Читать книгу Инструктор и другие (сборник) - Ася Векшина - Страница 2

Это продлилось всего пять минут. Я обнаружила себя лежащей на железной скамейке, под головой какой-то твердый предмет – чья-то сумка?… Голубые глаза на морщинистом, загорелом лице в обрамлении седых кудрей смотрели на меня внимательно. Голосом врача-психотерапевта незнакомец произнес:

– Вижу, что вам уже лучше. Если вы в первый раз, не надо брать такой темп. Я наблюдал за вами – вам хотелось прыгнуть выше себя, а это редко кому удается. Да, еще, наверное, не успели позавтракать.

Я резко поднялась, легкая тошнота подкатила к горлу, но фокус был четким – я увидела перед собой немолодого мужчину в белых спортивных трусах и майке, который протягивал мне бутылку с водой:

– Попейте и посидите спокойно пару минут, подышите глубоко. С вашего позволения, я проверю ваш пульс.

Не в состоянии сопротивляться, я почувствовала его осторожные сухие пальцы на своем запястье.

Так произошло наше знакомство. Его звали Виктор. С ударением на «о». Он жил неподалеку, и бегал по утрам и вечерам в этом парке энное количество лет, о которых с улыбкой говорил: «много, очень много».

Мое решение начать все с чистого листа после того, как ты объявил мне, что я могу радоваться – на этот раз ты купил билеты в один конец, созрело не сразу. Были короткие ночи без сна и подъем до будильника. Полуобморочная дрема в вагоне метро с проездом своей остановки. Накачивание пивом или коктейлями в барах с подружками, с традиционной стрельбой глазами в сторону соседей по столику. Были просто незаполненные ничем дождливые и солнечные дни, когда в голове крутилась одна и та же строчка:

«…ты сама этого хотела, можешь радоваться… ты сама… можешь…, а вместо сердца – треснувший сосуд, набитый ватой».

Все закончилось, когда однажды, июньским воскресеньем, проснувшись вне обыкновения около семи утра и выглянув в окно, сквозь отмытую дождем зелень листвы я увидела фигурку бегущей женщины. Точнее, она не бежала – почти шла, но этой картинки оказалось достаточно для того, чтобы вытащить с антресолей старые кеды и нацепить выцветшие спортивные штаны и флисовую куртку, в которой я обычно валялась на диване.

Мой первый за много лет экскурс в спорт закончился отключкой на скамейке, а мой спаситель стал партнером по утренним пробежками и личным инструктором.

Мы встречались у цветочных часов, и Виктор проводил разминку. Я полностью погружалась в этот ритуал, состоящий из дыхательных упражнений и несложных движений для разогрева мышц. Потом бежали рядом, всегда молча, в темпе, который задавал он. Иногда он насвистывал что-то из классики. Заканчивали занятие у той самой скамейки, где меня покинули силы, и у нас оставалось немного времени, чтобы пообщаться.

Он почти не говорил о себе, что было странно для человека его возраста. Виктор был потрясающ в своей подтянутости и молодом сиянии глаз: так мог бы выглядеть пожилой Аполлон, без этого несколько старомодного, но добротного обмундирования, которое было неизменно чистым и непременно светлых тонов. Виктор давал мне советы по питанию и показывал разные несложные упражнения, которые «осилят в домашних условиях даже такие современные ленивицы, как вы». Я послушно внимала, поглядывая на часы (скоро на работу), но он ни разу не перешел временных границ нашего урока.

Как-то раз он сказал:

– Вы очень забавная. У вас такая типичная внешность – вы похожи на всех женщин сразу. Кажется, что вас где-то видел, но невозможно вспомнить – где…

Я хмыкнула:

– Это нужно расценивать как комплимент? Мне это не вы первый говорите.

Виктор спокойно, не заметив моей иронии, продолжил:

–…вот вчера, ночью, шел какой-то американский фильм с полицейскими, я, знаете ли, обычно их не смотрю… но там была такая блондинистая актриса, она так же, как вы, щурила глаза и поправляла волосы…

– Но вы же сами говорили, что видели меня и раньше.

Это тоже выяснилось после одного из уроков. В холодный пасмурный день мы раньше времени завершили пробежку и вместе зашли в магазин. Продавец, молодой рыжий парень, приветливо, как со знакомыми, поздоровался с нами обоими, выдав мне йогурт и пачку нежирных крекеров, а Виктору – бутылку воды.

