Читать книгу Смерть предпочитает убивать изнутри: Крах невежества - Артём Валерьевич Савин - Страница 3

Через пять дней после начала катастрофы. Глубокая ночь. Пригород Петербурга.

Танк стоял посреди поляны в где-то в лесной глуши. Вооруженный автоматом Михаил Митрохин стоял на танке с автоматом и осматривал окружение, чтобы не допустить внезапную атаку зараженных, которые могли бы окружить солдат. Федор Фатюхин – механик-водитель танка, сидел возле левой гусеницы и менял трак, из-за поломки которого машина не могла двигаться.

– Федька, давай быстрее, не нравится мне здесь. И опоздать на место встречи можем, – подталкивал Федю его командир-наводчик.

– Вот ты параноик, – сказал Фатюхин с выдохом. – Успеем, все сделаем. Как говорил Карлсон? Спокойствие, только спокойствие, – ответил он спокойным пофигистскимголосом.

– Как можно быть спокойным, когда какая-то четвероногая мутировавшая тварь смогла поломать двадцатитонную машину!?

– Да откуда ты взял-то, что это мутант был? – спросил Федя Митрохина, приподнялся и стал смотреть на товарища. Михаил же, не сменив своей позиции, старательно всматривался в лес.

– На мониторе увидел, – ответил он.

– Может, померещилось тебе, темно же все-таки. А тут много, кстати, мусора железного валяется. Свалка тут была, вроде как. Вот, посмотри, – Фатюхин попинал ногой лежащий рядом кусок арматуры. – Может, попал и сломал звено, а?

– Знаешь, может ты и прав. Что-то я совсем перенервничал, – выдохнул Митрохин.

– Расслабься. Я, конечно, понимаю, что там сейчас мутанты обитают. Но мы-то с танком, под защитой, – добавил Федор и запрыгнул на машину. – Давай, поехали уже… Постой, ты видишь? – внезапно прервался он на полуслове и показал пальцем на сидевшую на ветке большую птицу – глухаря. – Ничего себе! Это же мечта охотника, Мишань! Давай его пристрелим и как трофей привезем?

– Нет, мы не будем лишний раз стрелять и создавать много шума, – отсек идею Михаил.

– Ну, вот опять, ну елки…

Глухарь неожиданно взлетел и полетел к танку, а потом сел на дуло возле экипажа и начал пристально рассматривать людей.

– Миш, ты видел когда-нибудь в своей жизни так близко эту птицу?

– Нет, Федя, не видел, – ответил Михаил удивленным голосом.

– О, у меня как раз остался кусочек хлеба, дай ка я его покормлю! – сказал Федя и потянулся в карман комбинезона за хлебом.

– Федь, ты с ума сошел! Брось эту затею, поехали уже.

– Да ладно тебе! Я слегка прикормлю эту птичку. И все.

Фатюхин поднес руку с хлебом к птице под нос. Птица не испугалась, а продолжила так же с любопытством рассматривать танкистов, время от времени посматривая на кусочек хлеба. Внезапно, глухарь схватил кусок, прикусив вместе с ним ладонь руки Фатюхина так, что у него пошла кровь.

– Ах, ты ж! Чертова птица! – выругался Фатюхин, размахивая руками. Глухарь испугался, взмахнул крыльями и улетел прочь. – Ладно, поехали от сюда! Чертова птица… Ух, блин, как больно-то кусается, – закончил он, зажимая свою руку.

Танкисты уселись каждый на своём месте и поехали дальше, в Петербург, на место встречи.

У глухаря была небольшая резаная рана справа под крылом. Дождавшись, пока танкисты уедут, птица увидела на снегу зайца, прыгнула на него и, убив, начала свой пир.

***

Из сна я вышел удивительно легко. Поезд все еще ехал и постепенно подъезжал к столице России. За окном светало, вставало солнце. Иван ожидаемо сидел за столом, облокотившись на него, и сильно грустил. Все было так, как мне и говорил Зорин. Чтобы подбодрить товарища, я начал диалог:

– Эх, наверное, надо было все-таки сходить да потанцевать на Ваське! – Иван спокойно обернулся на мой голос и взглянул на меня опечаленными глазами. – Встретил бы какую-нибудь симпатичную танцовщицу, потанцевал бы хорошенько, – добавил я с намеком на последнее слово. – Может, и отношения завязались бы.

– А что ж не сходил-то? – молвил Иван с постепенно поднимающимся настроением.

– Да не хотел терзаться старыми воспоминаниями. Но пока их не было, это, конечно, было классное времяпрепровождение, – ответил я.

– Я там однажды веселое приключение словил, – начал говорить Иван с легким смешком и выглядел уже менее грустным, – звание новое получил, загулял. По пьяни подрался с байкером, а потом укатил на его мотоцикле. Утром очнулся где-то уже за городом, в части подумали, что сбежал, раз с выходных вовремя не пришел. Чем только думал – черт меня знает, – проговорил он, ударив себя по лбу, – но потом мне здорово влетело, конечно. Байк удалось вернуть, штраф заплатил сатанинский. Отмазали, в общем. Но черт знает, не помню, как за городом очутился. Вот просто, дырка в памяти.

