Читать книгу Лорд и леди Шервуда. Том 4 - Айлин Вульф - Страница 2

Марианна была так потрясена случившимся, что не сомкнула глаз до рассвета. У них и прежде случались размолвки, но и Робин и она – каждый стремился к скорейшему примирению, и ни одна ссора не длилась дольше четверти часа. И никогда Робин даже не повышал голос, не то чтобы поднять на нее руку, как в этот раз.

Щека, несмотря на компресс, болела ноющей болью, но еще сильнее болело сердце, когда Марианна вспоминала все резкие, намеренно причиняющие боль слова, которыми они обменялись. Она очень надеялась, что он вернется. Но прошел час, второй, а Робин так и не пришел. Она не отважилась пойти на его поиски, чтобы ночью не всполошить обитателей замка, и терпеливо ждала возвращения Робина до рассвета. Он не вернулся.

Наступил обычный час пробуждения, и Марианна поднялась с постели. Подойдя к зеркалу, она посмотрела на себя и даже присвистнула, тут же сморщившись от боли. Вся правая сторона лица опухла и затекла багровым цветом. Уголок глаза был окружен кровоподтеком, который ей не удалось запудрить, как она ни старалась. Обычно она оставляла голову и лицо открытыми, но сегодня ей пришлось надеть головное покрывало, обтянув им лицо как можно плотнее, чтобы скрыть следы удара. Отражение в зеркале ясно указывало, что ее уловки не слишком удались, но ничего больше она придумать не смогла – если только совсем закрыть лицо вуалью, но это вызвало бы не меньше вопросов, чем то лицо, которое она видела в зеркале.

В спальню заглянула служанка Марианны Адела, удивленная, что графиня до сих пор не позвала ее. Еще больше она удивилась, найдя Марианну полностью одетой, в головном покрывале, а бросив взгляд на ее лицо, испуганно ахнула.

– Адела, найди его светлость и передай, что я прошу его прийти! – сказала Марианна.

Служанка, присев в реверансе, скрылась за дверью и очень быстро вернулась с известием о том, что граф Хантингтон покинул Веардрун около полуночи, добавив при этом, что лорд Уильям здесь и хочет видеть графиню.

– Нет, – ответила Марианна и махнула рукой в знак того, чтобы девушка оставила ее одну.

Она в невеселой задумчивости подошла к окну. Около полуночи… Значит, он уехал из Веардруна сразу, как только ушел из спальни, не раздумывая и не медля ни минуты. Куда он отправился и когда намерен вернуться?

– Что значит: ее светлость не может меня принять?! – раздался за дверью голос Вилла, заглушая торопливо возражающий голос Аделы. – Я пришел к госпоже по делу, а не с визитом вежливости!

Судя по тому, что дверь распахнулась и на пороге появился Вилл, сопротивление Аделы было подавлено без особых усилий.

– Какое дело заставляет тебя врываться ко мне? – спросила Марианна, отвернувшись от окна, но встав так, чтобы оставаться в тени.

Шикнув на Аделу, которая тут же исчезла, Вилл подошел к Марианне. Ухищрения скрыть от него лицо в полумраке остались напрасными: Вилл заставил ее развернуться так, чтобы солнечный свет упал на Марианну, и бесцеремонно стащил с нее головное покрывало. Оглядев Марианну, он лишь тихо присвистнул и отпустил ее подбородок.

– Рассказывай! – потребовал Вилл и, когда Марианна промолчала, повысил голос: – Рассказывай обо всем, что произошло! Иначе как я смогу помочь вам обоим?!

Марианна, вздохнув, указала рукой на кресло, куда он сел, вытянув ноги, и впился в нее острым выжидательным взглядом. Сев напротив, она тихим монотонным голосом рассказала все подробности ночной ссоры с Робином.

– Я так и знал, что ты вчера услышала наш разговор! – с досадой воскликнул Вилл, когда Марианна замолчала. – И по твоему безмятежному лицу догадался, что добром это не кончится! И надо же было мне самому, из пустого любопытства!..

Оборвав себя на полуслове, Вилл поднялся с кресла и заходил по комнате, сложив руки на груди. Его лицо, и без того напряженное, стало совсем мрачным.

– Каких слов ты от меня ждешь? – резко спросил он, чувствуя на себе ее взгляд, остановился перед Марианной и посмотрел на нее с гневом и осуждением. – Думаешь, я похвалю тебя за то, что ты пригрозила ему нарушением брачных обетов?

– Нет, конечно, – усмехнулась Марианна, – ведь твой брат прав всегда и во всем.

Вилл окинул ее долгим сожалеющим взглядом и тихо спросил:

– Он рассказывал тебе о леди Луизе?

Марианна молча кивнула.

– А о ее смерти? – настойчиво спросил Вилл и, когда она промолчала, ответил за нее сам: – Нет, об этом – я уверен! – он только упоминал, но никогда не рассказывал даже тебе. Знаешь почему? Робин был сильно привязан к матери. Ее смерть причинила ему такую боль, что он возненавидел новорожденную сестру, считая Клэр виноватой в том, что леди Луиза умерла. Он полгода не мог заставить себя войти в комнату, где стояла ее колыбель, не то что подойти к сестре. Он отказался и в церковь идти на ее крестины. Отцу пришлось часто и подолгу разговаривать с ним, прежде чем он смог переломить в Робине такое отношение к Клэр и убедить его в том, что малышка ни в чем не повинна.

Не спуская глаз с Марианны, Вилл после недолгого молчания продолжил:

– И вот теперь представь, что перед ним встала угроза точно так же потерять тебя. Как ты думаешь, он покорно положится на судьбу или попытается отвести от тебя подобную опасность?

– Забота обо мне – достаточная причина что-либо предпринимать за моей спиной?

– Более чем! – отрезал Вилл. – Как твой муж он вправе принять любое решение относительно тебя, не обсуждая его с тобой! Ты слишком привыкла к свободе, которую он тебе предоставил. Привыкла, но не удосужилась понять, что такая свобода чрезмерна для женщины! Да если бы на его месте оказался я и услышал от жены то, что услышал он, ты бы так легко не отделалась! Он еще мягко обошелся с тобой!

Марианна хотела съязвить, но гневный взгляд Вилла заставил ее сдержаться и промолчать.

– Ты знаешь, где он сейчас? – только и спросила она, не слишком надеясь на ответ, и не ошиблась.

– Знаю. Но он запретил говорить об этом тебе. Ты должна оставаться в Веардруне до его возвращения. Это приказ, Марианна, и мой тебе совет: не вздумай нарушить его! Ради себя самой не ищи сейчас встречи с Робином. Я в жизни не видел брата в таком гневе, в каком он пребывал, покидая ночью Веардрун! Робин… Ему нужно время, чтобы справиться с гневом, а тебе – залечить следы его пощечины.

