Читать книгу Лорд и леди Шервуда. Том 2 - Айлин Вульф - Страница 2

Последний месяц весны – тот самый веселый месяц май, как о нем пели в песнях, – и первый месяц Марианны в Шервуде пролетел для нее словно один день. Никакого веселья май ей не принес, зато щедро одарил постоянным желанием спать и таким же постоянным ощущением телесной усталости и боли во всех мышцах – от макушки до кончиков пальцев ног.

Тренировки, дежурства в дозорах, патрулирование лесных дорог – все эти занятия, перемежаясь друг с другом днем и ночью, заполнили время до последней минуты. Марианна была бесконечно благодарна Кэтрин, заботами которой находила на своей постели чистую одежду. Самой заниматься стиркой у нее не оставалось сил. Впрочем, Кэтрин так же заботилась обо всех остальных стрелках, и в ее опеке над Марианной не было ничего исключительного.

В первое же утро, когда они вернулись из ночного объезда дозорных постов, Вилл поднял Марианну с постели, едва она успела поспать от силы час, и позвал на тренировку. Сам Вилл был свеж и бодр, словно не провел всю ночь в седле, как и Марианна. Добрый час он мучил ее, заставляя в стремительном темпе уклоняться от его ударов и подбадривая язвительными насмешками, из которых самым добрым было предложение поменять меч на прялку. Когда она уже падала с ног, он остановил их кружение и, убрав свой меч в ножны, принялся обучать Марианну одному из приемов защиты. Убедившись в том, что она усвоила урок, Вилл отпустил ее молчаливым кивком. Она хотела вернуться в постель, но Вилл, предупредив ее намерение, ухватил Марианну за плечо и указал ей в сторону крыла старого монастыря, которое стрелки обустроили под конюшню.

Из дверей конюшни Робин выводил неоседланного коня.

– Он же почти не объезжен! – услышала Марианна за спиной чей-то возглас.

– Вот и объездим, – спокойно ответил Робин, привязывая к оголовью длинную корду, и, хлопнув по земле бичом, разогнал коня по широкому кругу.

Конь, которого переполнял избыток сил, встал на свечу, сделал несколько резких прыжков и, раздувая ноздри, помчался галопом. Найдя Марианну взглядом, Робин кивком указал ей на лошадь. Марианна, у которой после занятия с мечом подламывались колени и дрожали руки, с отчаянием посмотрела на коня и перевела на Робина умоляющий взгляд.

– У меня нет сил!

– Поищи, – невозмутимо посоветовал Робин, наблюдая за бегом коня. – Ты стрелок вольного Шервуда, поэтому не имеешь права на усталость. Вперед, иначе я сочту, что ты нарушаешь мой приказ.

Почувствовав прилив злости, а вместе с ней и сил, Марианна выждала, когда конь окажется рядом, ухватилась за гриву и, пробежав несколько шагов, забросила себя на спину лошади, сама не ожидая такого подвига. Впрочем, это была только первая победа. Непривычный к всадникам жеребец, протестуя, тут же встал на дыбы, и Марианна с трудом удержалась, вцепившись в коня так, словно все ее мускулы проросли в его тело. Робин снова хлопнул бичом, дернул корду, и конь помчался по кругу, ударяя крупом так, что Марианна подлетала на нем, едва не утыкаясь носом в конскую шею. Еще несколько кругов, и ей показалось, что галоп стал ровнее. Она ослабила хватку и тут же поплатилась: жеребец снова ударил крупом, и Марианна слетела с его спины.

– Все в порядке? – с прежней невозмутимостью спросил Робин, не сделав ни шагу к Марианне, которая, потирая ушибленные места, под хохот стрелков поднималась с земли.

– Да, – со стоном ответила Марианна. – Кажется, все кости целы.

– Я спрашивал не о тебе, – усмехнулся Робин без тени сочувствия. – С лошадью все в порядке? Ты не причинила ей вреда?

Не обращая внимания на Марианну, которая стояла с лицом, пунцовым как от смеха стрелков, так и от бессердечного вопроса Робина, он поменял корду на обычные поводья и одним движением оказался верхом на лошади. Конь сделал несколько кругов галопом, сопровождая аллюр яростными попытками сбросить всадника, но Робин сидел на нем как влитой. И конь смирился, пошел ровным коротким галопом, потом, подчинившись Робину, перешел на рысь, старательно перебирая ногами. Наконец, убедившись в полном послушании лошади, Робин остановил ее, спешился и небрежно бросил Марианне поводья.

– Отшагай его до ровного дыхания, вытри и поставь в конюшню. Потом у тебя есть час отдыха.

Марианна хотела спросить, что ее ждет после этого щедро подаренного часа, но решила не нарываться. Робин, который, казалось, читал все ее мысли, как открытую книгу, усмехнулся и сказал сам:

– После отдыха посмотрим, на что ты годишься как лучница. А вечером поедешь с Клемом на пост в дозор до утра.

Вот так и прошел ее первый день на службе у лорда Шервуда. Ночью, когда они с Клемом забрались на помост, сооруженный среди толстых ветвей старого дерева, Клему стоило больших усилий нести дозор и одновременно будить Марианну, которая вскидывалась, когда он толкал ее, и тут же вновь проваливалась в сон. Устав с ней бороться, Клем махнул рукой и, прикрыв Марианну полой плаща, предупредил:

– Саксонка, только не проболтайся, что я позволил тебе спать! Накажут и тебя и меня!

На рассвете их сменили Эдельхард и Бранд. Вернувшись в лагерь, Марианна едва успела выпить кружку молока, как возле нее появился Вилл и многозначительно постучал пальцами по рукояти меча. Второй день начался.

****

Легче всего Марианне показались занятия стрельбой – все-таки она и до Шервуда была хорошей лучницей, но эта обманчивая легкость быстро рассеялась. Только первый урок был относительно простым, когда она, стоя на месте, стреляла по неподвижной мишени. На следующих уроках Робин заставлял ее стрелять на бегу, падая и переворачиваясь, по движущейся мишени, по нескольким мишеням, с седла на рыси и на галопе. Отдельные занятия он отводил ее обучению скорострельности, когда стрелы воткнуты перед лучником частоколом и когда они собраны в колчан. Именно на таких занятиях она стерла в кровь пальцы о тетиву, и только после этого Робин дал ей на следующем уроке перчатки для стрельбы.

