Читать книгу Проклятый Рай. Здесь есть всё, о чем ты мечтал, но нет того, без чего не можешь жить - Артём Кайнов - Страница 4

Это случилось в 1992 году. Счастливые молодожены руками своих любезных соседей и дорогих знакомых накрывали свадебный стол в секции. Стены украшали красочные плакаты с поздравлениями, мишура и пара-тройка подарочных венков. На балконном подоконнике, прикрытом узорным тюлем, в хрустальных вазах красовались букеты цветов, в основном тюльпаны и мимозы, а в окне на балконе было видно двух парней в рубашках, дружно склонившихся над мангалом. Запах шашлыка, сплетаясь в косички с прелостью сочного летнего ветерка, наплывал в секцию через открытую нараспашку дверь, баламутя душистую заводь свежеприготовленных блюд, что смиренно ожидали своего часа на белоснежных скатертях под замысловатой светотенью тюля. Пришлось сдвигать несколько столов, чтобы не обидеть всех званных и незванных гостей, придавая произведению более или менее сообразную форму прямоугольника. Откуда-то из угла тянулся хриплый звук кассетного магнитофона «Панасоник» и отскакивала дробь танцоров-любителей. Невеста Елена, в бигуди и с оттопыренными пальчиками, большую часть времени проводила в комнате, окруженная вниманием везде успевающих подруг, и время от времени, точно вдруг резко прибавлялась громкость, оттуда вырывались восторженные вскрики и смешки, когда очередная собеседница выходила помочь в приготовлении застолья. Народу то прибывало, то убывало. За ходом каждого уследить было невозможно, хоть девочкам и было поручено примечать гостей по допустимому знакомству и наличию приглашения. В крайнем случае надлежало смотреть на физиономию и внешний вид. Однако фактически за всеми новоприбывшими следил только Вадим, кружившийся в диком танце с очередной деревенской приятельницей невесты. Когда организм требовал перерыва, они садились друг возле друга на лавочку и в истоме закуривали. Вадим доставал из джинсов пачку «Marlboro» и выколачивал две сигаретки. Далее он вытаскивал потасканную кассету и при помощи карандаша отматывал любимую песню, чтобы вновь искусно воссоединиться с жаркой напарницей в пылком танце. Странно, но им не надоедало делать одно и то же из раза в раз, чего не скажешь о команде накрывающих на стол девушек в разнообразной униформе, поневоле следящих за разгоряченной парочкой.

– Два сапога пара. Переключите уже эту дрянь – уши закладывает! – сказала Людмила – самая деловитая и бойкая из них.

– Да ты что, Люда! Это же они сегодня свадебку справляют, – подтрунивала Аня.

– Да уж. Видимо, ни одна свадьба не обходится без новоявленных голубков, обещающих друг другу назавтра же обручиться. Шла бы лучше нам помогать! – обратилась в конце Людмила к сачкующей подруге, опоясавшей Вадима.

– Слышишь? Вот так невинное счастье влюбленных уязвляет грубые, не способные на возвышенные чувства натуры, – громко прошептал Вадим своей напарнице.

– Не обращай внимания, Вадичка. Зависть и не то с людьми делает, – так же интимно ответила ему партнерша.

– Ой-ой-ой, Вадичка! Расплевалась бы, да, боюсь, в оливье попаду, – откликнулась Людмила.

– Да куда уж нам, простушкам, ползать рожденным! Где же нам еще любовь-то такую увидеть – пижонскую да необузданную, непременно с первого взгляда возникшую. Не иначе, как только в кино.

– Ах, Вадичка, а ведь ты и на самом деле пижон! И одежда у тебя такая эстрадная, и сам ты ни дать ни взять эстрадный артист, – с придыханием сказала напарница.

– Артист! – усмехнулась Люда. – В наше время таких нахальных позеров называли чуточку иначе – фарцовщиками5.

За Людой зародился девичий хохот.

– Подожди меня минутку, ненаглядная моя, – сказал Вадим, еле-еле оторвав взгляд от подруги, и пошел к столу.

– Ах, я без ума от него! – выдохнула в спину Вадима она и наконец переключила песню. Слушателей захлестнула волна успокоения.

– Да что ты знаешь о фарцовщиках, дорогуша? Насколько мне известно, ты с младенчества начала зубрить книжки и ничего дальше их не видела, – протягивая руку к бутерброду со шпротами, отрезал Вадим.

– Мне достаточно знать то, что они были спекулянтами, то есть преступниками, – ударив по волосатой руке, сказала девушка.

– Эй! Что за грубости? То, что у меня прекрасные вещи, еще не значит, что я преступник. Скорее ты со своими дикими замашками на него походишь.

– А ну-ка, пошел прочь. В жизни ничего не произвел, не вырастил, а рот раскрывает больше некуда. Тунеядец. Будь моя воля, я бы для таких, как ты, отдельный стол с комбикормом6 поставила.

– Зато рубашка у него с цветочками, понимаешь? И ботинки ковбойские. Как хоть называются? – отведя взгляд от подруги, спросила Аня.

– Как хоть называются, – передразнил Вадим. – Казаки.

– А почему «казаки»? – спросила Аня.

– Дураки. – вмешалась Людмила. – А потому что засланному казачку ничего другого носить не положено.

– Брехня. Засланные казачки скорее похожи, вон, на Аню, чем на меня. Такие же мышки серенькие, за глаза обворовывающие всю страну, – пятясь, возразил Вадим.

– Ты что, проклятый, оборзел? Сейчас запущу в тебя чем-нибудь, – возмутилась она.

– Чем угодно, только не селедкой. Я ее целый час разделывала и столько же руки мыла после, чтобы запах отбить, – прозвучал голос где-то.