Проведя ладонью по ее лицу, Вилл сочувственно поморщился и, смягчившись, сказал:

– Не выходи сегодня на люди, Мэриан. Даже Гвен к себе не пускай. Веардрун и так весь в неясном смятении из-за внезапного отъезда Робина – а если еще увидят твое лицо!.. Придумай любой предлог, а я скажу Тиль, чтобы сегодня она взяла на себя твои обязанности.

Марианна склонила голову, прикоснувшись лбом к его плечу, и почувствовала, как ладонь Вилла ласково погладила ее по голове.

– Не отчаивайся. Я уверен, что все обойдется. Только дай ему время остыть!

Она благодарно кивнула. Вилл был уже в дверях, когда его остановил ее вопрос:

– А что сделал бы ты, оказавшись на его месте?

Он повернул голову, посмотрел на Марианну и усмехнулся:

– Даже не пытайся представить! К счастью, Тиль и в голову не придет дерзость, на которую способна ты.

Вилл ушел, оставив Марианну одну. Последовав его совету, она вышла из своих покоев только на следующее утро, когда опухоль на лице почти спала, а цвет кожи если еще и не стал обычным, то все же был не таким багровым, и головное покрывало могло скрыть след пощечины. Несмотря на то что ее никто ни о чем не осмелился спрашивать, а сама она никому и ничего не собиралась объяснять и вела себя как обычно, все в Веардруне почувствовали, что происходит неладное. Эдрик молчал и только тяжело вздыхал. Гвендолен, для которой Марианна придумала объяснение отъезда Робина, была подавлена, забросила игры, забыла даже о своем новом любимце – вороном пони. Она усиленно занималась с учителями, а встречаясь с Марианной, молча смотрела на мать вопросительным тоскующим взглядом.

Когда третий день отсутствия Робина был на исходе, Марианна, не выдержав, позвала к себе Дэниса.

– Леди Мэри! – взмолился Дэнис, едва она устремила на него требовательный взгляд. – Я не могу сказать тебе, где крестный! Отец убьет меня!

Она уже была готова отпустить юношу и оставить его в покое, когда Дэнис, заметив в ее глазах смесь печали и отчаяния, не выдержав, вздохнул.

– Ох, ладно! Не могу тебя видеть такой! – он внимательно посмотрел на Марианну и спросил: – Тебе чем-то поможет, если я скажу, что он взял с собой Артоса?

Марианна улыбнулась. Артос – мощный большой волкодав – был любимой охотничьей собакой Робина. Значит, Робин уехал в лесные угодья, в охотничий дом, который находился в нескольких часах пути от Веардруна. Робин любил иногда там уединяться от суеты жизни наместника и часто брал с собой Марианну, отчего этот дом, далеко не такой скромный, все равно напоминал ей дом Эллен в Шервуде.

– Значит, помогло! – снова вздохнул Дэнис, заметив ее улыбку, и горячо попросил: – Только не выдавай меня отцу! А то он так надерет мне уши, что я до Рождества буду помнить!

– Не выдам, Дэн, – пообещала Марианна. – В сущности, ты мне толком ничего не сказал, поэтому не чувствуй себя виноватым перед Виллом.

– Да, как же! – хмыкнул Дэнис, сильно сомневаясь, что и Вилл не счел бы его слова откровенной подсказкой.

Воспользовавшись тем, что на следующий день Вилл был вынужден покинуть Веардрун, заменяя Робина в делах обширных владений, Марианна во второй половине дня в сопровождении шести ратников отправилась в охотничий дом. В отсутствие Вилла никому даже в голову не пришло задержать ее. Когда она добралась до охотничьего дома, то увидела на лужайке Воина и приказала ратникам возвращаться обратно. Расседлав Колчана, она пошла к двери, где ее встретил огромный пес, лежавший у порога. Подняв лобастую голову, он слегка заворчал, но, узнав хозяйку, встал, повилял хвостом и отошел в сторону, позволив Марианне открыть дверь.

Она вошла и сразу увидела Робина. Он сидел за столом в трапезной и читал книгу. Услышав скрип двери, Робин поднял голову и встретился глазами с Марианной. Она молча застыла посреди залы под его тяжелым взглядом, в котором не было ни малейшего отблеска радости от ее внезапного появления.

– Вилл передал тебе мой приказ оставаться в Веардруне до моего возвращения? – осведомился Робин и, когда Марианна молча склонила голову, задумчиво произнес: – И почему я решил, что терпение и послушание входят в число твоих добродетелей?

Отложив книгу, он поднялся, бросил взгляд в окно и, никого не увидев, вскинул бровь.

– Ты что, проделала сюда путь из Веардруна в одиночестве?

– Нет, я брала охрану, но отпустила ратников обратно, – ответила Марианна, по-прежнему стоя посреди залы: он так и не предложил ей сесть.

– Жаль, – вздохнул Робин и обернулся к ней. – Жаль, что теперь я не могу отправить тебя в Веардрун немедленно. Как ты посмела ослушаться меня?

Не дождавшись от Марианны ответа, Робин холодно улыбнулся:

– Вилл не однажды упрекал меня, что я разбаловал тебя, предоставив слишком много свободы. Я отмахивался от его укоров, считал, что тебе нельзя подрезать крылья. Но, кажется, он оказался прав. Я недвусмысленно выразил свою волю – и ты поспешила нарушить ее, приехав сюда. Зачем, Марианна? Показать, как ничтожно мало ты считаешься со мной? Вообще не считаешься?

Горячо жаждавшая примирения, Марианна меньше всего на свете хотела новой ссоры. Но Робин был прав: она, зная о его приказе, не задумываясь, при первой же возможности нарушила его. Не найдя слов для оправдания, она молча покачала головой.

– Нет? – Робин с едва уловимой иронией вскинул бровь. – Что ж, говори, зачем приехала.

Он бесстрастно смотрел на нее, ожидая ответа, и она не заметила на его лице никаких чувств. Одно лишь спокойное безразличие, которое испугало ее больше гнева.

– Я приехала, чтобы просить тебя вернуться! – сказала Марианна и, очень надеясь смягчить Робина, поспешно добавила: – Гвен скучает по тебе! Она беспрестанно спрашивает, куда ты уехал, не попрощавшись с ней, и когда вернешься.

Имя дочери произвело впечатление, но не такое сильное, как надеялась Марианна. Робин едва заметно дернул уголком рта, но выражение его лица не смягчилось. Он только спросил:

– Надеюсь, ты оправдала мой внезапный отъезд благовидным предлогом?

– Да, – ответила Марианна, – я сказала, что дела графства потребовали твоего немедленного отъезда.

– Я признателен тебе, – вежливо и спокойно улыбнулся Робин, оставаясь на ногах и по-прежнему не предлагая Марианне сесть.

– Но она очень ждет твоего возвращения! – с едва заметной настойчивостью сказала Марианна.

– Передай ей, что я вернусь через несколько дней, – ответил Робин.

– Значит, ты не вернешься вместе со мной? – тихо спросила она, не сводя с него потемневших глаз.

– Нет. Завтра приедет Вилл, и ты отправишься в Веардрун вместе с ним. А я еще побуду здесь.

– Почему?