– Да, забавно. Проходил я как-то летнюю практику в лабораторном комплексе нашего городка. Ну, работал с системой генерации сверхпроводимости, – Иван сделал вдумчивое лицо, будто бы понимал, о чем я говорил. – И, в общем, в настройках программы сделал ошибку в единицах измерения, запустил установку и жду, когда через установленное время заряд пойдет по цепи. А потом как вышибло накладную крышку установки, от грохота ажфорточки распахнулись, а сам на пол рухнул и голову прикрыл от страха. Повезло, что не сломал ничего. Кроме штанов, разумеется.

– Аххах, ученый хренов, – рассмеялся Иван и по-братски дал мне пять. – Это у тебя артиллерия получилась какая-то.

– Не, артиллерия у меня на другой практике получилась случайно, – продолжил говорить я.

Мы с Иваном ещё долго болтали, что-то вспоминали из жизни – смешное и не очень. Он больше не грустил, а наоборот, радовался, и с невероятным энтузиазмом рассказывал истории из личной жизни и военного быта, от которых порой мы ухахатывались. А ещё он с нетерпением ждал гулянок по столице и очередных приключений, полных веселья и новых открытий, но уже без стрельбы по зараженным. Позже, я вышел из купе и остановился возле окна. На одном из поворотов я смог рассмотреть полностью поезд и узнал, какими вагонами он ещё пополнился.

На весь состав было всего два пассажирских вагона, множество товарных, гружеными военной и гражданской техникой, и замыкалось все цистернами. Пассажиры, тем не менее, ещё долго будут не самым часто встречаемым видом груза, перевозимым на поезде.

Спустя ещё час езды, поезд оказался в Москве и остановился на территории вокзала. Солнце продолжало ярко светить, температура держалась около пяти градусов по Цельсию и по прогнозу должна была подняться ещё выше – обычная весенняя погода средней полосы России. Мы вышли из вагона и, следуя указаниям Зорина, стали ожидать военных людей, которые должны были нас встретить. Прошло десять минут, двадцать минут, поезд уже отогнали на другой путь, а нас так никто и не встретил.

Я позвонил по телефону Зорину – благо сотовую связь стали постепенно налаживать – и спросил, почему нас не встречают, на что полковник мне ответил, что они задерживаются, надо подождать в кафе. Так мы и сделали.

Кафе на вокзале, ровно как и во всей Москве, оказались беднее в выборе еды, чем в Питере, да и цены там были намного больше. Вероятно, это было связано с большой плотностью населения, которое ещё до катастрофы было не маленьким. После катастрофы в столицу стали эвакуировать города и села, которые оказались под ударом зараженных, еды и свободного пространства заметно поубавилось.

Миновали долгие пять часов нашего сидения в кафе, а затем, наконец, к нам приехали военные. Они усадили нас в бронированный многоместный военный автомобиль в сопровождении трех вооружённых солдат и повезли по городу к месту назначения.

Коммуникации, цивилизованные составляющие Москвы, дома, архитектура – все оказалось незатронутым скверной катастрофы, но количество людей в Москве было просто невероятным. Везде стояли палаточные лагеря и самодельные бараки для тех, кому не хватило крыши над головой. Кто-то жил прямо на вокзале, надеясь в скором времени уехать, а кто-то, видимо, уже больше не собирался никуда уезжать: сидели в своих палатках и ждали, когда им дадут долгожданное, приемлемое для комфорта, убежище. Кому-то везло больше: им доставались пустующие школьные коридоры, спортивные залы, стены университетов и пустые диваны гостиниц, однако все же большая часть сидела в палатках. Сами власти пока не особо спешили строить и оборудовать новые дома. Помимо этого, улицы города были грязными и неубранными, везде валялся мусор, а в воздухе постоянно ощущалось присутствие смога и пыли. В магазинах был сильнейший дефицит товаров, множество ресторанов и сфер услуг ежедневно закрывалось из-за отсутствия посетителей и возможностей вести бизнес безубыточно. Несмотря на это, основная инфраструктура города продолжала работать в штатном режиме.

Наш путь привел нас сначала в гостиницу, где мы разгрузили свои вещи, а затем сразу же на собрание, которое решили проводить в одной из самых больших аудиторий университета МГУ.

Здание университета было огорожено забором с колючей проволокой, а на его территории был введён пропускной контроль, где проверяли содержимое карманов и курток на наличие звукозаписывающих устройств и прочих запрещённых предметов. В самом здании института нас ещё раз проверили и обыскали, а потом и вовсе выдали другую верхнюю одежду, которая поглощала любые электромагнитные волны. Затем, группа из военных сопроводила нас с Иваном к аудитории.

В большой лекционной аудитории расположилось порядка двух сотен людей. Среди них были военные, ученые, инженеры и просто люди руководящий должностей с доступом к секретности. Любопытно, что подобную дискуссию решили проводить именно тут, а не в здании государственной думы или ещё где-нибудь в специально оборудованном здании, ведь там уровень безопасности, наверное, должен был быть намного выше.

К тому моменту, когда мы вошли в аудиторию, в ней проходила шумная дискуссия. На наш приход никто особо не обратил внимание. Мы спокойно уселись за свободное место и принялись слушать разговоры ученых:

– … и они смогли отрастить себе крылья? Так что ли? – говорил участник дискуссии, стоявший возле доски и, вероятно, до этого читавший доклад. – Нет, коллега, они получили генетический код от живого существа, путем заражения, а не поглощения!

