Читать книгу Из грязи в князи - Айдас Сабаляускас - Страница 8

Жертвоприношение римских язычников-2: Марс

«В кумирне, в медресе, во храме, в синагоге

Боятся ада все и рая страстно ждут.

Возникнуть не могло зерно такой тревоги

Лишь в сердце у того, кем правит разум строгий,

В ком тайны Вышнего нашли себе приют…»

Омар Хайям. Рубайят

Кондорий, эмоционально размахивая обеими руками и часто-часто перебирая ногами, семенил рядом со степенным Галерием и, перебивая сам себя, взахлёб сетовал на то, как за последние столетия были порушены древние и посконные римские верования, культы, традиции, обряды, административные и конфессиональные регламенты:

– Их надо восстанавливать! Здесь и сейчас! Требуется реновация! Или, не побоюсь этого слова, деновация! И ещё хочу покаяться пред вами, цезарь, ибо душа томится, а она обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь! Обратите на меня свой пристальный царственный взор, свой разум и свою веру! Не поверхностно, а поглубже! Загляните в самое моё ядро нутра! Другие жрецы не такие, как я. Они не святые отцы, а все демоны козлоногие!

– Разве ты не свят, жрец, и тебе есть, в чём каяться? – призадумался Галерий. – Впрочем, передо мной не только можно, но и нужно! Валяй! Заодно сам пойму, не ошибся ли я в своём скоротечном выборе.

– На все сто святы только вы, о цезарь, плюс Диоклетиан и двое других царей Рима! А я вот сейчас сниму с себя груз умолчания и тоже стану свят, каким был до вчерашнего вечера! Хочу вернуться во вчерашнее прекрасное. Перед своим повелителем я должен быть чист, аки стёклышко, чтобы начать нашу новую совместную жизнь и общее движение вперёд без всяких недомолвок!

– Тогда кайся! Чего медлишь? Я давно разрешил.

– Нельзя было приносить в жертву Юпитеру белую козу! То есть белую можно и нужно! Белый цвет, как экспериментально, методом проб и ошибок установили наши предки, к лицу верховным Божествам, а тёмный и даже чёрный – подземным и морским: Плутону, Посейдону, их служителям и сожительницам! А вот козу Юпитеру – ни в коем разе! Это кощунство! Ну, совсем в крайнем случае пожертвовали бы козла! Всё свершившееся сегодня пред святилищем – это оскорбление чувств верующих, знатоков и тонких ценителей прекрасного! Моя душа пылала негодованием всеми своими фибрами, и даже фиброчки взбунтовались, когда я видел эти извращения пред Храмом брата нашего Юпитера! На кого замахнулись, нечестивцы! Чуть ли не на Шекспира! Единственная радость от циркового представления этих фокусников – хорошо и плотно покушали в Храме, давно у меня такого не было, и вот опять! Эва, вот я и покаялся, облегчил душу, словно камень с неё упал, уф! Чего ещё изволите такого, что бы я вам поведал и в чём бы покаялся?

– Я перестаю тебя понимать, жрец. Быка Юпитеру – плохо, но почему хорошо козла, если нужен вол? цезарь не успевал осмысливать поток метафизического сознания Кондория, искрящегося искренностью, глубоким знанием предмета и многодушием.

– Козла тоже нельзя, но козёл лучше козы, ибо он не даёт молока! Мужчинам Божественного Пантеона положено жертвовать только самцов, самок – лишь Богиням. Логично же: Богу – Богово, а Богине – Богинево! Так порешили наши пращуры! Предки не пальцем были сделаны! Впрочем, они все разные: и те, и другие отдаются то силой, то лаской, и Боги, и козлы с козами, каждому не угодишь.

– А Марсу что по посконному регламенту положено? – вернулся цезарь к своей рубашке, которая оказалась ближе к телу.

– Молиться, молиться и молиться, как завещал великий… эээ… Ленин! Вернее, будет завещать. Впрочем, и завещал тоже, ведь Ленин жил, жив и будет жить…

– А кто такой Ленин?

