Читать книгу Враг мой: Сокол для Феникса - Ай Риш - Страница 8

5 лет назад

Любава Добродская

Любава, подперев кулаком подбородок, смотрела на улицу из окна своей комнаты в женской части терема. И если лицом оставалась спокойной, то тело жило своей жизнью – ноги так и мечтали пуститься в пляс, потому княжна тоскливым взглядом окидывала площадку под окнами, при этом виляя задом, да отбивая ритм, который с утра крутился в голове.

В свои двенадцать она оставалась всё таким же сорванцом, и если бы не косы, толстыми канатами ниспадающие до талии, то княжну можно было принять за непоседливого отрока – глаза светились озорством, руки были в царапинах, а коленки сбиты в кровь.

– Иванко, – вспыхнула счастьем, увидав проходившего мимо Митятича, – возьмёшь меня сегодня на рыбалку? – с мольбой уставилась на сына кузнеца, перевешиваясь через раму. На самом деле, только его и ждала! Только его и высматривала. Он поутру с мечом, как и остальные младшие дружинные тренировался на ристалище, а потом… пропал… Куда ушёл, не углядела, потому и караулила у окна.

Сильно возмужавший за последнее время, Иванко вскинул голову и невесело усмехнулся:

– Не бабское то дело, – да и голос сломался, теперь уже басовито отзывался. Нет, голос у Митятича мог и дать петуха, потому Иванко больше отмалчивался. Но сейчас вышло именно по-взрослому, по-мужски, солидно.

Да и вообще, он уже считал себя взрослым, и возиться с малявками, как выражался сам, не желал. Тем более с малявкой-княжной!

– Ну, Иванко, – заканючила Любава, едва не пуская слезу. – Я удочки приготовила. Мух поймала, а Петьке велела червяков накопать… Да и с утра уже сбегала рыбу прикормила, так что ловить будет одно удовольствие.

Взгляд Иванко смягчился. Как бы от неё ни отбрыкивался – княжна была его слабостью. Он жутко стеснялся этого, тщательно скрывал чувства, но было что-то в ней…

– Вот и молодец! – похвалил благосклонно. – Спасибо за работу, но на рыбалку не возьму! – отмахнулся категорично. – Иди, девичьим делом займись – вышивай, – торопливо отвернулся и быстро зашагал прочь.

Любава аж задохнулась от негодования!

Зло стукнула ладошкой по подоконнику, крутанулась на каблучках сапожек и стремглав бросилась прочь из комнаты, в дверях едва не сшибив дородную Глафиру.

– Ты куда? – лишь успела всплеснуть пухлыми руками нянька.

– Гулять, – ярусом ниже, цокая по ступеням, крикнула Любава, не сбавляя скорости. Прямо с веранды сиганула в клумбу с недавно распустившимися цветами. Воровато оглядевшись по сторонам, не увидал ли кто её бесчинства, и убедившись – никто, – погнала вслед за Иванко. Правда, далеко убежать не получилось – уже на углу следующей хоромины её затормозил голос подруги.

– Ты куда? – с насмешкой и наигранным удивлением. Боянка перед княжной выскочила, да путь преградила.

– Прям все сговорились сегодня! – недовольно нахмурилась Любава, глазами продолжая погоню за Митятичем, скрывшимся за последним домом по линии. А потом заметила, как ехидно заулыбалась подруга: – Свежим воздухом подышать вышла! – нарочито сахарно протянула. Не признаваться же в том, что за Иванко увязалась. Расправила гордо плечи, нос задрала и благосклонно добавила: – А то засижусь в своих хоромах княжеских, уму разуму научусь… Как землями управлять, или же, как на место ставить зарвавшихся боярышень!

– Уморила, – заливисто захохотала Боянка. – Научишься… И кто тебя такую зануду и ханжу терпеть будет? – с брезгливой жалостью. – Даже я сотню раз подумаю, а стоит ли с тобой дружбу водить…

– Вот и не нужно со мной дружить! – ощерилась надменно Любава. – Я сама по себе умею жить. И не нужен мне никто… – совсем утопилась в обиде.

– Прям никто? – сузила недоверчиво змеиные глаза боярышня, выводя на откровенность.