Аня неспешно отвела тяжелый взгляд с неприятеля и вновь обратилась к заставленной кухонной утварью столешнице. Со стороны казалось, что все эти облепившие полукругом отдельный стол девушки, где непрерывно все щелкало, грохотало, звенело, в конце концов приготовят нечто необыкновенное, чудесное. Или просто всем так хотелось есть? По традиции или по житейской смекалке, многие приглашенные на этот праздник не завтракали и не обедали, чтобы хорошенько насладится пищей на торжестве. Вадим сразу возвратился к напарнице, что-то пошутил, и они снова принялись за былое – танцевать да курить.

Тем временем на балконе увлеченно общались два друга, один из которых был женихом. В отличие от своей жены, блистающей перед зрителями в комнате, он пока что был в повседневной одежде – брюках и серой майке. На втором же сочились тучные «варёнки» и клетчатая рубашка с длинным рукавом. К тому же лицо его украшали черные пышные усы над всей длиной верхней губы. Они слегка неуклюже смотрелись на худосочном лице носителя в силу своей как раз таки чрезмерной пышности.

– От перестройки, будь она проклята, одни проблемы. Я, допустим, вообще до недавнего времени не понимал, что в стране происходит. Еще и толком никто не мог объяснить, что к чему, а в телевизоре вечно – бла-бла-бла. И встречаю, в общем, на днях я своего знакомого-раздолбая, который кое-как из школы выпустился и которому всякие умники вроде школьных учителей прочили шикарную жизнь в грязи и дерьме. Ну, поприветствовали друг друга – конечно, не без доли неловкости с моей стороны. Слово за слово, и я ему как давай жаловаться: «Что с нами происходит? Нам на фабрике выдают зарплату продукцией. При том для кого-то это не так печально, кто, допустим, работает на мясокомбинате. А что делать, например, с коробкой обуви или ведром гвоздей? Это, конечно, намного хуже: приходится ту же самую обувь кому-то продать, чтобы купить себе последнюю буханку хлеба». И все в этом духе. А он, некогда беспросветный двоечник, по уверению многих, принялся уже было мне что-то рассказывать о приватизации и ослаблении власти, но тут же смекнул, что я дуб дубом. «Давай, – говорит, – встретимся в моем ресторане и поговорим более обстоятельно». Сейчас, понимаешь ли, он говорит более обстоятельно, когда как раньше серьезному диалогу предпочитал весомую зуботычину. И что ты думаешь? Назначает он, в общем, мне встречу на выходные по определенному адресу. Благо года два назад, что ли, я там был с приятелями и сразу понял, что речь идет о столовой «Заря». Какое имеет отношение ресторан к столовой, спросишь ты меня? Именно таким же вопросом я задавался до момента встречи. Итак, по прибытии в условное место я, как ни странно, не замечаю никакой «Зари», а вижу лишь электрическую вывеску «Золотое руно». Захожу, подхожу к барной стойке (да, там была барная стойка) и спрашиваю: «Здесь раньше была столовая?» Мне отвечают: «Да». «В таком случае, – говорю, – можно мне увидеть Филиппа Эдуардовича? Меня зовут Алексей, мы здесь условились встретиться». «Присядьте туда». Я сажусь, смотря по сторонам, и ловлю себя на мысли: обстановка просто шоколад! Еле-еле челюсть удерживаю. Наша мебель просто ширпотреб по сравнению с той. В общем, вскоре приходит Филипп в костюме, за ним официантка с двумя бокалами шипучего на подносе. И тут он начинает мне объяснять. «Скоро, Леша, судя по твоим жалобам, твои фабрики и вовсе закроются. Пойми: сейчас государство не способно управлять подконтрольными ему предприятиями и поэтому продает их за бесценок. А покупают их люди весьма разные по своему характеру. Есть такие, как я: у них в приоритете дальнейшее развитие и выгодное сотрудничество. А есть и другие, которым важна сиюминутная прибыль. Проще говоря, они из работников выкачивают все, не давая ничего взамен. Один хороший человек помог мне приобрести эту столовую и преобразить ее. Следуя его примеру, я хочу пригласить тебя сюда на роль администратора. Это не взбалмошная прихоть, а строго продуманное решение. Ты меня хорошо знаешь, да и я тебя не забыл – старым знакомым легче сработаться, поверь мне. Итак, выбор за тобой: стать успешным сотрудником моего ресторана или дальше пресмыкаться на своем бесперспективном предприятии». Я, конечно, был ошарашен, но он мне дал время подумать, поднимая бокал за встречу. Мы выпили и разошлись. Такие дела.

Алексей покрутил шампура и добавил:

– Скоро готовы будут. Скажешь что-нибудь?

– Хмм… Даже не знаю. В стране разруха, люди потуже пояса затягивают, а он ресторан открывает. А кто ходить будет? Подозрительно это все. И неправильно.

– А мне откуда знать? Мое дело не зазывать персонал, а следить за его обслуживанием.

– То есть ты согласен?

– Думаю, да. Может, эта удача? Мы живем как нищие, а там шелка и палисандр. Ведь мне даже и денег занять не у кого. Вы, допустим, тоже с хлеба на воду перебиваетесь. Еле-еле на застолье наскребли – спасибо родственникам со всех уголков нашей необъятной страны.

– Это да. Родственники нас здорово выручили. А что если и тебе к своим обратиться?

– Смеешься? Им бы самим кто помог. Небось, и меня неблагодарным выродком считают, – сказал он и облокотился на стуле, закинув ноги на перила. – А девчонок-то сколько, друг мой. Назови мне того кретина, который не благословит ваш союз после такой вечеринки, и я испепелю гада.

– Кретином будет тот, кто не отдохнет сегодня как следует, – хлопнув друга по плечу, сказал Дмитрий.

– Намек понял. Сделаю все, чтобы эта свадьба, свадьба, свадьба пела… Пир на весь мир!

– Вот кого я зову настоящим другом!

Алексей нагнал аромату себе под нос.

– Хорошо! – сказал он. – Давай-ка лучше поспорим, кто из нас больше унесет шампуров.

