Читать книгу Правозащитник - Артур Строгов - Страница 13

К трехэтажному дому, выстроенному из красного кирпича, вела засыпанная песком тропинка. Справа от тропинки находился неказистый гараж, где одиноко скучала выпачканная глиной старая «Ауди»; слева шпалерами выстроились теплицы; видимо, хозяева дома были заядлыми садоводами. Все это Белосельский увидел, когда совершенно свободно ступил на крыльцо. Дом казался покинутым. Он позвонил. Никто не отозвался. Наконец, после долгого ожидания, когда Белосельский уже начал терять терпение, дверь открыл бородатый мужчина лет сорока, в засаленной рваной майке, протертых джинсах и весьма невежливо осведомился о цели визита незнакомца. Белосельский сначала несколько секунд всматривался в лицо владельца дома, и, чувствуя, как растет его тревога, произнес:

– Где Ива и Милош?

– Кто Вы такой? Из инспекции, что ли? Они уже были у нас недавно.

– Я повторяю еще раз: где дети, которых Вам доверили?

Мужчина, смекнув, что гость непростая «птица» решил сменить тон на более любезный.

– А, это Вы их привезли тогда… мне говорили… С детьми все в порядке… можете сами убедиться.

Последние слова человек произнес не совсем уверенным тоном. Беспокойство Алексея росло с каждым мгновением. Предчувствие никогда его не подводило.

– Покажите мне детей.

И не дожидаясь приглашения хозяина дома, Белосельский, почти оттолкнув его, вошел в прихожую и стал осматривать дом. Везде царил страшный беспорядок; в комнатах были всюду разбросаны вещи, вперемешку с едой и садовой утварью; в гостиной на столе виднелись неубранные миски, издававшие неприятный запах.

– Моя жена уехала с ними… на прогулку!

– Какую еще прогулку?

Белосельский, видя, как «достойный» отец семейства опустил глаза, схватил его за грудки. Тут он уловил резкий запах спиртного.

– Я слушаю!

– Стойте… стойте… что Вы делаете? Я сейчас вызову милицию!

– Я последний раз спрашиваю, где Ива и Милош?

И он приподнял «заботливого папашу» в воздух как шар.

– Хватит, хватит… я скажу… скажу… я тут ни при чем… это моя жена… отпустите!

Белосельский поставил его на землю и дал глотнуть воздуха.

– Моя жена… У нее последнее время плохое настроение, она лечится от депрессии, принимает препараты… А Ива с утра ее рассердила…

– Где Ваша жена?

– У доктора.

– А Ива?

– Девочка с утра капризничала, и моя жена заперла ее в чулане вместе с братом…

– Вы заперли детей в чулане?! – Белосельский вскричал с такой страшной силой, что мужчина повалился на колени и закрыл уши руками.

– Я ни при чем… это все жена… это все она…

– Если хоть один волос упадет с головы детей, Вы пойдете под суд. Я обещаю это Вам твердо… Где чулан?

Белосельский схватил незадачливого хозяина дома за шиворот и потащил во двор.

– Я покажу, покажу… только не бейте!

– Сколько они там?

Мужчина молчал. Он показал амбар, находящийся на другом конце дома. Вскоре Алексею предстало жуткое зрелище: в полной темноте можно было различить детские глаза.

– Ива, Милош!

Он с невыразимой радостью обнял хрупкую девочку, так, словно был для нее настоящим отцом.

– Я тебе говорил, Ива, – серьезно произнес мальчик, – Алексей вернется. Он не бросит нас. Я же говорил. Я это знал, чувствовал.

Они вышли на воздух.

Ива по-прежнему молчала. Белосельский обратил внимание на то, как плохо она одета – в свитере с дырками и легкой юбочке. Его сердце переполняли возмущение и гнев.

– Почему ты молчишь, дитя мое? – спросил Алексей Иву.

Девочка посмотрела ему прямо в глаза, и он увидел в них такую боль невысказанных страданий, что все в нем невольно сжалось.

– Ты ведь уедешь опять? Бросишь нас? Отдашь в другую семью?

Белосельский ощутил, как к горлу подступает такая теплая волна умиления, какую он еще никогда не знал. И это чувство подобно наводнению захватило все его существо. Затем его глаза вспыхнули, и внезапно он присел на корточки рядом с девочкой, обнял ее и прижал к своей груди.

– Нет, я больше не уеду никогда. Больше мы не расстанемся. Я не могу вас доверить никому. Я купил большой дом. Конечно, я женат, но в доме хватит места всем.

– Это правда? – Ива почти не верила. – Вы не обманываете?

