Читать книгу НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Соломонов - Страница 9

Мы, исследователи жизненной дороги Эйпельбаума, удивлены не фактом обращения Натана к русскому национализму, а тому, что этого не произошло гораздо раньше. Не удивлены мы и тем, что именно с появления енота начался блистательный путь Натана Самоварца, как прозвали его в благодарном народе…

Долг ученых вынуждает нас прервать повествование, чтобы дать стенограмму нашей дискуссии. Не утаивая ничего, мы показываем, что наши головы «наполнены дымом непонимания», как выразился отец Паисий. Мы предъявляем читателю попытку постичь тайну и ее непостижимость. Мы считаем: необходимо показать, как наш коллективный разум искал истину и не находил ее, и как в итоге распался, чтобы воскреснуть – но об этом позже…

Мы решительно собирали остатки нашей воли, поскольку нам предстояло рассказать о фантастическом политическом взлете Натана, который, как полагали отец Паисий и богослов, можно объяснить только чудом (благодаря Эйпельбауму в политологии появился термин «претерпевшие чудо», описывающий перманентное состояние нашего прекрасного народа).

Дискуссия началась со слез батюшки.

– Что с вами? – я поставил перед отцом Паисием стакан воды.

– Печалюсь я, как в школьные годы на уроках алгебры. Что мы творим?! Объяснить один икс мы намерены через другой икс! К многоликому еврею прибавился говорящий енот, а мы что? Сидим да радуемся, что вот теперь-то наконец во всем разберемся! Мы что, олухи?! Одна тьма встретится с другой и вспыхнет свет? Мы в это верим?!

Раздалось хихиканье из тьмы, и мы заметили, что психолог угнездился отдельно от коллектива – в дальнем темном углу комнаты. Я все крепче убеждался, что психологами становятся, потому что тайно мечтают излечить себя и переносят на других свое подавленное желание избавиться от расстройств и маний. Заявляю об этом, чтобы быть предельно честным: с самого начала исследований я относился к психологу предвзято.

– Мы забираемся в дебри! – предупреждал нас отец Паисий. – Мы совсем не понимаем, почему Натан прекратил свою, пардон, амурную активность. Отчего так восстрадал, что захотел принять басурманскую веру? И что его сподвигло последовать за енотом?

Услышав свою последнюю фразу как бы со стороны, батюшка схватился за голову, горько нашептывая: «Последовать за енотом… За енотом последовать, братцы…»

– Всегда завидовал бородатым людям, – раздался из тьмы голос психолога, – ведь они могут утирать слезы бородой, если поблизости нет салфеток. А их поблизости почти никогда нет…

Батюшка оскорбленно приосанился. Я тоже: ведь салфетки лежали на столе!

– Зачем вы так? – обратился я во тьму.

– Шок нужен, – отвечала тьма. – Для прекращения истерики нужен шок. Жаль, током нельзя ударить. Помогло бы.

Я сказал психологу, что его бессмысленная жесткость меня конфузит и что если бы не необходимость в таком специалисте (особенно сейчас, когда патологии врываются в наше исследование бурным потоком), я бы поставил вопрос о его изгнании. Хихиканье из тьмы прекратилось, сменившись сопением и бормотанием: «Лечебным током… Лечебным, олухи».

– Простите великодушно, – елейно заговорил отец Паисий, обращаясь во тьму, – но вы и есть наш главный помутитель. Я смиренно молчал во время реконструкции встречи Натана с енотом, ведь куда мне до высот ваших, куда мне до глубин… Но теперь делюсь непониманием: какова же причина мук Натановых? Там есть намек, что он страдает от любви. Правда это или как? С чего он вдруг готов на все услуги какому-то еноту? Наш психолог ничего не разъяснил: то ли Натан мучается, то ли притворяется, то ли духовным поиском томим, то ли влюблен невесть в кого… Тяжко мне от такого начала…

– Упрощение есть насилие над предметом исследований, – отвечала тьма.

– А я вот уверен, – голос отца Паисия достиг вершин благостности, – что фразочку про «хищных попов» в уста енота вложили вы, дабы уязвить меня и церковь.

Тьма немотствовала.

– Нам предстоит обсуждение важнейшего вопроса, – я строго посмотрел в темный угол и ласково на отца Паисия. – Мы могли бы отнести енота к политическим галлюцинациям Натана, если бы не знали, что произошло в дальнейшем.

– О дааа… – протянул астрофизик. – Жуткий период. Я глазам не верил.

– Так или иначе, – подавал я коллегам пример трезвомыслия, – Тугрик принял самое деятельное участие в политических преобразованиях. И ни у кого не вызвал протеста енот, занимающийся государственными делами.

– Увы, – резюмировал политолог. – Енот в паре с евреем совершили невозможное.

Надев очки для чтения и обратившись к разложенным на столе документам, я принялся публично размышлять:

– Что нам известно? Во-первых. Когда Натан осознал величие своей миссии, Тугрик обрел круглосуточный дар речи, что свидетельствует о таинственной связи этих двух существ, – я загнул мизинец. – Во-вторых. Мы знаем, что енот во время посещения городской бани заявил Натану: «Моя речь – это на самом деле твоя речь. Без тебя я только пушистый дурак с хвостом».

– И принялся полоскать хвост в деревянной кадке, – дорисовал картину отец Паисий. – Как утверждают свидетели, – поспешно добавил он.

– В то же время нам известно иное, – перебил нас с батюшкой психолог, хотя я уже намеревался загнуть и безымянный палец. – Мы знаем, что на выходе из бани енот сказал Эйпельбауму: «Я прибыл с гималайских гор, чтобы тебе было легче стать самим собой. Ведь, надев маску, легче говорить от сердца. Я – твоя маска».

– Заметьте, – вступил филолог. – Енот разговаривал в том же стиле, что и Натан. А единство стиля, я вам доложу, штука покрепче единомыслия. Язык – это больше, чем кровь, вы же помните?

– Также енот говорил: «Я – огневое прикрытие твоей отваги и щит твоего бесстрашия», – весомо произнес политолог и как бы вскользь добавил: – По моим данным.

Богослов, вызывая недовольство политолога и филолога, вступил в дискуссию:

– Как же нам соединить эти противоположные версии? Енот помог Натану проявить свою истинную сущность? Или Натан помог животному стать влиятельным политиком? Иными словами: есть ли у нас основания утверждать, что енот – это политическое альтер эго Эйпельбаума? Или же Натан попал под мистическое влияние гималайского четвероногого и действовал по его воле?

Мы загрустили, подавленные грузом неразрешимых вопросов.

– Теперь вы понимаете, почему я с самого начала настаивал, что в наших рядах должен появиться зоопсихолог? – обвел я собравшихся победоносным взглядом. Но торжествовал я недолго: тайна трепетала и дразнила, а постичь ее мы не могли даже коллективными умственными силами.

– Растолкуйте мне, недалекому, – взмолился отец Паисий, – хотя бы одно растолкуйте: откуда взялся гигантский самовар в квартире Натана? Не енот же его смастерил? Он что, – вскричал батюшка, – он что, умел паять?!

Богослов закурил трубку. Ореховый табак окружил нас так плотно, словно мы оказались под воспламенившимся орешником.

Мы молчали. Лишь батюшка стонал в ореховом дыму: «Если енот умел паять, то все кончено…»