Читать книгу НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Соломонов - Страница 2

Конечно, книги надо издавать вовремя, желательно сразу после того, как они написаны. У авторов бывают прозрения, предчувствия и прогнозы, которые придают произведению почти мистическую окраску.

Герою романа «Натан», попавшему в Кремль и получившему благословение на создание чего-то вроде плана спасения России и ошалевшего от собственного могущества (в результате чего он по ночам бродил по кремлевским коридорам в одеждах исторических персонажей), однажды «непоколебимо захотелось напасть на соседние страны… Тогда он надел фуражку маршала Жукова и завопил с самой высокой кремлевской башни – в ночи, во время грозы, в блеске беснующихся молний: «На Киев! На Прагу! На Варшаву! Покорить! Паа-каааа-риить!».

Сейчас эта «милитаристская эйфория» уже реальность, а два года назад, когда был написан роман, она еще казалась художественным преувеличением, гротеском. Так долгие годы мы думали, что «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» – сатирические фантазии Ильфа и Петрова, а сейчас-то понятно, что это был сугубый реализм.

Мне повезло прочитать «Натана», когда еще, как раньше говорили, чернила не просохли, и первый вопрос, который я задала автору, есть ли у него идея, как и где это издать. Что публиковать книгу надо немедленно, я не сомневалась: роман дышал сегодняшней политической жизнью, страшной и смешной одновременно. Но вот я читаю его сегодня – и он не только не устарел, у него как будто появились более глубокие смыслы. И более понятной и оправданной стала сюжетная рамка, когда группа исследователей по госзаказу изучает феномен, «тайну исчезнувшей жизни» Натана Эйпельбаума, выдающегося авантюриста, «беззаветного служителя хаоса», безумца, охваченного дикими идеями, русского националиста в ермолке, «изумительного еврея» (помните «чудесного грузина»?), объявившего, что «Россия стоит на особом, неведомом даже ей пути». И не осталось, кажется, ни одной сферы жизни, где он, свихнув своими проповедями мозги сограждан, не перевернул бы вверх ногами представления о нормальном.

У меня есть любимая часть в «Натане» – про его приключения в Кремле, куда он попадает интригами своего подельника-енота. Там все вкусно: и разговоры с двоюродным братом Нухемом Эйпельбаумом (он же Иван Петрович Синица), главным наркологом (!) Кремля с обширными и таинственными полномочиями, который смешивал яды в своей лаборатории; и дискуссии с министрами в подземных кремлевских банях; и подслушивающий под дверью «первого лица» начальник администрации, отправляющий в шифровальную записи президентского ворчания, доносящегося из кабинета…

Текст романа насквозь пронизан аллюзиями. Например, Натан создает единую, безбрежную и всеохватывающую партию, возглавляет пропагандистскую цитадель, загоняет в подполье демократическую оппозицию («прикиньтесь безопасными дурачками»), вдохновляет конгресс деятелей культуры («Только около трона мы запретим высказываться и размахивать руками. Около трона надо шептать «ура», а руки держать на обозрении охраны. Все остальное мы вам позволим. Но вот и первый парадокс: трон вездесущ»), раздувает жар милитаризма, садится в тюрьму и даже летит в космос, чтобы не осталось ни одного уголка, не охваченного его параноидальным энтузиазмом.

В романе есть даже любовная лирика, образец литературного творчества Эйпельбаума, «Письмо любимой женщине» – парадоксальная и нежная проза, отсылающая к первому роману Артура Соломонова, «Театральная история», сатирическая пьеса на основе которого успешно шла на московских сценах. Сейчас одна за другой в разных городах и странах идут театральные постановки пьесы Соломонова «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича». Так что, можно сказать, что автор уверенно заявил о себе как о драматурге. Новая проза появилась неожиданно, и автор долго не пускал ее в люди. Не мне давать ей литературоведческие оценки, я могу лишь радоваться как читатель и приветствовать столь весомый вклад в познание нынешнего русско-российско-советского «коллективного бессознательного», порождающего такие фантазмы, как, например, обсуждаемый властной челядью «закон о запрете будущего». И почему-то мне кажется, что после того, как роман будет издан, кому-нибудь захочется перенести его на сцену. Очень уж хороши диалоги и сюжетные ходы!..

Есть слова, которые в смутные времена надо произносить с подмостков, вслух, в полный голос: «Не смейте ни одно живое существо принуждать ни к чему: это самый большой грех. Не надо лишать его свободы воли и выбора. Ведь каждый из нас пришел, чтобы стать собой за плачевно короткий срок. Хотя бы не мешайте!.. Разве вам мало того, что человек смертен? Вам мало, что он не способен охватить разумом даже собственную жизнь? Что чувства его прерывисты и преходящи, что он ненадежен даже для самого себя в своей божественной, в своей дьявольской переменчивости? Но нет! Вам надо унижать и уничтожать других за ваши иллюзии, лишать свободы и даже жизни за ваши «идеалы»! Неужели вы думаете, что я помогу вам в этом?»

Любовь Цуканова,

The New Times (Москва)