Читать книгу Балканский «щит социализма». Оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии (середина 50-х гг. – 1980 г.) - Арутюн Улунян, А. А. Улунян - Страница 17

Проводившиеся во второй половине 60-х – начале 70-х гг. XX в. организационно-структурные изменения в большинстве европейских армий, а также начавшаяся техническая модернизация вооружений серьезно повлияли на формирование особенностей вооруженных сил государств Балканского полуострова, включая и те из них, которые не являлись членами военно-политических союзов НАТО и ОВД. Формулирование национальных военных доктрин, как и обновление принципов коалиционного взаимодействия в рамках существовавших пактов, способствовали началу изменений в структуре вооруженных сил и их оснащении. При этом особую роль играли политические установки руководства балканских коммунистических стран. В каждом из пактов, т. е. Североатлантическом альянсе и Варшавском блоке, существовали «проблемные» члены в лице Турции и Румынии, которые подчеркивали превалирование национальных интересов над коалиционными. Формулирование партийно-государственными руководствами Югославии, Албании и Румынии концепции «общенародной войны» как основополагающей в разрабатывавшихся военных доктринах, предопределяло проведение военно-организационных изменений в структуре вооруженных сил и их техническом оснащении. Последнее находило своё проявление в ориентации на оснащение вооруженных сил конкретными видами и типами вооружений.

Начавшиеся в конце 60-х – начале 70-х гг. XX в. реформы в военных доктринах и концепциях применения вооруженных сил коммунистических стран, включая членов Варшавского пакта, были обусловлены серьезными качественными изменениями как в военно-теоретической, так и в технической области. Особое значение имели трансформации или уточнения общих концепций возможной войны и её хода в условиях коалиционного взаимодействия с учётом развития средств ведения боевых действий и их организации в целом. Во взглядах советского военно-политического руководства в этот период доминировало мнение о будущей войне как продолжительном военно-политическом конфликте «с поэтапным применением всё более разрушительных средств вооруженной борьбы». При этом отмечалось, что «скоротечные войны могут вероятнее всего возникнуть в том случае, если одна из сторон будет иметь решающее военное превосходство и в полной мере использует при начале агрессии фактор внезапности»[857]. Одновременно происходило «стирание граней между наступлением и обороной»[858]. К началу 70-х гг. XX в. обращалось внимание на подготовку вооруженных сил к ведению боевых действий без применения ядернош оружия в локальных вооруженных конфликтах[859]. В 1974—1975 гг. представители высшего советского военного руководства официально заявляли о том, что наступил новый этап развития вооруженных сил с точки зрения качественных показателей, что, в свою очередь, повлияло на формулирование новой стратегии ведения войны. Отмечавшаяся зарубежными экспертами «иерархия приоритетов» при ведении боевых действий: «сохранение социалистической системы и уничтожение капиталистической системы» в 70-х гг. XX в. начала сочетать две взаимосвязанных задачи – избежать уничтожения СССР ядерным оружием и не допустить поражения в войне[860].

В период пребывания на посту министра обороны СССР маршала А. А. Гречко была предпринята попытка модернизации стратегии комбинированной воздушно-наземной операции. В ходе её ставилась задача проведения стремительного наступления на глубину 150 км в день с целью не дать противнику осуществить переброску резервов. Однако дальнейшие расчёты советских военных аналитиков, занимавшихся разработкой и моделированием подобных операций, выявили невозможность сохранения таких темпов наступления из-за разрыва между передовыми частями фронта и подразделениями тылового обеспечения советских вооруженных сил. В этой связи делался вывод о максимальной глубине наступления не более 60 км в день[861]. Помимо этого, существовала ещё одна серьезная проблема, на которую указывали советские военные эксперты в секретных материалах, предназначенных для высшего командного состава советских вооруженных сил. Она заключалась в том, что «полностью моторизированные и танковые армии способны преодолеть дистанцию в 50-70 км в день, в то время как глубина ядерного удара средствами только лишь фронтов составляет 300 и более километров»[862]. Проводившиеся в СССР секретные социологические исследования о перспективах использования ядерного оружия позволяли сделать заключение гражданским учёным о том, что «вопреки мнению “военных экспертов” Советский Союз не мог выдержать первого ядерного удара и продолжить военные действия и.... военная политика, базирующаяся на “балансе угроз”, не является надёжной основой мира»[863]. Об этом стало известно во второй половине 70-х гг. XX в. и американской стороне.

