обсуждали очередного парня и спрашивали её мнение, Оля пожимала плечами и отходила в сторону, чтобы не слушать едкие насмешки и скабрезности. Справедливости ради – за последний год много парней перекинули заинтересованные взоры с Ольги на Анжелу.

– Э, крендель. – Данила получил тычок по ноге. – Совсем в сердцах потерялся, – добавил Филат, наблюдая, как друг не сводит глаз с Оли.

Шпана не успел повернуться к другу, встретился глазами с Ольгой, одарившей милой улыбкой его вдохновенное лицо. Данила взлетел на небеса и, повернувшись к Филату, смотрел неосмысленными глазами, не в силах выйти из витающих влюблённых образов.

– Э, франт любвеобильный. – Филат пощёлкал пальцами перед глазами друга. – Тя чё, в натуре, здороваться не учили? Или Ольку увидел, и мозги вскипели? – Сергей недовольно сжал губы. – Подними крышку на макушке, отсифонь паркý.

– А, здорово, друганы. – Данила пожал руку Сергею и, крепко обняв, похлопал по спине.

– Ты допился? Словно не виделись вечность. Вчера только в зюзю вместе нажрались. Давай, спускайся с небес на асфальт к первому сентября и в школу. Хватит слушать баллады Орфея о любви.

– Это что за кореш такой, Орфей? – Шпана, похоже, действительно в обнимку с оным до сих пор витал по эфирным замкам любви и счастливый, и опьянённый страстью вопил в мечтах сердечные серенады.

– Читать больше надо.

– Слышь, ты, знаток «что-где-когда», я книг читаю в разы больше, чем весь вместе взятый наш класс.

– Ага. Поэтому у тебя по литературе вечные пары и единицы с нулями и минусами.

– Дубина. Единица с нулём это десять. И ты прекрасно знаешь, почему я не отвечаю этой литературной крысе. Всю школьную программу я знаю лучше неё самой.

– Ладно, знаю, знаю. – Филат обнял друга за плечи. – Пошли. – Он обернулся к худенькому мелкому пацану, сказал повелительным тоном:

– Сявка, вперёд шныряй, – и поддал пинка.

Данила знал, что Сергей с недавнего времени, а возможно и давно – только в последнее время стало явно проглядываться, – тоже влюблён в Олю. Филат старался не подавать вида, никогда про неё не разговаривал. Да и кто, в принципе, в Ольгу не был влюблён: полгорода, а то и весь город. Кто видел – тот и влюблялся, рассуждал Шпана в ревнивых мыслях.

Данила нравился всем девочкам класса. Половина в него были влюблены так же сильно, как он в Олю. Когда Данила обращался вежливо и мило, девчонки льнули к нему. Но бывали дни, когда он жестоко шутил и насмехался, доводил до слёз, истерики и ненависти, особенно тех, про каких знал о сильной любви к себе.

Первых два урока – алгебру и геометрию вела классная руководительница Антонина Григорьевна. Все понимали, что сегодня особых занятий не будет, лишь так – всякая болтовня. В начале уроков «класснуха» представила нового ученика, взирающего на класс из-под густых чёрных бровей. Звали новенького Семёном.

Филат и Шпана сидели за одной партой – последней возле окон: любимое место.

– Интересно, чушок или нормальный пацан? – намеренно вслух размышлял Дёмин, чтобы все слышали.

– Сявка, Сявка, – позвал шёпотом Филат. – Врежь ему пендаль, когда садиться будет. – Сергей качнул головой в сторону новенького.

– Да ну-у на фиг, – забегал испуганными глазами Сявка.

– Что – на фиг. Врежь, или я тебя на перемене грохну. – Филат сжал губы в нить и пригрозил кулаком. – Кому сказал, мосол.

Когда новенький садился, никакого пинка не последовало.

– Вот, Сявка, сегодня на турнике издохнешь.

Сявка с озабоченным видом нахмурил жиденькие брови и уставился на школьную доску.