– Отныне можешь говорить мне «ты»… Я клянусь, что так и будет. Я буду заботиться о вас. Конечно, я не смогу вам заменить родителей…

Эту сцену прервала супруга хозяина дома, чья громадная машина, походящая на гигантского паука, въехала на лужайку перед домом.

– Она била нас, – тихо произнес Милош.

Белосельский выпрямился во весь рост и шагнул навстречу хозяйке дома. А та еще не могла понять, что происходит.

– Что Вам нужно? Как Вы попали сюда?

– Я забираю Иву и Милоша. Вы не можете не только стать хорошими родителями, но и даже решить собственные проблемы. Дети поедут со мной, я сам буду заботиться о них. Вы жалки и ничтожны. Не вздумайте чинить какие-либо препятствия – я, Алексей Белосельский, могу раздавить вас как мух, так что молитесь, чтобы я этого не сделал. Ибо я прощаю вас ради этих детей, иначе вы понесли бы страшное наказание. Прощайте.

Однако хозяйка дома, очевидно, не вполне уразумев, что происходит и не желая мириться с подобной потерей, кликнула на помощь мужа, а тот, схватив деревянный брус, кинулся на Белосельского. Стараясь сделать так, чтобы безумец не задел детей, Белосельский не тронулся с места, и мужчина с удивлением увидел, что деревянный кусок раскололся как хрупкая тростинка, ударившись о плечо Алексея. Наш герой схватил хозяина дома и оттолкнул от себя – бородач вышиб лбом стекло и остался лежать без движения. Женщина принялась звать на помощь, но Алексей уже уходил вместе с детьми.

Из соседних домов привлеченные шумом высыпали соседи, но Виталий взвел курок пистолета, давая понять, что шутить не намерен. Это охладило пыл самых разгоряченных.

Белосельский бережно усадил Иву и Милоша на сиденье джипа и приказал немедленно ехать. Вскоре злополучный дом оказался позади.

– Сколько же это продолжалось?

Ива промолчала и закрыла глаза. Детскому сердцу иногда трудно ощутить счастье. Дети переносят его по-разному. Иногда бурно смеются или прыгают. Иве была свойственна застенчивость и хладнокровие. Но она понимала, что зло осталось позади и не опалило ее своим огненным дыханием. Милош же горел желанием рассказывать.

– Это началось спустя две недели… Она сначала хорошо к нам относилась, а потом… потом…

– Я тогда был довольно далеко и ничем не мог помочь. Все равно я виноват. Я не знал. Клянусь, что я не знал, но я должен был предвидеть… И как вы все это терпели?

Милош не ответил.

– Ты правда нас не бросишь? – спросила девочка таким доверчивым голоском, что у Алексея невольно выступили слезы на глазах.

– Конечно нет. Я же дал слово.

Ива внезапно крепко взяла его ладонь своей крошечной рукой и поцеловала.

Он провел руками по ее темно-каштановым волосам.

– Ты вырастешь замечательной красавицей… Кстати, Милош…

– Да, дядя…

– Можешь называть меня «дядя»… Я хочу научить тебя защищать сестру. Ее больше никто не обидит. Понятно? Ты должен это уметь.

– Ты правда меня научишь?

– Да. Но придется потренироваться. Это твой долг.

– Согласен.

Милош просиял.

– У вас всегда будет все самое лучшее, лучшее образование, лучшие учителя… только вот станете ли вы теми, кем должны стать? И смогу ли я вырастить из вас достойных и человеколюбивых людей?

Последние слова Белосельский произнес так тихо, что дети не услышали.

Машина въехала во двор элитного дома в центре Москвы.

– Подождите здесь, – сказал Белосельский Иве и Милошу, – я должен поговорить с женой. Только пять минут.

Он поднялся на лифте, прекрасно сознавая всю серьезность положения. Он не ошибся. Елена была в ярости. Она пребывала в дурном настроении еще с утра, а как только муж ей сообщил о детях, она пришла в такую ярость, что принялась крушить вазы, украшающие гостиную.

– Так это твои дети, получается?

– Нет, послушай…

– Ты лгал мне!

– Это дети, которых я забрал из Косово.

– То есть ты хочешь их воспитывать?

– Да… и не только я… Я найму гувернантку.

– Ты принял это решение за меня? А я не согласна. Я никогда на это не соглашусь, никогда! Ты вернешь этих детей или между нами все будет кончено.

– Я женился на тебе не для того, чтобы слушать скандалы. Ты меня понять не желаешь. И вообще, мне последнее время не нравится твое поведение и отношение ко мне…

– Ах так?! Хочешь меня бросить?