– Никто! – дерзко мотнула головой княжна, принимая словесный вызов.

– Никто-никто… и даже Иванко? – гадюка всё же зацепила больную мозоль.

Любава втянула воздух… Слишком горда, чтобы сдаться так просто. Но при этом и лгать без веской на то причины не очень любительница, поэтому зло поджала губы, прикидывая, как проучить Боянку.

– Да ладно, лишь слепой да тупой не увидит твоих поползновений за Иванко! – наморщила носик боярышня.

И так захотелось в него вцепиться посильнее, да оттянуть, дабы неповадно было совать не в свои дела.

– А тебе-то дело какое? – насупилась княжна. – Сама на него запала, а меня уличаешь… – ляпнула первое пришедшее на ум.

– Вот ещё, – отмахнулась подруга. – Я потому и шла за тобой, хотела кое-что проверить, но коль ты уже сердцем определилась, то… – взмахнула рукой, мол, и без тебя обойдусь, и двинулась восвояси. Этот жест особенно раздражал, а если шёл вкупе с коронной оборванной фразой «но коль, то…» и подавно от желания узнать, что ж такого задумала неугомонная боярышня, потряхивать начинало. Вот и сейчас… Любава аж забурлила негодованием от того, как хотелось вытрясти из подруги – куда она собиралась.

Торопливо глянула в сторону, куда Иванко ушёл. Задумчиво прикусила губу, наблюдая за Кольневой, нарочито медленно вышагивающей вдоль главного дома – и жажда узнать секрет боярышни пересилил желание с Митятичем побыть. Тем более, загадочное «сердцем определилась», всё назойливее жужжало в голове.

– А ну стой, змея подколодная, – беззлобно шикнула, и к Боянке поспешила, прекрасно зная, что на обзывательство подруга не обидится, ибо девицы давно переступили черту вежливости и обходительности. Они были так похожи в своих живых и подвижных характерах, что сроднились. Стали ближе сестёр – разница в статусах и положении сословий их уже не смущала. Да и вообще, её будто не существовало!

Боярышня Кольнева без страха «тыкала» правдой княжне, а княжна не оставалась в долгу. Они часто вздорили, но быстро мирились. И Любава с горечью понимала, что нет никого роднее это наглой девицы. Той, кто, зная самое нелицеприятное, всё равно не отталкивал. Кто не бросал в трудную минуту, нередко брал вину на себя и всегда прикрывал тыл.

– А? Что? – в притворном удивлении вскинула тёмные брови Боянка.

– Ну и подлая же ты! – упёрла руки в боки Любава, растеряв весь воинский настрой и прекрасно осознавая, что заочно согласна на любую проказу, которую затеяла подруга. И то, что затеяла – по-другому быть не могло! А то, что проказа – кровь из носу.

– И потому ты меня любишь! – подмигнув, расплылась в белозубой улыбке боярышня Кольнева.

– Люблю, – согласилась Любава, закатив глаза.

Подруга тотчас под локоть схватила, да потащила подальше от окон, где уши могли быть.

– Помнишь ведь, что завтра Купала ночь? – заговорщицки.

– Кто же забудет, – проворчала Любава. – Только мне ещё рано, – скривила недовольно лицо. – Я кровить-то не начала, да и няньки глаз не сводят.

Всегда раздражали правила. И постоянный надсмотр. Туда не ходи. То не делай…

– Тоже мне, горе! – фыркнула Боянка. – Где проблему нашла? А я тебе на что?

– Вот и я всё думаю, на кой ты мне? – подыграла Любава.

– Потом благодарить будешь, – кивнула значимо подруга. – Когда замуж удачно выйдешь.

– Ты о чём?

– Я уже нам всё приготовила. Пока остальные девки будут по реке венки пускать, а парни по лесу рыскать в поиске папоротника, мы с тобой к тайному месту сбегаем.

– Это где такое? – озадачилась Любава. Окрестности облазила вдоль и поперёк, а если учесть, что частенько на Буяне каталась… так и хорошо за пределами.