Его глаза сузились, и взгляд стал жестким:

– Потому что я так хочу! И раз уж ты приехала, давай объяснимся сейчас.

В его ледяных глазах полыхнул гневный огонь. Робин наконец указал Марианне на стул и сам сел за стол напротив нее.

– Хочу, чтобы ты понимала: мое возвращение в Веардрун ничего не изменит, – сказал он, не спуская с нее прежнего жесткого взгляда, и после долгого молчания тихо, но твердо добавил: – Наш брак завершен, Марианна.

Она молчала, не сводя с него глаз, не веря тому, что услышала. Ей даже показалось, что он вот-вот улыбнется и его слова окажутся шуткой. Но губы Робина оставались крепко сжатыми, взгляд – холодным и неумолимым.

– Ты хочешь развестись со мной? – с трудом проговорила Марианна онемевшими, непослушными губами.

Услышав ее вопрос, Робин невесело рассмеялся.

– Нет, подавать прошение о разводе я не намерен. Не хочу потешать двор короля Иоанна, да и нет причин, которые церковь признала бы серьезными для расторжения нашего брака. Видимая сторона останется прежней. Но теперь нам каждый день придется изображать почтительных друг к другу супругов. Надеюсь, что ты справишься. Хотя бы ради нашей дочери.

Марианна едва перевела дыхание и потерла пальцами занывшие виски.

– Но почему? – выдохнула она, все еще не в силах поверить, что он действительно принял такое решение.

Он долго смотрел на нее, и она уже понадеялась, что он передумает. Но когда он заговорил, она услышала совершенно не то, что хотела услышать.

– Ты пригрозила мне изменой, – отделяя одно слово от другого, произнес Робин. – Если в этом мире я и был в чем-то уверен, так прежде всего в тебе. Но ты мне отказала в этой уверенности.

– Вспомни, что сначала то же самое сделал ты, – горячо возразила Марианна. – Да, мне не следовало отвечать тебе тем же.

– Но ты ответила, а я ударил тебя, чем лишился уважения к самому себе, – Робин поднял на Марианну спокойные холодные глаза и сказал: – Теперь я сам настаиваю на отдельных спальнях. А может быть, и на разных резиденциях. Ты вольна выбрать любой из моих замков и обустроить его по своему вкусу.

– Робин! – прошептала Марианна, не сводя с него полных горечи глаз. – Робин, ты сейчас несправедлив!

– Возможно, – устало ответил он, – и даже наверняка несправедлив! Но я ничего не могу поделать: твои слова и моя пощечина что-то разрушили во мне. Я не знаю, люблю ли я тебя еще, но больше не хочу быть рядом с тобой, как с супругой.

Ей показалось, что окружавший ее мир внезапно рассыпался в прах, и она оказалась в полной темноте, среди бескрайних руин, густо засыпанных пеплом. И, прежде чем сама успела подумать, услышала как со стороны свой голос, полный отчаяния:

– Робин! Я не смогу, я просто не умею жить без тебя!!!

– Придется научиться, – пожал плечами Робин и, посмотрев на Марианну почти с сочувствием, тихо сказал: – Если я сейчас пожалею тебя и возьму свои слова обратно, то перестану относиться с уважением и к тебе.

Теперь долго молчала она, глядя мимо него пустыми, ничего не выражавшими глазами.

– Нет, – наконец услышал он ее ровный голос, – мне не нужна твоя жалость.

Она вдруг почувствовала, что устала до изнеможения, и захотела только одного: лечь в постель.

– Где я могу устроиться на ночь? – спросила она.

– Располагайся в спальне, – ответил Робин. – Я переночую наверху, в комнате для гостей. Если ты голодна…

– Нет, – сказала Марианна, не дав ему договорить, поднялась и ушла в спальню.

Там она сняла плащ, разулась и прямо в платье легла на кровать. Глядя невидящими глазами в потолок, она терпеливо ждала, когда к ней придет милосердный сон. Но сна не было – вместо него в ушах звучал холодный голос Робина, и по мере того как она вспоминала каждое из сказанных им слов, боль накатывала на нее волна за волной, делаясь все острее и невыносимее. Память невольно листала годы их совместной жизни – день за днем и ночь за ночью. И, вспоминая, она понимала, что еще и в малости не осознала своей потери – утраты его любви. Глубокой, беспредельной любви, которая являлась для нее целым миром и надежной защитой от остального, чуждого мира, где ей придется существовать одной, без него.

Но ведь он сказал, что не знает, любит ли ее еще! Значит, надежда оставалась – или хотя бы тень надежды… Марианна тихо простонала: надо было послушаться его приказа и дождаться Робина! Может быть, именно ее внезапный приезд не дал ему до конца разобраться в себе, остыть его гневу и привел к высказанному им жестокому решению.

Робин тоже не спал. Поднявшись на второй этаж в гостевую спальню, он сидел за столом. Перед ним лежала раскрытая на случайной странице книга, но он не читал ее. Поставив локти на стол и уткнувшись лбом в сомкнутые пальцы, он, как и Марианна, перелистывал книгу памяти, и каждое воспоминание усугубляло боль. Он знал, что Марианна в эту минуту тоже не спит, но не хотел идти к ней.

Устав от собственных мыслей, Робин раздраженно начертил пальцами знак в воздухе. Его лоб овеяло легкое дуновение, и больше ничего. Он немного подождал и, не услышав никакого отклика, спросил:

– Почему вы молчите? Я же знаю, что вы пришли!

В ответ раздался легкий смешок, а вслед за ним мелодичный голос:

– Молчу потому, что поражена, как ты меня позвал. Твоя сила позволяет тебе такой зов, но ты из вежливости мог бы просто произнести мое имя. Что за наглость, Ранд?

Робин вздохнул и виновато склонил голову:

– Простите меня, леди Ри! Я не хотел оскорбить вас!

– Знаю, – ответил тот же смешок.

Он поднял голову и посмотрел в сторону голоса, где замерцало сияние и, сгущаясь, приняло очертания женщины, похожей на Марианну как отражение в зеркале, если бы не черный цвет густых и гладких волос.

– Зачем ты позвал меня? – спросила леди Рианнон, с усмешкой глядя на Робина. – Ты ведь уже принял решение, огласил его и сам признал, что оно несправедливо. Так чего же ты хочешь услышать от меня?

Робин молча пожал плечами: ему было нечего ответить. Только извиниться перед леди Рианнон за то, что напрасно ее потревожил, что он и сделал. Она могла уйти, но осталась, не спуская с Робина глаз, в которых таились знание, печаль и любовь.

– Ранд, твой отец и я – мы пошли против воли леди Маред, связав тебя с Моруэнн. Возможно, мы сделали ошибку, которая заключалась в том, что мы просто хотели для вас счастья как для обычных людей. Но вы оба исполняли свой долг так, как и следовало его исполнять. Вы стали не просто мужем и женой, вы заключили союз Девы и Воина, в котором нам с твоим отцом было отказано. Но сейчас ошибку совершаешь ты. Почему ты, пусть и оказавшись не у дел, стал относиться к Моруэнн как к простой женщине? Она по-прежнему твоя Дева, связанная с тобой неразрывно. Если события примут иной оборот, ее сила понадобится тебе точно так же, как все эти годы твоя сила была нужна ей. Предоставь Моруэнн идти своим путем, перестань вести ее за руку так, как считаешь нужным для нее. Отказавшись от Моруэнн, ты ничего не изменишь, только ослабишь ее и себя.