Еще были упражнения с охотничьим ножом, который надо было мгновенно выхватить из-за пояса, из рукава или голенища и метнуть в указанную цель. А на занятия Джона с Марианной, как на бесплатную забаву, собирались все стрелки, что были в тот час в лагере.

– Вот смотри, я нападаю на тебя со спины, ты перехватываешь мою руку и подсекаешь ногой мою ногу! – рычал Джон, наваливаясь на Марианну всей громадой своего тела, так что они оба падали на траву. – Ничего сложного! Ты поняла?

– Поняла! – шипела Марианна, барахтаясь и пытаясь выбраться из-под Джона под неуемный хохот стрелков.

– Тогда давай еще раз! – Джон, хватая ее за руку, рывком ставил Марианну на ноги, и они начинали заново.

К концу первой недели Марианна не смогла заставить себя подняться с постели: настолько усталым и разбитым было ее тело, которое ныло болью и требовало отдыха. Не дождавшись Марианну в обычный час тренировок, Вилл пришел в ее комнату и бесцеремонно стащил с постели за ворот рубахи. Марианна только порадовалась, что уснула, не успев раздеться. Она сомневалась, что Вилла остановило бы отсутствие на ней одежды: он вытащил бы ее на поляну в том, в чем она была. Ко всем ее несчастьям, день обещал быть знойным и солнце нещадно палило прямо с утра. Занятие едва началось, а у Марианны уже кружилась голова, и она с трудом удерживала меч.

– Что ты сегодня ползаешь, как вареная жаба?! – зло крикнул Вилл, в очередной раз выбив меч из ее руки.

На него, казалось, жара вообще не действовала: он был как всегда свеж и полон сил.

– Я больше не могу, – жалобно прошептала Марианна, падая на траву. – Я устала, мне жарко!

Вилл посмотрел на нее, кивнул с неожиданным пониманием и убрал меч в ножны.

– Жарко? Это поправимо, – сказал он и ушел прочь.

Марианна, не веря неожиданной передышке, упала навзничь, раскинула руки и блаженно закрыла глаза.

– Саксонка! Быстро встань! Вставай немедленно! – услышала она отчаянный вопль Дикона.

Но прежде чем она успела не то что осведомиться о причинах его крика, но просто открыть глаза, как поток ледяной воды щедро окатил ее с головы до ног. Марианна как ужаленная вскочила на ноги и потрясла головой, разбрасывая брызги во все стороны.

– Так прохладнее? – услышала она голос Вилла и, открыв глаза, увидела его недобрую улыбку.

Отбросив огромную пустую бадью, Вилл движением подбородка указал ей на меч, который она оставила на траве. Марианна, стиснув зубы и не сводя с Вилла злых глаз, схватила меч и бросилась в атаку. Никогда прежде ей не удавались так хорошо приемы нападения, которым ее обучал беспощадный учитель Скарлет. Не замечая усталости, не чувствуя мокрой одежды и хлюпанья воды в сапогах, она от атаки переходила к защите и снова бросалась в атаку. Когда Вилл, как всегда неожиданно, отвел свой меч и сделал шаг в сторону, она не опустилась в изнеможении на траву, как прежде, а в рывке пролетела мимо Вилла и, не встретив противника, растянулась у ног Скарлета.

– Сегодня значительно лучше, – услышала она беспристрастный голос Вилла и, вспомнив неприязненные отзывы Клэренс о старшем брате, поняла, что целиком разделяет ее чувства.

– Неужели ты до сих пор зол на нее? – спросил Джон.

Джон и Робин все это время стояли возле коновязи, наблюдая за Виллом и Марианной.

– Глупый вопрос, Джон, – усмехнулся Робин, продолжая смотреть на Марианну, которая, уперев кулаки в бока, сверлила спину Вилла яростным взглядом. – Я никогда не сержусь на женщин дольше четверти часа.

– Тогда за что ты ее так гоняешь? Любому из новичков доставалось втрое меньше, чем ей! Она ведь скоро с ног упадет! – упрекнул Джон.

– Напротив, так она скорее встанет на ноги, – ответил Робин и окликнул Марианну: – Саксонка, быстро переодевайся и седлай коня! Сейчас приедет Статли – отправишься с ним в дозор до вечера, потом Джон заберет тебя.

Джон лишь покрутил головой и махнул рукой в знак того, что лорд Шервуда, наверное, знает, что делает, но у самого Джона на этот счет есть сомнения.

Вдобавок к тренировкам и службе стрелка Робин поручил Марианне аптеку, и ей пришлось жертвовать краткими часами отдыха, чтобы успевать собирать травы и готовить лекарства. В последнем он иногда помогал ей, одновременно обучая Марианну рецептам, которых она не знала. Она поняла, что ее напрасно считали лучшей целительницей графства: познания лорда Шервуда в медицине были много обширнее, чем ее собственные.

Впрочем, со временем, необходимым для поддержания аптеки в полном порядке, Марианне неожиданно помогло ее женское естество. Подействовал ли отвар, которым ее напоил Робин, или вообще ничего не было, но в один из дней середины мая, возвращаясь с патрулирования, Марианна почувствовала, что седло под ней мокрое. Украдкой проведя по нему рукой, она увидела, что пальцы окрасились кровью. Но вместо радости и облегчения ее охватил ужас, когда она представила, как будет вместе со всеми спешиваться, доехав до лагеря. В ту же минуту ей на плечи лег длинный плащ, укрывший Марианну до щиколоток, и она увидела рядом с собой Робина.

– Четыре дня проведешь в лагере, – сказал он, не глядя на нее. – Будешь заниматься сбором трав и приготовлением лекарств. От дозоров и патрулирования я тебя освобождаю, от тренировок нет. На будущее то же самое: просто говори мне, что ты остаешься дома.

По-прежнему не бросив в ее сторону ни взгляда, он пришпорил Воина и уехал вперед. Но в лагере он снова оказался возле нее, помог спешиться, проследив за тем, чтобы плащ закрывал ее всю, не сбившись в сторону, и сам увел расседлывать ее коня.