– Дед. Дедушка. Всеобщий. Милый и с доброй улыбкой. Он тоже, как и Марс, Бог войны, гражданской и во всемирном масштабе. Священным животным для Марса, безусловно, является бык, как и в нынешние времена для Юпитера. Но теперь уже в священные к Марсу записались и конь, и волк, и дятел. Раз уж так есть сейчас, то пусть и останется во веки веков, не будем порушать то, что тоже установили наши предки, пусть и недавние, а то не ровён час, тетрархия рухнет, чего мы, истинные патриоты и либералы Рима, допустить не имеем права. Тетрархии ведь тоже прежде не было, а теперь милостью Диоклетиана возьми да и есть! И Марс нынче не только Бог войны, но ещё и весны, рощ, полей и огородов, как Фавн. Поэтому его любят хуторяне и прочие земледельцы. Надо зацементировать текущее, но бороться с ним бескомпромиссно, чтобы восстановить грядущее! – Кондорий как будто чем-то льстил цезарю. – Надо возрождать село и сельское хозяйство! Село поставляет державе воинов и жрецов! Я за всё хорошее и против всего плохого!

В голове Галерия, словно из дымки, из миража, из ничего, из сумасбродства одного заиграла ностальгическая музыка далёкого детства, в котором они вместе с Фавном прыгали и резвились на пасторальных лужайках и в котором даже свершали винные и безвинные возлияния. Юнона присоединилась к Фавну, как прежде, по-доброму взглянула свыше и погладила Галерия по макушке. Марс вдруг стал сливаться с Фавном воедино, при этом даже не протестовал. «Может, это и есть один и тот же Бог, просто с противоречивой сущностью?» – гульнула мысль в голове цезаря.

– Но всё остальное, если оно никого не задевает и не обижает, надо непременно восстановить в своей первозданной исконной посконности, как наши пращуры завещали! – продолжил Кондорий то ли читать лекцию своему непутёвому ученику, то ли увещевать Его Величество. – А если кого-то задевает или обижает, но кто единица с голосом тоньше писка, то их – под нож. И никто не заметит, даже если всплакнёт о грядущих бальзаковских утраченных иллюзиях.

– Жрец, если не врёшь своему цезарю, то ты спец в своём деле! Я люблю и уважаю посконных профессионалов. У меня нет желания раздувать бюрократические штаты чиновников, ибо я почитаю воинов, а не гражданских чинуш. Но без мудрых жрецов-экспертов, не носящих оружия и погон, мне всё равно не обойтись. Будешь моим главным и единственным советником по жертвоприношениям, ну, и вообще по вопросам отеческих культов?! – то ли спросил, то ли приказал Галерий, машинально придавив до жидкостной массы какого-то случайно и неизвестно откуда выползшего на свет Божий сельского червячка. – Быстрее отвечай! Будешь?

– Вы сделали такое предложение, о цезарь, от которого почём зря не отказываются! – покорно согласился Кондорий, засияв от безудержного счастья. – Я готов посвятить свою жизнь родному отечеству, пожертвовав личной. Я патриот, но, если надо, могу быть и либералом. Чего изволите?

– В вопросах веры буду прислушиваться только к тебе! Впрочем, стоп, совсем уж не наглей! Будешь на втором месте после моей матушки дакийской жрицы Ромулы!

– О великий тетрарх! Я согласен служить тебе верой и правдой, словом и делом и даже без тройной ставки с оплатой чистым золотом! Я всегда рад служить, а не прислуживаться. Вы тайную службу «Слово и дело» уже олегитимировали? Они меня не зацепят своими щупальцами и не отправят в подвалы? – жрец пал ниц и с чувством собственного достоинства и вдохновенно поцеловав сандалию-лабутен Галерия (до восхитительных штанов не дотянулся). – Ваши штаны не просто восхитительны, но я бы не побоялся этого слова – ослепительны! Они сияют, как солнце, и ярче солнца не в пример сердцу в гнилом зеве болота.

– Юпитера мы почествовали, пожертвовали ему быков и коз, времени до вечера ещё вагон и маленькая тележка, успеем отдать дань уважения великому Богу войны! А то завтра планирую проаудировать оружейные мастерские, будет не до святых кумирен Марса. За полдня я многому научился у тебя, сделаем всё по-древнему, как наши деды завещали, – объявил Галерий. – Не бойся «Слова и дела», ребята оттуда тебя, конечно, просветят насквозь, но всё в руцех Божиих!

– Цезарь собрался в поход? – уточнил Кондорий.