– Полноте, моська. Я одной своей рукой могу охватить твою голову.

Алексей посмеялся.

– Что-что, а твои долгопалые кисти в хозяйстве просто незаменимы. Раньше они удовлетворяли потребности всего общежития, а теперь – только одной-единственной.

Вооружившись десятком шампуров, они зашли в секцию, внимая летящим навстречу сладкоголосым ахам.

– А ну, посторонись, стряпухи и кухарки, подоспели элитные яства, о которых умалчивают все поваренные книги планеты, – брякнул Алексей.

– Ой, это о шашлыках-то? Да их сейчас всякая бестолочь сможет приготовить. Тяп-ляп и готово, – раздался голос Людмилы.

– Это у вас тут тяп-ляп да готово. Нарезали продукты да развалили по столу. А весь вкус пищи, если хотите, заключается в сознательном обрядовом подходе к ее приготовлению, в тончайше выверенном рецепте и, конечно, мастерстве повара. К счастью для вас, у нас все соблюдено, – возразил Алексей.

– О, это мы посмотрим, – вмешалась Аня.

– Пожалуйста. Я с наслаждением буду наблюдать, как вы, стараясь изо всех сил, так и не сможете скрыть мимично блаженное послевкусие, как после бокала прекрасного вина, – ответил Алексей.

– Что-что он там промычал? – поинтересовалась Людмила.

– Мимичная послевкусия. Если мне не изменяет память, так называется в биологии редкая бактерия, заводящаяся в мозгах у людей, отличающихся кошмарным красноречием, – пояснила Аня.

– Ах, да. Что-то припоминается, – поддержала Людмила.

– А мне нет. Видимо, этот урок я прогулял, – поддержал друга Дмитрий.

– Видимо, на шашлыках был, – подсказала Людмила.

– В точку, – сказал Алексей и, схватив что-то съедобное со стола, пошел в сторону Вадима с напарницей.

Все это время Дмитрий стоял сбоку и посмеивался. Когда же друг ушел, он еще немного побыл с девушками, слушая отчеты о заготовках, и скрылся в комнате довольный.

В хлопотной суматохе протекал этот знаменательный день, что, естественно, и указывало на его особенность. Почти все что-то спешили сделать, порадовать молодоженов остроумной находкой или прибауткой. Кому-то (Вадиму, если верить слухам) даже удалось одолжить у знакомых резной патефон с пластинкой в виде красной звезды. Особенно невеста очень обрадовалась этому сюрпризу и в сердцах принялась всех обнимать. Жених же больше сиял от раздобытого Алексеем в соседней секции фотоаппарата Polaroid7. Хозяин, преклонного возраста мужчина, работавший на празднествах фотографом, свою новую любимую игрушку, конечно, пожертвовал недаром – за приглашение и хорошую подачку сверх того. В большинстве своем приносимые в секцию авоськи пополняли запас пищи и выпивки. Много кто, не смея напрашиваться на застолье, приходил с поздравлениями, останавливался поболтать либо покурить и в конце концов исчезал. Всем уже поскорее хотелось окольцевать стол, а стрелки на настенных часах еле тикали.

Когда же настало время садится пировать, в секцию вошли еще две девушки – одна из них, Вика, приходилась невесте подругой. Они познакомились на дискотеке, ежемесячно проходившей на первом этаже общежития. Нужно сказать, эти молодежные танцы пользовались большой популярностью в округе и нередко помещение было забито до отказа. На эту тусовку всякий тащил что мог: один – колонки, другой – музыкальный центр, остальные – разные музыкальные инструменты, кучу бутафории, снеди и выпивки. Охраной выставляли самых рослых хмырей, и они за копейки вручали билеты, словно кондукторы. Здесь перезнакомились чуть ли не все семьи в общежитии и соседних домов: пятиэтажек, краснокирпичных бараков и деревянных хором. Дмитрий и Елена – не исключение.

Итак, в секцию вошли две девушки. Гости готовы были пропесочить всяких зудил, препятствующих веселью, но девушек оберегало их обаяние. Вика была в каком-то экстравагантном костюмчике с галстуком и остроносых туфлях. На второй красовалось темное платье в белые горошек, а в черных струящихся волосах виднелся замшевый ободок. Со смуглой кожей, стройными чертами лица и ладной фигурой, она держалась как-то очаровательно непринужденно.

– Всем привет. Я – Вика. Это – Донара, – сказала подруга невесты.

– Ой, будет время познакомиться. Прыгайте за стол, – заголосили гости сообща.

Алексей заметил, что у Донары очень красивые густые брови и карие глаза. Девушки сели по правую руку от него – сначала Вика, потом Донара. После краткой прелюдии, исчерпывающейся несколькими перекличками, остротами и замечаниями, собравшиеся наконец взялись за стопки.