– Я всего лишь пытался оберегать ее, – тихо сказал Робин.

– От нее самой? – усмехнулась леди Рианнон. – Именно об этом я тебе и говорю! Ты забыл, что Дева оберегает Воина, а не наоборот?

– Я не забыл.

– В самом деле? Тогда скажи мне, чем отличаются обязанности Воина и Девы по отношению друг к другу?

Глубоко вздохнув, Робин, словно повторяя заученный в детстве урок, ровным голосом произнес:

– Дева оберегает Воина силой своей любви, являя собой сад радости и покоя души Воина, служа источником, из которого Воин черпает силы, чтобы остаться верным пути. Воин защищает жизнь своей Девы с оружием или без него от любого враждебного посягательства.

– Все правильно, – одобрила леди Рианнон. – Память тебя не подводит, но почему ты вдруг начал вести себя вопреки тому, что только что сказал? Как Моруэнн сможет исполнить свой долг, если ты закрыл от нее часть души? Собираешься сказать, что ради ее же блага? Не утруждай себя, Ранд! Никогда и никому неведение не приносило добра. Твое дело – защищать Моруэнн от враждебных посягательств и ни от чего другого!

– Я помню, – ответил Робин, – но мне это не всегда хорошо удавалось, и вы знаете об этом.

– Не тебе судить, хорошо или нет, – отрезала леди Рианнон. – Если бы не ты, она давно бы погибла. Ты помнишь, кто на нее охотился, и знаешь, чем бы для нее это закончилось – неизбежное пленение и смерть через очень недолгое время. Он до сих пор не оставил мысли о ней, и ты после того, что я тебе только что открыла, всерьез намереваешься лишить Моруэнн своей защиты?

– Нет, – помолчав, сказал Робин.

– Хорошо, – удовлетворилась его ответом леди Рианнон. – Тогда забудь о гордости, Ранд. Твое решение было продиктовано гневом, а не сердцем и разумом. Ты лишь причинил боль и себе, и Моруэнн.

Робин провел ладонями по лицу, словно омывал его водой, и посмотрел на леди Рианнон:

– Вы навестите ее, леди Ри?

Леди Рианнон отрицательно покачала головой:

– Нет. Ведь она не звала меня. Моруэнн – сильная духом, и она пытается сама справиться с болью. Зачем мне мешать ей? Но будь внимателен, Ранд! Ты поставил ее в такие условия, что она, собравшись с силами, тоже может принять неправильное решение. А исправить ее ошибку будет труднее, чем твою. Моруэнн горда не меньше тебя, но она еще и упрямее, чем ты.

Робин склонил голову в знак согласия – и словно теплая ладонь коснулась его лба, а потом – едва ощутимое, как дуновение ветра, прикосновение губ.

– Мне пора, Ранд. Передай Моруэнн мое благословение и прими от меня благословение, которое послал тебе отец.

– Подождите прощаться, леди Ри! – удержал гостью Робин и, секунду помедлив, негромко спросил: – Ваша мать и мой дед – граф Уильям – были правы?

Долгое молчание, очень внимательный взгляд леди Рианнон, легкая и грустная усмешка, тронувшая ее губы.

– Догадался? И теперь хочешь спросить, есть ли смысл в том, что ты делал и делаешь, если они не ошиблись?

– Да, – твердо ответил Робин.

Леди Рианнон едва заметно пожала плечами:

– Я не знаю, Ранд, были ли они правы, и никто не знает. Твой отец недаром оставил без ответа вопрос, который ты ему задал много лет назад. Суть в том, что для тебя это ничего не изменит – ты все равно станешь поступать так, как велит тебе долг. Как поступал и Альрик. Возможно, тебе однажды откроется истина, возможно нет. Твое будущее закрыто для меня. Ведь я – Хранительница не твоего, а предшествовавшего тебе поколения.

Голос леди Рианнон растаял в воздухе, и Робин понял, что она ушла. Он бросил взгляд в окно и увидел занимавшуюся на небе полоску зари. Наступивший день был воскресным, и Робин накануне отпустил слуг на первую половину дня ради мессы. Но когда он спустился вниз, на столе его ждал приготовленный завтрак, а рядом с кубком – свиток пергамента. Не присаживаясь за стол, он развернул пергамент и прочитал:

«Мой лорд, Вы приняли решение, и мне, очевидно, остается только склониться перед Вашей волей, чтобы сохранить хотя бы Ваше уважение, раз я не смогла сберечь Вашу любовь. Обещаю Вам приложить все силы к тому, чтобы ради дочери и всех остальных в Веардруне сохранить видимость того, что мы с Вами ладим, как прежде. Но если эта обязанность все-таки окажется для меня непосильной, то я хотела бы воспользоваться Вашим предложением покинуть Веардрун и поселиться в любом из Ваших замков по Вашему выбору. Прошу Вас также позволить мне оставить при себе Гвендолен до тех пор, пока ей не исполнится десять лет. По достижении ею означенного возраста я всецело доверяю Вам ее дальнейшее воспитание. Осознание того, что Вы отдадите ей всю Вашу отцовскую любовь и заботу, позволяет мне просить у Вас разрешения для меня самой удалиться в монастырь, где я проведу остаток своих дней в молитвах за Вас и нашу дочь. Это мое настоятельное желание, и я прошу Вас отнестись к нему с пониманием и снисхождением».

Не притронувшись к завтраку, Робин прошел в спальню. Марианна спала глубоким сном, уснув совсем недавно, раз собрала ему завтрак. Заметив рядом с постелью пустой кубок, Робин поднял его, поднес к лицу и почувствовал едва ощутимый запах сонного настоя. Впервые на его памяти она по своей воле прибегла к этому средству – обычно справлялась сама.

Робин долго смотрел на ее бледное лицо с темными полукружиями под глазами. Разбудить ее было так просто! Достаточно провести ладонью по щеке или прикоснуться губами к виску. Но, согласившись с леди Рианнон, он все равно не нашел в себе сил сделать ни то ни другое. Словно какая-то сила гнала его прочь от Марианны. Возможно, он должен был воспротивиться этой силе, но не захотел, поддался ей. Поэтому он прикрыл Марианну краем покрывала – она так и лежала поверх него, не сняв платья, – и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Достав перо и чернила, он написал несколько слов ниже последних строк, начертанных ее рукой. Оставив пергамент на видном месте, Робин взял колчан, вышел из дома и свистом подозвал к себе и вороного, и волкодава.