– Но как, по-вашему, тогда вышло, что мутировавший глухарь смог увеличить свои размеры в восемь раз и при этом сохранить подъемную силу своих больших крыльев? – выкрикнул ученый с третьего ряда. – Ведь установлен факт, что у летунов – мутантов от глухарей – другой состав крови, параметры тела. Мы изучали сбитого недавно летуна.

– Как его организм смог претерпеть такие изменения всего лишь через два месяца после заражения? – задался вопросом ещё один человек. – Что это за такая молниеносная мутация? И почему сейчас, существуя в теплое время года, вирус не покидает зараженных и не переносится в воздух? Мутация оказалась необратимой?

– Я не понимаю, что вы ищете таким путем. Это не просто вирус или мутация, это оружие! Оно не ищет логических путей, оно стремится убить или подчинить себе все что может, – выкрикнул уже не молодой военный офицер, пытаясь перевести разговор в интересующее его русло.

– С заражением, передающимся воздушно-капельным путем, все уже однозначно, – начал отвечать на один из вопросов лектор у доски. – Инфекция претерпела мутации, жертвуя своими функциями перемещения по воздуху взамен на возможность манипулировать организмом зараженного существа и изменять его, коллеги. Суровые холодные температуры заставили его изменить свой генетический код. Поэтому вирус больше не окажется в воздухе, эволюция завела его слишком…

– Но как же нам быть с летунами? – перебил его человек в военной форме. – Как же остановить такое существо, раз оно умудряется уничтожать наши вертушки и технику? Мы свои три потеряли, чтобы одного сбить. Что будет дальше? Мутанты – медвединаучатся переворачивать БТР и вскрывать их, словно консервные банки? У них должны быть какие-либо слабости, нам следует найти их, чтобы обезопаситься.

– За то время, что мы изучаем этих существ, мы так и не смогли установить логические последовательности их поведения и действия, – начал диалог один из самых уважаемых и мудрых профессоров страны, все голоса и обсуждения в этот момент притихли. Седой, с широким лицом и большими квадратными очками, он стоял и создавалось ощущения надменностью его над всеми нами. – Зачем они нападают на нас? Почему? Что их мотивирует? – говорил профессор, периодически поглядывая на лектора и на всех сидящих в зале. – Быть может, они действуют, словно муравейник или большой улей, и воспринимают нас как потенциальных врагов и конкурентов в борьбе за право властвовать над Землей? Или думают, что мы всего лишь пища, расходный материал? Внешние свойства зараженных показывают, что бывшие когда-то стволовыми клетки стали наращивать, улучшать параметры и свойства существа, которое они заразили и смогли подчинить себе. А разум зараженного стал полноправной ячейкой их коллективного разума. Коллеги, как думаете, как они общаются между собой? – задал профессор вопрос аудитории, все сидящие стали переглядываться, что-то перешептываться, а профессор продолжил: – Телепатией. Именно телепатией они координируют свои действия. Данное свойство развили именно стволовые клетки и научили зараженных чувствовать и воспринимать друг друга на расстоянии. Это подтверждают эксперименты, где в двух разных комнатах сажали по зараженному, и послепричинения ущербу одному из них, мозг второго резко активизировался. Сам зараженный метался из стороны в сторону и нервничал, притом, что он не знал о наличии соседа в другой клетке. Как иначе можно объяснить такое поведение?

Лектор, отвечающий на все вопросы у доски, внимательно слушал своего коллегу, периодически посматривая то на него, то в потолок и делал какие-то умозаключения, выводы у себя в голове, и когда профессор замолк, начал говорить снова:

– Петр Михайлович, в ваших словах есть много логики и смысла, подкреплённых фактами, – сказал лектор, обращаясь к ученому, а затем наконец обратил на нас внимание, вспомнив, что мы зашли. После, он посмотрел на экран своего телефона, вероятно, сравнивая наши лица и лица на экране, и продолжил свою речь: – Моя теория, к сожалению, не подкреплена в достаточной мере фактами, но имеет вполне логичное основание, некоторые же мысли я додумывал чисто на интуитивном уровне. Я считаю, что заражение – это не вирус и не бактерия, а клетка, обладающая свойствами сверхживучести и приспособляемости, которая на первой стадии не захватывает под контроль функции живого существа, а вступает с ним в симбиоз, придает определенные свойства, временно ускоряет заживление ран, и крадет генетический код человека, проникая и встраиваясь во все его системы жизнедеятельности. Я же вам демонстрировал на прошлой неделе опыт с подопытными образцами! Два раненых существа: один заражен, второй нет. Тот, что был заражен, перестал истекать кровью уже через пять минут, а через час существо полностью потеряло над собой контроль, стало терять внешние признаки своего прошлого. А плоть им нужна для абсорбции3 строительного материала, восстановления и мутаций. Не исключено, что зомбированные и мутанты сейчас, в этот момент где-то испытывают мутации и метаморфозы. Но, знаете, далекий путник заглянул к нам сегодня, – сказал лектор и указал на нас с Иваном рукой. – Встречайте: жертва по делу «Зацветшая резня» и прямой родственник одного из создателей этой страшной угрозы. Он рос и развивался в обстановке и духе создателей стволовых клеток. Сегодня он поведает нам о началах и формулах, а также об экспериментах этой разработки, и, возможно, прольет нам свет на все наши теории, – добавил рассказчик и сел на трибуну, давая мне слово.