В окне слабо и томно стоял вечер, небо мало-помалу намокало. Узорчатый тюль едва шевелился под дуновениями ветерка, а с улицы не было слышно ничего, несмотря на большую дорогу, находящуюся на спуске. Секция пестрела разными оттенками, сглатывала зычное эхо смешков и хлесткие слияния голосов. Радость не сходила с лица невесты, то и дело целованной поздравляющими и, конечно, любимым мужем. Звучали тосты, и стихотворные, и импровизационные, и по бумажке, но желалось, разумеется, почти всегда одно и то же: счастье, благополучие, здоровье, согласие и бесконечная любовь. Много счастливых слез впитала в себя белая скатерть. Внимание каждого было рассеянным, эмоции словно плескались посредине стола. Правда, были и те, кто внес в этой чудесную суматоху наименьший вклад – речь об Алексее. Странное рассудительное настроение товарища заставляло негодовать Дмитрия, что, иной раз проходя мимо, хлопал друга по плечу. Да и некоторых других, кто знал его веселый нрав, как говорится, посещали смутные сомнения. В то же время аккуратные, соразмерные телодвижения Донары почти никого особым образом не волновали: то ли сочли ее занудно сдержанной, то ли чересчур серьезной. Да и сама Донара не спешила вливаться в общий разговор: пока все спешили блеснуть, она пристально озиралась. Алексей невольно изучал ее взгляд, которому придавал какое-то сакральное значение. Вот тут-то он и погрузился в себя среди всего этого шума, гама и хохота. Что тут высматривать, казалось бы? Чай, не музей, не замок. Да и люди все как один разные. Но Алексею казалось, что он ее уже встречал на дискотеке. Может, даже танцевал с ней. Хотя по ее осанке и не скажешь, что она вообще с кем-то станет танцевать. Держит себя как какая-то леди. Пацанка с аристократическими наклонностями. Удивительно. Нет, здесь не «Мираж», а Майя Кристалинская8. Алексей за последние года, казалось, не пропустил ни одной общежитской дискотеки и, когда это было возможно, организовывал квартальные рауты. Подбор музыки, конкурсов и игр ему доставлял удовольствие. Очевидно, он прочил себе роль конферансье и почти все заочно его в этом поддерживали. С каждой удачно проведенной тусовкой, в чем небезосновательно он видел и свою заслугу, статус ведущего все сильней давил на его плечи, что переросло в привычку их сикось-накось разминать. Одни этого не замечали, вторые воспринимали это как фарс и «фишку», третьи – как жалкую игру усатой блудницы: посмотри, как плечиками играется да подмигивает. Дайте веер еще для пущего образа.

Единственным человеком, с кем Донара успела обмолвиться буквально десятком слов за прошедший час, являлась заигрывающая со всеми Вика. И Алексею как прожженному щеголю, каким он себя считал, было чрезвычайно интересно, почему это был не он. Возможно, в ней и не было ничего интересного, но ее опять-таки аристократическая выдержка и невозмутимость мудреца говорили об обратном. В конце концов наблюдатель пришел к двоякому выводу: либо ей скучно в компании якобы посредственным людей, либо она сама еще та посредственность, которая скуку наводит. И он со своим подчеркнутым пышными усами-щетками и миловидным лицом принялся предлагать Вике и ее подруге разные закуски и подливать вино, а получал в ответ взгляд хоть и благодарный, но отрешенный. В конце концов, жаждая хоть как-то узнать незнакомку, Алексей предпринял крайние меры.

– Своеобразная подруга у тебя, Вика. – шепнул он на ухо. – Будто сама себе на уме. Я раньше ее не видел, кажется.

– О, это немудрено, хоть пару раз она и была со мной на дискотеке. Она колдунья, у нее все родственники слегка не от мира сего.

Алексей недоуменно обнажил свои ровные зубы.

– Ха-ха, колдунья? Вроде Вольфа Мессинга или той, что в бульон кидает вороньи лапки и коровий скальп?

– Ты шути-шути, пока можешь. Но не удивляйся завтра, что проснулся в ее объятьях, хлебнув накануне приворотного зелья из рюмки.

– Вот только не надо присваивать себе чужую магию. Алкоголь издавна славится своим приворотными свойствами, или афродизиаками. Сдается мне, ты рекламируешь мне какую-то мошенницу.

– Честно говоря, Леша, я ничего о ней не знаю, только какие-нибудь небылицы, которыми она не прочь поделится. У нее, наверное, не такой легкий нрав, как у меня, но по жизни мы с ней идем одинаково. Ищем где бы погулять да переночевать. Всякое бывает: бараки, сквоты, комнатушки да избушки. Каких только зданий и помещений не нанизали мы на нить нашей жизни. Впрочем, ты вгоняешь меня в уныние. Налей нам вина!

Алексей наполнил их бокал и заодно налил себе.

– Донара, лапочка моя! Знакомься. Это – Алексей. Алексей, это – Донара, или Донна, как я люблю ее называть.

Донара протянул ручку собеседнику, и тот приложил ее к губам.

– Донна! Это что-то невообразимое. Верите ли, Донара, я измучил вашу подругу расспросами о вас.

– Чем же я заслужила такого внимания, интересно? В любом случае это так приятно, – ответила Донна, кольнув его взглядом и слегка склонив голову набок.

Тут у Вики вдруг появились какие-то дела, она что-то пролепетала и вышла из-за стола. Алексей тут же пересел на ее стул, и к ним подошел старичок с фотоаппаратом, давая понять, что сейчас вылетит птичка. Собеседники обернулись друг другу лицом и слегка склонились, глядя в объектив. Щелчок, и вскоре на свет появилась фотография, которую фотограф сразу убрал в наплечную сумочку. Видимо, снимки служили залогом получения денег.

– Дай хотя бы на фотографию взглянуть, отец! Вот…

Старичок ушел не моргнув, а Донара улыбнулась.

– Кстати, что это за аромат такой дивный? Духи?

– «Chanel No. 5»

– Умопомрачительно. Что-то невообразимое, если учесть, что большая часть здешних пропитаны «Тройный одеколоном». Причем даже есть такие почитатели, что дарят его запах своим внутренностям.

Донара скуксилась.

– Прошу, дай еще раз им насладиться? – сказал Алексей и сложил ладони перед грудью. Затем этими ладонями он взял запястья Донары и поднес их к носу, касаясь губами ее рук.

Тем временем веселье продолжалось. Все были чем-либо озабочены и заинтересованы, пока невеста не предложила потанцевать под проигрыш патефона. Всеобщее ликование вдруг всколыхнуло и без того волнуемое пространство. Алексей немедля, будто потанцевать была его идея, взял собеседницу за руки и вывел из-за стола. Бурные планы на предстоящее застолье, которые любят угадывать молодцеватые парни, и последующий за ним ночной кутеж просто отсохли в одночасье, и стало не понятно, что вообще делать дальше. Чувство необъятности мира, постоянной свободы вдруг сузилось до таких размеров, что начало вымещать само себя, и все вокруг перестало иметь значение, кроме одного-единственного волшебного образа. Алексей знал, что это, и потому не вел себя подобно теленку, как это было впервые. Патефон зажевал «Марш Мендельсона», Вадим вставил нужную кассету, и секцию обволокло газовой вуалью хита «Белые розы». Алексей положил руки на осиную талию своей подружки и пошел по кругу.

