Читать книгу Загадай любовь - Ася Лавринович - Страница 7

У Маши Сабирзяновой не было друзей. По крайней мере, в школе ее никогда ни с кем не видели. Молчаливая, тихая, скромная, пугливая… Маша плохо училась и не могла найти общий язык со сверстниками. В начальной школе над ней смеялись из-за лишнего веса. А после летних каникул в восьмом классе Маша пришла в школу сильно похудевшей, однако неуверенность в ней все равно осталась. Чудесное преображение никак не повлияло на Сабирзянову. Она все так же плохо училась, стеснялась и подвергалась насмешкам некоторых одноклассников. С возрастом наши «особо умные» мальчики все-таки отстали от бедной Маши, но кое-кому она не давала покоя. Например, нашему главному хулигану – Стасу Калистратову. Он так и продолжал цеплять Машу, обзывая ее «жирухой», несмотря на то что в Сабирзяновой было килограммов пятьдесят от силы. Наверняка Машу его шутки и тупые подколы доводили до слез, но в классе она свою слабость не показывала.

– Как думаешь, почему Калистратов все время лезет к Сабирзяновой? – спросила меня как-то Яна. – Мне ее жалко.

Машу было жалко не только Казанцевой. Калистратов своими издевками достал многих, но связываться с ним никто не хотел. Иногда мне казалось, что у Стаса не все в порядке с головой. Он был жутко избалованным и неприятным. Да еще и со связями: его бабушка работала директрисой в нашей школе. То, что позволялось Калистратову, не позволялось больше никому. Учителя закрывали глаза на его грубость и неуспеваемость по большинству предметов. А мы потихоньку страдали от этой вседозволенности.

– Может, он влюбился? – предположила я тогда.

– В кого? – рассмеялась Яна. – В Сабирзянову?

Мы одновременно обернулись и посмотрели на тихую, молчаливую Машу. Я пожала плечами:

– Ну, да. Она стала очень даже хорошенькой. Ей бы больше уверенности в себе. Дело ведь даже не в весе, не в шмотках, не в успеваемости… Она просто не умеет преподносить себя.

Яна кивнула.

– А еще Маша кажется очень одинокой, – вздохнула я.

Девчонки из нашего класса не спешили принимать Машу в свою компанию. Да и я сама не горела желанием сближаться с ней. Мне было комфортно дружить с Казанцевой и близнецами. С Машей же у нас не было никаких общих интересов. Она всегда казалась мне отстраненной, забитой и немного странной.

Иногда мы вовсе забывали о существовании Маши Сабирзяновой, пока на уроке ее не вызывали к доске. Или до тех пор, пока ее снова не начинал цеплять при всех Калистратов.

Сегодня же, после третьего урока, Маша вдруг оказалась в центре внимания. Я сама не поняла, с чего все началось. Когда мы с Яной вернулись из столовой, в классе стоял страшный дубак. Окно было распахнуто настежь, а на подоконнике сидел довольный Стас с перевернутым полупустым рюкзаком Сабирзяновой. Остальные одноклассники столпились вокруг него. Кто-то из девчонок говорил неуверенно:

– Калистратов, идиот, отдай ей рюкзак!

– А будет знать, как руки распускать, – говорил Стас, болтая ногами.

– Да тебе давно пора врезать, – сказал вдруг наш ботаник Ваня Жариков.

Судя по красному пятну на щеке, Калистратов наконец получил заслуженную оплеуху от Маши. Сама Сабирзянова сидела за своей партой и, положив голову на руки, тихо плакала. Глядя на эту картинку, я почувствовала, как у меня внутри шевельнулась жалость.

– Че ты сказал, очкарик? – прищурился Калистратов. – Тебе давно самому морду не чистили?

Жариков тут же замолчал и отошел в сторону.

Я поежилась от холода. По классу гулял сквозняк. За распахнутым окном же было сплошное декабрьское умиротворение. Весело щебетали синицы, ярко светило солнце, и от солнечного света слепило глаза. Если б не эта некрасивая ситуация, день казался бы по-зимнему умиротворенным.

– Отдай ей рюкзак! – настойчивей повторили девчонки.

– Ага, щас! Если жируха не извинится, я выкину его в окно вслед за пеналом и учебниками.

Меня от этой ситуации даже дрожь охватила.

– Да не будет Маша извиняться, ты заслужил! – все-таки снова возмущенно проговорил Жариков.