– Я всегда готов к походам! Они – сестра моя – жизнь моя! Иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне.

– Неужели на розовом?

– Ну, не в голубом же мундире! – вскинулся восточный цезарь.

– Вы правы, величайший цезарь! Народ испокон веков предан и покорен своим императорам! Но голубые, а лучше малиновые и краповые береты всегда нужно держать сухими, наготове и с отглаженными стрелками, чтобы людишки не расшалились. Я понимаю, что слово всегда нужно доказывать делом. Поэтому следует немедля почтить своим присутствием Храм Марса! Значит, с места – в карьер! Вот то магическое и сакральное место, где на стене висят священные щиты и копьё Бога войны. Правда, это не в Никомедии, а в самом Риме. В Риме как городе, а не в Риме как державе. Иначе Боги Павор, Паллор, Виртус и Хонос, всегда сопровождающие Марса в сражении, могут никогда не проснуться. Супруга Бога войны Нериена тоже всегда обязана быть при муже, она сильная женщина, её тоже придётся будить от спячки, принося Марсу дары – она знатная засоня, спящая красавица. Но жертвоприношения должны пройти на Марсовом поле, оно тоже в Риме-городе. Тогда всё будет истинно по-нашему, по-посконному! Но сейчас и этот обряд испоганен реформами! – не унимался Кондорий.

– Почему? Кто посмел?

– Наши отцы, деды и, не побоюсь этого слова, пращуры приносили в жертву Марсу пленных и преступников, но потом псевдолибералы-реформаторы заменили людей быками, конями, баранами и даже собаками. А ведь собака – друг человека! Никогда бы своих любимых псов не отдал даже Марсу!

– А у тебя есть дома собаки?

– Никогда не было, нет и не будет! Их надо кормить, они могут укусить! И живут они долго – полтора десятилетия.

– А мне отдал бы, если бы были?

– Вам бы отдал, великий цезарь! С превеликой радостью! Но только вам и больше никому!

– А сыну Марса?

– Даже сыну Марса не отдал бы, мало ли у кого какие есть дети, может, на них природа отдохнула или отыгралась!

– А ведь я и есть сын Марса! Разве ты этого не знал?

– Я погорячился, не сразу своим скудным умишком вспомнил, кто передо мной! Старческий маразм… эээ… склероз покоя не даёт. Для сына Марса – всё, что хочешь, отдал бы, даже последние штаны и тогу с римской вышиванкой! Даже ещё одно Чёрное море ради вас пошёл бы копать! – жрец, ни на йоту не нарушая посконность обряда, снова рухнул ниц пред царём-цезарем и поцеловал ему сандалию-лабутен. На этот раз дотянулся и до восхитительно-ослепительных штанов Галерия и приложился к ним губами (пурпурная тога внакладе тоже не осталась, всей одёжке почести воздал: по одёжке протягивай ножки).

– А почему не отдал бы собак моему отцу? Ты что-то замышляешь против его Божественной личности?

– Прости мне моё недомыслие и горячность, владыка! Конечно, и твоему батюшке отдал бы всё своё движимое и недвижимое имущество без остатка! – залопотал Кондорий, зная, что никакого имущества у него нет: гол, как сокол, последней золотой ликвидностью заплатил дар жрецам Храма Юпитеру, принявшим его внучек на ставку, компенсируемую из державной казны. – Всех собак заберите! И моих, и соседских, и бродячих, – тут мозг иногороднего служителя Богов яркой вспышкой, как совсем недавно это было в жертвеннике, осветила мысль: «Редкая собака добежит до середины Кореи».

– То-то же! Скрепы крепки, как броня римских катафрактариев и клибанариев! Служи мне верно и новое имущество наживёшь! В Риме немало тех, у кого его можно экспроприировать, я знаю эту секту, мне матушка рассказывала, там есть даже олигархи-миллиардеры! Они прячут свои деньги в банках, в углах и в офшорах Персии! Они постоянно мимикрируют и меняют своё налоговое резидентство! Будет день – и будет пища, дай мне только срок!

– Тогда я ведь и салием стать могу! Я тоже за посконность и римские традиции! Мы с вами единомышленники, о цезарь! Ave вам! Ave! Ave! Харе Кришна! Харе Рама!

