Читать книгу Правдивые истории еврейского местечка Черняхов - Ася Котляр - Страница 10

Пока шла коллективизация, жизнь бывшего учителя еврейской школы проходила точно так же, как и у всех жителей городка: жил, работал, тайно учил детей и по-прежнему любил свою семью. Сара подросла и превратилась в настоящую красавицу: все люди заглядывались на неё, восклицая: «Боже мой, таки Моисею и Брохе Бог послал такую красавицу! А шейне мэйделе! Повезло этим двоиим!» Женихов у Сарочки было хоть отбавляй! Ах, какие парни бегали за ней, но Сарочке до поры до времени не нравился никто.

– Чем тебе не нравится Мотл, дурочка?

– Папа, ты разве не видишь, что у Мотла не всё в порядке с головой?

– Ну и как ты это поняла, умница моя?

– У него носки разного цвета. Один чёрный, другой серый.

– А… Это важный аргумент в семейной жизни. А чем плох Шмулик?

– Папа, он такой странный!

– А в чём его странность, Сара? – вмешивалась в разговор Броха.

– Мамочка, ты бы хотела, чтобы папа мычал когда ты садишься на «тУбАреточку» и он гладит тебя по голове? Хотела бы?

– А что, Шмулик мычит?

– Мычит, мамочка. Я его спрашиваю: «Шмуль, который сейчас час?» А он смотрит на меня и мычит.

– Не может быть!

– Может, – вступается за дочку отец. – Он всегда мычал, когда стеснялся. Он мычит от стеснения, девочка моя. Но мне кажется, что он влюблён в тебя!

– А я его не люблю и никогда не полюблю. А если вы заставите меня выйти за него замуж, вообще пойду и утоплюсь. Или повешусь.

– Что она говорит, Брохл? Разве ты не знаешь, что это самый страшный грех для еврея, Сара?

– Самый страшный грех, папа, идти замуж любви, – отвечала родителям Сара и выбегала из дома.

– Ты видишь? – спрашивала Броха мужа.

– Да уж… – многозначительно отвечал Моисей.

– Хотя я и сама бы замуж за Шмулика не пошла. Да и за Мотю тоже… Я видела эти носки…

Однажды, когда Моисей возвращался с работы домой, а дело было утром, причём рано, он увидел свою единственную дочь Сару. Причём Сара была не одна. Сара шла за руку с Павлом, шестым ребёнком в семье, и не сводила с него влюблённых глаз. Моисей подошёл к паре, взял Сару за руку и молча повёл домой.

Что было дома, не осталось тайной ни для кого, так как оттуда попеременно слышались крики то Брохи, то Сары.

– Господи! – вопила Броха. – Пусть он будет хромой, слепой, с разными носками и пусть он мычит. Пусть он только будет еврей, Сарочка! Вэйзмир, за что нам это? Чем мы прогневили тебя, Господи! Когда мы успели так нагрешить, что ты нас так наказываешь?

– Мамочка, разве любовь – это грех?

– Грех, девочка, это когда любишь не того, кого надо! Как же ты будешь жить без хупы?

– Тс… – вмешивался муж. – Какая Хупа, Броха! Забудь про Хупу. Или ты хочешь, чтобы нас погрузили с твоими коржиками и отправили в места отдалённые?

– Молчу, Моисей, молчу…

– А раз нельзя Хупу, то разве обязательно, чтобы он был евреем? – умоляюще смотрела дочь на родителей глазами, полными слёз.

Практически то же самое происходило в семье Павла. Отец просто брал тяжёлый кожаный ремень и стегал парня, приговаривая:

– Я те покажу, жидовку! Что, нормальных девок в городе нет?

– Я люблю её, папа!

– Тю, любит он её! Чем это еврейки лучше наших, а?

– Да ничем! – рукой прикрывался от ударов ремня парень. – Я не знаю чем, я просто люблю её!

– Я те покажу любовь! Ишь, нашёлся, жених еврейкин!

Так продолжалось некоторое время. На Сару не действовали ни уговоры, ни запреты, ни запирание дверей. Сара полюбила впервые в жизни, и все доводы родителей казались ей мелкими и ненужными.

Как-то утром, вернувшись с работы, Моисей понял, что в доме что-то не так. Броха только встала и сидела на кровати в ночной рубашке.

– Где дочь? – строго спросил Моисей.

– Не кричи, разбудишь. Спит твоя дочь.

– Не спит. Её в комнате нет. И шкаф пуст.

Броха вскрикнула и побежала в комнату Сары. Всё было так, как сказал Моисей.

– Не доглядела, Готэню! – тихо, одними губами прошептала Броха и упала в глубокий обморок.

Всё местечко переживало побег Сары и Павла, однако Гринштейны стойко переносили своё горе. Потом тихо собрали свои пожитки и уехали на Херсонщину, к дальним родственникам, подальше от сочувствующих глаз и осуждения людей городка.