– Завтра узнаешь, а пока приготовь кое-что…

К следующему вечеру Любава была особливо взволнована. И до того загорелась шалостью подруги, что намедни легла рано, заготовила наказанное Боянкой, весь день точно на углях промаялась. Убедила нянек, что спать охота. Глафира и Авдотья проверили, чтобы княжна в постели лежала. Зная её хитрость, проверяли несколько раз каждая, и только раздался первый смех со двора, – незамужние девицы спешили к костру на берегу Дёсоньки, – Любава плюнула на осторожность, да вместо себя подушек разложила. Одеялом приткнула, мол, крепким сном забылась, а сама в окно… по верёвке… и крадучись за угол конюшни, где был спрятан узел с вещами.

Тенью мимо хоромин – проулками затенёнными, по тропинке к лесу и у поваленного дуба, до которого едва свет села доставал, остановилась в ожидании боярышни.

К оговоренному времени Боянка примчалась. Вся запыхавшаяся и разволнованная, свой узелок к груди прижимала.

– Ух, батька злой нынче, – хихикнула дурашливо. – Глаз полвечера не спускал. Уж подумывала его усыпить отваром каким.

– И как всегда не досмотрел, – прыснула Любава. – Ну и влетит тебе опосля.

– Дык это опосля, значит нужно так отгулять, чтобы не зря потом страдать! – обескураживающе отмахнулась подруга.

Чуть покопошилась. Вспыхнула лучина и Любава за Боянкой во тьму леса пошла. Дышать боялась, но ступала по непроглядной тропинке, кою ведала боярышня. И до того княжна верила своей подруге, что даже страх мрака и вероломства волшебной Купаловской ночи, не останавливали.

Шли долго, а может казалось то потому, что сумрак окружал, звуки пугали. Вертляво, меж деревьев, через кусты, пригибаясь к земле, а когда Любава поняла, что уже шаг за шагом, прижимаясь и бока царапая о голую ведьминую глыбу, оторопела вмиг:

– Издеваешься? – шикнула в темень, ведь Боянка упрямо дальше по отвесной скале пробиралась.

– Что? – непонимающе оглянулась, удерживая лучину пред собой.

– Ночь! Купала! Ведьмина глыба! Погубить нас хочешь?

– Испугалась что ли? – хитро глаза сузила. – А кто мне косы драл, визжа, что ни черта, ни бога не страшится?

– И ничего я не боюсь, – нахохлилась Любава, проворчав предательски севшим голосом.

– Отлично, а то усомнилась я… – бессовестно дёргала за нитки гордости Боянка.

– Что… – Теперь не по-детски испугалась Любава, таращась на расторопно раздевающуюся подругу. Боярышня уже и костёр успела небольшой развести, и обрядовые слова наговорить, пока камушки по обе стороны от пепелища выкладывала. – И купаться в ведьминой заводи будем? – едва не клацала зубами от ужаса, переводя взгляд на берег реки: на шуршащий от порывов ветра рогоз и совершенно недружелюбную тёмную воду, в которой то и дело мерещился плеск.

– Раз ты мелкая для обрядов простых, то почему бы не воспользоваться колдовскими силами и источниками?

– Да я не тороплюсь вроде, – проблеяла княжна, обхватив плечи руками, прекрасно осознавая, что лукавила. – Подождала бы год-другой…

– И всё же трусиха, – досадливо тряхнула головой Боянка. Смахнула длинные тёмные косы на спину, и они тяжёлыми змеями колыхнулись по светлой рубахе. – Я, между прочим, больше твоего рискую, – напомнила хмуро. – Я-то уже пару лет, как девица.

– Вот срамота-а-а, – пристыженно пискнула Любава, и тоже принялась заголяться. Поясок верёвочный, понёва, сапожки… – Прознает Богомила, порчу на нас наведёт.

– Ой, да, – отмахнулась Боянка. – Ей сегодня не до нас… Пока с нашими навозится, мы уже своё дело сделаем.

– Почто это вы девки нечисть решили потревожить? – недовольный голос пресловутой Богомилы заставил подруг с визгом шарахнуться к воде. Ведьма из темноты ночи вышла к небольшому костру, хмуро посматривая на прижавшихся друг к другу Боянке и Любаве. – Жить надоело? – как она бесшумно к ним подкралась в кромешном мраке, оставалось догадкой, но появление… не на шутку напугало.