– Что Вика обо мне рассказала? Я заметила: вы с ней долго шушукались.

– Прямо-таки шушукались. Я выводил ее из себя расспросами о тебе.

Донара прищурилась игриво.

– Так и что же она сказала?

– Что ты чудесная девушка, и это истинная правда!

– А еще?

– Что ты любишь активный образ жизни.

– Что она под этим подразумевала?

– Боже мой, Донна. Откуда я знаю? Тебе нравится «Ласковый май»?

– Да, – посмотрев в глаза собеседника, сказала Донара. – Я слышала: состав группы – одни сироты. Это добавляет лиричности этой песне.

– Серьезно? Не знал, – шепнул Алексей в ответ, когда она положила голову к нему на плечо.

Примечательно, что празднующие танцевали кто во что горазд. Одни умело использовали поддержки, другие выбирали классические танцы, третьи – современные. Донара с Алексеем вообще, допустим, решили станцевать «медляк». Впрочем, самое главное, что всем было весело, а веселье разницы не чувствует. Вскоре все снова расселись. Пошли поздравления и подарки: наборы посуды, постельного белья, занавески и прочие вещи, нужные в хозяйстве. Кто-то, конечно, дарил и деньги в открытках, в частности Вадим. Он произнес коротенькую поздравительную речь, из-за которой у Елены вдруг хлынули слезы, и она обняла его. Затем последовала череда конкурсов: попадание карандашом в бутылку, кормление мужа с завязанными глазами и т. д. Гости были настолько раззадорены, что помирали со смеху от всякой ерунды и сидели красные как раки. Уже хмельной и слегка туповатый, Алексей смекнул, что пресытился этими ходовыми жирными эмоциями, переполненными пустотой, и потому обратился к Донаре, что держалась по-прежнему бодро.

– Со слов Вики я так и не понял, где ты живешь. Она представила вас какими-то гастролершами, что ли.

Донара улыбнулась.

– Это все ерунда.

– Так где?

– Такое ощущение, что ты хочешь меня спровадить.

– Что ты! И в мыслях не было. Я это к тому, что если твой дом находится далеко, тебе не обязательно отсюда уходить, по крайней мере сегодня.

Донара снова игриво улыбнулась и отпила чуть-чуть вина из своего бокала. Алексей, боясь неосторожно оброненного слова, поспешил переменить тему.

– Что ж, и как тебе здесь?

– Довольно мрачно и в то же время просторно. Есть, где разгуляться и что посмотреть.

– Я уверен, что могу показать тебе то, что ты до сих пор не видела, – слегка наклонившись, сказал Алексей.

– Что же это?

– А вот… Сюрприз.

– Звучит интригующе. Думаю, я бы взглянула на это место, – спокойно ответила Донара. Тонкие губы ее чуть поблескивали, и Алексею приходилось сдерживать себя, чтобы не поцеловать их.

Старичок-фотограф стал настолько подвижен и изобретателен, что его с легкой натяжкой можно было перепутать с женихом. Фотоаппарат его уже гулял по рукам так же, как и фотографии с наплечной сумки. Вадим слонялся по секции с этой привлекательной игрушкой и снимал что ни попадя. Всем хотелось сфотографироваться на балконе, но возникла одна проблема – требовалась новая кассета, а у развеселого старичка попросить было нельзя, не озадачив его. Вадим порылся в сумке и нашел запасную кассету, которая ввиду материального дефицита, по мнению врио преклонного возраста фотографа, требовала мгновенной окупаемости. Таким образом, каждый последующий снимок приносил Вадиму от пятидесяти копеек.

Все речи, высокопарные и низменные, нитка по нитке сматывались в один клубок, судьба которого была пролежать без дела вечность в пыльном чулане; незримый, неуловимый счетчик показывал такую баснословную цифру страсти, что даже все общежитие, будь оно здесь, не могло бы ее оплатить. Сотрапезники упивались каждой секундой как могли, словно такой день мог больше не повториться. В ход пошли какие-то вульгарные издевки, перетирание костей и слезная ностальгия. Магнитофон транслировал европейские хиты, а вместе с тем и ощущение удавшейся, салатовой жизни. Кое-кто посетовал, что нужно было накрывать свадебный стол в холле, и тут на него со всех сторон, точно камни, посыпались упреки и увещевания. Дескать, кто бы стал всех кормить на халяву? Родители молодожёнов, и те постеснялись приехать. Всплакнули в загсе, и все тут. Вдруг Донара, безучастно наблюдая торжественное зрелище, ощутила на плечах нежное прикосновение чьих-то рук. Ей хватило мгновения, чтобы понять, чьи это руки.

– Похоже, тебе здесь не очень-то и нравится. Может, пора взглянуть на что-нибудь поинтереснее, – шепнул Алексей ей. Та махнула рукой в сторону выхода и приняла прежнее положение. Алексей обогнул стол, продекламировав сомнительную шутейку схваченным обручем фразерства и заигрывания пирушникам, и вышел вон. Через пару минут так же, правда молча, поступила Донара.

В санузле стоял гам и сигаретный дым колыхался кисеей. Ребята, сидевшие там, спорили о бытовых грандиозных безделицах, и в лице каждого читалась гордая непримиримость. Алексей с лицом сумасшедшего подбежал к Вадиму, вырвал у него фотоаппарат и скрылся в тени. Как только Донара показалась в дверном проеме коридора, он, улыбаясь, попятился в холл, сантиметр за сантиметром разбавляя пространством свой силуэт, и под конец поманил указательным пальцем. Да, он уже был изрядно пьян, и реальность, конечно, казалась ему той игрой, в которой он был самый что ни на есть ас. В свою очередь Донара просто вышла за ним, чуть растянув губы в уголках рта.

