Читать книгу Я бы на месте Ремарка - Автандил Гургенов - Страница 5

Работа на раскопе была простой, но довольно нудной. Всего операций было пять: снятие грунта, просев грунта, промывка грунта, сушка, сортировка.

Съем слоев грунта из раскопа – примерно двухметровой ямы. Дно ямы разбито на сетку, каждая ячейка как-то обозначена. Обозначение записывает начальник экспедиции или ее зам в специальную тетрадочку. Гробокопатель аккуратно ковыряет землю строительным мастерком, окапывая попадающиеся камни, потому что это могут быть какие-нибудь не просто камни. Все предметы, потенциально представляющие хоть какую-то ценность, помечаются цветными кнопками с номерами. Там была даже цветовая кодировка: условно, белая кнопка значит «кость» или «зуб», синяя – какой-то необычный камень, например, кремень (который, скорее всего, осколок какого-то орудия), красный – что-то значимое, например, целый зуб или целый наконечник стрелы. Положение этих меток тоже записывается.

Глубина ямы промеряется с помощью нивелира. Конечной стадией развития раскопа является «материк» – это базальтовая плита, ниже которой копать уже нельзя, потому что грунт кончился. Экспедиции занимают несколько лет, и их руководители сидят на них долго. Чернорабочим вроде меня хорошо: приехал по приколу, свежий воздух и необычная деятельность. А руководитель десять лет все лето ковыряется в яме с каким-то говном, чтобы на основании анализа этого говна защитить диссер. Года через три всем очень хочется наконец-то докопаться до материка, но все знают, что он может наступить и прямо сейчас (маловероятно), и лет через пять (возможно), и лет через 10—15 (здесь у руководителя начинает дергаться глаз). Поэтому «материк» – одно из сакральных понятий экспедиции. Когда-то точно будет, но когда – непонятно.

Весь грунт, соскобленный в яме (включая камни), извлекается из раскопа. Грунт просеивается на специальных лотках – рамах с металлической сеткой. С лотка удаляются очевидные камни. Крупные куски костей и камни, похожие на кремень, раскладываются по отдельным пакетикам с зиплоками. Вообще кремень достаточно ценный артефакт в любом случае – все куски документируются, так как с вероятностью 99% это осколок какого-то топора. Специальный человек – трасолог, у нас она как раз и зарисовывала всю фигню на раскопе, – по характеру трещин на кремне определяет, откуда его отковыряли и что им делали. Просеянный грунт складывается в полипропиленовые мешки с плетеной структурой – это важно для следующей операции – промывки.

Плотно набитые мешки кладутся в реку и после этого долго и муторно полощутся до исчезновения всех растворимых фракций.

Потом мешки относятся в лагерь. За день делается две или три ходки. Первая часов в 12, вторая около 4, и еще несколько мешков прихватывают при возвращении группы на ужин. В лагере мешки раскладываются для сушки, на следующий день их вытряхивают на стол, и с помощью деревянных палочек (использовались кулинарные шпажки или зубочистки) все мелкие предметы проверяются. Песок и мелкие камушки (не считая кремня) выбрасываются, а в остальном ищут всякое. Как правило, это совсем мелкие осколки кремня, ракушки или осколки костей. Праздник наступает, когда удается найти нечто целое, например, зуб какого-нибудь древнего грызуна.

Самая же частая находка – это ракушки улиток Helix. Этих хеликсов на раскопе хоть жопой жуй, и, судя по всему, губские неандертальцы так и делали. В раскопе нашелся слой примерно в кубометр, состоящий исключительно из целых раковин. Все раковины документируются. Когда я впервые пришел в институт, все стеллажи по периметру комнаты (а она была довольно большой) до потолка были заставлены коробками. В основном там и лежат хеликсы. Зимой, когда анализируются находки, все это документируется, каждая раковина зарисовывается, а каждая царапина на раковине фиксируется. Адски муторная работа, на основании которой делаются некие выводы. Скорее всего, вывод там примерно такой: «Анализ останков показывает, что основой рациона неандертальцев в Губском ущелье были улитки, что подтверждают три тысячи коробок с их раковинами, см. таблицу». Научный метод.

Я занимался в основном промывкой. Пещера находилась высоко на склоне, поэтому мешки нужно было отнести к реке. Когда они заполнены землей, все это весит килограммов 40, поэтому дамы этим не занимались. Ну а кто нес – тот и моет, чтобы туда-сюда не бегать. Я перепробовал все виды работ, и промывка мне нравилась больше всего: сидишь один, полощешь мешок, речка течет. На раскопе все занимались всякими интеллектуальными играми типа какой-то версии «Контакта» – один раз поучаствовав, я понял, что предпочитаю мытье грунта всему остальному: археологини настолько специфичные женщины, что проводить с ними значительную часть времени совершенно не хотелось.

У меня была специальная метода. Сначала я скидывал два-три мешка в небольшую заводь. Потом долго топтался на них. Потом доставал один и разминал в воде руками. Потом другой. Потом еще топтался. Потом кидал полупромытые мешки в другую заводь с интенсивным течением, чтобы земля вымывалась автоматически, и топтался по новой партии мешков. Потом доставал из второй заводи мешки и промывал руками. В общем, всю последовательность действий описывать долго, занимала она около часа, но на выходе из двухкилограммового мешка получался мешочек с камушками граммов на 100—200.

Разумеется, я не все время топтался по мешкам, а иногда прогуливался по реке. И метрах в 50 выше по течению нашел большую плиту с аммонитами.