– Нет, – в этот раз первой отошла Любава. Коль уж из-за неё дела скверные возжелали сотворить, ей и ответ держать. – Но очень охота суженого увидать.

– Не рановато ли? – сощурилась осуждающе Богомила. – Всё-то ты торопишься куда-то, – и взгляд на княжну, словно слова только ей и предназначались. – И родиться прежде срока. И ходить, и говорить… Суженого ей подавай… Вся как на углях, гляди выгоришь, так и не прожив, сколько отведено.

– Дык я женихаться не тороплюсь, – пробурчала Любава, немного отойдя от испуга появления ведьмы. – Мне бы только глянуть на него. Хоть глазком, а там… обожду, – рьяно кивнула своим мыслям.

– И готова из-за этого нарушить завет богов?

Любава недоверчиво на боярышню посмотрела. Боянка на подругу, глазами мазнула, мол, а я-то что, предупреждала, тебе решать тебе.

Княжна опять кивнула, а потом осторожно уточнила:

– А каков завет?

Богомила криво хмыкнула, руки над заметно утихающим костром погрев:

– Возраст, девонька, на то и есть оговорка.

– И что будет за нарушение?

– Цена есть у всего, – Богомила отвлеклась на крики дальше по реке. Селяне тоже купания праздничные затеяли. Девки песни затянули…

– Ежели не жизнь человеческая, можно и оплатить, – рассудила задумчиво княжна.

– А смелости хватит? – не без ехидства старуха.

– А то, – выпятила грудь Любава, хотя поджилки тряслись, как у зайца, удирающего от волка.

Ведьма молча обошла костёр, не сводя глаз с княжны. И до того морозно стало, что Любава поёжилась. Благо, подруга рядом была. Она словно ощутила сомнение княжны и ближе встала. Плечом к плечу, делясь своим теплом.

Богомила остановилась напротив Любавы. Прицельно смотрела угольными глазами, будто в душу пробиралась. Неприятно внутри расползался холод, ноги сводило от напряжения, в животе скручивался узел страха, но княжна выжидала. Если уж добралась до запретного места ведьм, то гадание выдержит и подавно.

– Вижу, – кивнула Богомила чуть теплее, – сила в тебе крепкая сидит. Да и, – качнула головой на подругу, – есть у тебя хранитель за спиной. Доверяешь ей? – вопрос с подвохом, но Любава не смутилась:

– Как себе, – не лукавила.

– Вот и проверим, – глухо фыркнула Богомила. – Обряд сделаю. Но он древнее тех, к которым привыкли. Да и запретный… Но ежели не побоишься, а подруга не подведёт – сможешь увидать своего суженого.

Любава чуть от счастья не взвизгнула. Жар тотчас по телу заструился.

– Согласна, – рьяно закивала, а когда вспомнила, что не только ей предстояло нарушить наветы, с надеждой на подругу уставилась:

– Да куда я тебя брошу? – отмахнулась Боянка. – Нет уж… я притащила, мне и помогать!

Богомила тихо наветы давала, а девицы выполняли с точностью, что велела. Костёр больше разожгли, и пока ведьма ворожбу творила с пучками трав, подбрасывая в огонь, вокруг пламени ходили, да тихую песнь тянули. И до того перед глазами зарево огня примаячилось, что голова закружилась: искры, взмывавшие в черноту, со звёздным небом сливались…

Дурман окутал, лёгкость в теле ощутилась. Монотонное бормотание Богомилы успокаивало, да в сон клонило. Уж под ногами не чувствовалось прохладной земли, лишь тепло костра, диковинный аромат трав, потрескивание веток и напев свой…

И даже когда ведьма перед Любавой оказалась, не сразу княжна очнулась от морока Купаловой ночи и ворожбы. Потому послушно жевать начала что-то терпкое, ловко в рот сунутое Богомилой.

– Дурман-трава, – пояснила ровно ведьма.