Антонина Григорьевна затеяла расспрос поочерёдно начиная с первой парты – кто и как провёл лето. Галдёж заполнил классную комнату. На втором уроке классная руководительница устроила пересаживание учеников, как она сама посчитала, что будет лучше. Список, кто и где должен сидеть, всегда лежал в журнале для других учителей. Четвёртый год подряд Антонина Григорьевна сажала Данилу с Ольгой за одну парту – первую от двери.

Шпана знал, что переселение ненадолго. Филат начнёт напевать, что друга на бабу нельзя менять, что ни о каких делах и проблемах не поговоришь. И вообще, всё равно больше половины прогулов. Дольше всего Данила задерживался за одной партой с Олей на уроках классной руководительницы. Но и та со временем сдавалась и переставала рассаживать по своим местам двух неразлучных друзей, когда Шпана и Филат всё чаще и чаще садились вместе за последнюю парту.

Тем не менее после каждой четверти Антонина Григорьевна затевала новое пересаживание учеников и вновь Данила оказывался с Олей. Он радовался и всё же недоумевал, задаваясь вопросом: почему какой год подряд «класснуха» сажает его вместе с Ольгой? Он не знал, что любимая одноклассница сама просила Антонину Григорьевну об этом.

Сейчас Шпана вдыхал волнующие ароматы исходящие от Оли и млел, не отрывал глаз от соблазнительных ног, лишь наполовину прикрытых короткой юбкой.

Данила и Ольга внезапно посмотрели друг на друга, улыбнулись. Скрещённые взгляды задержались. У Шпаны перехватило дух. Он смущённо сжал губы, а Оля, поджав нижнюю губу, медленно вытянула трубочкой обе, показывая воздушный поцелуй, и, оставив улыбку на губах, повернулась к школьной доске. Данила слегка шарахнулся от Оли, едва не слетел со стула. И уже томными глазами, никого и ничего не слыша, искоса разглядывал Ольгу и только любил. Обезумевшему влюблённому разуму хотелось задрать девочке юбку и прижать руку между её ног. Но Шпана вспомнил, что получилось, когда проделал подобное в конце восьмого класса и вмиг остыл.

Когда такое началось – не помнил. Часто на переменах Данила становился возле учительского стола и рассматривал свою первую любовь. Ольга, не обращая на него внимания, сидя на своём месте и выставив колени из-за парты в проход, разговаривала с кем-нибудь из девчонок или изображала вид, что вдумчиво читает учебник и как бы невзначай слегка раздвигала колени. Она знала, что Данила смотрит на неё и видит её трусики, этим дразня и доводя его любящее сердце до скачки в зрачках. Если кто-то из пацанов подходил к тому месту, где стоял пригвождённый Шпана, Оля сдвигала ноги и убирала за парту. Данила, взрываясь на того, кто посмел подойти к его месту, давал, мягко выражаясь, втык. Бывало, разбивал лицо до крови.

Как-то раз – произошло всё быстро – Ольга не собиралась дразнить Данилу. Она была увлечена чтением заданного урока, сидела, как всегда, выдвинув ноги в проход, но со сдвинутыми коленями. Шпана нервничал. Прозвенел звонок. Оля убрала колени за парту, на мгновение чуть раздвинув. Даниле показалось, что она без трусиков.

Вот почему она сегодня не дразнила его, промелькнула догадка. И у Данилы совсем сорвало «башню». Шёл урок алгебры. Шпана долго приходил в себя от перевозбуждённых чувств, сидя за партой, пялился широкими глазами на девичьи коленки. В итоге он не выдержал и, даже не ожидая от самого себя такого действия, задрал Ольге юбку, увидел чёрного цвета нижнее бельё, одёрнул обратно. Его проступок заметила классная руководительница.

– Вый-ди вон, – строгим голосом, выделяя каждый слог, проговорила Антонина Григорьевна. – И без отца на уроки не приходи.