Дни шли своим чередом, и Марианне стало казаться, что у нее и не было другой жизни до Шервуда. Не обошлось и без курьезов – правда, Марианна не нашла в том, что произошло, ничего смешного, но стрелки долго втихомолку веселились, вспоминая вечер последнего майского дня.

Это был день рожденья лорда Шервуда, и чествовать своего господина и командира собрались стрелки почти со всего Шервуда. Они засиделись за праздничными столами допоздна, и Марианна выпила так много вина, как никогда в жизни. То, что вино было много крепче обычного, которое в Англии повсеместно пили взамен воды не только взрослые, но и дети, Марианна оставила без внимания. Чувствуя себя равной стрелкам, она наравне с ними подставляла свой кубок тем, кто добровольно выполнял обязанности кравчих, и не заметила, как опьянела. Зато это заметил Робин, поймал взгляд Статли и указал ему глазами на Марианну. Посмотрев в ее сторону, Статли ухмыльнулся, подошел к Марианне, незаметно для остальных увел ее из трапезной и отнес на руках подальше в лес. Только когда он поставил ее на ноги, она поняла, что совсем плоха. Ее выворачивало наизнанку, а Статли поддерживал Марианну и смеялся, слушая ее жалобы.

– Как мне плохо!

– Ничего-ничего, Саксонка! Мы все через это прошли, чтобы узнать свою меру.

– И как стыдно!

– Не расстраивайся – никто ничего не заметил! – веселился Статли, умывая лицо Марианны водой из ручья.

– Ты же заметил, – пробормотала Марианна и, когда он подхватил ее на руки и понес обратно в лагерь, уронила голову на плечо Статли и уснула.

Статли принес Марианну в ее комнату, уложил в постель, и следом пришел Робин. Сев на край кровати, он разбудил Марианну и подал ей кубок, на который она посмотрела с ужасом и отвращением.

– Я больше ни капли не выпью!

– Похвальное стремление к воздержанию! – усмехнулся Робин и настойчиво поднес кубок к ее губам. – Пей, это отвар, от которого тебе станет лучше.

Она с трудом проглотила горячую горькую жидкость и повалилась, уснув прежде, чем ее голова коснулась постели, не слыша, как Робин и Статли посмеиваются, глядя на нее.

Утром она проснулась с жуткой головной болью. Как всегда, проснулась не сама, а от того, что ее с требовательной силой потрясли за плечо. Марианне очень хотелось послать Вилла ко всем чертям, но она не рискнула, и правильно сделала: когда ей удалось разлепить глаза, она увидела Робина.

– А где Вилл? – только и смогла она выговорить: боль пронзительно ударила в виски.

– Спит. Вчера перебрал лишку, как и ты, – с усмешкой ответил Робин, – так что сегодня я вместо него. Одевайся, умойся, я жду тебя на поляне. Меч я тебе принесу.

– Спасибо и на этом! – сказала Марианна с тяжелым вздохом. – Виллу можно поспать подольше, а мне нельзя?

– Виллу много чего можно из того, что тебе всегда будет нельзя, – ответил Робин. – Не заставляй меня долго ждать!

Когда Марианна с тяжелой головой вышла на поляну, она смогла порадоваться тому, что первый летний день был облачным: хотя бы яркий солнечный свет не добавит ей головной боли. Незаметно для Марианны посмеиваясь над ее хмурым лицом, Робин подал ей меч.

– Ой! Мне даже меч сегодня кажется тяжелым! – воскликнула Марианна.

– Он и есть более тяжелый, – услышала она в ответ, – я заменил тебе меч: пора переходить к настоящему оружию.

– Непременно сегодня? – обреченно спросила Марианна.

– Непременно, – подтвердил Робин.

Тренировка далась ей с огромным трудом: Робин занимался с ней так, словно не замечал ее состояния. К большому удивлению Марианны, когда занятие окончилось, она почувствовала себя в полном порядке.

– Вилл неплохо поработал с тобой, – сказал Робин. – С завтрашнего дня усложним занятия.

На следующий день она встретила на тренировке не только Вилла, но и Робина и, поняв, что они оба собираются быть ее противниками, пришла в смятение.

– Не робей, Саксонка, – подбодрил ее Вилл, – никто из нас не будет биться с тобой и в четверть силы. Тебе пора учиться правильной реакции при схватке с несколькими противниками одновременно.

Ей удалось продержаться ровно пять минут, после чего выбитый Робином меч вылетел из ее руки. Не успела она расстроиться, как услышала одобрительный голос Вилла:

– Вполне достойно! Кажется, я хорошо поработал с ней, братец!

– Да, – согласился Робин и, заметив удивление в глазах Марианны, улыбнулся. – Ты продержалась в пять раз дольше любого из новичков.

Марианна поняла, что у других меч вылетал из рук сразу же, и она, впервые с тех пор как ее жизнь изменилась, улыбнулась гордой улыбкой, а в ее глазах вспыхнуло лучистое сияние.

– Не заносись чересчур! – рассмеялся Робин, заметив и улыбку, и гордый взгляд. – Тебе еще многому предстоит научиться. Ты в самом начале пути.

И она очень скоро поняла это, когда в очередной раз Вилл подал ей второй меч, а вот с двумя мечами она не продержалась против шервудских братьев даже минуты.

****

Лишь в середине июня Марианна первый раз попала в сражение с ратниками шерифа. Правда, для нее это сражение было условным: Робин и Вилл, орудуя мечами, одновременно закрывали ее собой, ловко меняя друг друга, и Марианна видела только их спины. Ее клинку не довелось ни разу скреститься с клинком противника. Когда все было кончено, Робин, вытерев пот со лба, улыбнулся и одобрительно хлопнул Марианну по плечу.

– Молодец, Саксонка! Ты нам совсем не мешала!

Марианна задохнулась от обиды. Заметив это, Джон добродушно проворчал:

– Глупышка, это же похвала! Знала бы ты, как Дикон в свою первую встречу с ратниками подставил Вилла, который его прикрывал! Вылез из-под его руки, и Вилл едва не получил удар в бок.