Сидевшие люди стали перешептываться и что-то кратко обсуждать. Я же чувствовал себя неловко, ведь мне никогда ещё не приходилось общаться с таким большим количеством людей. Немного собравшись с мыслями, я встал с места, обернулся к сидевшим в зале и начал свой рассказ:

– Вы знаете, мой отец мало что рассказывал мне об этих разработках, но я расскажу все что знаю. На одном из экспериментов, где применялись различные подтипы этих стволовых клеток, участвовало около пятидесяти лабораторных мышей. Каждой из них была введена специальная сыворотка, а, затем, животным нанесли режущее ранение, чтобы проверить функции и скорость заживления ран. Подтипы стволовых клеток отличались химическим составом, активностью и другими свойствами, но некоторые из их были выведены из генетического кода смежного существа, в данном случае – мышей. Двадцать пять мышей вылечились либо под действием этих клеток, либо от их бездействия. Ещё двадцать четыре мыши умерло. У них были патологии, в основном – быстро растущие онкологии. Но одна мышь видоизменилась. Она стала чуть больше, гораздо сильнее и агрессивнее, когти на лапах выросли, а сама мышь пыталась выбраться из клетки, в которой она сидела. И ей удалось бы это сделать, если бы на это вовремя не обратили внимание ученые. Её не смогли усыпить, отравить ядами – она была устойчива ко всему этому. Её усадили в более серьезную и прочную клетку, выбраться из которой у неё не хватало сил, и изучили более подробно сыворотку, вызвавшую мутацию. На её основе, они создали другую, которая разрушила мутированные клетки крысы и убила её. Сыворотка, из-за которой крыса изменилась, имела в своем составе человеческий ген жестокости. Это был всего лишь любопытный эксперимент, а он показал это, – на несколько секунд я взял паузу, и продолжил: – Все сыворотки и все гены были строго задокументированы, в том числе и с геном жестокости, чтобы ученые в следующий раз не попытались повторить эксперимент…

– Для чего они хотели использовать ген жестокости? – спросил лектор, который стоял у доски и рассказывал до меня.

– Я не биолог, честно говоря, но могу предположить, что это было сделано с целью увеличения живучести и выживаемости клетки, ведь именно сильнейший организм выживает в природе. Некоторое время спустя, произошла так называемая «Зацветшая резня», и все документики улетели в другие руки. Результаты – очевидны. У вас есть ещё вопросы? – закончил я.

Все сидящие в аудитории молчали, не знали, что спросить или просто о чем-то думали. Затем, постепенно, люди стали общаться между собой, снова стало шумно. Лектор встал и громким голосом спросил:

– Вы помните хотя бы формулы или цепочки этих клеток?

– Как я уже говорил – я не биолог, этого я не знаю. Но эта информация могла остаться в доме моей семьи, некоторые записи отец смог припрятать.

После этих слов дискуссия снова затихла, и через некоторое время немолодой ученый встал и произнес:

– Молодой человек, как, по-вашему, сможем ли мы придумать способы выжить и уничтожить мутированных, придумав эту самую сыворотку, основываясь только на ваших словах, а не на формулах и реакциях? И откуда вам известно, что ваш прямой родственник мог спрятать записи? Вы их видели?

– Отец как-то проговорился… вскользь. Не знаю, у меня есть предчувствие на этот счет. Ну не может быть, что серьезный проект и так просто отдать в руки негодяям – это не похоже на моего отца. Вы его не знаете, однако я знаю, – говорил я, пытаясь доказать ему, что сыворотку ещё можно создать.

– Предчувствие – это элемент веры, а не науки. Сегодня, мы хотим выжить, а не поверить. Если бы вы могли нам представить доказательства – аудиозаписи, видеозаписи, что ваш отец спрятал там информацию, но у вас их нет, я полагаю, – говорил профессор.

– Нет, к сожалению… ничего нет, – закончил я с досадой.

– Тогда ваши слова не имеют смысла! Мы не будем тратить время и военные ресурсы, осуществляя поиски неких якобы спрятанных записок. Сядьте, пожалуйста, и не мешайте разговаривать более знающим людям, – закончил свой монолог профессор.

– Хорошо, мы вас услышали, – подытожил лектор. – Можете идти. Если что, мы вас ещё раз вызовем к себе для уточнения информации.

Нас с Иваном благополучно выпроводили из аудитории, где, по всей видимости, мои слова посчитали бредом и богатым воображением. Они ожидали, что я буду им рассказывать и показывать формулы, приводить теоремы, но на деле я рассказал только общие сведения. Участники дискуссии подождали, пока мы не покинули аудиторию, а затем вновь продолжили свои речи и теории.

Вернувшись в гостиницу, я сразу же позвонил Зорину:

– Не поверили они мне, Иван Митрофанович. Слишком мало информации, я же не биолог, – сказал я, пожимая плечами. – Нет у меня знаний по генетике и свойствам стволовых клеток.

– Ладно, сынок, не волнуйся, – поддержал меня полковник, – мне будут повышать звание до генерала, поскольку моим приказом смогли остановить зараженных и не пустить их южнее. Сказали, что в Москве будет торжественная часть, через два дня. Как доберусь – поболтаем лично. А теперь отдыхай.

Я не был сильно расстроен тем, что мои слова не помогли исследовательскому отделу. После краткого общения с ними, я был рад оказаться в домашней спокойной обстановке и теперь размышлял о том, что армия и военный подход смогут лучше защитить остатки человечества от страшной угрозы зараженных, чем пустые поиски этой формулы где-то далеко в глубине опустевших земель. Вскоре думу мою прервала идея Ивана сходить выпить в бар, и я согласился.