Начавшие происходить концу 60-х гг. в оборонной стратегии ОВД изменения свидетельствовали об отказе от преувеличения значимости ядерного оружия, включая и его тактические виды. Это нашло своё отражение в директивных документах Варшавского пакта, где говорилось о недостаточном внимании, проявляемом к развитию обычных средств вооружений, используемых для ведения локальных военных конфликтов, в то время как страны-участницы НАТО, наоборот, развивали именно эти виды оружия[864]. Со своей стороны, аналитики американских разведывательных организаций, включая структуры Министерства обороны США, исследовавшие возможные перспективы использования вооруженных сил Китаем и СССР, приходили к выводу о том, что как Пекин, так и Москва предполагают использовать военную силу в интересах обороны страны. Обращаясь к опыту действий СССР, они отмечали, что Кремль прибегнет к ней ещё в случае, когда будет необходимо удержать контроль над Восточной Европой. В этой связи задачи советских вооруженных сил общего назначения, как они определялись американскими экспертами, заключались «во-первых, в защите территории СССР от нападения, и, во-вторых, обеспечении политических целей за рубежом». Основными районами, представлявшими особое значение для оборонной политики

Кремля, назывались по степени важности: 1) западный (европейский); 2) восточный («китайский»); 3) южный («ирано-турецкий»); 4) морской (Средиземноморье, Индийский океан и Персидский залив)[865]. Имея в виду расширявшееся советское военное присутствие, американские аналитики делали вывод о нежелании СССР сокращать вооруженные силы в Европе и особенно ослаблять контроль над её восточной частью[866].

Происходившие изменения в установках и взглядах на войну требовали проведения и соответствующих организационных мероприятий в оборонной политике ОВД. Проявившаяся тенденция была отмечена американскими военными аналитиками, занимавшимися изучением возможностей Варшавского пакта на европейских театрах военных действий. В соответствии с их предположением, СССР перешёл к дислокации вооруженных сил в соответствии с принципом максимально возможного создания условий для ведения наступательных операций в случае военного конфликта, который сначала мог иметь, по мнению советской стороны, неядерный характер, а затем перейти в фазу использования ядерного оружия. При этом главным ТВД американские специалисты считали центральный, так как именно на этом направлении были сконцентрированы основные силы ОВД – 58 дивизий (разной степени готовности). На флангах НАТО, включая и южный, Варшавский пакт располагал 7 дивизиями 24-часовой готовности и 2 дивизиями ВДВ непосредственной готовности. В течение 3 недель, как стало известно аналитикам американской разведки, ОВД могла располагать уже более 70 дивизиями, готовыми вести боевые действия против НАТО[867]. По оценке восточногерманского военного ведомства на Юго-Западном направлении ОВД, т. е. Южном фланге НАТО, Североатлантический альянс обладала к началу 1972 г. 27 дивизиями, 13 отдельными бригадами, 42 пусковыми установками оперативно-тактических и тактических ракет, около 4000 танков, 3200 единицами 100 мм артиллерии, 900 боевыми самолетами и 350 судами ВМФ. Основная дислокация этих сил – северная часть Италии, границы Греции и Турции с НРБ и СССР[868].

Зарубежные эксперты, отслеживавшие динамику оборонной политики СССР и его сателлитов в Восточной Европе, отмечали усиливавшееся значение вооруженных сил стран-членов ОВД для советской военной мощи в 70-е гг. XX в. Увеличение военных расходов восточно-европейских государств и модернизация их армий советской военной техникой за счёт увеличения поставок советских танков Т-62, самолётов МиГ-23 (его серийное производство началось в 1969 г.), а также самолётами СУ, ЗРК «Круг» 2К11, ЗРК «Куб» 2К12, ПЗРК «Стрела-2» были призваны укрепить ОВД в военно-техническом отношении. Иностранные эксперты делали также вывод о том, что «тактические военно-воздушные силы Варшавского пакта организованы в соответствии с советской доктриной, берущей начало в 50-х гг. и предусматривавшей войну в Европе как ядерную с самого начала. Советские взгляды сейчас изменились и включают возможность первоначального этапа конвенциональных (без применения ядерного оружия – Ар. У.) боевых действий. Однако ВВС, на которые ложится ответственность в обоих случаях, изменились мало с точки зрения оснащения, которое должно отражать новые взгляды»[869]. Среди главных задач авиации ОВД на этапе боевых действий без применения ядерного оружия, как считали аналитики разведки США, было уничтожение средств ВВС НАТО, способных обеспечить доставку ядерного оружия. Фронтовая авиация вместе с дальней авиацией ОВД должны были в соответствии с оперативным планом боевых действий ВВС Варшавского пакта провести воздушные налёты в три этапа. На первом из них предстояло силами фронтовой авиации ОВД с использованием 40% её сил создать «коридоры в поясе обороны НАТО» на дальних подступах. На втором этапе фронтовая авиация, с использованием 35% имеющихся сил и средств, должна была воспользоваться созданными коридорами с целью нанесения ударов на глубину обороны НАТО в 165 морских миль (т. е. свыше 300 км). Наконец, на заключительном этапе предстояло использовать дальнюю авиацию. Она должна была нанести удары уже в глубоком тылу, за пределами соответствующих театров боевых действий[870].