– Ты долго будешь приводить меня в пример? – с досадой воскликнул Дикон. – Даже Скарлет мне тогда слова не сказал, а ты второй год забыть не можешь!

Вилл лишь повел глазами в сторону Дикона и усмехнулся.

– Конечно, не сказал! – кивнул Джон. – Просто залепил тебе затрещину, от которой ты в кусты улетел. Вилл вообще считает, что от слов мало толку.

– Так и есть! – хмыкнул Вилл. – Зато он стал смирным, как новорожденный ягненок, и не лез, пока старшие не разрешили.

Июнь сменился июлем, и Марианна вдруг почувствовала, что она изменилась. Упражнения с мечами стали доставлять ей не муку, а удовольствие. Раньше она думала только о том, как успеть ускользнуть от выпада Вилла или Робина, и заботилась о точности, с которой ей надлежало воспроизвести прием, которому ее обучили накануне. Теперь ее тело работало само, не требуя участия разума, и Марианна даже испытывала азарт, кружась в стремительном танце под музыку смертоносной стали.

Ей больше не надо было долго целиться при стрельбе из лука. Достаточно было мельком посмотреть на мишень – и стрела точно следовала ее взгляду. Когда Робин счел возможным скупо похвалить ее за успехи, достигнутые в скорострельности, он завершил с ней занятия. Закончились и уроки верховой езды, когда лорд Шервуда убедился, что Марианна быстро подчиняет себе любого, даже самого строптивого коня. А ее иноходец, которого она назвала Колчаном, слушался команд хозяйки, как бы она их ни передавала – поводом, голосом, нажимом голеней, наклоном корпуса, и был готов бегать за Марианной, как преданная собака.

Так же, как со стрельбой, у нее стало ладиться с метанием ножей, и Марианна теперь с умилением вспоминала то время, когда она брала в руки нож и боялась порезаться об острое лезвие. Но самым главным успехом она посчитала для себя бросок, которым свалила Джона с ног под восторженные вопли зрителей, и подала ему руку, помогая подняться с утоптанной травы.

В середине июля в очередной стычке с ратниками шерифа ее безмолвно допустили, наконец, скрестить меч с противниками, и два ратника поплатились за то, что легкомысленно приняли Марианну за мальчишку, справиться с которым не составит труда. Она не испытала ни трепета, ни ужаса, убив двух человек, пусть и врагов, лишь равнодушно глянула на них и пучком травы стерла кровь с клинка.

– Способная девочка! – усмехнулся Вилл, наблюдая за Марианной. – Способная и жестокая. Знаешь, Робин, если бы я сам не учил ее и не помнил, какой она была в начале занятий, то сейчас уверился бы в том, что сама Морриган почтила нас своим присутствием!

Марианна обнаружила, что за время беспощадного к ее силам сочетания службы и обучения она неплохо изучила Шервудский лес. Конечно, не так хорошо, как его знали другие стрелки, и тем более лорд Шервуда, но все же достаточно, чтобы легко ориентироваться в сплетениях лесных троп и ручьев, россыпях полян и лугов, темной глуби чащоб и прозрачных завесах рощ. Она узнала, где заканчивается безопасная для стрелков территория, а за ней – относительно опасная и где начинается враждебный мир, замыкавший Шервуд в кольцо.

Лес был очень велик, гораздо больше, чем она могла представить, пока не оказалась в нем. Робин и его друзья показали Марианне многое из устройства жизни вольных стрелков, но не все. Марианна знала, что лес охраняется двойной полосой дозорных постов, и на нескольких она сама несла дежурства. Но расположения всех постов она не знала. Джон объяснил ей, что в лесу обустроено достаточно лагерей, в которых живут вольные стрелки, но не счел нужным называть точное число, как и число всего вольного воинства. Лагерь самого лорда Шервуда служил домом трем десяткам стрелков, которые считали себя отборным, едва ли не королевским, отрядом. Столько же стрелков было в лагере Статли, который был обустроен в большой пещере в пяти милях от лагеря лорда Шервуда. В других лагерях Марианне пока не доводилось бывать.

Тогда же, в середине июля, Робин и Статли взяли Марианну с собой в Хольдернес, куда они поехали по хозяйственным заботам Шервуда – договориться о покупке зерна и сена. Марианна так отвыкла от шумного многолюдья большого селения, что Робин сделал ей внушение:

– Саксонка, не верти головой, не разглядывай людей так пристально. Либо ты выдашь нас таким чрезмерным любопытством, либо мы нарвемся на неприятности, если кто-то оскорбится твоим бесцеремонным взглядом! Привыкай заново к городам и селеньям.

Но и Марианна удостоилась многих очень внимательных взглядов – лукавых и завлекательных – к изрядному веселью лорда Шервуда и Статли. Она впервые, с тех пор как попала в Шервуд, сняла зеленую куртку вольного стрелка, но оставалась в мужской одежде. Ее волосы немного отросли, но были так же коротки, как и у ее спутников. Стрелки вообще предпочитали стричься коротко, и только Джон по требованию Кэтрин был вынужден щеголять шевелюрой до плеч. Кэтрин очень нравились светлые густые волосы мужа, она сама за ними ухаживала, и Джону ничего не оставалось, как смириться.

Поэтому девушки Хольдернеса принимали Марианну за юношу, и весьма привлекательного. Пока она ждала в трапезной на постоялом дворе Робина и Статли, которые разговаривали с хозяином, успела получить два предложения сходить вечером на танцы, сопровожденные звонкими поцелуями, и шарф, вышитый собственной рукой пунцовой от смущения дарительницы.

– Это просто ужасно! – поделилась Марианна возмущением, когда они возвращались в Шервуд. – Такая навязчивость со стороны девушек непозволительна!

Статли в ответ расхохотался во все горло.

– Саксонка, а ты опасный соперник! Впредь надо будет это учесть. Заметь, что ко мне и к Робину ни одна из девиц не подошла с любезным приглашением провести с ней вечерок. Я слышал, как девчонки о тебе щебетали. Такой, мол, хорошенький, такой молоденький! Щеки нежнее шелка, словно ни разу не брился!

