Читать книгу Пьяный корабль - Артюр Рембо - Страница 4

Очаг желания, причастный высшим силам,

На землю солнце льет любовь сблаженным пылом;

Лежавший на траве не чувствовать не мог:

Играет кровь земли, почуяла свой срок;

Душе своей земля противиться бессильна,

По-женски чувственна, как Бог, любвеобильна;

Священнодействие над ней лучи вершат,

И потому вземле зародыши кишат.

Произрастает все,

Но как мне жаль, Венера,

Что минула твоя ликующая эра,

Когда, предчувствуя любовную игру,

От вожделения кусал сатир кору

И нимфу целовал потом среди кувшинок;

Мне жаль, что прерван был их нежный поединок

И розовая кровь зеленокудрых рощ

Утратила для нас божественную мощь,

Вселенную свою вливая вжилы Пану,

Так что козлиными копытами поляну

Топтал он, звучную свирель поцеловав,

И почва, трепеща взеленых космах трав,

Вздымалась, чуткая, исмертного качала,

Как море, где берет любовь свое начало,

И как на песнь вответ немые дерева

Качают певчих птиц, пока любовь жива.

Мне жаль, что миновал Кибелин век бесследно,[1]

Когда владычица на колеснице медной

Из града одного вдругой держала путь

И, по преданиям, ее двойная грудь

Жизнь вечную лила, питая человека,

Который ликовал, вкусив святого млека,

И, как дитя, играл, обласканный спелен,

Душой ителом чист, астало быть, силен.

«Я знаю суть вещей», – теперь твердит несчастный,

А сам он слеп иглух, бессильный ибесстрастный;

Нет более богов, стал богом человек,

Но без любви сей бог— калека из калек.

Когда бы приникал ксосцам твоим, Кибела,

Как прежде, человек, чтоб кровь его кипела,

Когда бы до сих пор ему была мила

Астарта нежная, которая всплыла,[2]

Свой розовый пупок явив средь пены белой,

Благоухая там, где море голубело,

И, черноокая, торжествовала впредь,

По-соловьиному сердца заставив петь.

Я верую втебя, морская Афродита,

Божественная мать, однако где защита,

Когда привязаны мы кскорбному кресту?

Я верю вмрамор, вплоть, вцветок ивкрасоту.

– Да, жалок человек, подавлен, озабочен;

Одежду носит он, болезненно порочен;

Его прекрасный торс попорчен втолкотне;

Подобно идолу вбезжалостном огне,

Искажена теперь былая стать атлета,

Который хочет жить хоть вкачестве скелета,

Уродством клевеща на прежний стройный мир;

Твой лучший замысел, твой девственный кумир,

Когда бы женщина вскудели нашей скудной

Вновь приобщила нас кбожественности чудной,

Чтобы могла душа, как прежде, превозмочь

Темницу бренную, земную нашу ночь,

И, несравненная, сравнилась бы сгетерой,

Но нет! смеется свет над гордою Венерой,

Как будто красота ее заклеймена!

О, если бы вернуть былые времена!

Все роли человек сыграл вземной юдоли —

И вблизком будущем, возжаждав прежней воли,

Кумиры сокрушив, низвергнув их закон,

Постигнет небеса, откуда родом он.

Восторжествует мысль над суеверным страхом,

И вчеловеке бог, порабощенный прахом,

Восстанет, обожжет сиянием чело —

И, убедившись, что прозревшему светло,

Вернешь ему размах исилы дашь для взлета

Ты, ненавистница ветшающего гнета;

Возникнешь снова ты средь солнечных морей

С неотразимою улыбкою твоей,

Безмерную любовь распространяя вмире;

И затрепещет мир, уподобляясь лире,

В ответ на поцелуй, который ты сулишь!

– Возжаждал мир любви, ты жажду утолишь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Воспрянет человек смечтой своей свободной,

И светоч красоты извечно первородной

В нем бога пробудит, чей храм— святая плоть;

Готовый скорбь свою былую побороть,

Захочет человек исследовать природу,

Чтоб кобылица-мысль почуяла свободу

И снова, гордая, решилась гарцевать,

И сверой человек дерзнул бы уповать.

– Зачем отверзлась нам лазурь немою бездной,

Где звезды втолчее родятся бесполезной?

Когда бы, наконец, мы вознеслись туда,

Увидели бы мы огромные стада

Миров, спасаемых впустыне безучастной

Премудрым пастырем, который волей властной

В эфире движет их, вверяя свой глагол

Тому, кто верою сомненье поборол?

Так, значит, мысль— не бред, иесть умысли голос?

А человек, созрев, как слишком ранний колос,

Куда скрывается? Быть может, вокеан,

Где всем зародышам свой срок навеки дан,

Чтоб воскрешала всех всвоем великом тигле

Природа, чью любовь еще не все постигли,

В благоуханье роз не распознав себя?

Незнанье нас гнетет, беспомощных губя,

Химеры душат нас встремленье нашем рьяном;

Из материнских недр, подобно обезьянам,

Мы вырвались на свет, аразум против нас,

И от сомнения он страждущих не спас.

Нас бьет сомнение крылом своим зловещим,

И унего вплену мы вужасе трепещем.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Отверзлись небеса, итайны больше нет;

Воспрянул человек, узрев желанный свет

В неисчерпаемом роскошестве природы;

И человек поет, поют леса иводы

Торжественную песнь отом, что лишь любовь

Способна искупить отравленную кровь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, блеск духовных сил вгармонии телесной,

О, возвращение любви, зари небесной,

Когда, повергнув ниц божественный народ,

Прекраснозадая ималенький Эрот

В белейших лепестках стопами прикоснутся

К Цветам икженщинам, не смеющим очнуться,

О Ариадна, ты, следящая стоской,

Как парус движется по синеве морской,

Вдаль унося корабль сТезеем укормила,

Пусть ночь одна тебя, невинную, сломила,

Не плачь, но посмотри на тигров ипантер,

Которые влекут, коням подав пример,

По виноградникам фригийским колесницу,

И брызжет черный сок, приветствуя возницу.

– Вот Зевс, великий бык; на шее убыка

Европа голая, чья белая рука

Средь синих волн дрожит на крепкой вые бога;

Он смотрит искоса, как млеет недотрога,

Ланитою клонясь под сень его чела;

Зажмурилась она икак бы замерла;

Ей первый поцелуй исладостен, истрашен,

А шелк ее волос волнами разукрашен;

Вот лебедь влотосах, предчувствуя полет,

Под олеандрами мечтательно плывет;

Крылами белыми ласкает лебедь Леду.

Киприда шествует ипразднует победу;

Округлая, под стать роскошным бедрам, грудь

Могла бы осветить во мраке ночи путь;

Живот ее как снег стемнеющей ложбиной:

А вот идет Геракл, одетый шкурой львиной,

И разве не клицу подобный ореол

Тому, кто до небес, не дрогнув бы, добрел?

Под летнею луной, вся взолоте, нагая,

В ночном разрозненном сиянье, не мигая,

Хотя вголубизне лучатся волоса

И освещает мох пустынные дубровы,

Дриада смотрится внемые небеса…

Селена белая раскинула покровы

Над ложем сумрачным, где, погруженный всон

В ответ на поцелуй молчит Эндимион.[3]

Навек расплакался родник вночи лазурной;

Нет! Нимфа скорбная над молчаливой урной

О неком юноше прекрасном слезы льет;

Любовью втемноте повеяло свысот,

И вот уже влесах священных, где садится

На мраморные лбы снегирь, чтобы гнездиться

На изваяниях вбеззвучном царстве сна,

Послышалась богам всемирная весна.