– Я хочу сказать, что я сыт по горло твоими истериками и ревностью. Мне это надоело. Я купил дом. Он достаточно большой. Там всем хватит места. И Иве, и Милошу, и тебе.

– Нет! Слышишь, нет! Ты изменил мне!

Она ударила его по лицу.

– Прекрати и возьми себя в руки!

– Я все равно против. Детей этих я не приму никогда!

– Хорошо. Когда остынешь, позвони. А сейчас я не желаю с тобой разговаривать.

– Если ты уйдешь сейчас, то между нами все будет кончено.

– Елена…

– Только попробуй уйти.

Он увидел, что ярость завладела его женой с такой силой, что бесполезно ее убеждать. В таком возбужденном состоянии, в котором находилась девушка, было очевидно, что даже самые веские доводы бесполезны. И пока он спускался вниз на лифте, в нем внезапно созрело еще одно решение.

– Вы что-то быстро, шеф, – заметил Виталий.

– Я, скорее всего, разведусь, – отвечал тихо Белосельский, и уже громче прибавил:

– Ну что, дети, едем смотреть дом?

– Ура! – вскричали Милош и Ива.

Машина свернула на Лесную улицу, чтобы объехать гигантское скопление машин.

* * *

– Тебе нравится здесь, дружок? – мягко спросил Белосельский, видя, что Милош так же, как и в первый день с интересом разглядывает гигантские шкафы, немного похожие на пчелиные соты, украшающие стену гостиной.

– Какой большой дом, тут заблудиться можно…

– Не такой уж большой, а Иве нравится? Я не видел ее с утра…

– Она еще спит… я заходил к ней утром.

– Милош, – Белосельский посадил ребенка к себе на колени, – ты должен заботиться о сестре как и раньше. Помни об этом. Кстати, занятия мы начнем очень скоро, когда нам оборудуют зал. Скорее всего, у нас не будет четкого расписания, я ведь буду часто занят, постоянно в разъездах, в командировках… Я не знаю, как вас воспитывать. Наверно, это будет непросто. Кстати, немного позже вы должны с Ивой начать посещать школу, точнее, колледж, а потом институт. Я сначала думал нанять вам домашних учителей, но потом решил, что это плохо. Нельзя вести затворническую жизнь. Я постараюсь, чтобы вы забыли некоторые вещи… некоторые эпизоды из вашего прошлого. Но вы быстро освоились, почти прекрасно говорите по-русски, все понимаете, все улавливаете. Ведь от вас ничего не скроешь. Вы с Ивой смышленые дети… Удивительная вещь – детские глаза. В них отражается весь мир, все ощущения, все переживания, вся радость… Жаль, конечно, что я не могу посвящать вам много времени, но все-таки пока я могу нанять кого-нибудь, кто бы за вами присматривал здесь, в доме, пока я буду отсутствовать.

– Вы опять уезжаете, дядя?

– Ненадолго, я могу отсутствовать несколько дней, но потом обязательно вернусь. Давай только договоримся так. Как-никак вы все-таки дети и еще не вполне способны сами отвечать за себя, тем более вы несовершеннолетние. Я думаю, поступим так: вы можете спускаться к завтраку часов в девять, затем обязательный обед в два часа, ну а ужин вечером. Иногда я смогу ужинать вместе с вами. Моя femme de сharge[5] проследит, чтобы вы не остались голодными. Ну а если захотите есть, ты же знаешь где кухня…

– Конечно, дядя, хоть дом и большой, но я почти наизусть выучил его.

– Теперь насчет баловства. Давай сразу договоримся так – я сейчас говорю с тобой, как с взрослым мужчиной… ты ведь взрослый мужчина?

– Конечно.

Милош презабавно выпятил грудь и его ответ звучал вполне убедительно.

– Так вот, я знаю, что дети любят шалить, бегать, беситься. Это вполне нормально, и было бы странно запрещать это. К счастью, дом большой, и ты сам видишь, сколько у тебя в комнате игрушек, как и у Ивы. Разумеется, ты можешь с Ивой изучить все другие комнаты, потому что, как я сказал, это и ваш дом тоже. Но есть моя комната – спальня и мой кабинет. Туда лучше не ходить, просто я люблю у себя образцовый порядок и вообще в этом смысле я педантичен и щепетилен. Я очень вас прошу ничего там не трогать.

– Я все понял, дядя.

В эту минуту по винтовой лестнице спустилась Ива. На ней было превосходное модное розоватое платье, немного оголяющее изящные плечи. Волосы у Ивы были распущены, голубые невинные глаза по-прежнему смотрели с детской доверчивостью; она походила на доверчивую голубку, прилетевшую погреться у камина и поклевать съестные зернышки.