Марианна лишь отмахнулась, смеясь в ответ. Она давно уже поняла, что Статли по уши влюблен в Клэренс и, как показалось Марианне, не без ответа. Она думала, что Статли и есть тот самый человек, о котором ей поведала Клэренс в ответ на вопрос, влюблена ли она в кого-нибудь. Но мысль о том, что Робин мог приглянуться какой-нибудь девушке, ей вдруг не понравилась, как не понравилось и то, что ее, оказывается, эта мысль задела. Марианна удивилась, потом испугалась и рассердилась: слабая тень неожиданной ревности нарушала покой, наступивший в ее душе. Она ничего не сказала, постаралась, чтобы лицо ее осталось безмятежным, но краем глаза заметила, как по губам Робина скользнула улыбка. Он по-прежнему слишком хорошо чувствовал то, что происходило в уме и в душе бывшей возлюбленной.

За недолгие месяцы, проведенные в Шервуде, Марианна открыла в Робине много черт, которых не знала прежде. Истинный облик лорда Шервуда был сложнее и многограннее того, что хранился в ее памяти. Она узнала, каким верным и преданным другом он был для своих друзей, увидела в нем талантливого и опытного воина, приученного к ратному делу с детских лет, и заботливого господина для своего отверженного законами воинства. Заботясь о безопасности вольных стрелков, он следил за тем, чтобы в Шервуде не было недостатка в оружии, одежде, лошадях, чтобы у стрелков всегда были запасы еды для людей и корма для лошадей. Она узнала, что до ее появления в Шервуде именно он врачевал раны стрелков. Он был одновременно во главе своих стрелков и равным среди них. У стрелков не было секретов от своего лорда. Любой из них, оказавшись в затруднительном положении, обращался к Робину за помощью и советом, и не было случая, чтобы Робин не нашел выхода или отказал в помощи.

Она поверила и в то, что лорд Шервуда мог быть жестоким. Недаром ратники шерифа и Гая Гисборна остерегались особенно его: тяжелый Элбион в руках Робина не знал пощады. Никто не мог увернуться от его стремительных и сокрушительных ударов. Прозвище Шервудского Волка, данное ему Гаем, перестало удивлять Марианну, когда в ее присутствии стрелки пришли на выручку йоменам из Маласэта, которые подверглись нападению шайки грабителей. После недолгого, но обстоятельного допроса Робин, не поколебавшись ни на мгновение, приказал повесить грабителей тут же на ближайшем дереве, и никакие мольбы о пощаде не заставили его смягчить приговор. Марианна знала, что разбой в Шервуде очень ограничен и касается исключительно сборщиков податей. Но ей казалось, что лорд Шервуда, будучи главой тех, кого объявили вне закона, все же проявит снисходительность к тем, кто промышлял обычным грабежом, – может быть, по неразумению. Она не осмелилась подступиться с вопросами к самому Робину и спросила у Вилла о причинах сурового приговора.

– Они объяснили, что им по нраву веселая жизнь в лесу, но они не желают носить зеленые куртки вольных стрелков и подчиняться нашим порядкам, – ответил он. – К тому же причины, побудившие их заняться разбоем, не показались Робину весомыми.

Заметив, что Марианна ждет продолжения объяснений, Вилл усмехнулся.

– В Шервуде, как и в любом королевстве, может быть только один верховный правитель, Саксонка. Робин поступил совершенно правильно, если и впредь желает держать власть в руках. А он желает, смею тебя уверить! Прояви он милосердие, и через недолгое время любой осмелится нарушить заведенные им порядки, зная, что наказания не последует. К тому же два дня назад эта же шайка убила монаха, который не пожелал расстаться ни с лошадью, ни с кошельком. Робин слишком дорожит репутацией вольного Шервуда, чтобы прощать такие деяния. Мы ведь не случайно оказались здесь вовремя и выручили этих бедолаг из Маласэта. Мы искали тех, кто пытался их ограбить.

– Искали затем, чтобы сделать то, что сделали? – уточнила Марианна, покосившись в сторону повешенных, которых к тому времени зарывали в небольшом овраге.

– Совершенно верно, – бесстрастным тоном подтвердил Вилл и, прервав разговор, оставил Марианну саму разбираться в происходящем.

Конечно, Вилл всегда и во всем поддерживал лорда Шервуда – в его одобрении действий Робина Марианна и не сомневалась. Но она увидела такое же одобрение и на лицах остальных стрелков. Марианна окончательно уверилась в том, что именно Робин, а не Гай был на самом деле правителем Средних земель. Гай не мог поддерживать свои порядки, поскольку был не в силах справиться с их главным нарушителем – лордом Шервуда. А Робин держал власть железной рукой и бдительно охранял лес от непрошеного вторжения кого-либо, сам же вмешивался во все, во что считал нужным вмешаться. Прочувствовав в полной мере стальную волю Робина, Марианна поняла всю тщетность усилий Гая отнять эту власть у лорда Шервуда: Робин был действительно слишком сильным противником. Если бы он родился не в графской семье, а наследником правящей династии, страна получила бы великого короля, куда лучшего, чем король Ричард или его брат принц Джон.

Ее не удивило нежелание грабителей присоединиться к вольным стрелкам. Робин был справедливым, но суровым лордом. Как только новичок облачался в зеленую куртку, он принимал на себя обязанность соблюдать законы Шервуда. Как Робин и предупреждал Марианну, он не терпел нерадивости в ратной службе.

При Марианне, сопровождавшей Вилла на проверке дозоров, один из стрелков отряда Статли был обнаружен спящим. Когда разъяренный Вилл потребовал для дозорного наказания в десять ударов плетью, Робин согласился, и Статли не осмелился вступиться за своего стрелка, хотя Марианна видела по его лицу, что он считает наказание суровым. Юноша пробыл в Шервуде неполный месяц и еще не привык к жесткой дисциплине, которой подчинялась жизнь вольных стрелков. Залечивая рубцы, оставленные плетью на спине несчастного любителя вздремнуть, Марианна наконец поверила в давнее предупреждение Робина. С тех пор она, любившая украдкой поспать в дозоре, стала всерьез опасаться и за свою спину, всей душой надеясь, что ее былые прегрешения остались незамеченными для лорда Шервуда и всевидящих глаз его брата. Но, как выяснилось, она заблуждалась. Вернувшись однажды на рассвете в лагерь и задержавшись за дверями трапезной, она услышала обычный утренний доклад Вилла Робину о делах Шервуда и новостях, которые Вилл узнал от дозорных и патрулей. Неожиданно Робин перебил Вилла и как бы между прочим спросил:

– Саксонка опять спала в дозоре?