Мы уселись за стол, официант принес нам по бокалу пиву и немного закуски.

– И что, чем ты теперь будешь заниматься дальше? – начал разговор Иван, отхлебнув хмельного напитка.

– Наверное, вернусь назад, в Петербург. Найду себе работу, а после уйду в отшельничество. Говорят, в районе Архангельска ни людей, ни мутантов, идеальная тишина и покой. Поселюсь там где-нибудь в брошенном доме.

– Что же ты так резко? – удивился он. – А как же семья? А перспективная работа? А вклад в выживание, в конце концов?

– А кому я нужен? – ответил я ему и тоже отхлебнул из напитка. – Врачи сказали, что при удачном стечении обстоятельств протяну шесть или даже восемь лет, полноценную семью за это время не создать. С перспективами тоже все не ясно, ну а что касается вклада… Что я могу сделать? Как я могу помочь? Никак. Я не солдат, не врач и даже не ученый, а просто сын одного бывшего изобретателя. И сегодняшний день подтвердил это: мои знания бесполезны.

– Я бы не стал так резко говорить, – высказал Иван и закинул в рот немного закуски. – Кто его знает, что будет в этой жизни. Сегодня никто не интересуется тобой и твоими знаниями, а завтра все да наоборот.

– Мне жаль это говорить, Ваня, но к тому времени я уже совсем слягу. Лучше ты скажи, чем теперь заниматься будешь?

– Хорош стонать! – подбодрил меня товарищ. – Живи и наслаждайся жизнью, лично я сам планирую так делать. А я, наверное, когда вернусь в Петербург, то снова в боевую машину, пока там мое место. Быть может, за боевой опыт получу офицерские погоны, а там и в офис пересяду. Вот тогда о семье начну думать. Ну или где тебя найти, чтобы вписаться и устроить дикую попойку, – добавил он с усмешкой.

– Далеко идти придется, – ответил я ему такой же мимикой. – Надеюсь, у полковника тоже будет все хорошо.

– У полковника – не знаю, а у генерала точно, – ответил он. – Давай за генерала Зорина.

– А давай, – ответил я, и мы дружно чокнулись кружками.

Два дня мы с Иваном ждали приезда полковника Зорина. Всё это время мы шатались по всей Москве: гуляли по разным местам, вечерами сидели в барах и обсуждали все на свете. Разговоры начинались с простейших отношений о насущных проблемах и заканчивались философией, смыслом жизни и незнанием, что делать дальше. Мы занимали свободное время всем, чем только можно было занять, но в первую очередь – отдыхали. И одно я стал замечать, что так же, как и в Петербурге, люди здесь веселились и развлекались, всеми силами стараясь забыть страдания, чтобы снова вернуться к нормальной размеренной жизни. Но вот странная закономерность у них всех просматривалась: чем больше они пытались так забыть потери, тем сильнее страдали от этого.

За эти два дня я сильно сдружился с Иваном. Этот товарищ умудрялся каждый день найти какое-то интересное приключение и втянуть меня в него. Тем не менее, я старался сильно не привязываться к нему, рассчитывая в будущем уйти в отшельничество. Я перестал думать и страдать о прошлом, о неудачах в жизни, размечтался о том, какой у меня будет домик, и надеялся больше не участвовать в большой игре между человечеством и зараженными. Так я продолжал думать, пока не приехал Зорин. Генерал Зорин. И приехал он на свое торжественное награждение.

Награждение же было действительно торжественным: много гостей, яркие краски, приятная закуска. Мы с Иваном были приглашены как гости и сидели, кстати, в одном ряду с некоторыми военными и учеными из лектория МГУ, рядом с серьезными военными людьми, которые пришли поздравить новоиспеченного генерала. Зорина поздравили, вручили ему медаль, новые погоны, – все было пафосно и красиво. Помимо него ещё некоторым другим военным лицам тоже вручили награды, весь этот процесс постоянно снимало телевидение.

Почти сразу же после мероприятия, ближе к ночи, мы с генералом – Иваном Митрофановичем и другим Иваном прогуливались по набережной. Статный офицер теперь стал выглядеть совсем по-другому. Он сменил свой мундир на новый, с четырьмя генеральскими звездами и наградой «За оборону Петербурга», а его взгляд стал более спокойным и рассудительным.

Погода улучшилась, стала ещё более теплой и благоприятной. Не удивительно, что наши разговоры сразу пошли по делу:

– Поздравляю вас с повышением звания, – выговорил я скромно. – Теперь вы будете генералом шестой общевойсковой армии?

– Да, буду, – ответил он меланхолично и хладнокровно. – Однако, я не единственный, кто с сегодняшнего дня вступает на новой должности. Один ученый посчитал твои слова логичными и предложил навестить твой родительский дом, чтобы найти эти документы и наконец-то вернуться к идее разработки сыворотки. Но вот проблема: самолеты сейчас не летают из-за опасных летающих мутантов, а организация воздушного конвоя без четких причин сейчас запрещена, поэтому, – говорил он, периодически почесывая подбородок, – до Урала добираться необходимо на наземном транспорте, а желательно на поезде. Ситуация осложняется тем, что Урал – это зона карантина. Там военные ещё не бывали и не делали ни зачистки, ни даже банальной разведки, поскольку дело это до поры, до времени было бессмысленным и затратным. Там ещё долго никто жить не сможет и не захочет осваивать землю заново, даже когда заражение будет полностью уничтожено.