– Каким таким салием?! Сало – наше всё, как и выкопанное Чёрное море? – Галерию, как и Горацию, и прочим мудрецам, многое на свете даже не снилось. – Говори прямо, что замышляешь!

– Членом жреческой коллегии Марса. Это каста посвящённых! Их по общему числу должно быть двенадцать, как и жрецов Бога Квирина, не более и не менее. Я готов стать тринадцатым, чтобы удревнить, опосконить и опаскудить традиции ещё глубже! Чёртова дюжина! Могу также по-военному сплясать, как это, согласно регламенту обряда, каждый год делается на празднествах в честь Бога войны. Надо только отыскать пропавшее копьё Марса и двенадцать щитов-анкилов. Один щит, упавший с неба, обязательно должен быть подлинным, а остальные – его точными копиями, чтобы воры, когда соберутся красть и проберутся в святилище, не разобрались, какой есть какой. Всё-то разом из Храма они не унесут, железяки тяжёлые, а руки у воров не казённые! Надо объявить в оперативный розыск ремесленника Ветурия Мамурия, он потомственный оружейник из этрусских медников, имеет на своём балансе и белый, и теневой бизнес – он сделает копии анкилов. Ветурий – мастер подделок… эээ… мастер античных оригиналов и эксклюзивов, если ему хорошо заплатить! О цезарь, я буду верен вам до гроба и после гроба! Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи. Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил. Возвысь меня! Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце!

– Я тебя уже позвал. Теперь иди вслед за своим Солнцем! За королём… эээ… цезарем-Солнцем! А хочешь быть салием – будь им! Я утверждаю назначение! Отцу-августу нужную бумагу завтра подсуну. Готов стать моим личным Киселёвым или Соловьёвым? Так, чтобы по зову сердца. Они, конечно, не истинные ромеи, а варвары, но работу свою знают, как мои пять пальцев, любое желание хозяина умеют предугадывать.

– Клянусь быть верным псом сыну Марса и нашим посконным римским Богам до тех пор, пока смерть не разлучит нас!!! Забирайте меня к себе с потрохами, собака… эээ… меня, собаку!

Казалось, цезарь и жрец нашли друг друга, даже в экании. Впрочем, экание всегда было древней и посконной римской традицией, особенно развившейся в более поздние византийские века.

– Эх, помню, как сейчас, из своего детства: на кисельных берегах соловьи поют свои песни под свирель Фавна! Соловьи поют-заливаются, но не все приметы сбываются! – заностальгировал Галерий, но тут же осёкся и вернулся в реальность. – Значит, решено, сегодня будем чествовать Марса! Замахнёмся!

– У нас же сегодня не Новый год, – немного опешил Кондорий от столь быстрой смены времён года, но тут же взял себя в руки, готовый к восстановлению любой подлинной посконности.

– А что у нас теперь?

– Вы недавно велели быть третьему января!

– А когда будет Новый год?

– Как и положено, первого марта. Через два месяца начнётся не абы какой, а истинный и посконный! Именно в начале года мы, истинные и правоверные ромеи-римляне, чествуем Бога войны!

– Тогда пусть будут оба дня сразу! И Новый год сегодня тоже отметим! Эх, гулять, так гулять, я помню, давно учили меня отец мой и мать. Не следует откладывать хорошие дела в долгий ящик. Марс не терпит отлагательств! Что можно сделать сегодня, не откладывай на завтра!

– Цезарь всё-таки претендует на подснежники? – исподтишка попытался выяснить всю подноготную Кондорий. Но подноготная без боя не давалась.

– Не на апрельские, а на мартовские! – сказал, как отрезал, цезарь.

– Слушаюсь и повинуюсь!

– Я сказал – жрец исполнил! Молодец, салий! Истинный толкователь воли Богов! – похвалил служителя небес Галерий, но на всякий случай уточнил. – А не персидский ли ты шпион? Иностранных агентов и галилеян нынче что мух развелось.

– Цезарь – сын Марса, его слово – закон для служителя сына! Суров закон, но закон! – согласно закивал жрец, закладывая основы независимости третьей власти – судебной. – Всем шпионам, агентам и галилеянам – собачья смерть! И чтоб им всем без денег остаться! И чтоб не добежать даже до середины Кореи!