Боянка тоже не своими глазами смотрела, будто в никуда, да с равнодушием мирским, ещё слова пропевала, а ведьма и её прожевать вынудила:

– Пусть…

– Подол задери, – распорядилась ведьма, вытащив из-за пояса обрядовый клинок. И если княжна вначале дёрнулась выполнять поручение, то следом замялась:

– А это зачем? – удерживая присборенную ткань на уровне бёдер, а в голове всё сильнее безмятежность разливалась, в груди жар, а взор тяжкий – вот-вот глаза смежатся.

– Кровить обязана, – в лицо княжны внимательно вглядывалась Богомила, – и ежели не по девичьему сроку, то вынужденно…

В следующий миг Любава всхлипнула сквозь зубы. Нож лишь мазнул по внутренней стороне бедра, оставляя порез на коже, который тотчас закровил.

– Я уже, – поспешно выставила ладони боярыня, но то не уберегло её от ловкого острия ведьмы. По рукам и прошлась. Причём косым резом по обеим.

– Ауч, – взвыла коротко Боянка. На миг в глазах озарение и просвет мелькнули: осуждение, когда на ведьму уставилась, но уже в следующую секунду начала смаргивать, точно в ощущениях терялась и не могла в мир яви оборотиться. Кровавые дорожки медленно зазмеились по коже… Руки обвисли вдоль тела.

– В воду живо девицы ступайте, – повелела ведьма. Подруги шагнули прочь от спасительного огня.

– На суженых глянете через мир нави.

Врата в мир будущего отворяйте,

К обряду черному отхлыньте от яви.

Вот уж и ноги по щиколотку в воде. По колено… А ведьма с нарастанием ворожбу наговаривала:

– Покуда девицы смерти не боятся

Покуда суженых желают увидать

Жива из тел младых может испаряться,

И Морана к себе девиц в силах забрать.

В воду огненную ступая, не страшась беды

В ночь Купала в реку судеб окунутся

За девками быстро сокроются следы

А не удержат друг друга – больше не проснутся

Словно в дымке, перед глазами зеркальная поверхность воды. Чуть покачивается и голос… голос ведьмы будто окружает. Льётся отовсюду… с гулким отдалением.

– За рубаху и косу держи, – тихо и наставительно… почти на ухо. Голова тяжёлая, и лень… безмерная накатила такая, что ни сдвинуться, ни шелохнуться не было желания.

– Коль отпустишь, подругу нечистые утянут в пучину нави… – голос ведьмы исказился. Головная боль ослепила, а собственное отражение в воде лишило желания заголосить. Любава, как к магниту, тянулась к поверхности, но ощущала сопротивление, словно что-то не позволяло окунуться бездумно в реку.

Темнота… непроглядная… слегка удивлённый лик на поверхности пошёл рябью… Растворился… Его сменил образ мальчишки.

Худой, невысокий, возраста отрока. Он мчался по лесу, ловко минуя преграды: перескакивая камни, кочки, кусты, пни и поваленные деревья, прокатываясь по земле, где ногами было бы сложнее, даже умудрялся подпрыгивать и чуть пробегаясь по высоте, но отталкиваясь от булыжников стволов, цепляясь за сучья. Бежал так, будто за ним гналось чудовище. Он был безоружен, если не считать крупного ножа на поясе.

Кадр пошатнулся, исказился и уже в следующий миг с двумя мечами в руках на поляне кружился парень постарше… Выше, мощнее в плечах, да крепче телом. Лихо управлялся оружием, сражаясь с тенью, пока не затормозил. Теперь было чётко видно его лицо. Это тот же парень. Только сейчас он был опасно затаившимся, черты суровыми… будто он прислушивался к звукам, а невероятно серые глаза прицельно обшаривали округу, высматривая противника.

Кадр вновь покачнулся… И Любава едва не вскрикнула от жалости – на неё смотрели пасмурно-дымчатые глаза. Они казались неживыми – в остекленевших яблоках отражалось небо, проплывающие облака, склонившаяся берёзка. Тонкие черты залило багровым, на груди зияла рана, кровь уже не выплескивалась толчками – а струилась, пропитывая ткань светлой холщовой рубахи, да землю, на которой парень лежал…

– Нет, – с болью в сердце выдохнула Любава, потянулась к парню от жажды встряхнуть, пробудить.