В географическом отношении выявилась первостепенная важность для Москвы (судя по проводившейся активной модернизации армий государств Центрально-Восточной Европы – Польши, ГДР и Чехословакии) так называемого Северного пояса, т. е. Центрально-Европейского и Северо-Западного ТВД ОВД[871]. Намного меньшее внимание уделялось в рамках проводившейся модернизации Юго-Западного ТВД или «Южного пояса», за который отвечали в основном Болгария и Румыния, а также частично Венгрия[872].

В то же время среди ведущих представителей американского аналитического сообщества существовало предположение о том, что угрозы со стороны Варшавского пакта в отношении Запада преувеличены, так как Североатлантический блок обладал большими материальными и человеческими ресурсами, что уравнивало его шансы с противостоявшим альянсом[873].

График 1

Военные расходы США и СССР за период 1963-1972 гг.

(по данным ЦРУ США в млрд долларов США)[874]

Со стороны США предпринимались усилия, направленные на обеспечение преимущества американской стороны в случае конфликта как с СССР, так и с КНР с применением ядерного оружия. Это нашло своё выражение в разработке так называемого Единого интегрированного оперативного плана (SIOP)[875]. Его суть заключалась к осени 1969 г. в реализации трёх последовательных элементов общего сценария, при этом каждый из них мог выступать как самостоятельный вариант возможных действий. Первый (Alpha) включал уничтожение китайских и советских носителей стратегического ядерного оружия, обеспечивавших прикрытие городов. Поэтому предполагалось нанесение удара по военно-политическим центрам КНР и СССР – Пекину и Москве. Второй шаг (Bravo) общего сценария, либо, при необходимости, самостоятельный план, состоял в ликвидации значимых с точки зрения дислокации военных сил и расположения ресурсов, не вошедших в список альфа (Alpha), находящихся за пределами основных городских центров. Наконец, третий элемент (Charlie) или, при определенных условиях, также самостоятельный сценарий, включал план уничтожения советских и китайских вооруженных сил и военных ресурсов, не вошедших в два предыдущих списка, и охватывал все основные центры, в которых сконцентрировано 70% промышленности СССР и КНР[876].

Особенностью советского контроля над военными в странах Восточной блока, как отмечали зарубежные аналитики, стал его «опосредованный», непрямой характер: через сложившийся военный истеблишмент, а не как раньше – «через командиров или “военных советников”»[877]. Действия Варшавского пакта в августе 1968 г. против Чехословакии серьезно повлияли как на сроки, так и на содержание формулировавшихся с осени того же года оборонной политики Югославии, планов военно-технического обеспечения вооруженных сил страны и главное – на легитимацию её военной доктрины «общенародной войны». Из всех коммунистических стран Балканского полуострова Югославия занимала особое место в системе международных отношений как член Движения неприсоединения, что обуславливало, с одной стороны, её внеблоковые позиции, а с другой, особые отношения с главными силами НАТО и ОВД – США и СССР. Именно этот факт определил выдвижение югославским руководством отличной от большинства европейских государств – членов противостоявших блоков – военной доктрины. Она стала в той или иной степени примером для двух других коммунистических государств региона – Румынии и Албании.

Военные расходы и модернизация армий коммунистических государств – Албании и Югославии свидетельствовали об исключительности их собственной программы реформирования вооруженных сил в соответствии с выдвинутыми военными доктринами, в которых доминировала идея «общенародной войны». Несмотря на существование подобной установки и в официальной военной доктрине СРР, румынская оборонная политика, при всей подчеркивавшейся Бухарестом самостоятельности, и даже создании в представлениях сторонних наблюдателей отказа от концепции «коалиционной войны» в рамках ОВД[878], всё же учитывала факт нахождения страны в Варшавском пакте.