Она выпила сонный отвар, но его действие прекратилось, когда вороной копытами простучал под окнами дома. Марианна с тяжелой головой поднялась с постели, вышла в трапезную и сразу увидела, что завтрак, приготовленный ею, остался нетронутым. Напрасно она старалась смягчить Робина этим маленьким знаком внимания! Но письмо он прочел, судя по тому, что пергамент лежал не там, где она его оставила. Заметив возле пергамента перо и чернильницу, Марианна подошла к столу, развернула пергамент и увидела две строки, написанные решительным, твердым почерком Робина. «Моя леди, не уезжай, не дождавшись меня. Я вернусь, и мы все обсудим с тобой», – прочитала она, и в ее сердце затеплилась надежда, что все еще поправимо, все не так страшно, как ей представлялось ночью.

Чтобы чем-то себя занять до возвращения Робина, Марианна принялась за дела по дому, зная, что слуги вернутся нескоро. В сущности, ей не было особой нужды делать какую-либо домашнюю работу – в доме царили чистота и порядок, но она не могла ждать решения своей судьбы в пассивной бездеятельности. Умывшись и заплетя волосы в простую косу, она переоделась в скромное платье из светлого льна, не украшенное ничем, даже вышивкой. Убрав со стола, она отыскала в спальне рубашки Робина и отправилась к ручью, который протекал неподалеку от дома.

Закончив со стиркой, она развесила рубашки сушиться и присела рядом на траву, гладя ладонью влажную тонкую ткань подола, намокшего от брызг. Занимавшийся день обещал быть солнечным и теплым, на небе не было даже тени облачка. Лес вокруг шелестел ветвями, на которых только начали проклевываться первые листья, еще свернутые и наполовину не вылущившиеся из почек. Веселая птичья перекличка напомнила Марианне Шервуд. Как они были счастливы тогда, несмотря на опасность, которая подстерегала их на каждом шагу! Марианна подумала, что больше всего на свете ей хотелось бы прожить жизнь с Робином и Гвендолен в лесной глуши, хотя бы в этом охотничьем доме – небольшом, но уютном и любовно убранном. Она глубоко вздохнула и невесело рассмеялась над этим желанием: Робин через несколько дней начал бы метаться по дому, как дикий зверь по клетке, изнемогая от бездеятельности, сочтя подобную тихую и размеренную жизнь прозябанием!

Вернувшись мыслями в прошлое, она вспоминала, как ждала его возвращения из Лондона, куда он уехал всего через несколько дней после триумфального въезда в Веардрун. Он надеялся вернуться через месяц. Но король удерживал и удерживал его при дворе, а потом приказал сопровождать его в поездке на континент, где Ричарду не терпелось поквитаться с королем Филиппом. Марианна тосковала: они впервые разлучились так надолго. Но хлопоты по обустройству Веардруна, изрядно разграбленного за годы отсутствия законного хозяина, управление обширными владениями Рочестеров, суды – все это легло на ее плечи и отвлекало от печали. Под опекой короны хозяйства в землях, принадлежавших Рочестерам, пришли в упадок, и Марианне пришлось приложить немало сил к их восстановлению.

Вилл уехал вместе с братом, и Марианне помогали Эдрик и Тиль, которая неожиданно проявила недюжинные способности в самых разных делах. Клэренс была полностью поглощена приближавшимся материнством, и Марианна не беспокоила ее, радуясь, что подруга потихоньку начала оживать. А вскоре и сама Марианна поняла, что они с Робином не обманулись в прощальном благословении Шервуда. Постоянные утренние недомогания, тошнота и головокружения явственно указывали на беременность. В отличие от первой, эта с самого начала протекала нелегко, и Эллен то и дело приходилось звать на помощь Эдрика, чтобы тот силой убеждения и упреков в пренебрежении собственным здоровьем, долгом перед графом и домом Рочестеров заставлял Марианну как можно больше оставаться в постели.

Как и просил ее Робин, она упоминала в письмах к нему о своем состоянии, умалчивая, что переносит его довольно тяжело, понимая, что в случае тревожных известий он немедленно вернется в Веардрун, пренебрежет волей короля и неминуемо навлечет на себя гнев Ричарда. Поэтому она просто терпеливо ждала его, подробно описывая в своих посланиях жизнь Веардруна и состояние дел в графстве. В его ответных письмах она находила такое же подробное описание дел, которые поручал ему Ричард, чувствуя сердцем сквозившее в его твердом стремительном почерке нетерпение вернуться домой, к ней, хотя об этом он не написал ни слова.

Робин все-таки вызвал неудовольствие Ричарда, наотрез отказавшись принять участие в новом крестовом походе, который замыслил неугомонный король-рыцарь. Он вернулся в Англию через полгода, назначенный Ричардом наместником Средних земель, полноправным, хотя и негласным правителем которых он был столько лет. Марианна вспомнила, как встречала его во дворе Веардруна, не в силах поверить, что он сейчас наконец-то появится, обнимет ее, окажется рядом. Случись так, что ратники, несшие караул на стенах замка, ошиблись, не разглядели герб на штандарте, приняли кого-то другого за графа Хантингтона, разочарование убило бы ее на месте.

Поэтому она, неподвижно застыв и не веря своим глазам, наблюдала, как в огромной арке ворот Веардруна вырос его силуэт – как всегда, верхом на вороном Воине, не расстававшемся с хозяином за время странствий. Вот Робин осадил жеребца, спрыгнул с седла, и только тогда Марианна поверила в то, что он вернулся. Не сдержав улыбки и слез, забыв о чинности, положенной в присутствии вассалов и слуг, она бросилась в объятия, которые он распахнул ей, и замерла от счастья, когда его губы прильнули к ее лбу. Ее сердце сбилось с ритма, услышав биение сердца в его груди. Она вдохнула его такой родной запах и услышала ласковый шепот, когда он положил ладонь на ее сильно располневший стан:

– Какая ты стала! Только по твоему животу и вижу, как много прошло времени с нашего расставания!

Что изменилось со дня его возвращения? Несколько лет в Веардруне пролетели так же быстро, как один год в Шервуде. Спокойные и счастливые годы! Она быстро свыклась с обязанностями теперь уже не только графини Хантингтон, но и супруги королевского наместника края, в который входили восемь графств. Новые обязанности не были ей в тягость, она справлялась с ними легко, чем вызывала неподдельное восхищение Робина, который охотно принимал ее помощь в делах, а что-то, например опеку над многочисленными сыновьями и дочерями знатных семейств, отправленными ко двору наместника на воспитание, почти целиком поручил ей. Помимо дел, у них оставалось время для дальних поездок. Они не однажды побывали во владениях Робина в Аквитании и Нормандии, посетили Уэльс, погостив у принца Ллевелина. Еще была Шотландия, в которой глава клана Гордонов оказался побратимом Робина, а шотландский король – родственником, о чем Марианна не знала. Он никогда не переставал удивлять ее!