«Что за Корея такая?» – мельком подумал цезарь, но уточнять не стал: многие знания – многия печали.

Процессия во главе с Галерием, следом за которым продолжал семенить устно новоназначенный (но пока письменно Диоклетианом не ратифицированный) салий Кондорий и чеканили шаг легионеры из личной охраны цезаря, направилась к святилищу Марса, по пути справляясь у случайных прохожих, какая дорога ведёт к Храму.

– А как же Рим и Марсово поле? Где же мы их возьмём? До них сотни километров пути по морю и по суше! Можем до вечера не управиться, а завтра у меня другие хлопоты. Не пустые! – вдруг всполошился, вспомнив слова жреца, Галерий и замер как вкопанный. Остановилась и вся процессия, то ли загрустив, то ли возмечтав о дальней дороге пешей или водной прогулкой.

– Соорудим! Где наша не пропадала! Никомедия – второй Рим, поэтому то же самое, что и Первый, а остальные поля к нему прилагаются! Вон их сколько вокруг! Одно из этих полей и назначим Марсовым! Цезарю – марсово цезарево!

– Да ты настоящий тринадцатый салий! Раз Боги этого жаждут, то и действуй! Вперёд, мой Кисельный Соловей! – ободрил жреца Галерий, салютуя в небеса сразу всему Пантеону.

Шествие снова продолжилось – процесс пошёл. Процессия тоже.

Кондорий вспомнил, что он действительно стал частью чёртовой дюжины и исчез, тестируя свои новые метафизические способности и на полную катушку что-то мутя во мраке дня.

«Куда он исчез, как сон пустой? Неужели моя догадка верна и он мошенник? Вот и доверяй после этого людям. Пора избавляться от брата моего Фавна, свирелей и ребяческих пасторалей, – с тоской подумал цезарь. – Где моя свирель-гладиус? Марс, Марс и только Марс! Хоть отец-Бог у нас с Фавном общий, но пути-дорожки разные! Одной точно пора зарасти трын-травой!»

В это время неслышимо для всех заиграла дудочка-свирель улыбающегося Фавна, и кто-то под мажорную мелодию напел: «Не торопись окраситься в пурпур!»

Неожиданно Кондорий материализовался взад, как будто всё из той же дымки Галериева детства. И не один, а вместе с плеядой новых, свежеиспечённых пассионарных жрецов, торжественно и с чувством собственного достоинства несущих своими передними конечностями копья и щиты. У самого жреца-салия в руках тоже были копьё и щит. Лишь тонкие ценители всяческих изяществ и знатоки изысков отметили нестыковку: Кондорий тащил не древний полуцилиндрический скутум и не античный метательный двухметровый пилум, а вошедшие недавно в военную моду из-за варваризации римской армии легковесный овальный щит и короткое копьё.

– Да здравствуют Марс и отпрыск его Галерий! – воскликнул Кондорий, приветствуя своего повелителя. – Повторяйте вслед за мной, о величайший цезарь, эти священные слова! Марс, пробудись! Бодрствуй, Марс!

– Марс, пробудись! Бодрствуй, Марс! – в каком-то гипнотическом состоянии произнёс Галерий, на мгновение потеряв осознание объективной реальности, данной ему в ощущениях, и модернистски погрузившись в пограничье между явью и грёзами.

Жрецы, прибывшие с Кондорием, приплясывая, запели священные гимны, застучали копытами о земную твердь и копьями о щиты-анкилы.

– Один из этих щитов много веков назад падал прямо с неба на голову царю нашему батюшке Нуме Помпилию! Этот щит священен, неприкосновенен, един и неделим! И именно он сейчас у меня в руках! Я только что пообщался с Нумой – он в пурпурном одеянии по ступенькам из перистых облаков спустился с небес на грешную землю и лично вручил мне это древнее божественное оружие! Подлинник! Шедевр! Ему нет цены! Вот какой чести удостоился ваш тринадцатый салий, о цезарь! А значит, вот как высоко ценит и вас царь Нума Помпилий! – воскликнул Кондорий, не предав огласке своё посещение аукциона Сотбис, где он не пренебрёг скупить в долг тот негодный реквизит, который попался под руку и оказался в наличии. – Да здравствует Новый год! Да здравствует первое марта! Да здравствует сын Марса Галерий!