– Пусть мои подошвы поцелует, – сказал Стас, вытянув длинные ноги и продемонстрировав стоптанные ботинки. – Тогда, может быть, прощу. Никто не смеет на меня руку поднимать.

– В детстве его зря не пороли, – шепнула мне на ухо Яна.

Я не успела ответить подруге. Вдруг кто-то легонько оттолкнул меня в сторону, протискиваясь к окну. Я подняла глаза и увидела Макеева. Он продолжал осторожно расталкивать собравшихся вокруг ребят и наконец подошел к Калистратову. До этого момента я Тимура в классе не видела. Наверное, он только недавно появился в кабинете и следил за событиями от дверей.

Макеев молча вырвал из рук растерявшегося Стаса уже полупустой рюкзак и кинул его в руки Жарикова. Ваня на удивление ловко его поймал, я даже не ожидала от ребят такой сработанности. Жариков тут же передал рюкзак Маше, которая к тому времени уже перестала плакать. Она поднялась с места и растерянно вглядывалась в толпу, пытаясь рассмотреть, что там происходит у окна. Остальные тоже притихли. А у меня тут же возникло нехорошее предчувствие.

– Охренел? – возмущенно заорал Стас.

– Это ты сейчас ей подошву облизывать будешь, – пообещал Макеев голосом, не терпящим возражений.

Калистратов только растерянно захлопал белесыми ресницами.

– Да пошел ты, – наконец проговорил Стас, первым толкнув Тимура. Тогда Макеев резко схватил Стаса за грудки и склонил к раскрытому окну. Девчонки, не сговариваясь, заверещали.

Тимур чуть ли не наполовину вытащил Стаса из окна и навис над ним. Кабинет географии находился на втором этаже. Мы с Янкой тоже ахнули. Я следила за происходящим, будто фильм смотрела. Жаль, все происходящее нельзя было выключить. Или хотя бы перемотать самые неприятные моменты…

– Дебил, я же упаду, – дрожащим голосом заверещал Стас.

– Ничего страшного. Здесь невысоко. Извинись, – глухо проговорил Макеев.

Я видела, как холодный ветер треплет белые волосы Калистратова. Мне казалось, что еще немного – и парни вдвоем улетят вслед за учебниками Сабирзяновой.

Внезапно раздался громкий и встревоженный голос Антона Владимировича:

– Что здесь происходит?

Тогда я перевела дух. Мне казалось, что в том месте, где появляется Золотко, не может произойти ничего плохого. Он как супермен. Придет и все разрулит.

Макеев развернулся и ослабил хватку. Тогда Калистратов, воспользовавшись замешательством Тимура, резко его оттолкнул и поспешно спрыгнул с подоконника. Волосы Стаса были взъерошены, а в глазах блестели крупные слезы – непонятно, то ли от страха, то ли от ветра.

– Придурок! – истерично выкрикнул он. Калистратов сильно дрожал.

Тимур так и продолжил стоять возле открытого окна. Глаза Макеева были полны злости. Мне кажется, я никогда не видела его таким сердитым.

– Закройте окно, – первым делом приказал Антон Владимирович. Из-за сквозняка по кабинету разлетелись бумаги, которые лежали на учительском столе.

Но Макеев даже пальцем не пошевелил. Он продолжал стоять на месте и почему-то теперь зло смотрел не на Стаса, а на Золотко. Будто это Антон Владимирович выкинул вещи Маши в окно. Вместо Тимура закрывать окно кинулся Ваня Жариков.

В классе стало тихо. Я почему-то так разволновалась из-за произошедшего, что слышала в эту минуту только встревоженный стук своего сердца.

– Что здесь происходит? – строго повторил Антон Владимирович, внимательно осматривая нас. Внезапно он остановил свой взгляд на мне и принялся выжидать. Привык, что я всегда прихожу к нему на помощь. Но здесь даже я не могла найти слов.

Тогда Золотко посмотрел на нахохленного Макеева.

– Тимур, ты понимаешь, что все могло закончиться трагедией? Ты чуть не вытолкнул товарища из окна!

Мне хотелось нервно рассмеяться. Да такого «товарища», как Калистратов, мы бы сами все дружно спровадили с крыши всем классом.

– После моего урока пройдешь в кабинет директора, – строгим голосом проговорил Антон Владимирович. И тут до меня наконец дошло, как вся эта ситуация выглядела со стороны. Стас в глазах географа стал жертвой. Но Макеев почему-то молчал и ничего не говорил в свое оправдание.