Перемены еще не наступили, но в воздухе повеяло предчувствием грозы, когда после смерти Ричарда на английский престол взошел его брат Джон – король Иоанн. Новый король не жаловал само имя Рочестеров, а графу Хантингтону он не забыл ни лет, проведенных Робином вне закона, ни выкупа для Ричарда, собранного с помощью лорда Шервуда. Конечно, Иоанн был достаточно благоразумен и изрядно хитер, чтобы открыто проявить немилость к графу Хантингтону, в родстве с которым состояла едва ли не половина знатных английских семей, а еще и часть французских. Он выказывал Робину всяческую приязнь и неизменно хвалил его за состояние дел в Средних землях. Робин отвечал королю почтительностью и неуклонно следовал принесенной Иоанну вассальной присяге.

Но никто из них не обманывался насчет истинного отношения друг к другу. Несколько месяцев назад, призванный королем в очередной раз, Робин вернулся в Веардрун, освобожденный Иоанном от должности наместника Средних земель. Граф Лестер в письме Марианне сообщил, что Робин сам отказался от этой почетной должности, облекавшей его почти абсолютной властью в Средних землях. На все вопросы Марианны Робин отшутился и только однажды сказал, что он был вынужден отказаться в обмен на милость, проявленную к нему Иоанном. Но в чем заключалась милость короля, Робин не пояснил, и Марианна до сих пор пребывала в неведении.

Не с тех ли пор их отношения начали меняться? Он по-прежнему оставался преданным и любящим супругом, но она почувствовала, как часть его души закрылась от нее, в чем и упрекнула Робина во время ссоры. Она понимала, что он молчит, оберегая ее от каких-то ведомых ему – но не ей – тревог. Но ее ранило и возмущало его молчание. Он не имел права замалчивать от нее свои тревоги, ведь ее долг – оберегать его самого. А как она могла исполнять свой долг, пребывая в неведении? Один раз она попыталась проникнуть в его душу оком Девы, но тут же наткнулась на непреодолимую защиту, которую он мгновенно возвел, едва почувствовав скольжение ее взгляда. И всего ее умения не хватило на то, чтобы преодолеть эту непроницаемость глухой стены, которой он закрыл свою душу от нее.

– Никогда больше не делай так без моего разрешения! – сказал он ей с холодными, гневными нотками в голосе. – Все, что я сочту возможным открыть тебе, я открою сам.

Она пыталась возражать, но он не стал слушать ее возражения. Она отступилась, но не смирилась. А он не желал признать себя неправым. И вот последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, оказались те самые меры, которые он – непревзойденный целитель – предпринял, чтобы уберечь ее от смерти. Смерти, которую предвидел он, но не она.

«Я вернусь, и мы все обсудим». Марианна глубоко вздохнула. Солнце уже поднялось высоко, а он все еще не вернулся. И почему она решила, что новый разговор с ним приведет к примирению? Может быть, он хотел обсудить, какой из замков предоставить в ее распоряжение и в какой монастырь она просит у него разрешения удалиться?

Поднявшись с травы, Марианна собрала высохшие рубашки, сложила их в стопку и хотела вернуться в дом, как вдруг из леса вышли незнакомые люди. Увидев их, она невольно остановилась, прижав рубашки к груди, и окинула незнакомцев настороженным взглядом. Они, в свою очередь, заметили Марианну и тоже замерли на месте, не сводя с нее глаз.

Их было шестеро. Давно забывшие о мытье и ножницах сальные волосы вздыбились над потемневшими от пыли лицами. Одежда тоже явно нуждалась в починке и стирке. На поясах двоих висели короткие мечи. Остальные были вооружены кто ножом, кто дубинкой. Один стоял, опираясь на длинную рогатину.

Мирная жизнь породила иллюзию защищенности, изгладив из памяти, каково это – столкнуться с опасностью лицом к лицу, а именно такая встреча сейчас и произошла. Не изменившись в лице, сохранявшем властное выражение, хотя в глубине ее сердца шевельнулась растерянность, Марианна высоко подняла голову и громко спросила:

– Назовитесь и скажите, что вы делаете во владениях графа Хантингтона!

Услышав ее слова, они переглянулись и расхохотались так, словно она сказала нелепицу. Тот, кто держал рогатину, смерил Марианну взглядом с головы до ног и ответил:

– Малютка, нам нет дела до графа Хантингтона, как ему нет дела до нас. Мы идем по своим делам, а если путь завел нас в его земли, то это печаль твоего господина, а не наша. Собери-ка нам поесть и дай что-нибудь выпить да смотри поласковее, если хочешь расстаться с нами по-хорошему. А то уставилась с таким высокомерием, словно ты не служанка, а сама графиня!

У нее не было при себе никакого оружия. Никогда в Шервуде она не переступила бы порог трапезной, не взяв с собой пару ножей. В лесу это было для Марианны так же естественно, как при непогоде накинуть плащ, притом что ни разу не случилось так, чтобы в лагере не было никого из стрелков и женщины остались бы одни, без защиты. А здесь она была совершенно одна, но ей и в голову не пришло взять оружие. Помедлив, Марианна кивнула и сделала шаг в сторону дома, надеясь, что, если она принесет им еду, они уберутся по доброй воле, а если нет, то она уже не будет безоружной и сумеет дать им отпор. Но стоило ей оказаться напротив вожака, как остальные сомкнулись вокруг нее, заключив Марианну в круг.

– Пропустите меня, – спокойно сказала она. – Я вынесу вам из дома съестное и эль.

– Вынесешь, – ухмыльнулся вожак, не спуская с нее глаз, – или мы сами возьмем. А пока ты поможешь нам утолить другой голод. Думаю, что твой господин не будет в обиде, если мы ублажим его хорошенькую прачку!

Он ухватил ее за запястье и с грубой силой притянул к себе. Выронив стопку белья, Марианна оказалась в тисках грубых сильных рук, и в ее рот впились жадные губы. Она вырвалась и отскочила, с отвращением вытирая губы. Бродяги расхохотались.

– Ты лакомый кусочек, девочка, – воскликнул вожак, скользя по Марианне взглядом, в котором горела откровенная похоть, – а мы никуда не торопимся и можем остаться здесь даже на ночлег, чтобы не спеша развлечься с тобой!

Услышав за спиной скабрезные шутки, Марианна молча протянула руку к главарю шайки, и тот, довольно осклабившись, шагнул к ней, не ожидая подвоха от женщины. Оказавшись рядом с ним вплотную, Марианна выхватила у него из-за пояса нож и вонзила в ребра вожака по самую рукоять. В груди главаря раздалось хрипение, и он, расширив от предсмертного ужаса глаза, осел к ногам Марианны. Отскочив, она успела выдернуть нож и, крепко стиснув в ладони липкую от крови рукоять, обожгла глазами остальных.

– Вон отсюда! – рычанием прокатилось по ее горлу.

Четверо замерли на месте, не сводя с Марианны ошеломленного взгляда. Пятый бросился к распростертому на траве телу.

– Клянусь Святой Девой, эта дрянь убила Тэда! – воскликнул он и, поднимаясь с колен, со злостью пообещал Марианне: – Ты об этом пожалеешь!