Наметившиеся во внешней политике Албании изменения, вызванные комплексом причин, имевших как международный, так и региональный характер, влияли на темпы формулирования оборонной доктрины НРА на протяжении 1970-х гг. До конца 60-х гг. XX в. политика в области обороны проводилась коммунистическим режимом Албании в рамках подготовки к отражению возможного нападения извне преимущественно средствами и силами регулярной армии. В этой связи была специально разработана концепция использования танковых подразделений в условиях пересеченной местности, сочетавшей горные массивы, узкую береговую линию и изолированные локальные вероятные театры боевых действий внутри страны. Её автором являлся генерал Абаз Фейзо – командующий бронетанковыми подразделениями. Основную часть танкового парка составляли произведенные в КНР и поставленные в 1964-1968 гг. Т-59 – копии советской модели Т-54/55. К 1970 г. ВС НРА насчитывали около 1040 танков, бронетранспортеров и самоходных гаубиц, распределенных по 14 танковым бригадам, включавшим по 3 танковых батальона, каждый из которых насчитывал до 30 танков, а также самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры. Таким образом, в составе одной бригады могло насчитываться от 100 до 120 единиц различной техники[879]. Для технического обслуживания и ремонта бронетанковой техники в Тиране был построен ремонтный завод. Особое внимание уделялось албанской стороной дислокации вооруженных сил и возможностям их защиты от внезапного нападения. Прежде всего, это относилось к военно-морским и военно-воздушным силам НРА, портовое и аэродромное базирование которых должно было предусматривать особенности рельефа страны. В этой связи ставка делалась на использование опыта коммунистической Северной Кореи – строительство специальных ангаров в горных массивах и прокладки глубоких туннелей. В 1972 г. на заседании Совета обороны произошёл серьезный спор между М. Шеху и Э. Ходжей относительно места строительства военного аэродрома, обеспечивающего поддержку ВМФ страны. Первый из них настаивал на сооружении этого объекта в Малакастре, на юге страны, а глава АПТ, которого поддерживали китайские специалисты, – в центре, к северу от Тираны и вблизи побережья в долине Гядри, что и было сделано[880]. Особенность этого сооружения – воздушной базы Гядри (Baza Ajrore Gjader) – заключалась в том, что взлёт и посадка самолётов осуществлялись перед туннелем, который вёл в специальный подземный ангар. Усилилось участие КНР в технической поддержке и обеспечении албанских ВВС запчастями эксплуатировавшихся советских боевых самолётов[881], а также расширении парка за счёт производившихся в Китае аналогов советских боевых самолётов – F-7A (МиГ-21), F-6S (МиГ-19), F-5 (МиГ-17).

Опыт коалиционных действий пяти государств Варшавского пакта, участвовавших в интервенции против Чехословакии в августе 1968 г. и использовавших мощную военную 500-тысячную группировку, включая 5 000 единиц танков, повлиял не только на изменение военной доктрины Белграда и Бухареста, но также и на начатую ещё в феврале 1966 г. и интенсифицированную осенью 1968 – зимой 1969 г. разработку новой оборонной концепции Тираны. Основную роль в этом процессе предстояло сыграть военным экспертам Министерства обороны НРА под руководством главы ведомства генерал-лейтенанта Б. Балуку. Однако, помимо них, активное участие в разработке теоретических основ оборонной стратегии начал принимать лично Э. Ходжа. Активизация работы над военной доктриной, суть которой предстояло изложить в «Положении по военному искусству народной войны», была обусловлена укреплявшимися у главы коммунистического режима Албании предположениями относительно возможного охлаждения отношений с главным союзником – КНР, а также под воздействием начатых в Югославии и Румынии реформ в сфере обороны. Основной акцент при их проведении делался на стратегию общенародной войны. В условиях Албании она приобретала определенную специфику, так как предстояло использовать природно-географический ландшафт этой горной страны. Разработка основ и методик боевых действий в горах в этот период велась в это время не только в самой Албании, но также в соседней Югославии и Румынии. В СССР оперативно-тактические приёмы войны в горной местности также привлекали особое внимание представителей командования Советской армии. В своих работах они отмечали, что «несмотря на существующую крайнюю ограниченность маневра войск на горном театре военных действий высокие темпы наступления необходимы для предотвращения усилий обороняющегося противника и лишения его возможности организации сопротивления на выгодных рубежах в глубине. В противном случае, он будет способен занять ключевые позиции на долгое время и относительно малыми силами, и наступающие столкнутся с необходимостью последовательно прорывать (прогрызать) одну оборонительную позицию за другой»[882].