Белосельский поцеловал прелестную девочку в лоб и усадил рядом с собой.

– Тебе нравится твоя комната? Я велел, чтобы привезли много подарков и игрушек. Если не понравится в наших магазинах, я могу заказать в Париже.

– Мне все очень нравится, правда.

Ее голос звучал так мелодично и проникновенно, что ласкал слух своей неповторимой мелодией.

– Я как раз рассказывал Милошу распорядок дня, про обед и про ужин.

– Я не голодна, – искренне призналась Ива. – Можно я задам вопрос?

– Конечно.

– Я могу гулять в саду?

– Конечно, только лучше через несколько дней. Там еще кое-что нужно переделать. Садик небольшой…

– В нашем доме был сад…

– Да, конечно, Ива, сможешь… Только я прошу вас обоих об одном…

– Слушаю, дядя.

– В доме можете шалить как угодно, а вот в саду лучше не прятаться. То есть не играть в прятки, не взбираться на деревья. Все пространство там тщательно охраняется моими людьми. Хоть они и в курсе всего, все равно ночью туда не ходите, если вдруг вам захочется сделать ночную вылазку. Пока я прошу вас придерживаться той программы, которую я наметил…

– А потом? – внезапно спросила Ива.

– Потом, – отвечал Белосельский, – вы будете ходить в школу, а затем в институт.

– Мы уедем отсюда?! – в глазах девочки внезапно отразился испуг.

– Конечно нет.

Ива перевела дух.

– Почему ты так решила? Шофер будет отвозить вас в школу и забирать оттуда.

– Мне рассказывали о школах-интернатах, о детях, которые живут и одновременно учатся в закрытых…

– Нет, Ива! Я повторял и повторяю: это ваш дом. И не только на словах. Когда вы чуть подрастете, то поймете, почему я так говорю.

Он умолк.

– Я не очень хочу в школу, – наконец произнес Милош.

– Рад, что ты говоришь это так откровенно. Ведь мы условились всегда говорить правду. Кстати, дети, знайте, что я всегда вижу, кто лжет, а кто правдив.

– Как это?

– После одного случая в моей жизни, одного эпизода, который изменил меня, мою сущность, я могу различать правду и ложь как свет и тень. Я словно вижу это в человеке. Это трудно объяснить. Я чувствую это как ты, например, ощущаешь, как утренний луч солнца будит тебя, или как пчела, пролетая, пугает своим жужжанием… Это мой дар, и одновременно бремя… Будьте всегда правдивы. Искренность я ставлю на первое место среди добродетелей.

– А когда мы пойдем в школу?

– Я думаю, после Нового года. Пока что вы заслужили небольшие каникулы. У вас всегда будет все самое лучшее – игрушки, одежда… Когда вы станете старше, мы поговорим о других вещах… только вот…

– Только что? – пытливо спросила Ива, поправляя кокетливый шелковый бант на левом плече.

– Только давайте не ссориться друг с другом и со мной. Я знаю, это трудно. Давайте стараться не обижаться друг на друга. Уважение – это очень важное качество. И я хочу это качество привить вам. И еще одна вещь…

– Какая, дядя? – тихо спросила девочка.

– Может, конечно, это покажется немного странным, что я говорю это детям. Считается, что у вас еще сознание и мозг не совсем готовы к потрясениям, но вам пришлось вынести немало… Я дал одну клятву. Я выполню ее, когда придет время. Тот человек не уйдет от возмездия. Даже если придется ждать десять лет, я найду его.

И на лице Алексея появилось страшное, почти мрачное выражение, а глаза засверкали огнем ненависти. Впрочем, через минуту он произнес:

– И последнее, если возникнет что-нибудь совсем срочное, вот мобильный телефон. Мало ли что может быть. Вы же маленькие дети. Как сказали бы французы – «à tout hazard»[6].

– Как ты сказал? – воскликнул Милош.

– Обязательно выучишь французский, и ты тоже, Ива. Всякий культурный человек должен знать не менее двух языков.

– А сколько знаете Вы, дядя? – наивно произнесла девочка.

– Ты можешь всегда говорить мне «ты», – он погладил ее длинные каштановые волосы и прикоснулся к ним губами.

– Я еще хотела спросить про… про Елену…

Белосельский промолчал.

– Это трудно объяснить. Когда повзрослеете, то поймете.

Он встал, немного смущенно простился с детьми и вышел во двор, где его ждал верный страж.