«Она взгляд за парту загнула, что ли?» – пронеслась гневная мысль Данилы. Он поднялся из-за парты, ленивым движением подхватил тетрадь, с укором в голосе произнёс:

– Вы же знаете, что у меня отца нет. У меня – гнида отчим.

– Вон из класса, – повторила учительница по алгебре и геометрии спокойным тоном.

Шпана сидел на подоконнике перед дверью класса.

– Дурашка ты, – только и сказала на перемене Ольга, проведя ладонью по щеке любимого мальчика.

Далее собрали педсовет. Кого-то из старших классов послали за родителями Данилы, чтобы те немедленно примчались в школу.

Дома ждало мордобитие пасынка отчимом до состояния реанимации, который всё время орал, что это можно приравнять к попытке изнасилования.

Шпана пролежал две недели в больнице, говорил всем – милиции, друзьям, в том числе и Филату, что его избили какие-то пацаны, когда он поздно вечером шёл домой. Он их не знал и лиц не запомнил.

Филат только усмехнулся: всеобщая отговорка перед ментами. Да и перед всеми остальными.

***

Сейчас Шпана не сводил задумчивых глаз с красивых ног Оли, шумно сопел и раздувал ноздри.

Прозвенел звонок. Собираясь на другой урок, Оля повернулась к Даниле и предложила:

– Пойдём сегодня вместе домой?

– Х-хорошо, – согласился Шпана, округлив радостные глаза шире луны. Щёки от счастья залилось алой краской.

– Всё, договорились. – Оля улыбнулась, взяла пакет с учебниками. – Только смотри, чтобы точно. – Она играючи пригрозила указательным пальцем.

– А-мм-б-хх, – собираясь произнести фразу, Данила лишь выдавил нечленораздельный звук, широко развёл ладонями. – Да.

Чтобы проводить Олю домой, Шпане нужно было как-то отвязаться от Филата. И пока Сергей гонял словесными оскорблениями Сявку за то, что не влепил новенькому пинок, Данила вышел из класса сразу за Ольгой и поспешил выйти из школы. Оставались три урока, он решил подождать Олю за деревянным забором, ограждавшем школу, сидя на лавке возле двухэтажного дома. Таким образом он спрятался от Филата, который мог выйти за угол школы покурить и погонять Сявку на турниках.

Ольга сидела на уроке литературы, разочарованно посматривая на пустой стул. Она обернулась и окинула взглядом класс: Даня отсутствовал. Настроение стало паническим. Оля глубоко вздохнула, изображая вид, что слушает учительницу, погрузилась мыслями в свои непростые проблемы.

Филат сжал кулаки, покоящиеся на парте, от гнева стискивал зубы: ни Данилы, ни Сявки. «Тщедушный дуст» испугался, что Сергей после уроков хорошенько над ним поиздевается за неисполненный пинок новенькому. Сявка знал – бешеный Филат к завтрашнему дню отойдёт от злости. Подумаешь, получит пару подзатыльников – не больше. И свалил, прикрываясь временем – хоть и не слишком надёжным щитом, тем не менее процентов на пятьдесят защищающим.

Ладно, рассуждал Сергей, с этим доходягой понятно, но Шпана: этот куда свалил? Больше всего Филата бесило то, что он даже не заметил, как эти «сопатые индюки» исчезли. На перемене после литературы Сергей собрался уходить домой. С понурой головой он подходил к лестнице. Его окликнула Ольга.

– Серёжа, Серёжа, подожди. – Оля, цокая каблуками, подбежала к Филату. – Ты уходишь?

– А чего тут делать? Хватит на сегодня, поучились.

– Я хотела тебя попросить, чтобы… – Ольга нервно жевала губы. – Ты не можешь сегодня проводить меня домой?

Филат сдвинул брови, с серьёзным лицом старался не подавать вида, что лишь неподъёмная радость не давала взметнуться к солнцу, согласился не раздумывая. Тёмные глаза проницательно рассмотрели Ольгу. Сергей решил спросить:

– Проблемы? Кто-то пристаёт?