Базовые принципы оборонной политики СФРЮ, несмотря на официально провозглашенное югославской партийной пропагандой авторство И. Броз Тито, формулировались в конкретном практическом плане ведущим военным теоретиком генералом И. Руковиной. Во взглядах югославского партийно-государственного и военного руководства на характер будущей войны доминировала мысль о неизбежности использования ядерного оружия. В этой связи предусматривалась и соответствующая подготовка. В то же время большое внимание уделялось развитию не только Югославской народной армии, но и подразделений Территориальной Обороны. Им предстояло составить отдельную структуру в пределах административных границ союзных республик. Такой подход обуславливал необходимость децентрализации организации обороны, усиления территориальной автономии сил сопротивления агрессору и гибкости военно-командной структуры.

Именно эти идеи повлияли на содержание принятого в феврале 1969 г. Закона о народной обороне[883]. В соответствии с ним вся система обороны СФРЮ претерпевала серьезные изменения, а именно: вооруженные силы страны отныне состояли из двух компонентов – ЮНА и Территориальной Обороны (ТО). В состав первой входили сухопутные войска, военно-воздушные силы, противовоздушная оборона и военно-морской флот. В конце 1968 – начале 1969 г. в соответствии с новым Законом упразднялись военные округа (всуна облает) ЮНА, а в военно-организационном отношении – корпуса и создавались армии, которые составили основу Армейских областей. Таким образом, вводилась территориальная организация армии, сохранявшаяся на протяжении последующих 20 лет[884]. Их ответственность распределялась следующим образом: I Армия прикрывала северную часть Сербии и Воеводину, II Армия – южную Сербию и Косово, III – Македонию, V – Хорватию и Словению, VII – Боснию и Герцеговину, IX – Черногорию[885]. Вместо IV Армии создавалась особая военно-территориальная единица, так называемая Военно-морская область (акронимы сербского названия – ВПО), представлявшая собой прибрежную полосу на территории Югославии протяженностью 200 км[886].

В свою очередь, силы ТО являлись воинскими формированиями «второго эшелона». Они имели специальные хранилища вооружений и вместе с ЮНА, используя партизанские методы борьбы, должны были противостоять агрессору, организуясь по территориальному принципу. Предусматривалось их превращение в полноценные военно-территориальные формирования, обладавшие противотанковым и зенитным оружием с разветвленной структурой служб, включая собственную организацию безопасности. Данные подразделения имели собственную военно-командную систему и формировались как в виде тактических подразделений с ограниченной полосой ответственности, так и объединенно-тактических, с широкой полосой ответственности. Основными звеньями организационной структуры тактических подразделений были отделение (од)ел>ен>е), взвод (вод), рота (чета), отряд местных подразделений, организации производственного и территориального самоуправления. Их боевое применение имело различный характер: от сухопутного и военно-морского до использования артиллерии и ведения диверсионной деятельности, а также разведки и контрразведки.

Объединенно-тактические подразделения ТО являлись основной боевой единицей структуры Территориальной обороны. Они были укомплектованы по родам и видам вооруженных сил в бригады и соответствующие им формирования ВВС и ВМС. Эти подразделения были в состоянии вести боевые действия самостоятельно или при поддержке ЮНА в широкой полосе ответственности, осуществлять наступательные и диверсионно-разведывательные действия на достаточной глубине обороны противника.

Исходя из концепции «общенародной войны», Закон определял всех граждан СФРЮ, ведущих вооруженную борьбу с противником, как «участников вооруженных сил страны». По замыслу авторов идеи создания ТО, в военный период она должна была насчитывать до 3 млн человек в возрасте от 15 до 65 лет. Военную подготовку в частях Территориальной обороны должны были проходить свыше 800 тыс. человек, и служба в этих подразделениях приравнивалась к службе в ЮНА[887].

Большое значение придавалось в Законе вопросу руководства вооруженными силами и командованию ими, что по югославской военной традиции не было синонимом, и рассматривалось в следующем виде: командование являлось частью руководства, и они оба действовали совместно, но в особых случаях командование могло считаться на первом месте по отношению к руководству[888].