– Пойдем. Я покажу тебе весь мир, – величественно сказал он, озаренный светом лампы накаливания, точно святой на картине, и протянул руку. Донара дала вывести себя на лифтовую площадку и провести вверх ко входу на крыше. Слежавшиеся кучки мусора и пары мочи источали вонь, стимулирующую рвотные позывы. Донара, кашлянув от вдруг перебитого дыхания, резко зажала нос и хотела было вырвать руку.

– Сдурел? Что это за гадость?

– Прости-прости. – Он схватил ее за обе руки. – Но это того стоит, поверь. Задержи дыхание и бегом на крышу. Считай, это наши тернии к звездам! Правда, сейчас они не столько колки и непроходимы, сколько отвратительны.

Он дернул ее в сторону дверцы на приступке с арматурной лесенкой, ведущей на крышу, но спутница высвободила руку и побежала к лифу.

– Ничего хуже я даже вооброзить не могла, – отозвался обиженный голос снизу.

– Черт! Дурная моя голова, – сбегая вслед за спутницей, затараторил Алексей. – Прости. Я облажался. Просто там крыша, небо, высота, город как на ладони, понимаешь? Статическое парение над всем мирским.

– Никакое парение не стоит того, чтобы пробираться к нему сквозь лужи шлака и груды отбросов.

– Но здесь иначе нельзя… – начал было настаивать Алексей, но Донара дала понять, что о минувшей неприятности больше и заикаться не стоит. – Забудем. Ты права. Это мерзкое и глупое пристрастие. Черный романтизм. Давай лучше пройдемся по этажам.

Они бок о бок зашагали по лестницам, ненадолго останавливаясь на лестничных площадках, чтобы полюбоваться сонным и теплым видом за окном. Тихие, тихие кроны безветренно молчали, словно нарисованные, а по улицам растекалась мутная вечерняя дымка, закругляя углы домов и скрашивая резкие тона. Казалось, будто красочное пространство внизу течет и вращается, но так неуловимо, что об этом можно было только догадываться. На этажах уже были заметны следы распада: непонятные обломки, разнородные пятна и сквозняки… От перил в большинстве своем остались одни крепления. Донара и Алексей все спускались и спускались по лестнице, не обращая внимания на встречных людей и их беседы. Она расспрашивала его о новобрачных, а Алексей, взяв ее под руку, говорил о себе и интересовался ей. Когда Алексей упомянул, что ему предлагают работу администратора в ресторане, Донара открыто заинтересовалась.

– И что же ты ответил? – слегка дернув рукой, сказала она и приостановилась.

– Не знаю. Для меня это слишком ново, что ли. Всех вокруг я уверял, что это золотая жила, денежный фейерверк и легкий престиж, и даже, кажется, сам в это поверил, но почему-то теперь мне это совершенно безразлично.

– А по-моему, здесь и думать нечего.

– В смысле?

– Не к каждому так благосклонна удача, и будет глупо поступиться ее дарами. В конце концов продолжи ты сейчас идти проторенной дорожкой, жить старой жизнью, все равно будущее останется для тебя неясным и непредвиденным. Сказать по секрету, меня всегда преследует страшная мысль, что на смертном одре я окажусь в числе несчастных, осознавших, что они впустую потратили жизнь, и обвинивших в этом обстоятельства. Ужасно по прошествии долгого времени осознать, что когда-то у тебя был шанс сделать нечто важное, а ты списывала это на помутнение рассудка.

– Странно слышать такие слова от девушки, – сказал Алексей, разглядывая профиль напарницы.

– Мне кажется, в душе я далеко не девушка и по своим сокровенным масштабным устремлениям не уступлю и прославленному кровожадностью тирану.

– Именно нечто большее ты и заслуживаешь, думается мне. В тебе есть эта искра сумасшествия, которая толкает людей на громкие поступки и свершения. Помимо этого, еще характер, обаяние и магия. Боевой комплект.

– Магия! Любишь ты что-нибудь сказать для красного словца. Впрочем, я, как и все нормальные девушки, в свое время гадала на всякой ерунде. Ну, еще, если верить моим крайне смутным воспоминаниям, бабка моя владела парочкой заклинаний и знала там всякие привороты. Но, согласись, объективно это ничего не может значить. Ну а если не согласишься, мне придется превратить тебя в жабу.

– В жабу? В жаб превращаться прерогатива царевен. Если в кого и можно меня превратить, так это в ленивца, причем для этого даже магия не потребуется. Щекотка меня парализует и превратит в овоща, – пролепетал Алексей и скрестил с подругой пальцы.

– Прерогатива… Царевны… Парение над всем статическим… Черный романтизм… Откуда такая высокопарная лексика в столь холодном месте? – улыбаясь, сказала Донара. – И с чего ты взял, мой красноречивый друг, что твоя пресловутая магия является чем-то добрым и светлым? Ты же ее отметил как достоинство?

– Какая бы она ни была, она в тебе есть, и мне это нравится. Думаю, я вне опасности.

– Ни магии, ни волшебства, ни чудес не существует. Прости, что открываю тебе глаза на мир.

– Что ж, здесь еще поспорить можно, кому все-таки придется открыть глаза. Это нормально – не замечать магии, не ощутив ее однажды, – возразил Алексей.

– Ой, ты меня утомляешь.