Но тут над парубком склонился диковато-необычный на внешность мужчина. Широкое лицо, высокие скулы, узкие глаза. Смоляные волосы, выбритые виски…

Проверял, крутил, прислушивался, а напоследок ударил по лицу – и взгляд серых глаз дрогнул, жизнь вернулась, будто её пинком вогнали обратно в бездыханное тело. Грудь яростно раздулась и с губ парня кровь заклокотала сильней.

Иноземец криво улыбнулся и подхватил парня на руки. Шаг за шагом отдалялся от Любавы, но парень смотрел на неё… Глядел в самую душу так пронзительно, будто мог видеть её.

А потом… рукой едва шевельнул в её сторону, и Любава подалась навстречу. Безотчётно окунулась в мир нави, стремясь соприкоснуться с сероглазым. Прохлада обласкала, утягивая в пучину…

Мрак окутал, монотонное бормотание лилось плохо различимым гулом:

– Суженый… – провал, – выйти из тени… – невнятно. – Пусть увидит… – жёваные слова, – истинное лицо…

На место сероглазого мелькнул образ Казимира Всеволодского, каким его помнила Любава с последней встречи. Когда Мирослава за него шла.

– Нет! – завопила, но голос больше напомнил бульканье в воде. Князь обернулся, словно заслышал негодование. И до того недобрым он показался, что княжна забилась в припадке ужаса. А лицо Казамира исказилось злобой, и в следующий миг бросился на Любаву мужчина.

– Держи! – мерзкий крик вырвал из оков морока. Любава судорожно распахнула глаза и тотчас захлебнулась холодной водой, в которую нырнула лицом.

Жгучая боль пронзила голову, ворот передавил глотку, и уже в следующий миг княжну дёрнуло назад. Нещадно и резко. Невидимые силки разжались, отпуская жертву. Любава смачно ухнула назад, сев на мели и придавив недовольно плюющуюся Боянку.

– Совсем с дуба рухнула? – ударила в плечо подруга, жадно глотая воздух, словно не княжна, а она под воду уходила.

– Я… – охриплым голосом икнула Любава, – я… не специально… там он был… потом потянулся… и я…

– Дура! – спихнула с себя боярышня Кольнева подругу и встала с мелководья, брезгливо отжимая подол рубах от воды. – И меня чуть не угробила!!! – никак не могла успокоиться от пережитого.

– И кто из них был мой суженый-ряженый? – Любава торопливо из воды выбралась, а когда глянула на берег, где ещё недавно ведьма стояла, там её не обнаружила. Недоуменно глазами поводила в поиске старухи, но та словно канула в лету.

– Э, – удивленно озиралась княжна. – А где Богомила? – даже руками развела. Боянка тоже перестала ругаться и покрутилась:

– Ушла, – предположила несмело. – Не захотела стать свидетелем утопления княжны и её подруги, – вновь напомнила колюче!

– Но я не согласна ни на кого из них! – качнула головой Любава. – К тому же, с такими ранами, как у парня, не выживают! – знающе добавила.

– Вот и отлично, – безрадостно пробурчала боярышня Кольнева. – Стало быть, одним меньше.

– Шуткуешь? – прошипела досадливо. – Второй – не пойми кто, да я от вида его помру прежде свадьбы.

– А другой?.. – по виду подруги и не скажешь, что интересно, просто о чём-то болтать нужно, вот и треплется.

– Казимир, – поморщилась княжна. – Он был супругом сестры моей. Мирославы, покуда она не умерла… – повисло молчание. – Никто! – отрезала хмуро Любава, даже пальцем пригрозив, не пойми кому. – Мне никто их них не приглянулся! – вторила с нажимом.

– Что, и парнишка? – вскинула брови Боянка.

– Дык он мертвец! – упиралась княжна. – Мне что, за мертвеца выходить? – ощерилась зло.

– И ничего он не был мёртвым, – перечила боярышня. – Ежели только вначале таковым показался, – заворчала. – А потом… ничего так… даже хрипел и кровью плевался.

Княжна уставилась на подругу, будто она – нечисть во плоти.

– Что? – недоуменно всплеснула руками Кольнева. Косу растрёпанную на спину смахнула.