Они впятером набросились на нее. Но для них явилось неожиданностью, что с ней было не так просто справиться. Сказалась выучка, полученная Марианной в Шервуде и не забытая в Веардруне. Будь у нее меч, она вообще расправилась бы с бродягами без особых усилий. Но, вооруженная только ножом, Марианна понимала, что ей долго не продержаться против пятерых крепких мужчин, которые превосходили ее силой и весом. Их круг сомкнулся, и еще один упал, налетев на лезвие ножа. Но двое обхватили Марианну медвежьей хваткой, а третий стал безжалостно выкручивать ей запястье, заставляя разжать пальцы и выпустить нож. Четвертый попытался задрать подол ее платья и тут же получил от Марианны удар ногами в живот. Но троих оставшихся хватило, чтобы повалить ее на траву. Она брыкалась и сопротивлялась с силой, которую ей придали ярость и отчаяние, и получила сильный пинок в живот, от которого свернулась в клубок, хватая ртом воздух. Воспользовавшись ее минутной беспомощностью, Марианну перевернули на спину и заломили ей руки за голову. Извернувшись, она укусила одного из тех, кто держал ее руки.

– Ах ты, тварь! – прорычал укушенный и с силой ударил ее по голове.

Ее руки придавили, наступив на них коленом. Один из насильников стиснул ее шею так, что Марианна едва не задохнулась. Оказавшись обездвиженной, она с бессильной яростью скрипнула зубами. На нее навалилось тяжелое тело, раздался треск разрываемого платья. Грубым рывком ей развели ноги, и она из последних сил попыталась вырваться и сбросить с себя насильника.

Внезапно раздался громкий рык, и над Марианной в длинном прыжке пролетело большое мохнатое тело Артоса. Пес вцепился в горло одному из двух, кто удерживал руки Марианны. Собака и человек покатились, сплетясь в один клубок, исходящий рыком и отчаянным воплем. Тут же исчезла тяжесть тела, придавившего Марианну к земле, и последним, что она увидела, было искаженное яростью лицо Робина, который, отшвырнув насильника, обрушил на него всю страшную мощь Элбиона.

Марианна пришла в себя, почувствовав, как сильная рука подхватила ее под плечи и приподняла с земли.

– Мэриан, с тобой все в порядке?! – услышала она изменившийся от волнения голос Робина и, с трудом разлепив веки, встретила его взгляд, полный тревоги.

Марианна попыталась успокоить его, улыбнувшись разбитыми губами, но это оказалось болезненно. Робин осторожно провел ладонью по ее лицу. В его темных глазах еще продолжало бушевать пламя ярости. Он принялся ощупывать ее избитое тело, и в его груди клокотало тяжелое дыхание, когда он видел, как Марианна вздрагивает под его рукой, дотрагивавшейся до ушибленных мест. Бросив взгляд вокруг, Марианна увидела четыре распростертых тела и ужаснулась тому, с какой жестокостью они были изрублены. Трава была щедро залита кровью, и Элбион, лежавший возле колен Робина, тоже был в крови по самую рукоять. Артос, приветливо размахивая хвостом, облизал лицо Марианны, и она, слабо поморщившись, ладонью отвела в сторону его морду. Робин встал на ноги, увлекая за руку Марианну. У нее подогнулись колени, и она, чтобы не упасть, невольно схватилась за его рубашку. Робин поднял ее на руки и отнес к сараю, где хранилось сено.

Поставив Марианну на ноги возле дождевой бочки, он зачерпнул горсть воды и стал осторожно смывать кровь с ее лица. Этот жест Робина невольно перенес Марианну в далекую ночь, когда он увез ее в Шервуд из захваченного Лончемом Фледстана. Точно так же он, не говоря ни слова, тогда зачерпывал ладонью воду и мыл ее лицо. Ничего не изменилось, все повторяется.

Марианну забила крупная дрожь, и она упала бы, если бы не сильная рука Робина, немедленно сжавшая ее стан. Прекрасно понимая, что именно она сейчас вспомнила, Робин в душе проклял насильников самым страшным проклятием, которое только знал. Он столько лет потратил на то, чтобы излечить ее душу, и вот усилиями нескольких негодяев все его старания могли обратиться в прах.

Робин осторожно вытер ее лицо рукавом своей рубашки и, бережно подхватив Марианну на руки, сделал шаг в сторону дома, но передумал. На лужайке между сараем и домом лежали шестеро убитых, по траве растеклись лужи крови, не успевшей впитаться в землю. Робин отнес Марианну в сарай и уложил на сено.

– Побудь здесь, пока я уберу тела.

Марианна с силой вцепилась в его руку, но, встретившись взглядом с Робином, немедленно разжала пальцы. Робин свистнул Артосу и, приказав псу оставаться возле хозяйки, вышел наружу.

Оттаскивая прочь убитых и сбрасывая тела в овраг неподалеку, где их можно было потом забросать землей, Робин все время видел перед собой глаза Марианны, застывшие серебряными зеркальцами, и с трудом подавлял звериное желание искромсать мертвых насильников на куски. Закончив малоприятную работу, Робин окунул голову в бочку и яростно помотал ею так, что брызги разлетелись в разные стороны. Когда он отмывал кровь с рук, возле него появился Артос и, жалобно поскуливая, дернул Робина за сапог.

– Ты почему ослушался?! – гневно спросил Робин.

Волкодав опустил голову, признавая вину, потом ухватил Робина за запястье и настойчиво потянул к двери сарая. Робин вошел внутрь и услышал отчаянные рыдания. Они-то и заставили верного Артоса броситься на поиски хозяина, после того как псу не удалось самому утешить хозяйку.

Марианна сидела там, где Робин оставил ее, сжавшись в комок и закрыв лицо ладонями. Услышав шуршание сена под его ногами, она тут же смолкла и замерла, пытаясь справиться с дрожью, сотрясавшей ее тело. Робин опустился рядом, взяв ее за плечи, заставил повернуться к нему и оторвал ладони Марианны от лица. Вид ее лица, искаженного гримасой страдания, прыгающие губы, плотно сомкнутые веки, из-под которых безостановочно струились слезы, ранил его в самое сердце.

– Мэри! – шепнул он, вытирая ладонью слезы с ее скул. – Они успели что-то сделать с тобой?

– Изнасиловать? Нет, не успели, – прямо ответила она на его вопрос, не открывая глаз. – Избили, но не так сильно, чтобы говорить об этом. Со мной все в порядке. Я не плачу.

– Я вижу! – тихо сказал Робин, безуспешно пытаясь вытереть ее слезы, которые катились и катились из-под сомкнутых дрожащих ресниц.

– Пожалуйста, оставь меня, – попросила Марианна, отворачивая лицо от его ладони. – Я справлюсь. Мне все равно надо учиться жить без тебя. Самое время начать.

И она снова разрыдалась – отчаянно и безутешно. Робин обнял ее и крепко прижал к груди, целуя Марианну в светловолосую макушку.

– Не плачь, милая! Пожалуйста, не плачь, – уговаривал он, укачивая ее в объятиях, но она рыдала и рыдала, уткнувшись лицом ему в грудь, – ведь все уже кончилось!