– С тех пор как своими глазами увидела, чем это грозит, сразу спать перестала, – фыркнул Вилл.

Они расхохотались, а Марианна стояла за дверьми, не смея показаться им на глаза. Она поняла, что Робин, как и говорил ей раньше, далеко не каждого подпускает к своей душе. Только от старшего брата, которому он был беззаветно предан и который ответно платил ему такой же преданностью, у лорда Шервуда, может быть, не было секретов. Даже сестра, даже Джон не были настолько близки Робину, как Вилл. Но Клэренс хватало того, что Робин считал нужным ей доверить, а Джон был достаточно проницателен, чтобы заглядывать вглубь души своего лорда всевидящим оком без разрешения Робина.

Стрелки – и те, что были из лагеря лорда Шервуда, и другие, с которыми ей доводилось вместе нести ратную службу или просто встречаться на лесных тропах, – стали относиться к Марианне дружелюбнее, без прежней настороженности и холодного любопытства. Она была рада тому, что в ней видят своего парня, но никак не девушку. Поэтому ей было хорошо и свободно в их обществе.

Лорда Шервуда Марианна почитала, как подданная почитает короля, а простой ратник – главного военачальника: восхищаясь им и очень стараясь не вызвать его неодобрения. Всегда скупые слова похвалы, улыбка или просто одобрительный взгляд приводили ее в радостное настроение на целый день. Слегка поднятая бровь – и Марианна незаметно исчезала с глаз Робина. Так, как раньше, он никогда на нее не смотрел и не разговаривал, даже по имени называл редко. Если наступала его очередь объезжать дозорные посты – эту обязанность Робин, Вилл и Джон делили между собой, он никогда не звал Марианну сопровождать его. Любого из стрелков, но не ее. В сущности, они ни разу с тех пор, как он привез ее в лагерь, не оставались наедине. И она только радовалась этому обстоятельству: Марианна не знала, о чем с ним говорить, не знала, сможет ли быть непринужденной. Возможно, надо просто молчать и ехать следом за ним либо рядом с его конем – так, как он пожелает. В то же время она была уверена в том, что Робин сам повел бы себя так, чтобы ей было легко в его обществе. Но он не искал ее общества и не желал оказаться с ней вдвоем, и у него были на это все права.

Джона Марианна любила всем сердцем. Рядом с ним ей всегда было весело и спокойно, словно сама его громадная фигура служила надежной защитой. И он часто выбирал ее в поездки по постам, по дороге балагурил, учил ее чему-нибудь, а если они останавливались в лесу на краткий ночлег, то большую часть времени для сна он всегда дарил Марианне. Приглашения Джона неизменно были для Марианны праздником и преддверием долгих часов, наполненных самым приятным общением.

Со Статли она сталкивалась, когда он приезжал к Робину в гости, либо оказавшись с ним в паре на дежурстве в дозоре. Он был с ней не слишком разговорчив, но Марианна рядом со Статли всегда чувствовала себя спокойно и надежно. Может быть, если бы Марианна и Клэренс по-прежнему оставались подругами, Статли был бы разговорчивее. Но для всех было очевидно, что Клэренс не смогла принять новую для нее Марианну и старалась держаться поодаль, не выходя за рамки обычной вежливости. Марианна тоже не искала общества прежней подруги. Стоило им встретиться взглядами, как каждая из них вспоминала последний разговор в доме Эллен, когда они не смогли понять друг друга.

Вот Кэтрин – иное дело! Общаться с ней было одно удовольствие. Маленькую Кэтрин любил весь Шервуд, и Марианна не стала исключением. Один лишь звонкий голос Кэтрин заставлял улыбнуться всех, кто его слышал. Казалось, что она знала все о каждом из стрелков в лагере лорда Шервуда и в отношении каждого имела свое представление, каким ему надлежит быть. Дикона она считала неряхой, поэтому постоянно гоняла его в купальню и бесцеремонно обследовала его одежду, едва он появлялся в лагере, не стесняясь присутствия других стрелков, от чьих шуток Дикон краснел как маков цвет. Хьюберт плохо ел, поэтому ему удавалось сбежать из-за стола только после того, как Кэтрин заставляла его съесть добавку. Вульфгар робел с девушками, и она вела с ним долгие разговоры, объясняя, как надо держаться и что говорить. Бранд очень хотел отпустить бороду, которая, по мнению Кэтрин, совершенно не шла ему, и стоило на щеках Бранда появиться щетине, как Кэтрин подступалась к нему с бритвой.

Марианне она отращивала волосы: прятала от нее ножницы, втирала ей в голову масло репейника, едва лишь Марианна засыпала и не могла сопротивляться, сама мыла ей голову, каждый раз заставляя прополаскивать волосы в ромашковом отваре. Только три человека вызывали у Кэтрин безоговорочное благоговение – Джон, Робин и Вилл. Мужа она обожала, с Робином крепко дружила, а Вилла любила как сестра и жалела, что было для Марианны за пределами разумного объяснения.

Вилла Марианна не любила. Признавая его достоинства, среди которых были и быстрый ум, и ратное искусство, и справедливость, и поразительное бесстрашие, она не могла найти в себе хотя бы искорку приязни к нему. Уважение, но и только. Вилл был колючим, как сотня ежей, язвительным, никому не дающим спуску, мог напустить на себя такое высокомерие, что к нему невозможно было подойти ближе, чем на несколько шагов. Когда Марианна спросила Кэтрин, чем Вилл вызвал у нее такую горячую сестринскую любовь, Кэтрин воскликнула:

– Ах, Мэриан, ты просто его не знаешь! У Вилла добрейшее сердце и нежная душа.