– Ты что, – пришло озарение, от которого у княжны глаз нервно задёргался, – тоже их всех видела? – продолжала таращиться Любава. Тут и Боянка перестала рубаху сушить.

– Ну видала, и что с того?! – Тряхнула головой. – Мне же интересно было. Куда ты так зачарованно смотрела, тянулась… Потешно так постанывала: «Нет… нет…», – иронизировала, искажая дурашливо голос, пытаясь княжну изобразить.

– И что теперь? – пропустила мимо ушей издёвку подруги и рьяно принялась выжимать рубаху Любава, пританцовывая у костра. – Думаешь, сероглазый мой суженый? – задумчиво помолчала и уточнила: – Или твой?

– Твой, – но в голосе Боянки не прозвучало уверенности. – С чего мой-то?

– Но ежели и ты высматривала своего, стало быть… – Любава осеклась. – Может он твой? – разъяснила свою мысль.

Боярышня скривила лицо:

– Неа, разве ж такое может быть?

– А мне почём ведомо? – фыркнула Любава. – Тем более он мне не приглянулся. Мне Иванко люб! – упёрлась в стук своего сердечка от думы о кузнеце. Тепло полилось по телу, на душе хорошо стало. – Не может он моим быть.

– Зря ты так. Суженый на то и суженый. Так судьба велит.

– Сильные духом сами свою судьбу куют! – поумничала Любава, вспомнив диковинную фразу одного из воинов чужих земель, проездом остановившимся в княжестве отца. – Так что забирай этого! – смилостивилась. – Сероглазого…

– Да я не против, – склонила голову Боянка. – Только где ж его искать-то…

Княжна хотела было колючкой ответить, да женские весёлые крики на воде дальше по берегу спугнули мысль. Следом в лесу шорохи уплотнились, послышались гулкие голоса мужчин.

– Быстро, – заторопилась княжна, развязывая свой узелок, в котором сухая рубаха была. – Дурни всё папоротник ищут, – пшикнула смешком в кулак. – Никто никогда не сыскивал, а наши рыщут… Авось, да кабы…

– И не говори, – поддержала Боянка подругу, спешно облачаясь в сменную одёжу. – Всё им чуда надобно. А чудо-то вот! – на себя намекнула, чем вызвала очередной смешок Любавы.

– Глупая, – махнула ладошкой. – Не дай бог нас заприметят! – понёву накинула поверх рубахи. – В ночь Купалы поцелуи не возбраняются!.. – верёвочным ремешком подвязала.

– Так зачем убегать-то? – тотчас затормозила Боянка, растягивая губы в улыбке. – Пущай себе целуют… Когда ещё позволительно будет. Эх, кабы крепко кто прижал, да бесстыже губами мои сомкнул… Что б воздух перекрылся и голова кругом пошла, – мечтательно закрыла глаза.

– А ну тебя! – зарделась княжна. – Не гоже мне с кем ни попадя обжиматься, – сапожки быстро натянула.

– А ежели ни с кем угодно? – хитренько пропела боярышня, неторопливо подвязывая рубаху верёвкой. – А Иванко заловит?.. – как бы невзначай.

Тут уж и Любава замедлилась. Недоверчиво на подругу глянула, на лес, где шум сильнее раздавался, да переговоры парней слышались.

Задумчиво прикусила губу.

– Тоже не гоже! – кивнула своим мыслям. – Отдаваться так просто не собираюсь. Коль уж догонит – пусть целует, а сама… не дамся! – упрямо головой мотнула – толстые косы тотчас на грудь упали. Любава встала, косы смахнула на спину.

– Эх, строптивая ты, Любавка, – проворчала Боянка, собирая свой неаккуратный узел. – Ежели не поддашься, кто тебя догонит-то? – без укора, скорее сочувствующе.

Княжна на миг замерла. Верно ведь судила подруга. Как бы ни были быстры парни, ещё не сыскался тот, кто мог бы её нагнать!

Ответить не успела, кусты затрещали пуще, голоса стали различаться на знакомые. Девицы сапожками потушили почти угасший костёр. Подхватили узелки и припустили в темень – прочь от настигающих охотников.