– Что поют жрецы? Я не понимаю! Какой-то несуразный набор слов, – поёжился цезарь: – В моей деревне, в Иллирии, всегда пели понятно, с чувством, с толком, с расстановкой. Эти певцы что-то скрывают от меня? Не наводят ли порчу?

– Да они и сами не врубаются в смысл текстов. И я тоже ничего не понимаю разумом, но проникаюсь чувством! И вы, величайший император, зажмурьте глаза и тоже впитывайте в себя, сливайтесь с магией звукового нектара, сочащегося со скалистых расщелин Олимпа! Тексты гимнов священны и неприкосновенны, как Рим! Понимать их содержания не требуется. В эту лабуду можно только верить!

Стал подтягиваться народ, пристраиваясь к шествию (самые ленивые – из тех, кто долго спал и ещё никуда не успел пристроиться), намечался сабантуй:

– Смотрите-ка, живой цезарь и без мигалок! Он радеет за народ! Он даст нам хлеба и зрелищ! Он посконный Национальный лидер! – изумлённо и восторженно вопили простые римские граждане, гоня от себя зевоту.

– Цезарь объявил, что сегодня не только третье января, но и первое марта! Старый ли Новый год или новый, Юлий ли Цезарь всё изменил или Галерий не суть важно! – поддерживая восторги народа, не унимался Кондорий. – Возрадуемся, други! Восславим царя! Он и так на царстве, а то я бы первым закричал: «Галерия на царство!»

Ликование вмиг разлилось по улицам Никомедии и по его сельским окрестностям.

Как и положено в первый день Нового года и как испокон веков повелел Марс, Бог войны, настоящий мужик, представители сильной половины человечества засуетились, изъяли из загашников подарки и стали с нежностью вручать их своим вторым половинкам. Жёны в свою очередь ринулись к сундукам, чтобы оподарить своих рабынь, у которых от счастья и гражданского единения по щекам заструились слёзы восторга и благодарности за своё счастливое рабство: каждый труд в почёте, даже подневольный.

Сельчане, земледельцы и пастухи, прослышав о воссоединении января и марта, а в перспективе – и всех времён года и народов, чтобы в мире без Римов и Персий жить единым человечьим общежитьем, – понесли Марсу волков, дятлов и прочую живность: у кого что было, чем богаты, тем и рады. Такого единения и связи времён, племён и классов Рим не знал уже несколько веков кряду.

Кондорий самолично отслужил службу в Храме Марсу: калиф-на-час.

– На четырнадцатый день марта наступит всеобщая ковка щитов. На девятнадцатый – военные танцы-шманцы-обниманцы. На двадцать третий – освящение военных труб. Это и будет означать полную готовность к войне с Персией, потом до осени можно вести боевые действия. А в октябре завершим войну, почистим оружие и принесём Марсу в жертву коня. Потом снова потанцуем и споём.

– Целый месяц – подготовка? Почему так долго? Я завтра собрался инспектировать оружейников, заодно и ковку щитов проверю. Зачем четырнадцать дней ждать? Кто рано встаёт, тому Бог подаёт! – заупрямился Галерий. – Если Боги жаждут и страждут, выполняй их волю!

– Сегодняшний день объявляется четырнадцатым, девятнадцатым и двадцать третьим марта! Так пожелали Всевышние! – быстро сориентировавшись, провозгласил Кондорий под всеобщее ликование.

– Да, такова моя воля! – подтвердил Галерий почти шёпотом, чтобы его никто не услышал.

Кричали женщины «Ура!» и в воздух чепчики бросали: напитавшись слухами, все ждали мартовских подснежников и двенадцатиперстного братства.

– Сделал дело – гуляй смело! Но день ещё не закончился, надо успеть ещё что-то сотворить ради пользы Отечества, – торопился жить неугомонный Галерий: – Что предложат Боги?

– Тогда надо не забыть забежать в кумирню Беллоны, дочери, родной сестры, супруги и кормилицы Бога войны, – Кондорий словно держал наготове этот совет-предложение, ибо отреагировал сразу и за словом в карман не полез.

– Не понял, – вздрогнув, опешил Галерий. – И дочь, и сестра?