– Не хочешь мне ничего рассказать? – будто прочитав мои мысли, спросил Антон Владимирович у Тимура.

– Не хочу, – ответил Макеев.

– Я удивлен, что ты вообще решил посетить мой предмет, – усмехнулся географ.

– Я и сам удивлен, – отозвался Тимур.

– А теперь, значит, решил его сорвать? Шагом марш к директору, – вдруг вышел из себя Антон Владимирович. Таким рассерженным я Золотко видела впервые. День открытий какой-то.

Под трель школьного звонка Тимур направился к выходу. Два раза его просить не пришлось. Все молча расступились. Одноклассники, как и я, находились под впечатлением от произошедшего.

Макеев вышел из класса, громко хлопнув дверью. Нам не оставалось ничего другого, как сесть по местам. При этом многие негромко переговаривались и делились впечатлениями. Стас тоже как ни в чем не бывало отправился к своей парте. Вышел сухим из воды. У меня это вызвало возмущение, но остальные молчали. Стас старался ни на кого не смотреть. Опустил голову и обиженно шмыгал носом, строя из себя жертву.

Когда все немного успокоились, Антон Владимирович начал урок. Он не сразу заметил, что Сабирзянова не собирается садиться на место.

– В чем дело, Маша? – устало поинтересовался Антон Владимирович. Наверняка он был расстроен из-за стычки Макеева и Калистратова.

Вместо ответа тихая и забитая Маша схватила с парты свой рюкзак и выскочила из кабинета вслед за Тимуром, точно так же громко хлопнув дверью. Антон Владимирович удивленно проводил ее взглядом, а затем осмотрел класс:

– Может, все-таки кто-нибудь объяснит мне? С чего все началось?

Все, как назло, будто воды в рот набрали. Осторожно косились в сторону притихшего Стаса и молчали. Сам он тоже не спешил описывать подробности.

Я все-таки не выдержала и громко сказала:

– Калистратов, может, ты начнешь рассказ?

В классе наступила гробовая тишина. Янка округлила глаза и пихнула меня локтем. Обычно никто не желал связываться со Стасом.

– А я чего? – подал жалобный голос Калистратов. – Антон Владимирович сам видел, что Макеев меня чуть из окна не вытолкнул. Ни за что ни про что. Я ему ничего плохого не сделал. И, кстати, это так не оставлю.

Наверняка Стас ожидал, что ему, как обычно, все сойдет с рук, но я не могла успокоиться. От возмущения даже с места встала. Казанцева, конечно, попыталась меня остановить, но я решила, что только благодаря Золотку в нашем классе может наконец восторжествовать справедливость.

– Ничего себе, ни за что ни про что! Макеев, между прочим, за Сабирзянову заступился. Антон Владимирович, вы знаете, что Стас вещи Маши из окна выкинул? И хотел заставить ее…

– Наташа-а… – протянула Яна.

– Зуева, ты знаешь, что со стукачами делают? – зло спросил со своей парты Калистратов.

– Да пошел ты!.. – резко развернулась я.

Я думала, Антон Владимирович сделает мне выговор, но он задумчиво молчал. А я так и продолжила стоять у всех на виду.

– Это правда? – наконец тихо спросил учитель у Калистратова.

– Зуевой в классе не было, она не может всего знать, – заявил Стас.

– Ты действительно обидел Машу? – продолжал допрос Антон Владимирович.

– Она меня ударила, – огрызнулся Калистратов.

– Разве Маша могла тебя ударить просто так? – снова не удержалась я, развернувшись. – Ты давно напрашивался!

Стас смотрел на меня злобно, как на врага народа. Если Макеева он искренне боялся, то мне давал понять, что я серьезно нарвалась. Его взгляд говорил: «Теперь я и тебя не оставлю в покое». Именно поэтому Янка так упрямо тянула меня за рукав рубашки.

Калистратов хотел что-то мне ответить, но Антон Владимирович громко сказал:

– Спасибо, Наташа, можете присаживаться.

Я осторожно села на место и опустила голову. В висках пульсировало.

– Наташ, ты чего… – начала было Казанцева, но я только поморщилась, и Яна замолчала.

– Что ж, общая картина мне ясна, – сказал географ. – Думаю, после этого урока в кабинет директора должен проследовать не только Тимур Макеев. Станислав, я вас провожу, чтобы вы не заблудились.