Тут Донара остановилась и засмотрелась на крапчатую с зайцами реку – очередной рукав Волги-матушки. Возле моста даже был пляж размером с парковку. Дальше – покатые берега и обрывы с буграми, клубнями сорняков, трещинами и норами, откуда выползают на охоту ящерицы – эти треклятые вараны для насекомых. Рядом, в зеленоватых от вереска и кувшинок заводях, за ширмой тростника и метлицы, жуирует семейство уточки и носятся непотопляемые водомерки. А дальше не то чтобы пройти, и заплыть нельзя. Несколько километров берега съедено верфями и фабриками, не то заброшенными, не то разрушенными. На волнах покачиваются заплесневелые, утлые рыбацкие суденышки и сносные катера, которые иногда брали напрокат. По краям затона груды бревен, которые перетаскивают здоровенные краны.

– Может быть, на пляж? Такая чудесная ясная погода, до дрожи теплый вечер, – попытался Алексей, коснувшись ее талии. Она чуть-чуть помолчала, а потом кивнула.

– А теперь представь, какая панорама открылась бы тебе с крыши! Дыхание бы захватило. – Тут он передал ей фотоаппарат, кторый доселе тоскал без дела, сказав: – Он нам еще понадобится. Вадим сказал: кассеты еще на полдюжины фото хватит. Один момент! Я только за покрывалом и фруктами сбегаю.

Алексей на радостях чмокнул подругу в щечку и побежал что есть мочи.

Липкое топленое солнце тонуло за кромкой горизонта, увлекая за собой шлейф подтаявших туч, безутешно омрачая необъятную плоскость неба. Какая-то завидная печаль таилась в этом сгустке иссякающей энергии, словно она вовсе и не убывала, а, точно вода, стекала в одну громадную емкость. «Редко когда увидишь такой закат, особенно если вообще не привык отрывать глаза от земли, от быта и всяких легендарных мелочей», – нечто подобное маячило на задворках сознания у Алексея, когда он прогуливался с Донарой по этажам. Рыжеватая краска на стенах, позолоченная солнцем, теперь напоминала как бы медную фольгу, и все ее трещинки, темные пятна со сколами казались незначительными. Так глядят на свою старую, поношенную любимую вещь, от которой приходится отказаться. Молниеносно оставив ступеньки позади и ворвавшись в секцию, в голосовую круговерть и брызги запахов, Алексей иронически ухнул и, прежде чем исчезнуть с краденым, приостановился в коридоре.

Там расположилось четверо товарищей, трое из которых были обращены к Вадиму, опирающемуся на умывальник и зычно цедящему слова вперемешку с сигаретным дымом.

– Слушай, а молодцы все-таки наши молодожены. Ты посмотри: тут тебе и водка, и селедка – чин чином. Я уже три раза успел наесться и столько же отрезветь, – сказал один из них по имени Гена, сутуловатый и тощий, перестав разглядывать кафель меж колен. У него был такой напряженный вид, словно он чувствовал себя обязанным вклинится в диалог.

– Кто о чем, а этот все о своем брюхе. Лучше бы помалкивал себе, увалень…

– А и вправду, – перебил Вадима увалень, – откуда все это великолепие, а? Столько еды… Водка! Врешь! Ни у кого водки нет – антиалькогольная кампания, черт бы ее побрал. Либо это сон, либо рай. Проклятый рай.

Тут же его слова потонули в хохоте собеседников, дружелюбно приобнявших его.

– Эх, бедолага. В сердцах позволил себе лишку.

– Лишку, говоришь? Угу… А может, это они себе позволяет, говоря твоими словами, лишку? Если тебе деньги девать некуда, то не надо, я считаю, щеголять и бахвалиться там и сям. Тогда у кого-нибудь и вопросы лишние могут повозникать, – исподлобья прошипел он.

На мгновение все замолчали, и стали отчетливо слышны не умолкающие поздравления в секции. Вадим подмигнул товарищам, намекая пропускать мимо ушей ядовитое негодование бражника.

– Тоже мне водка! Самогон с броской оберткой. Сейчас производства нет. Теневая экономика, подполье, Содом и Гаморра. Какой-нибудь фраерок поставляет питейным сивуху, а они ее раскрашивают каждая на свой лад. Кхе-кхе, вспомнил я тут шутейку одну, – энергично вставил он. – «Какой стала наша печать после гласности? Она стала как мини-юбка: показывает все, но скрывает самое главное».

Слушатели, конечно, шутку оценили, и в особенности потешился увалень Гена. Он вдруг нервно расхохотался и принялся демонстративно бить себя по ляжкам. Согласно слухам, его больная мама нуждалась в медицинских препаратах, а отец – в круглосуточном опохмелье. А сынок оказался не из лучших помощников: дай бог хоть копейку родителям подаст, а не спустит на вздор и сор. Вслед за этим о нем поползла дурная слава, что должник он ненадежный и ко всему прочему на руку нечист. Но отворачиваться от него не хотели, так как это могло повлечь окончательное озлобление Гены на весь мир и, как следствие, отмщение надуманным недругам, в одночасье бросившим его. В пьяном угаре он всегда напевал: «За что вы бросили меня, за что?9», отчего еще больше нагонял уныния своим присутствием. Прохохотавшись, он вперил свои мыльные глазенки в Вадима и спросил игриво:

– А ты-то, небось, под своей юбкой тоже что-нибудь да утаиваешь, да? Посмотри на себя, фат расфуфыренный: остроносые ботинки, штаны поношенные каким-то боровом и футболка с городским рисунком. И что-то мне мерещится, что этот город ну ни капельки на Москву не похож, верно?

– Проницательный малый, японский городовой! – воскликнул Вадим, хлопнув в ладоши. – Это таинственная страна зовется Эльдорадо, что на острове Пасхи. В общем, дело обстояло так: моих предков выслали оттуда соплеменники за то, что моя родня, подобно тамошним каменотесам, не стала высекать исполинских истуканов и поклоняться им как божествам наперекор всеобщему остервенению. Она осмеливалась говорить вождям, что глупо даром израсходовать камень и приносить жертвы рукотворным истуканам, когда как представители твоего племени ссохлись из-за голода до такой степени, что не в силах поднять собственного годовалого ребенка, а их хижины разваливаются при первой же непогоде. Конечно, с ней никто не стал церемониться, и уже наутро никудышная семейка инокомыслящих отправилась путешествовать по океанской толще. Далее семейная легенда прерывается вековым многоточием… Да только известно, что вскоре многие мореплаватели замечали чудесный остров с большими каменными постройками, над ним вечно стояло солнце, рассеивая над крышами позолоту, а на дивных лугах паслись сахарные барашки и зефирные козочки.