– У них всё было как не у людей, они же Боги! Сначала родилась от одного отца и стала дочерью, потом от другого и стала сестрой: оба Бога-мужика слились воедино, они то сливаются, то разливаются, когда им нужно. Ну, и заодно кормила, поила и замуж вышла за единого и неделимого, как наш Рим. Посему Беллона и едина в четырёх своих ипостасях! Она ждёт нас в своём Храме, надо торопиться, а то уйдёт куда-нибудь по своим делам!

Процессия культурно, мультурно и вежливо, без давки и драк, переместилась в другое святилище.

У задней стены Храма Беллоны белели дорические колонны и чернел стоящий по стойке смирно жрец-фециал, готовый к свершению священного таинства.

– В нашей коллегии жрецов всего двадцать человек, – разъяснил свою значимость фециал. – Нашу касту учредил сам Нума Помпилий, царь от Бога! Он и сейчас нам покровительствует с небес.

– Ты, видимо, двадцать первый? – спросил Галерий и по смущённому зардевшемуся лицу жреца-фециала подтвердился в своей догадке.

«Он такой же фециал, как я салий, – мелькнуло в голове у Кондория. – Институт фециалов действует лишь в Италии да и завял он ныне, в хлам превратился. И те, кто помнили, давно забыли. Лежит на нём зола да слой дорожной пыли».

Жрец Храма Беллоны как будто ожидал прихода Галерия, ибо далее, после обмена любезностями, безо всяких обиняков поднял свою значимость ещё выше (но чуть ниже Олимпа, чтобы не перебарщивать):

– У меня есть сакральное право на войну и мир… ээээ… освящать вашу волю, цезарь, нашим сакральным правом. Объявляем войну?

– Да!

– Прямо сейчас?

– Да!

– Кому?

– Персии. Марс должен быть Марсом, пусть бодрствует!

– Да здравствует цезарь Галерий! Гип-гип! Ура! – воскликнул Кондорий, чтобы о нём случайно не забыли. Выскочка уже возмечтал о карьере Папы Римского. Или на крайняк Никомедийского. Реальность же была такова, что Галерий имел по крайней мере двух пап.

Никто не поддержал призывного щенячьего восторга со стороны новоявленного салия. Видимо, прополз-таки гадкий слушок, распущенный врагами и конкурентами, что его назначение ещё не ратифицировано Диоклетианом: Эдикта нет как нет.

– Вот дожили! – топнул ногой Кондорий. – Придётся повторить! Да здравствует цезарь Галерий, родной сын Марса-Быка!

– Дракона! Марса-Дракона! – хмуро поправил жреца Галерий, ноздри цезаря вздулись, а глаза выскочили из орбит. – Настоятельно рекомендую таких оговорок больше не допускать!

На этот раз восторги Кондория были поддержаны фециалом и народом, городом и миром:

– Беллум! Война! Беллум! Война! Si vis pacem, para bellum! Да здравствует Бык! Да здравствует Дракон! Пусть все скопом здравствуют!

– Замолчите все! Это сначала я должен громко прокричать! – возмутился фециал, прощёлкавший фишку и упустивший момент своего звёздного часа (то, что промедление смерти подобно, фециал поймёт в своё время).

Впрочем, больших людских масс вокруг не наблюдалось: все самые активные находились в это время в главном кафедральном Храме Юпитеру, где присутствовал Сам, то есть Диоклетиан.

– Пройдёмся к задней стене святилища, – предложил фециал, блюдя не самопальную, но посконную, пусть и адаптированную обрядовую процедуру. – Представим себе, что у нас тут Фламиниевый цирк. Все представили? Теперь уверуем в это! Все уверовали? Мужайтесь и крепитесь, люди! Уверуйте и те, кого ещё терзают смутные сомнения! Согласно нашему древнему обычаю, чтобы не тащиться к границам вражеского государства, мы выделили прямо тут, в кумирне, полоску-клочок пола и навечно признали её вражеской территорией. Теперь нам нужно смочить в крови копьё и в присутствии трёх совершеннолетних свидетелей воткнуть его в эту полоску. Даже не воткнуть, а вонзить, можно также расковырять её остриём! Больше гнева и пафоса, римляне! Больше страсти и подобострастия! После этого надо произнести заклятие «Крекс! Фекс! Пекс!», которое наизусть знаю только я. Это формула объявления войны. Кто свидетель?