Мы вышли на улицу, и перед тем, как попрощаться, Виктор неожиданно спросил:

– А что стало с вашим темноволосым спутником, с которым вы тогда покупали столько пива? Это ваш друг или муж?

Я опешила и не успела соврать:

– Ни то, ни другое… Мы расста… В общем, он уехал.

– У него на лице была маска недовольства жизнью, тогда как вы излучали обратное. И пива вы покупали слишком много. Вы ждали гостей?

Он впервые раздражал меня своим отстраненным тоном и претензией на добродушное стариковство. Я поспешила откланяться:

– Не помню, наверное… Виктор, извините, я побегу. Работа, как всегда. До послезавтра!

Он улыбнулся, чуть театрально взмахнув рукой:

– Удачи, милая, и хорошего самочувствия!

Так прошло это холодное лето. Я без труда вставала утром, надевала купленный с премии вишневый спортивный костюм, который был назван Виктором «великолепным», и новенькие белые «найки». На моих щеках проступил забытый румянец, волосы отросли и болтались хвостом по спине. Я не похудела, но чувствовала в теле приятную легкость, стало лучше с координацией движений – перестала биться о косяки и сносить мебель. И еще – я снова обнаружила сердце, оно билось учащенно или ровно, а иногда кололо. Но теперь это было сердце, а не кусок ваты!

Мы расставались, он шел до одного и того же угла и сворачивал. Иногда я зачем-то смотрела вслед: его легкая поступь и «белые одежды» притягивали не один мой взгляд. На него оборачивались, а он, казалось, не замечал – гордо развевались седые кудри.

В конце августа я уехала в трехдневную командировку, но и в суете чужого города вспоминала наши пробежки. Поезд пришел рано утром. Мой путь от метро шел через парк, где я с каким-то легким волнением ожидала увидеть знакомую бегущую фигуру. Но парк был неестественно пуст: ветер носил обертки от чипсов и мороженого, навстречу мне попалась только пожилая собачница с пудельком в вязаном жакете.

Я постояла у часов. Виктора не было. Я устало опустилась на «мою» скамейку.

Просидела тридцать минут в растерянности, думая о том, что надо пойти принять душ и ехать на работу. Вдруг я услышала знакомый голос:

– Здравствуйте, пани (так он называл меня из-за имени)! Не по форме одеты. И куда это вы собрались с таким ридикюлем?

Виктор, несмотря на августовское похолодание, был все также налегке. Но именно сегодня меня вдруг резанул его поблекший загар и глубокая сетка морщин вокруг смеющихся глаз.

– Вот, была в командировке, в Москве, вернулась. Хочу бегать! А вы сегодня поздно…

Он сел на скамейку рядом со мной. Не глядя на меня, сказал придавлено:

– Приходил сын. Шел из гостей, заглянул проведать старика. В пять утра… Знаете, милая пани, у меня же есть сын, Дмитрий. Красавец, моя копия, – Виктор по-новому рассмеялся – саркастически.

– Я поздно женился. На очень красивой, подающей надежды балерине из Мариинского. По безумной, как мне казалось тогда, любви. Она была неземным ангелом. И ангелом этим оставалась долго. А я – я был гедонистом и эгоистом. Я заставил ее бросить балет, а сам не отказал себе ни в одном из жизненных удовольствий. Но она терпела, и господь подарил нам сына. Я так радовался, что мальчишка похож на нее! Что у него ее темные глаза и темные волосы, только… Сын нас разъединил окончательно. Я отдавал теперь ему все свое время, не расставался с ним ни на минуту… А она… Она снова мечтала танцевать, и начались гастроли, и закрутились какие-то романы… Она будто пыталась отплатить мне той же монетой. Однажды она бесцеремонно притащила домой своего нового любовника, толстого, пропитого… Я вышвырнул его, а ее ударил, наотмашь, так, что она отлетела в угол комнаты. Обернулся и увидел – Митя… Проснулся и смотрит на меня, не мигая. И вдруг подбежал ко мне и вцепился зубами в мою руку.