Кажется, справедливость все-таки восторжествовала. Только на душе у меня после всего остался неприятный осадок.

На этом уроке я даже не слушала Антона Владимировича и ничего не записывала. Да и он будто с пониманием отнесся к моему «протесту». Я отвернулась к окну и уставилась на припорошенный снегом сквер.

Машу и Тимура я заметила сразу. Они стояли под голым деревом, у скамьи, и о чем-то разговаривали. Я представила, как Сабирзянова выскочила вслед за Макеевым на улицу. Как они вместе искали ее вещи под окнами, как Тимур помог Маше собрать сумку… С чего начался их разговор? Наверное, с благодарностей? А потом Тимур обязательно сказал Сабирзяновой что-нибудь ободряющее. Что-то типа: «Маша, только не обращай внимания на всяких идиотов. Ты очень классная и добрая». Такая воодушевляющая фраза, наверное, не очень подходила язвительному Макееву, но почему-то мне все представлялось именно так. Иначе почему бы Сабирзянова так широко улыбалась, слушая Тимура? И Макеев тоже улыбался. Вполне искренне и дружелюбно. И совсем не иронично, как улыбался мне во время нашей прогулки по набережной, а с теплотой.

– Ты куда смотришь? – прошептала Яна, склонившись ко мне. Вытянув шею, проследила за моим взглядом и усмехнулась.

– Тебе не кажется, что они нравятся друг другу? – спросила я, повернувшись к Казанцевой.

– Макеев и Сабирзянова?

– Ага.

– Тебя послушать, так Маша просто королева красоты, – улыбнулась Казанцева. – Все-то в нее влюбляются.

Я снова посмотрела на заснеженный сквер. Одноклассники так и продолжали о чем-то весело болтать. Маша рассмеялась. Вполне искренне и счастливо. Наверное, я бы многое сейчас отдала, чтобы подслушать, о чем все-таки они разговаривают. И какие слова Макеев нашел в утешение Сабирзяновой.

– Она правда хорошенькая, – сказала я. – Когда ничего не боится и не зажата. Как мы этого раньше не замечали?

Яна только безразлично пожала плечами. Потом мельком взглянула на Антона Владимировича, который увлеченно о чем-то рассказывал, и снова повернулась ко мне.

– Все возможно. Это хорошо, когда рядом подходящий человек. С ним кто угодно преобразится. Мне кажется, любовь делает людей красивее.

– Думаешь, у них любовь? – почему-то испугалась я. Никогда не обращала внимания, в каких отношениях Маша и Тимур. Как-то не было мне до них особого дела.

– А тебе-то что с этого? – негромко рассмеялась Яна. – Мне кажется, они даже подходят друг другу. Два отщепенца и два сапога пара. Макеев ведь, по сути, такой же одинокий. Ты видела, чтобы он с кем-то дружил в школе?

Я только растерянно пожала плечами. В школе Тимур действительно ни с кем особо не общался. Но в нашем классе из парней учились одни придурки. Взять ту же ситуацию с Машей… Никто, кроме Макеева, за нее не заступился. Разве что Жариков. Но у них с Макеевым точно разные интересы и взгляды на жизнь.

А Тимура можно назвать нормальным. Странным немного, иногда грубым, упрямым, но вполне интересным. Если б он не цеплял Антона Владимировича, я бы к нему намного лучше относилась. Но простить ему издевки над Золотком не могла.

– То-то и оно! – Мое молчание Яна расценила как согласие. – Разница лишь в том, что Макеев за себя постоять может, поэтому его и не цепляют, как Машу.

– А может, ему просто неинтересно общаться с нами? – предположила я.

– А чем это он нас лучше? – оскорбилась Казанцева. Себя она считала исключительно эрудированным, интересным и увлекающимся человеком.

– Хотя бы тем, что был единственным, кто наконец вступился за Машу, – проворчала я, отводя взгляд.

Яна долго не отвечала. Я думала, она записывает что-то в тетрадь, но когда снова к ней повернулась, то встретилась с настороженными и удивленными глазами.

– А чего это ты Макеева выгораживаешь?

– Никого я не выгораживаю, – тут же смутилась я. – Говорю как есть. По факту.

Яна состроила обидную гримасу и наконец взялась за конспект. А я снова посмотрела в окно на сквер. Маша и Тимур уже брели прочь от сквера вдоль гигантских черных деревьев. Снег быстро засыпал их следы.