Ольгины глаза вспыхнули, но сразу померкли. Она передумала говорить, опасаясь худшего; нижняя губа поджалась, верхняя вздрогнула. Оля помолчала, дрогнувшим голосом ответила:

– Проблем нет. Нет. Никаких.

Филат уловил интонацию и разглядел ситуацию, прекрасно поняв, что проблема-то как раз – есть. И за эту девочку, если ей грозит что-то плохое, он готов изуродовать любого.

– Ладно, раз такое, – согласился Сергей. – Придётся отсидеть уроки. Пошли.

– Спасибо. – Оля в знак благодарности слабо улыбнулась.

Шпана дождался звонка с шестого урока и подошёл к углу забора в ожидании, когда Ольга выйдет из ворот. На тротуар вышел Филат – словно дерьмо, шлёпнувшееся с небес и отразившееся в глазах Шпаны, – следом появилась Оля. Сердце Данилы ёкнуло, а его кроссовок желал отвалить прохожему мужику мощнейший пинок.

Да нет, успокаивал себя Шпана, они разойдутся по своим дорогам. Но когда друг с «его девочкой» перешли дорогу и пошли вместе через стадион, лицо Данилы перекоробило до неузнаваемости: Ольга ведь его девчонка, правда же? Или, быть может, Шпана поторопился с присвоением-то?

Данила расширил в свирепости ноздри, открытые губы раздвинулись в кривой форме, зубы заскрежетали; он, рыча, несколько раз ударил ногами по асфальту, исполнив этакий танец «взбесившегося кретина». Но сразу сообразив, что его могут увидеть в таком яростном и смехотворном амплуа, осмотрелся и побежал следить за другом и своей первой любовью.

***

Дверь квартиры закрылась. Оля прислонилась спиной к дерматиновой обивке, умиротворённо вздохнула: Сергей в подъезде ни разу не попытался прикоснуться к ней, и это радовало. И почему Данила куда-то пропал, дав обещание проводить? Но не это обстоятельство её тяготило.

В ванной Ольга открыла краны, вылила колпачок шампуня под струю горячей воды. Далее прошла на кухню, села за стол и, поджав кулаками щёки, замерла, переполненная неприятными размышлениями.

Первые два месяца лета Оля провела в молодёжном лагере. По приезду домой на второй день она решила прогуляться и зайти в универмаг – полюбоваться скудным ассортиментом. Она поднималась по высоким ступеням к дверям магазина, каблук правой туфли надломился, и ногу сильно потянуло. Щиколотка сразу чуть припухла.

Возле невысоких колон сквера под тенистой кроной каштана расположилась лавочка, приглашавшая к отдыху. Солнце щедро купало землю знойными лучами, создавая тридцатиградусную жару. Оля сняла туфли, прихрамывая, стараясь не ступить на какие-нибудь стёклышки, подошла и опустилась на лавку. Нос вдохнул запах цветов с клумбы, раскинутой между двух дорожек. Ольга подождала, когда боль утихнет, собиралась встать с лавки и от неожиданности вздрогнула – рядом, словно свалился с дерева, уселся Савах и приобнял за шею как клещами. Саша Вахнин напросился прогуляться, а позже проводить до дома. В подъезде, где никого не было, он прижал Ольгу к стене и полез руками всё ощупывать – настойчивее и настойчивее. Сначала с поцелуями всю облапил, ладонь нырнула под юбку. Гневно сжав зубы, Савах постарался стянуть трусики, собираясь овладеть Ольгой. Она заплакала, сообщила, что ещё девственница; она наивно полагала, что произнесённое остановит парня. Оказалось, на Саваха услышанное подействовало как кровь, вылитая в воду перед мордой акулы. Он совсем обезумел – повалил Ольгу на ступени, нечаянно ударив головой о бетон, разорвал нижнее бельё, улёгся сверху и трясущейся рукой расстёгивал пуговицы на своих брюках.