– Звучит так, словно мы инструктируете меня, что мне следует делать, – ответил я с усмешкой.

– Боюсь, что послать мне больше некого, – проговорил он с досадой в голосе. – Знаю, что у тебя болезнь, но ты единственный, кто сможет найти эти документы. Если на операцию согласятся другие люди, успеха у них будет значительно меньше, ведь они не знают всех особенностей и секретов. Ну как, ты готов принять участие в операции? Если откажешься, я все пойму, – добавил он и замолк.

«Принять участие в новом приключении? Быть может, это дело будет единственным в моей жизни, которое принесет пользу всем остальным», – думал я. – «Это будет опасный поход, очень опасный. Но терять мне все равно нечего».

– Готов, – ответил я твердо.

– Хорошо, – добавил он. – Тебе, верно, понадобится команда, но военных сейчас мало. Люди психологически раздавлены, призывать людей даже по контакту стало сложно. Более того, брать действующий военный отряд и посылать на Урал на такое неофициальное задание – дело противозаконное, мои действия резко раскритикуют, когда не досчитаются солдат, и меня отстранят от службы. На сегодняшний день, недалеко от Урала есть городок, Уфой называется. После эпидемии город выстоял, не без боев, конечно, но смог, много беженцев принимал с северного Урала и ближних территорий. Мы с ними имеем радиоконтакт и периодически обмениваемся информацией.

– Хорошо, и как мне это должно помочь? – спросил я генерала Зорина.

– Не мне, а нам, – перехватил мой друг Иван. – Как это, приключения, и без меня? Хех, не, так не пойдет, – добавил он со смехом.

– Хорошо, – добавил я и затем вернулся к прошлой теме для разговора: – Как нам это должно помочь?

– В Москве есть люди, которые очень хотят попасть в Уфу. Может дом у них там, может просто хотят уехать подальше отсюда. Суть в чем: эти люди отлично подойдут для вашего путешествия на восток, ведь путешествие подразумевает большое число опасностей и проблем, и лучше путешествовать не вдвоем, а большой, хорошо вооруженной и подготовленной компанией. Когда доберетесь до Уфы, то ваши путники останутся, а вы поедете дальше. Ваш поезд будет оборудован различным вооружением, броней, провизией и экипировкой. И что главное – если на путях возникнут сложности, то вы можете спокойно бросить его и пересесть на автомобиль, который мы также оборудуем и установим в один из вагонов, но в нем будет уже не так безопасно, как в поезде. Как вам такая идея?

Мы переглянулись с Иваном, а затем вынесли вердикт:

– Идея неплохая, – подытожил я, – вот только путешествие будет действительно опасным. Я как бы после операции, не забывайте.

– Я помню, – перебил меня Зорин.– Потому и поедешь с Иваном, он точно знает, как тебя надо прикрывать.

– Хорошо, но у меня есть ещё вопросы. Известен ли маршрут, по которому мы поедем? – спросил я у генерала.

– Маршрут сейчас рассчитывается, – ответил он, – нам помогает небольшая группа единомышленников во главе с ученым, который нам поверил. И да, у меня есть просьба – об этом всем помалкивать, хорошо? – мы с Иваном молча кивнули, а затем Зорин продолжил: – После подготовки мы вам обязательно все расскажем и объясним подробнее.

– Подготовки? – поинтересовался Иван. – У меня уже есть подготовка, – произнес Иван и продемонстрировал свои бицепсы.

– В тебе никто не сомневается, Ваня. Но вот только у других её нет, – и кивнул на меня. – Подготовку начнем, когда наберете людей. В сумме надо не меньше шести человек.

На следующий день мы развесили объявления на улицах и в интернете. Нам повезло, и людей мы набрали достаточно быстро.

Никита Златов пришел одним из первых к нам, как только мы подали объявление. Это был невысокий и не совсем атлетически сложенный человек, с небольшими шрамами на руках и ногах, черной прической и голубыми глазами. Его семьи, как и он сам, были коренными москвичами. В день, когда весь мир накрыла страшная эпидемия, члены его семьи отдыхали за границей. От осознания того, что он остался совершенно один, его разум и чувства помутнели и затянулись горем. Единственным выходом для него оказалась возможность начать жить заново, переехать туда, где он ещё не бывал, такие мысли приходили ко многим в это время, но другим просто не хватает смелости. Сам Никита не был выдающимся спортсменом или ученым, он являлся инженером и разрабатывал комплектующие для техники и микроэлектроники, был умным и разносторонне развитым человеком. Он не был физически развит, но любил заниматься спортом в своё удовольствие, а ещё у него было интересное хобби – он изучал историю древнего мира и был превосходным стрелком, много охотился. Психологически Никита являлся немного закрытым человеком и часто любил находиться в одиночестве. Златов многое потерял, многого лишился, таким людям терять было абсолютно нечего, поэтому он и присоединился к нам.