Таких диких сцен было много. Мы разошлись, когда ему было семь. К тому времени он уже был похож на меня, но вставал на защиту матери по любому поводу, а она ловко использовала его, зная, как безумно я к нему привязан…

Виктор замолчал. Я сидела окаменевшая, мечтая и боясь нарушить эту исповедь.

Он продолжил:

– Мите было тринадцать, когда она вышла замуж за москвича, художника, и уехала во Францию. Сына оставила своей матери, выжившей из ума старухе. Я был рад, что у Марины будет другая жизнь, счастье, которого я дать ей не смог. Но Митька страдал – не общался ни со мной, ни с ней, старуху свел в могилу. С трудом окончил школу, не стал никуда поступать, не держался ни на одной работе. Женился на хорошей доброй девочке, разрушил ее жизнь, чуть не довел до самоубийства. Сейчас он – никчемный человек. Не работает. Ко мне приходит только за деньгами, и – чтобы плюнуть в лицо. Мать давно перестала с ним общаться. Живет один в бабкиной квартире на Фонтанке, уже абсолютно пустой, продано все. Кажется, ваш ровесник – а развалина…

Я посмотрела в его глаза: они были сухими и холодными, без того света, что зажигался иногда, когда он объяснял мне нехитрые истины для «хорошего самочувствия». Перехватив мой взгляд, Виктор быстро поднялся, протянул мне руку, улыбнулся привычно:

– Милая, вы же с дороги! – схватил сумку. – Я вас провожу.

К моим глазам подкатывали слезы. Я не хотела, чтобы Виктор их видел, и неловко дернула сумку из его рук:

– Спасибо, Виктор, не надо. Я побегу… опаздываю!

– Ну, бегите, бегите, сильная женщина! До завтра, на том же месте, в тот же час.

Он уходил, как обычно, насвистывая и не обернувшись.

Я не застала его у отцветших часов ни завтра, ни послезавтра. Через три дня я поняла, что случилось непоправимое, и что он больше никогда не придет. Я не знала ни его фамилии, ни адреса, ни телефона – никаких зацепок. За углом, куда он сворачивал, было столько улочек, переулков и подворотен.

В новостях и интернете я не нашла сообщений о найденном теле одинокого старика. Оставалось несколько человек, свидетелей наших пробежек, которые могли о нем что-то знать. Первая – женщина, которая заставила меня реанимировать старые кеды и спуститься в парк. Она частенько попадалась нам навстречу, улыбаясь как-то отрешенно и кивая в знак приветствия головой. Женщина оказалась глухонемой, и попросила меня написать на листке свой вопрос. Она долго смотрела на мои печатные буквы (глупо, как будто глухонемые не пишут и не читают прописью), но лишь пожала плечами. Я опросила всех местных торговцев, но они были приезжими, и отвечали по-разному, но с одним смыслом: «делать нам нечего, следить за всеми сумасшедшими, которые бегают». Неряшливые парни, иногда бренчащие на гитарах, равнодушно предположили, что «папаша, должно быть, помер». Рыжий, здоровавшийся с нами в магазине, уволился.

Я вдруг решила, что не буду продолжать поиски. Виктор просто мог заболеть или уехать. Я постаралась поверить в это, но перестала ходить через парк, наблюдая теперь за его повседневной жизнью из окна или со стороны проспекта.

Октябрь прошел без бега, в работе. По выходным парк оживал, и случайно в толпе я ловила взглядом знакомую фигуру в светлой ветровке, но это всегда оказывался не он.

В ноябре я купила абонемент в спортивный клуб. Бегая по дорожке рядом с теми, до кого мне не было никакого дела, я старалась забыть об этом лете.

В декабре, перед Новым годом, в парке продавали елки. Я вдохнула колючий воздух с запахом хвои и мне захотелось придумать что-нибудь новое. Например, уехать туда, где я еще ни разу не была – в Лапландию. Или пригласить всех друзей и знакомых с детьми в мою комнату, стоять на ушах, смотреть салюты на набережной, а потом всю неделю ходить с подарками по гостям. Хотя, и это уже было не ново, и вряд ли – оригинально. Но эти нехитрые мысли заставили меня улыбнуться.

В этот момент я увидела Виктора, без шапки, с кудрями, припорошенными снегом. Подняв воротник темного длинного пальто, он шел мне навстречу.