Внизу хлопнула дверь, в подъезд вошли.

– Ты всё равно будешь со мной. Я тебе отвечаю… – Савах недоговорил, вскочил на ноги, громыхая прыжками сбежал по ступеням.

Сказав «быть с ним» – означало «быть затем со всеми его друзьями». Ольга наслышана. Друзья у Саши Вахнина разные. Шпана и Филат тоже входили в его шайку. Но Оля наслышана о тех друзьях Саваха, которые были его ровесниками или старше и не входили в общую компанию с Данилой и Сергеем.

Наполнив ванну, Ольга скинула одежду возле ног на кафель, обжигаясь и шикая медленно опустилась в пенистую воду.

Сказать Дане или Сергею? Что они смогут сделать семнадцати и восемнадцатилетние с двадцатилетним, у которого есть блатные друзья много старше и машут ножами как воздухом дышат. Тем более Савах в шайке Шпаны и Филата за главного, за авторитета. Конечно, если бы Оля дружила с Данилой, была его девочкой, или хотя бы чьей-либо из компании, того же Филата – тогда Савах перестал бы её домогаться. И вообще, наверное, не лез бы.

Беда в том, что Ольга непреклонно считала, что мальчик первый должен предложить дружбу, чего она столько лет не может дождаться от Данилы. Она уверена, что Шпана по уши в неё влюблён. Да не то, что по уши – червём затерялся под землёй, выхода от любви ищет.

Но даже дружба с Данилой или Сергеем стопроцентно не обнадёживала, что Савах полностью отстанет. Говорили – он как-то переспал с девушкой из своих друзей, взяв силой, а после всех убедил, что девчонка сама предложила, как последняя подстилка. И несчастную пустили по кругу.

Что теперь делать, Ольга не знала. После случая в подъезде за последний месяц ей приходилось четырежды убегать от Саваха. В итоге она перестала выходить на улицу и половину августа просидела дома, ещё больше углубилась в библию, в изучение французского языка, читала любимые книги про святых, древние мифы, легенды. Погружаясь в эти книги, Оля забывалась и переносилась в сказочный волшебный мир. Её очень волновали темы священных писаний. Невольные слёзы от трепета, ужаса и жалости до умиления, радости и счастья переполняли молодое сердце. Иногда посещали мысли, что она хочет прочувствовать те мучения и то счастье, коим подверглись и которое испытали мученицы. Налетавшись в грёзах и фантазиях, спустившись на землю, Ольга ужасалась своим настроениям.

– Нет. Нет. Не хочу боли и страданий. Хочу только любви и счастья. Хочу быть любимой девушкой своего Дани.

Она и так успела с пяти лет настрадаться душою и сердцем. Даже сейчас по прошествии времени она не так уж редко плачет по ночам.

Когда-то произошла беда.

Хлопнула входная дверь, Оля вздрогнула. А вдруг Савах зашёл? Услышав за дверью ванной комнаты пьяные голоса матери и отца, она успокоилась.

«Как мог Вахнин войти? Глупая, – ругала себя Ольга, улыбнулась. – Это мои дорогие!»

Родители Оли – тихие пьяницы. Каждый день после работы – мать на ткацкой фабрике, отец токарем на заводе – они где-то по дороге встречались, вместе приходили домой, варили самогон. Или покупали водку и распивали одну бутылочку. По выходным – напивались до упаду. В понедельник похмелялись строго по сто грамм, потом шли на работу. Так и текла их жизнь, похожая на засохший репейный куст на замусоренном пустыре.

«Мама и папа, я всё равно вас люблю. Когда произошла беда и их жизнь… Солнце выжгло радость, святая вода окропила чернильной грязью, день внёс вечный туман, ночь спрятала луну и звёзды, судьба жестоко надсмеялась, а бог влепил пощёчину. – Слёзы жалости стекли по щекам Оли. – Лишь смерть обняла с любовью».

Шпана и первая любовь

Подняться наверх