Не менее важными были и политические по своему характеру положения нового Закона, отраженные в статьях № 7 и № 254. Они касались запрета признания кем бы то ни было оккупации противником любой части страны, подписания соглашения с врагом о капитуляции без одобрения подобных действий высшими органами власти СФРЮ. Во многом появление данных формулировок было обусловлено сделанными партийно-государственным руководством Югославии выводами, базировавшимися на чехословацком опыте 1968 г., когда от имени части руководства в страну были «приглашены» иностранные войска и началась оккупация страны.

Для руководства Румынии, в свою очередь, также всё актуальней становилась проблема реализации новой оборонной политики с учётом действий Варшавского пакта в Чехословакии в августе 1968 г. 14 марта 1969 г. Великое национальное собрание СРР приняло закон № 5 «О создании, организации и функционировании Совета Обороны Социалистической Республики Румынии»[889]. В компетенцию нового органа входил широкий круг полномочий, закреплённых в статье № 3 закона. В соответствии с ней Совету доверялась «разработка основополагающей концепции системы обороны; утверждение мер по организации и подготовке вооруженных сил и Патриотической гвардии; утверждение планов мобилизации и использования вооруженных сил и Патриотической гвардии в период войны; утверждение мер по дислокации и передислокации воинских подразделений по территории страны; принятие основных мер оперативной подготовки на территории страны; утверждение и определение способов выполнения планов по обеспечению материальных средств, необходимых для защиты и безопасности страны, а также планов мобилизации национальной экономики; определение основных мер организации и материальной поддержки местной противовоздушной обороны и утверждение планов размещения и эвакуации населения; заслушивание докладов министра обороны, председателя Совета Государственной безопасности, министра внутренних дел и начальника Генерального Штаба, Главнокомандующего Патриотической гвардии, а также руководителей других административных органов государства, имеющих отношение к обороне и безопасности государства; рассмотрение вопроса и передача предложений Великому Национальному Собранию, соответственно Государственному Совету, связанных с объявлением чрезвычайного положения, частичной или общей мобилизации и объявлением войны; в случае неожиданного вооруженного нападения немедленное принятие всех необходимых мер в целях отражения нападения и обороны; руководство в военное время непосредственно боевыми операциями и занятие мобилизацией человеческих и материальных ресурсов на территории всей страны; Совет Обороны может исполнять и другие обязанности по защите и обеспечению безопасности страны»[890]. Согласно закону председателем Совета назначался Генсек РКП, т. е. лично Н. Чаушеску. В соответствии со статьей 5-й закона он, как исполняющий эту должность, становился главнокомандующим вооруженными силами. Членами Совета Обороны являлись премьер-министр, министры обороны, внутренних дел и иностранных дел, председатель Совета Государственной Безопасности, председатель Госплана, члены ЦК РКП и лица, назначенные Государственным Советом. Секретарем назначался начальник Генштаба румынских вооруженных сил. Являясь совещательным органом, отвечавшим перед ЦК РКП, Великим Национальным Собранием и Государственным Советом, Совет Обороны мог созываться только его председателем и принимать решения открытым голосованием[891].

Создание новой структуры, в задачу которой входила координация действий по всем вопросам обороны и безопасности, позволяло Н. Чаушес-ку узаконить свой личный контроль над оборонной сферой. Вместе с принятым ещё ранее решением о формировании параллельной вооруженным силам военной организации – Патриотической гвардии, подчинявшейся фактически через её главнокомандующего главе РКП, должность председателя Совета Обороны укрепляла позиции Н. Чаушеску в создававшейся им политической системе и вела к абсолютизации его личной роли при принятии решений по вопросам оборонной политики.