Марианна, которая в тот момент завтракала, даже поперхнулась. Отыскать доброту и нежность в Вилле могла, наверное, только Кэтрин, которая сама источала вокруг себя ласку и нежное участие. Родная сестра Вилла Клэренс хранила постоянство в отношении к старшему брату: стоило ей увидеть Вилла, как в глазах Клэренс появлялась неприязнь, а лицо выражало презрительное высокомерие. Эта отчужденность была тем более очевидной в сравнении с сердечной привязанностью, которой Клэренс щедро одаривала Робина.

Но Вилл не обращал никакого внимания на явную нелюбовь сестры. А вот нелюбовь Марианны он замечал, и она его забавляла. Он никогда не упускал случая поддеть Марианну острым словцом или недоброй насмешкой. Как только он понял, что ей неприятно его общество, так сразу взял в привычку брать с собой на объезды постов всегда и только Марианну. Злясь на него в душе, она была вынуждена подчиняться, а Вилл, каждый раз наблюдая за выражением всех оттенков недовольства на лице Марианны, казалось, получал большое удовольствие.

Вилл тоже не любил Марианну. Он не доверял ей, поскольку не мог понять причин, по которым она оказалась в Шервуде. Робин на вопрос Вилла о Марианне отговорился самым пространным ответом. Девушка, у которой погиб отец, лишившаяся владений, оставшаяся беззащитной, к тому же родители когда-то связали их помолвкой. Пусть они и расторгли давнюю помолвку, но нельзя же оставить бывшую нареченную одну и без всякой защиты! Беспрекословно подчиняясь Робину, взявшему Марианну под свое покровительство, Вилл обучал ее воинскому делу, прикрывал в столкновениях с ратниками, отдавал должное упорству, с которым она выдержала тяжелый для нее период обучения, но, как и Марианна в нем, не находил в ней ничего приятного. И он никогда не забывал, что Марианну очень отличал Гай Гисборн. Вилл и брал ее с собой в поездки по Шервуду затем, чтобы лучше изучить, но не слишком продвинулся в своих наблюдениях. Марианна была молчалива и сдержанна, о себе ничего не рассказывала, на вопросы отвечала кратко и неохотно.

Но Виллу было не занимать упорства. В один из дней в конце июля он как всегда велел Марианне сопровождать его. Она только что вернулась из дозора очень уставшая, но не посмела прекословить. Когда Вилл наконец сжалился над ней и решил сделать привал на несколько часов, Марианна просто сползла с коня. Она только и смогла ослабить подпругу седла своего иноходца и бросить в лицо пригоршню воды из ручья. Забравшись в шатер ветвей большой ивы, где Вилл, разводивший костер, уже постелил плащ, Марианна упала и уснула крепким сном, прежде чем он успел протянуть ей лепешку с куском окорока и флягу с сидром. Оценив безопасность места, выбранного для ночлега, Вилл решил, что тоже может позволить себе поспать. Поэтому он быстро покончил со скудным ужином, затушил костер и растянулся на расстоянии вытянутой руки от Марианны.

Они проснулись почти одновременно. Сначала Марианна, почувствовав, как Вилл обнял ее, подгреб к себе и прижал к груди. Потом Вилл, когда хлесткая пощечина наотмашь обожгла его скулу, прогнав сон.

– Ты что, Саксонка?! С ума сошла?! – вскочил он на колени и впился возмущенным взглядом в блестящие в темноте глаза Марианны.

– Как ты посмел меня обнять?! – с ответным возмущением прорычала Марианна.

Вилл понял, в чем дело, и расхохотался.

– Почувствовал во сне рядом с собой девчонку, вот и обнял, – ответил он и тут же получил вторую пощечину.

– Я не девчонка! – крикнула Марианна и вскочила на ноги, желая выбраться из укрытия.

Но вторая пощечина с ее стороны была ошибкой. Вилл разозлился и не дал Марианне выскочить из-под ивы, с силой дернув ее за щиколотку так, что она упала на колени перед Виллом.

– Правда? – делано ласковым голосом спросил он, хищно сузив глаза. – А кто? Ты думаешь, что можешь со мной справиться?

Резкое и внезапное движение Вилла, и руки Марианны оказались за ее спиной, оба запястья намертво захвачены его пальцами, а сама Марианна – лицом к лицу перед Виллом. Марианна дернулась, чтобы вырваться, но усилие было бесполезным. Вилл лишь беззвучно рассмеялся. Глядя ей в глаза, он свободной рукой стал медленно расшнуровывать ее куртку, и Марианна замерла от нахлынувшего на нее ужаса.

– Ну, Саксонка? – прежним тоном спросил Вилл, когда, закончив с курткой, распахнул ворот рубашки Марианны. – Как ты сможешь мне помешать?

И тогда она разрыдалась. Впервые с той ночи, когда Робин привез ее полумертвую в Шервуд, к Марианне пришли слезы. Она рыдала так отчаянно, что Вилл не на шутку испугался. Он немедленно отпустил ее, и она упала ему на грудь, вцепившись сама в куртку Вилла, и рыдала так, что и его куртка, и рубашка под ней промокли от ее слез.

– Что ты, девочка! – в растерянности прошептал Вилл, осторожно обнимая Марианну и гладя ее по голове. – Ты действительно подумала, что я… Не плачь, Мэриан, я хотел тебя проучить, но никогда бы не стал брать силой!

Не протестуя больше против его объятий, Марианна захлебывалась слезами, оплакивая наконец смерть отца, собственное унижение и боль, которые она испытала, свою любовь, которой пришлось остаться в прошлом. А Вилл был искренно уверен в том, что это он так испугал ее и довел до рыданий. Обильный поток слез Марианны если и показался Виллу чрезмерным, но был для него вполне объяснимым. Он видел в ней пусть и озлобленную свалившимися на нее бедами, но невинную и душой и телом девушку, которой он жестоко пригрозил насилием.

Наконец она выплакалась и затихла, по-прежнему цепляясь ослабевшими руками за его куртку и уткнувшись мокрым от слез лицом ему в грудь. Вилл мягко приподнял ее так, чтобы увидеть ее лицо, и тихо попросил:

– Прости меня!