Вова Смирнов и Маша Яковлева пришли вечером в этот же день. Изначально, они жили в Уфе, семья их осталась там же, а сами они любили друг друга ещё со школы. В Москве они учились и получали высшее образование, им было всего по девятнадцать лет, когда произошла катастрофа. Характер у них был на удивление спокойным и добродушным. Когда все вокруг угрюмые, побитые жизнью и скверной эпидемией, они вместе улыбались и не унывали никогда, чтобы ни происходило. Теперь они хотят вернуться к семье, на свою малую родину, где у них будет дом и шанс начать спокойную размеренную жизнь. В отличие от Никиты, жизнь которого постепенно съедало горе, Машу с Вовой двигали цель и желание вернуться к родным, которые на их счастье, остались живы и невредимы. Вова не был спортивным человеком, но у него были хорошие навыки в оказании первой медицинской помощи, да и вообще, он учился на хирурга и руки у него были золотыми. Маша же была превосходным спецом своего дела, несмотря на свой молодой возраст, она была психологом – просто идеальный член нашей экспедиции.

Последним участником экспедиции стал Салман Буранаев. Так же, как и у Вовы и Маши, у него под Уфой была семья, и им тоже двигала возможность вернуться к родным, но по последним слухам члены его семьи перестали быть людьми. Чтобы убедиться в этом, он решил вернуться туда и получить свое наследство, присоединяясь к нашей экспедиции. Среднего роста, русоволосый и немного полноватый, Салман был машинистом тепловоза. Он знал, как управлять поездом, прекрасно понимал тонкости управления большой машиной. После катастрофы Буранаев планировал пройти военную подготовку, чтобы стать участником армии зачистки и обороны. Проблемы со здоровьем не позволили ему переносить физические нагрузки, связанные с выполнением важных военных миссий, и его не допустили к военным действиям. Забавно, что он был безумным болтуном, разговаривая в любой момент времени по поводу и без. Во всём он старался искать что-то веселое и жизнерадостное.

К сожалению, больше к нашему отряду никто не захотел присоединяться – смелых оказалось совсем немного, да и я, если честно, не вхожу в их число. Шести человек для такого похода будет весьма маловато, но ждать уже было нельзя. Зорин что-то говорил про то, что стволовые клетки, которые сейчас находятсяв телах зараженных, покинут тела в скором времени, когда придет жара. Затем они снова начнут размножаться и делиться в воздухе с огромной скоростью, приговаривая остатки человечества к смерти. Я бы, конечно, поспорил с ним, поскольку был согласен больше с учеными из института, но кто его знает, что ещё ему мог рассказать отец. Всегда так бывает – мы стараемся верить и надеяться в то, что нам действительно хочется, игнорируя, при этом, все, что может произойти по факту. Поэтому Зорин решил, что терять время на поиск новых людей больше не стоит.

Иван Митрофанович выполнил свое обещание, и после набора отряда мы начали проводить серьезную физическую подготовку. Ему дали отпуск на две недели по случаю получения нового звания, все это время он посвятил нам, чтобы заняться с нами только одной подготовкой. Этого времени, конечно, будет недостаточно для полноценной подготовки, но мы сможем усвоить базу и хоть как-то будем готовы к встрече с серьезной опасностью. В течение двух недель, каждое утро мы вставали и бегали сначала по пять километров, через несколько дней по семь, а со второй недели и по десять. После бега мы отжимались, подтягивались, а затем немного спарринговались друг с другом и изучали боевые приемы до двенадцати дня. После боевых тренировок мы снова отжимались и качали пресс до изнеможения. Все это несло больше не физическую закалку, а психологическую, чтобы мы были готовы ко всему и даже потерять кого-то из своих, не лишаясь при этом своего рассудка. Единственные, кому давали поблажки – это мне и Маше, хотя девушка все равно старалась тренироваться наравне со всеми. Порой я не получал даже и половины всей нагрузки, которую испытывали остальные ребята, и от этого мне было немного стыдно.

Периодически мы выезжали на стрельбище и тренировались в меткой стрельбе. В наших руках оказывался АК-74, его пулеметная модификация, стреляли из пистолетов разных типов и калибров. Стреляли так же из пистолетов-пулеметов, из оружия иностранного образца и из снайперских винтовок типа СВД и СВУ, обучаясь применять различные боевые тактики в разных ситуациях.

После выматывающих тренировок следовал большой обеденный перерыв на два часа, а после него мы отправлялись на железнодорожную станцию и собирали состав поезда, снаряжая его инструментами и броней. Не остался без модификаций и автомобиль, наш аварийный выход из самых печальных ситуаций.

Поезд начинался с тепловоза, работающего на дизельном топливе. Тепловоз подсоединялся к пассажирскому вагону-купе, где мы должны будем отдыхать. За пассажирским вагоном, следовал вагон грузового типа, где располагались контейнеры и стойки с оружием, амуницией, броней, одеждой, провизией и запчастями. После этого вагона шел вагон с автомобилем. У него с боку была большая откидная дверь, открыв которую можно было без проблем съехать на машине, не беспокоясь о повреждении подвески. Последним вагоном была цистерна с дизельным топливом. Хотя бака в тепловозе должно хватить на неделю поездки, в дороге могли возникнуть проблемы, из-за которых возможно придется менять маршрут следования. Поезд оказался оборудован на полном серьезе, как и обещал генерал Зорин. На такой боевой машине мы бы могли отправиться хоть на край земли, не то что на экспедицию в Уфу.