Следующим важным элементом оборонной политики СРР, формулировавшейся осенью 1968 – летом 1969 г., стала разработка военной доктрины «всенародной войны». Фактически ставилась задача легитимации на уровне высших органов власти коммунистической Румынии ряда принципов, призванных не допустить ликвидации устанавливавшегося режима личной власти Н. Чаушеску. Заинтересованность Бухареста в сотрудничестве с Белградом в области обороны, но без тесной интеграции в форме официального или неформального союза, проявилась в стремлении руководства СРР воспользоваться опытом югославской стороны, провозгласившей аналогичную военную доктрину «всенародной обороны» (општенародна одбрана). Пребывание начальника Генерального Штаба генерал-полковника И. Георге в СФРЮ 2-7 июня 1969 г. было частью этой программы обменов визитами между военными ведомствами Румынии и Югославии. Югославская сторона подчеркивала при общении с румынскими коллегами, демонстрируя свою заинтересованность в румыно-югославском оборонном сотрудничестве, что именно с ними проводится такой детальный обмен опытом. Особое внимание Георге обратил на несколько принципиальных с точки зрения использования югославского опыта в румынских условиях фактов. Во-первых, он отметил идею ведения тотальной войны при участии всего населения и мобилизации всех ресурсов страны. Во-вторых, сообщая в докладной записке руководству РКП о результатах встреч с югославскими коллегами, генерал-полковник отмечал, что «весь народ организован и подготовлен к участию в защите страны, каждый гражданин включен в один из следующих видов [сил обороны]: действующая армия, подразделения территориальная обороны (сходной с Патриотической гвардией) и гражданская оборона (соответствует местным подразделениям ПВО). Все виды национальной обороны готовы к продолжительным действиям, как операциям прямого огневого контакта с агрессором, так и сопротивлению на временно оккупированной территории»[892]. Последнее имело особое значение как в военном, так и в политическом отношениях. Министр обороны СРР генерал-полковник И. Ионицэ обращал внимание в докладе от 12 июня 1969 г., направленном Н. Чаушеску, на мнение югославской стороны о возможности уничтожения 50 вражеских дивизий и ведении борьбы в течение 20 лет[893]. В данном контексте для Румынии имел значение югославский опыт легитимации действий правившего режима в условиях возможной частичной или полной оккупации страны, когда добившаяся военного преимущества страна или группа стран могли создать подконтрольное им правительство. Для Бухареста и Белграда «чехословацкий опыт» Варшавского пакта, формально опиравшегося на «здоровые силы» в Чехословакии при осуществлении интервенции, имел принципиальное значение. В целях недопущения любой попытки узаконения подобных действий в будущем, кем бы она ни предпринималась (основные подозрения, в данном случае, имелись, прежде всего, в отношении ОВД и СССР) в СФРЮ был принят 11 февраля 1969 г. Закон о национальной обороне. И. Ионицэ особо подчеркивал в своём докладе, что 7-я статья этого закона лишала кого бы то ни было права на согласие с частичной или полной оккупацией страны и заключение соглашения с неприятелем о прекращении вооруженной борьбы. Сам факт обращения румынским политическим и военным руководством внимания на все эти детали свидетельствовал о наличии у него опасений скорее в отношении союзников по Варшавскому блоку во главе с СССР, чем стран-участниц НАТО.

Организационную основу дислокации вооруженных сил составил принцип военных округов, которых было три, со штабами в Бухаресте (отвечал за южное и черноморское направление), Тимишоаре (западное и юго-западное) и Клуж-Напоке (центральное и северное). В боевых условиях они должны были превратиться в армии, в составе каждой из которых предполагалось создание трёх дивизий. Две танковые дивизии, одна из которых была размещена под Бухарестом, а другая – в г. Липова (Трансильвания), отвечали соответственно за оборону столицы и за западное направление, а горнопехотные бригады в Тыргу-Муреш и Синае прикрывали важные со стратегической точки зрения проходы в горах. Танковый парк румынских вооруженных сил был представлен 1700 единицами Т-34, Т-54, Т-55 и Т-62. На вооружении сухопутных сил находилось также около 900 БТР-40, БТР-50П и БТР-152, самоходные артустановки СУ-100 и ИСУ-122[894].

Таким образом, «окруженная» в географическом отношении союзниками по Варшавскому пакту и имевшая лишь единственный выход на внеблоковое государство – Югославию, Румыния могла стать объектом прямого нападения только ближайших соседей (не считая черноморского направления, контролировавшегося советским и болгарским ВМФ). Именно это обстоятельство повлияло на особенности дислокации и определение зоны ответственности соответствующих округов общевойсковых соединений и частей. Принципиальное значение для обороноспособности Румынии имела транспортная инфраструктура, способная обеспечить надёжную связь важных регионов страны через горную местность. Важнейшим элементом этой системы было призвано стать Трансфэгэрашское шоссе (151 км), которое начали строить ударными темпами силами Министерства обороны 1 июля 1970 г. по настоянию Н. Чаушеску и закончили его сооружение за четыре года. 20 сентября 1974 г. оно было торжественно открыто[895]. Шоссе связало Валахию и Трансильванию через Карпатские горы и перевалы в центре страны. По плану главы РКП была создана возможность функционирования «центра сопротивления» в этом районе в условиях войны и возможной оккупации Румынии.