Всхлипнув, она закрыла глаза и слабо кивнула. Вилл в приливе внезапной нежности к ней осыпал едва ощутимыми поцелуями ее лоб, мокрые скулы, склеившиеся от слез длинные ресницы, по-детски обиженно подрагивающие губы. Была ли это просто дрожь или ее губы приоткрылись в ответ, Вилл не понял и не стал разбираться, решительно прижав голову Марианны к своему плечу, чтобы не припасть к ее губам уже настоящим поцелуем и не испугать вновь.

– Спи, Мэриан, – сказал он и, уложив ее, укрыл плащом. – Спи и никого не бойся. Я буду рядом.

Она снова кивнула, положила ладонь под щеку и уснула, все еще всхлипывая во сне.

Вилл сидел возле нее, смотрел на Марианну и тихонько, невесомыми прикосновениями ладони гладил ее по взъерошенным волосам. Он думал о том, что больше не хочет ни о чем выпытывать у нее – она сама ему все расскажет. Еще о том, что, вернувшись в лагерь, ему надо будет немедленно поговорить с Робином, чтобы получить у брата подтверждение, что опека лорда Шервуда над бывшей невестой вызвана исключительно благородством и ничем более и что Робин был связан с Марианной только формально и они оба свободны от взаимных обязательств. Не стремясь сейчас разбираться в нахлынувших на него чувствах, Вилл хотел получить ясность только в одном: Марианна свободна, и он вправе завладеть ее сердцем, душой и телом. В том, что он сумеет ею завладеть, Вилл не сомневался, как и в том, что он хочет этого. Увидеть, как в ее глазах холодная неумолимость сменится нежностью, почувствовать, как ее руки лягут ему на грудь не в отчаянии, как сегодня, а с лаской, как ее губы откроются его губам не от рыданий, а от желания.

К рассвету Вилл уверился в намеченных действиях и стал ждать пробуждения Марианны. Она во сне что-то прошептала, заворочалась, и рубашка сползла с ее тонкого плеча. Вилл поправил ей рубашку, и его пальцы, скользнув по шелковистой коже Марианны, неожиданно наткнулись на грубые, шероховатые рубцы причудливой формы. Предрассветные сумерки почти рассеялись, и Вилл отвел в сторону ивовые ветви, чтобы разглядеть странный шрам на спине Марианны. То, что он увидел, оказалось багрового цвета клеймом, к которому приговаривают публичных женщин.

Когда Марианна проснулась, Вилла рядом не было. Она сладко потянулась и улыбнулась сама не зная чему. Слезы принесли ей огромное облегчение, растопив сердце, превращенное в лед, и вернув ему горячий огонь жизни. Она вспомнила, как Вилл утешал ее, и почувствовала признательность. Нежность его объятий и поцелуев так не укладывалась в обычно суровый облик Вилла, что Марианна подумала о том, что Кэтрин или больше знает о Вилле, или ее доброе сердце зорче, чем иные глаза. Ей захотелось убедиться в перемене, которую она нашла в Вилле, и Марианна поспешила выйти из-под шатра длинных ветвей. Она увидела Вилла – он стоял спиной к иве и кормил лепешкой лошадей – и подошла к нему.

– Долго спишь, Саксонка, – сказал он, едва повернув голову в сторону Марианны, и смерил ее холодным взглядом. – Нам давно пора быть в лагере.

Обратная перемена оказалась разительнее, хотя Вилл сейчас был таким, каким Марианна всегда его знала.

– Вилл, ты сердишься на меня? – только и смогла она спросить.

Он повернулся к ней лицом и посмотрел на Марианну с непонятной для нее брезгливой усмешкой.

– Сержусь на тебя? – повторил он ее вопрос и отрицательно покачал головой, не спуская глаз с Марианны. – На себя, Саксонка. А тебе было бы впору пристать к бродячим актерам, а не к вольным стрелкам. Ты так мастерски разыграла испуг невинной девицы, что я поверил тебе, как последний осел! А ты, оказывается, носишь украшение, которым метят продажных девок.

Она выпрямилась, не сводя с него глаз, полных неверия в то, что услышала. Теперь она получила от него пощечину, и едва ли не больнее, чем ударила его ночью сама. Потом ее глаза сузились, лицо стало ледяным и спокойным.

– Я не уверяла тебя в том, что невинна! – ответила она со злой усмешкой, и Вилл снова увидел перед собой богиню войны и смерти Морриган вместо заплаканной слабой девушки, которую ночью держал в объятьях и утешал поцелуями.

Марианна вскочила в седло, подождала, пока он сядет на коня, и заняла место следом за его лошадью.

В полном молчании они вернулись в лагерь, где их в трапезной поджидала Кэтрин с завтраком. Отказавшись от еды, Марианна ушла к себе. Вилл не стал ее догонять и сел за стол, слушая и не слыша щебетание Кэтрин. Он смотрел перед собой, но видел не трапезную, не солнечный день за распахнутыми дверьми, а глаза Марианны. Заплаканные, милые и доверчивые ночью и полные ледяной враждебности утром. Поняв, что причиной его гнева в действительности была ревность, Вилл бросил ложку и, не отвечая на вопросы встревожившейся Кэтрин, пошел к Марианне.

Она открыла дверь на его стук, но осталась стоять на пороге, не позволив Виллу войти.

– Вилл, я прошу тебя больше никогда не называть меня продажной девкой, – раздельно проговорила она жестким тоном, глядя ему в глаза таким же жестким взглядом. – Если ты сделаешь это еще раз, я сумею убить тебя, и Робин может приказать казнить меня перед всеми стрелками. Мне все равно. Во всем остальном я по-прежнему, как стрелок, подчиняюсь тебе, потому что таким был приказ Робина.

Отчеканив эти слова, Марианна захлопнула дверь. Стук двери и скрежет засова прозвучали так, как если бы она запирала перед Виллом не дверь, а собственное сердце. Постояв мгновение, он развернулся и пошел обратно в трапезную, по пути приняв решение выбросить все мысли, которые к нему приходили ночью, и забыть чувства, которым он едва не поддался. Встретив в трапезной Робина, Вилл обменялся с братом рукопожатием и стал рассказывать ему о последних новостях, полученных от дозорных. О намерении уточнить действительное отношение Робина к Марианне Вилл даже не вспомнил.

Июль прошел, и наступил август.