В автомобиль мы установили спутниковую рацию и систему связи, чтобы можно было связаться с Зориным или другими людьми через спутник. Также для поддержания связи в поезде, мы решили использовать рации с дистанцией работы не более одного километра, но с большим запасом заряда батареи. Спутниковая рация в автомобиле требовала открытого пространства и развёртывания спутниковой тарелки. Данный вид связи можно было переключить на другой режим работы, где в качестве приемника спутниковой связи могла выступать ближайшая вышка, в этом случае не обязательно было разворачивать тарелку. Ближайший спутник связи в момент времени, когда потребуется первый сеанс связи с генералом, располагался где-то над Поволжьем. Следующий сеанс связи будет недалеко от Уфы, там я свяжусь с ним повторно. Когда я приеду в Синевой, через другой спутник я свяжусь с ним ещё раз, и буду постоянно держать связь, получая одни инструкции за другими.

Мы приварили несколько лестниц к цистерне и локомотиву, чтобы можно было по ним карабкаться в процессе движения поезда, и небольшое пулеметное гнездо на эту же цистерну с мощным пулеметом противотанкового калибра. Ещё две пулеметных стойки слева и справа мы приварили в пассажирском вагоне, чтобы можно было защитить поезд со всех сторон. В остальных вагонах мы обошлись бойницами, а весь состав обшили броней, которая была срезана от старой брошенной военной техники. Состав был коротким, но оказался тяжёлым из-за амуниции, брони и прочего груза. В довершение нашей работы, мы его немного разукрасили в зеленые камуфляжные оттенки.

Практически все то оружие, что мы использовали на стрельбище, вошло в наш арсенал на поезде. Среди них было с десяток пистолетов, пять автоматов Калашникова, два пистолета-пулемета, две снайперские винтовки и несколько ракетниц для подачи визуальных сигналов.

Все события, начиная с простых разговоров с Зориным и заканчивая нашей работой над поездом, уложились ровно в две недели. Мы с ребятами сильно сдружились, стали понимать сильные и слабые стороны друг друга: Иван играючи управлялся с тяжелым крупнокалиберным оружием и в ближнем бою ему не было равных, но страдал неосторожностью. Никита оказался прирожденным снайпером, но слабым бойцом ближнего боя. Салман мог чуть ли не на ходу ремонтировать или заменять сломанные детали, а также неплохо справлялся с легким оружием. Мы с Владимиром и Машей научились более-менее обращаться с автоматами и пистолетами-пулеметами, вдобавок к этому я ещё смог осилить и переносной пулемет. Все же небольшое военное прошлое дает о себе знать. В конце второй недели, перед самым отъездом, мы собрались все вместе, отметили завершение нашей подготовки и начало нашего большого путешествия. Зорин, наконец, поведал нам о маршруте:

– Ваш путь ляжет от Москвы до Черусти, потом курс сменится на восток вплоть до Казани, там сейчас активно строится большая военная база. Вы поедете дальше до села Агрыза. До Казани ваш путь будет безопасным, по этому маршруту постоянно ходит техника, которая отвозит в Казань ресурсы и материалы. Но вот начиная от Казани и дальше – пока ещё никто не ездил, именно там и начинается карантинная зона. Когда ваш путь приведет вас к Агрызу, вы должны повернуть на юг и ехать до Акбаша, а затем снова на Восток. Там уже немного останется до Уфы, с вами уже свяжутся и проинструктируют, что делать дальше. Когда попадете в карантинную зону, проверяйте рельсы на целостность, визуально и с помощью акустического устройства. Однако не забывайте о других опасностях, следите за каждым кустом, каждым шумом, будьте все время начеку. Нашей разведки не хватает полностью охватить пути движения зараженных и их количество, так что надейтесь только на себя, на свои глаза и уши. Не забывайте помогать друг другу, кроме вас там вам никто не поможет. Вы будете совсем одни.

Утром мы все экипировались в военную камуфляжную одежду, собрали свои вещи и закинули их в поезд. Зорин попрощался со всеми, а затем остался со мной один на один, чтобы попрощаться лично:

– Ладно, сынок, путешествие будет полно опасностей, ты уж береги себя.

– Вы тоже себя берегите, Иван Митрофанович! Звоните, как связь появится.

Мы обнялись на дорогу, словно два родных сцепленных душою, человека. Так и есть, мы практически сроднились. Моя семья дружила с ним очень давно, он был единственным, кто сегодня связывал меня с моей семьей, теперь и я сдружился с этим молчаливым и серьезным человеком. И вот, мы снова прощаемся, теперь уже надолго и неизвестно, увидимся ли снова. Впервые за долгое время я увидел, как он улыбается, и в этот момент времени я искренне обрадовался за этого человека.

Каково это, потерять за один вечер свою жену и ребенка? Что испытывает человек после этого, о чем думает? Он возвращается в свой дом, где его теперь больше никто не ждет, засыпает и просыпается совсем один. В таком большом возрасте очень трудно начать жить заново, сложно создать новую семью. Но что же будет с Зориным? Будет ли у него ещё семья, да и встретимся ли мы снова? Никто не знал ответа.

Наконец попрощавшись, мы уселись в поезд, и когда он тронулся, я еще долго смотрел вслед генералу Ивану Митрофановичу, надеясь ещё раз его увидеть в этой жестокой и не прощающей ошибок, жизни.

Поезд покинул территорию вокзала, здания Москвы пропали из виду. Нашему взору открылись леса, безлюдные и опасные. Мы же, словно маленькие дети, оставшиеся без присмотра своих родителей, были предоставлены сами себе и мерно двигались на восток, начиная свою одинокую экспедицию, полную опасностей и приключений.