Достаточно противоречиво проходил процесс технического оснащения вооруженных сил Румынии в новых условиях ожидания силовых действий со стороны СССР и его союзников. Несмотря на принимаемые организационные меры, направленные на отражение агрессии с Востока, Бухарест тем не менее обратился к СССР с просьбой о закупке большой партии танков Т-55. На протяжении 1970-1977 гг. Румыния получила около 850 боевых машин.

Особое место среди коммунистических стран балканского полуострова занимала Албания. Оценка советских действий на международной арене со стороны официальной Тираны в начале 1969 г. была однозначно негативной. Политика Москвы характеризовалась как попытка проведения империалистической внешней политики, направленной на ограничение суверенитета других государств, включая коммунистические, и угрожающая самой Албании не только в политическом, но и военном отношении[896]. Э. Ходжа пристально следил за действиями КНР – своего главного военно-политического союзника на международной арене и прежде всего – за связями Пекина с внешним миром, оценками китайской стороной действий двух сверхдержав – СССР и США. В этой связи в Тиране была отмечена эволюция взглядов китайского руководства на «главного противника», когда на смену положению о «первостепенной угрозе» в лице американского империализма, озвученному на VIII съезде КПК, уже на IX съезде в апреле 1969 г. пришёл тезис равновеликой опасности «американского империализма и советского социал-ревизионизма»[897]. В тесной связи с данной оценкой рассматривались главой коммунистической Албании и действия советского партийно-государственного руководства, стремившегося усилить контроль над Варшавским пактом и добивавшегося проведения в нём реформ, призванных обеспечить жёсткую координацию действий союзников Москвы в рамках блока. Особое внимание Тираны привлекли визиты командующего Объединенными силами ОВД маршала Якубовского в коммунистические страны и, в частности, в Румынию[898]. Желание главы румынского руководства Н. Чаушеску сохранять свободу манёвра на международной арене и не допустить расширения полномочий общего командования ОВД на вооруженные силы страны оценивалось Э. Ходжей положительно. Одновременно советская политика на «румынском направлении» рассматривалась им как стремление СССР разместить на её территории советские вооруженные силы с целью изменения внешнеполитического курса Бухареста. Более того, глава АПТ продолжал считать реальным план советского военного вмешательства в дела СРР[899].

Этот вопрос серьезно беспокоил и само румынское руководство. О перспективе развития ситуации именно по «чехословацкому» сценарию оно получало информацию и по каналам военной разведки[900]. В середине января 1969 г. военный атташе Румынии в Греции сообщал в специальном рапорте, который был срочно переслан Н. Чаушеску Начальником Генерального штаба генерал-полковником И. Георге, о состоявшейся у него с коллегой из ФРГ беседе. В ней последний заявил о том, что по информации, полученной на Западе, «в марте-апреле планируется проведение совместных учений войск Варшавского пакта». В случае, «если учения войск стран Варшавского пакта будут проходить на румынской территории, целью советского руководства, как это уже было в Чехословакии, станет продление пребывания советских войск, а также [попытка] смещения нескольких высших руководителей партии и государства, выступающих так или иначе против советского курса». Вторым вариантом этого же сценария в случае провала первого, как сообщил западногерманский атташе, станет попытка проведения «диверсий и создание просоветских групп, саботирующих меры, предпринимаемые румынским правительством как внутри страны, так и на международной арене». Целью этих действий было смещение со своих постов главы РКП Н. Чаушеску, премьера И. Маурера и министра обороны И. Ионицэ[901].

Несмотря на кажущуюся нереальность этого сценария, заинтересованность НАТО в ослаблении Варшавского блока и связанную с этим возможную кампанию дезинформации, а также вполне вероятное использование советской стороной своих каналов введения в заблуждение румынского руководства с целью оказать давление на него, само развитие событий именно в этом направлении не исключалось в Бухаресте изначально. Проведение 20-30 июня 1968 г. командно-штабных учений ОВД под названием «Шумава» рассматривалось румынским военным командованием как детальная подготовка к интервенции в Чехословакию в августе 1968 г.[902]