– Что? Что ты несешь, балабол? Ты иди вон эти сказки кашолкам рассказывай. Недаром тебя Лена к едрене фени вышвырнула. Ты же за ней приударивал, правда? Что, Дмитрий опередил? – проканючил Гена. – Ты что мне лапшу на уши вешаешь, демиург!

Вадим пошатнулся, но тут кстати вышел из укрытия Алексей.

– Надеюсь, предки не сглупили и оставили тебе карту, по которой будет легко туда добраться? – вмешался Алексей. – А то я не прочь приобрести две путевочки в сию землю обетованную. Впрочем, как говорят мудрые, «с милой рай и в шалаше».

– Увы, дорогой мой приятель Алексей Небожитель, сын Авангарда Металлурга. Сей город невозможно отразить на карте. Подобно зрелому чувству, он открывается только высоко развитым людям, которые уже давно канули в лету и поросли коралловым рифом.

– А он мне весь день глаза мозолит! Маячит, словно радуга на горизонте, представляешь? Стало быть, я действительно небожитель!

– Он надо мной издевается, – пожаловался Гена соседу, что приобнял его, а сам смотрел на Вадима с улыбкой от уха до уха. – Черт побери, вы все здесь гребаные истуканы, – вспылил он, толкнув соседа в бок и вскочив на ноги. – Ты своим подругам можешь втирать эти мелодичные байки, сказочник из Усть-Пердуйска. Расталкуй-ка мне нормальным языком лучше то, откуда у тебя все это бросовое тряпье и фальшивые цацки, а?

Алексей и так оттянул достаточно времени, изнывая от штрафа волнения. Он хлопнул Вадима по плечу, усмехнувшись, и пошел прочь.

– Уж точно не мама на день рождения подарила, – намекая на вязаные свитера собеседника, обронил Вадим.

– Знаю, знаю, что не мама. – Гена ткнул указательным пальцем в визави, а затем схватил его за футболку. – Она бы вообще от тебя отвернулась, если бы узнала, что эти дрянные шмотки ты содрал со всего государства. Разве твоя мама этого хотела, когда отдала тебя в спортивную школу? Разве она знала, что, разъезжая по всей стране, где проходили соревнования, ты вместо того, чтобы забивать свою спортивную сумку трофеями и медалями, за бесценок покупал всякие финтифлюшки на казенные деньги и продавал их по приезде домой втридорога всяким простофилям?

– Что ж… – как бы сдирая маску с лица, вполголоса продолжил Вадим. – Я продавал, а ты обчищал. Ах, злыдень ты наш умильный, пойми, что все, кто тебя сейчас окружает, честно говоря, общаются с тобой из жалости. Ведь ты же, тупая твоя голова, даже не понимаешь, что со дня на день вылетишь из общежития пинком под зад, и к кому ты пойдешь, если не к нам, презренным лицемерам и преступникам? Такому мерзкому гостю, как ты, не один адекватный человек рад не будет. Впрочем, кое-где тебе все-таки будут рады… Удивительно, но такое место и впрямь существует. Вадим скрестил четыре пальца у его носа.

– Чуть что, вместе там окажемся, запомни это! Как ты смеешь угрожать мне вылетом из собственной комнаты, подлец! Я ее кровным трудом заработал, вот этими руками, – завопил Гена. К нему уже подскочили два напарника и стали придерживать ему руки, хотя и готовы были вот-вот прыснуть со смеху.

– Ой, да брось, в мире нет такого места, где бы мы оказались с глазу на глаз. Разве что… – Вадим усмехнулся. – Ладно, довольно с тебя.

Гена, поведя головой, встрепенулся и ринулся было вперед, елозя и тормоша руками, как его тут же подхватили за локти два наблюдателя и по-актерски прижали к стене.

– Хватит, Генчик, нельзя буянить, если перепил, – сказал один слева.

– И вправду, Гений, не стоит оно того, остынь, – сказал второй справа.

– Да вы что, отпустите! Он же издевается надо мной, смеется, подтрунивает!..

– Подзуживает! – добавил Вадим сзади.

– Подзу… Недомерок!

– Да отпустите вы его. Много чести. Катись отсюда, – свысока сказал Вадим.

– Сам катись, – ответил Гена, указав на него, и добавил: – В свою Эльдораду. Иван Федорович Крузенштерн.

Наблюдатели вновь дружелюбно приобняли Гену: дескать, вот так Генка! Минуту назад был пьян вусмерть, а сейчас трезв как стеклышко.

Вадим усмехнулся и прошел мимо, задев плечом неприятеля. Геннадий тут же взъерепенился, но быстро успокоился.

– Не можешь ты, Генка, дружно жить. Зачем-то ищешь виноватых ни за что ни про что.

– Ага, нос задираешь, как школьник…

– Да что вы понимаете? – огрызнулся Гена. – Вы в этом видите банальную склоку, а я – гражданский протест.

Приятели захохотали.

– Ох, Гений, побольше бы так шутил!

– А между прочим, мы тут все веселье пропустим!

– Экая потеря! – возразил Геннадий.

Приятели взяли его под мышки.

– А что, Генчик. Приглянулся тебе кто-нибудь из девчат, ась? Вот эта, как бишь ее, Люда – очень даже ничего, не находишь? Охохоюшки. Простоушка-хохотушка. Разве можно желать большего?

Так, говоря друг с другом, они вернулись в секцию, где уже творилось что-то невооброзимое.