Услышав эти слова, она вскинула голову и ослепила его яростным сиянием серебристых глаз:

– Да, кончилось и началось – жизнь с тобой и жизнь без тебя. И в той и в другой жизни для меня остается неизменным только одно: я всего лишь игрушка в руках любого мужчины, который получает надо мной власть потому, что он сильнее меня. Простая грубая сила делает меня совершенно беззащитной перед любым унижением только потому, что я слабее. И ты, и Вилл – вы оба напрасно тратили на меня время. Вы можете быть опасными сами по себе, без оружия, а я, как оказалось, нет.

– Мэриан, то, что сегодня произошло, – слепой случай, а не закономерность, – сказал Робин. – Да, ты в силу природы слабее мужчины, но в этом нет унижения для тебя. У тебя есть я, и поскольку я сильнее, постольку я защищаю тебя.

– Защищал! – гневно поправила его Марианна. – Теперь же мне придется заботиться о себе самой. И слепой случай, о котором ты говоришь, был вовсе не случаем! Это именно закономерность, и она показала мне, насколько плохо получится у меня самой защищаться в этом не слишком-то добром мире.

– А ты намерена впредь обходиться без моей защиты? – спросил Робин, не сводя с Марианны внимательного взгляда.

Она рассмеялась ему в лицо и развела руками:

– Разве не ты сам сказал вчера, что наш брак завершен? И нам придется теперь делать вид ради всех, что мы по-прежнему любящие супруги, которые, поцеловав друг друга на ночь, расходятся по разным крылам замка? – Она яростно помотала головой. – У меня нет для этого ни сил, ни желания! Я настаиваю на том, чтобы ты немедленно дал мне разрешение уехать в монастырь. В любую обитель, которую можешь сам для меня выбрать!

Робин молча слушал ее. Высказав ему все, что выплеснуло ее сердце, она закрыла лицо ладонями. Тогда он снова обнял ее и прижал к себе, пресекая все ее попытки высвободиться.

– Мэриан, какая обитель? – вздохнул он. – Никакой монастырь не справится с твоим нравом. Ты через день не оставишь от него камня на камне.

– Пусть это станет заботой настоятельницы монастыря, а не твоей, – непримиримо ответила Марианна, сжавшись в руках Робина в колючий комок. – Все, о чем я тебя прошу: отпусти меня!

Он долго смотрел на ее склоненную голову, которая выражала не покорность, а упрямство и гнев, и неожиданно спокойно сказал:

– Хорошо. Только будь добра, посмотри мне в лицо.

Она немедленно подняла голову и посмотрела на него с вызовом, не приняв который, Робин бережно провел ладонью по щеке Марианны и, глядя ей в глаза, произнес:

– Прости меня за вчерашнюю резкость, за боль, которую я тебе причинил, сказав немало жестоких слов. Ты по-прежнему настаиваешь на монастыре?

Против собственной воли Марианна утонула в темно-синем омуте его глаз, хотя чувствовала, что он предельно честен с ней и не пользуется силой, способной навязать ей свою волю.

– Означают ли твои слова, что ты все еще любишь меня? – спросила она резким, охрипшим голосом.

Он усмехнулся ласково и обреченно, отвечая ей:

– Да, Моруэнн. Я люблю тебя.

Желанный ответ, услышать который она уже почти не надеялась, лишил Марианну остатков самообладания. Уткнувшись лбом ему в плечо, она тихо заплакала, перестав противиться его объятиям.

– Не плачь, – попросил он, – пожалуйста, не плачь!

– Не уходи! – вырвалось в ответ из ее груди отчаянным стоном. – Не оставляй меня!

И Марианна сама судорожно обхватила руками его плечи, прижавшись к нему всем телом. Робин ласково гладил ее по вздрагивающей спине, шептал несвязные нежные слова, но она никак не могла успокоиться. Он оторвал от своего плеча ее голову и стал целовать залитое слезами лицо, разбитые губы.

– Не оставляй меня! – шептала она. – Я не могу без тебя! Просто не могу.

– Радость моя, сердце мое! – шептал он в ответ, целуя ее влажные соленые губы.

Ее пальцы порывисто гладили его по лицу, ворошили густые пряди темных волос, полные слез глаза не отрывались от его потемневших, бесконечно любимых ею глаз.

– Я никогда больше ни о чем тебя не спрошу! Не стану противиться твоей воле, всегда буду послушной тебе, только не оставляй меня!

Услышав ее обещание, Робин не смог сдержать улыбку:

– Мэри! Не обещай того, что не сможешь исполнить! Ведь я приказывал тебе оставаться в Веардруне, а что сделала ты?

Наконец ее слезы иссякли, всхлипывания затихли, и сама она замерла, словно птица, уставшая биться в силках. Робин осторожно перенес ее в дом. Увязавшийся за ним Артос глухо зарычал, когда на лужайке ему в ноздри ударил острый запах крови. Робин принес Марианну в спальню, уложил на постель и, сняв разорванное почти в клочья платье, принялся осматривать ее с тщательным вниманием. След от его пощечины почти сошел, зато шея была сплошь испятнана грубыми пальцами. Отведя в сторону прядь светлых волос, Робин обнаружил ссадину на голове Марианны. Его губы гневно искривились. Просто чудо, что она осталась жива! Он принес ларец с лекарствами и стал смешивать травяные настои. Артос, чувствуя сумрачное настроение Робина, лег на пол и лишь постукивал по полу хвостом, когда хозяин проходил мимо него.

Робин протер ссадины и ушибы на теле Марианны и подал кубок, содержимое которого она покорно выпила, не задав ни единого вопроса. Марианна вытянулась на постели, он укрыл ее покрывалом и долго сидел рядом, поглаживая по волосам. Скоро по ее ровному дыханию он понял, что она уснула, но все равно остался возле нее и неподвижно сидел на краю постели, не сводя глаз с ее спокойного во сне лица.

Привыкнув за долгие годы к постоянной опасности, Робин и теперь, не имея к тому весомых доказательств, ощущал, что над ним начали сгущаться тучи. Может быть, немилость короля Иоанна ограничится вынужденным затворничеством, хотя и оно тяготило Робина. Но если король и другие враги графа Хантингтона не удовольствуются тем, что он просто отстранился от дел, ограничив круг забот собственными владениями? А ведь он отстранился не до конца! Король не назначил ему преемника в должности наместника Средних земель, и в Робине по-прежнему продолжали видеть олицетворение власти – как знатный, так и простой люд. Было бесполезно объяснять, что он больше не является наместником – все и так знали о решении короля, но почти никого это особенно не трогало. Не обращаться же к королю с напоминанием, что Иоанну необходимо, и как можно быстрее, назначить того, кто станет вместо Робина управлять Средними землями! Король явно не будет признателен ему за совет, а сочтет подобное письмо очередной дерзостью графа Хантингтона.

Все свои опасения Робин поверял Виллу, но утаивал от Марианны. Покидая Шервуд, он обещал ей мирную и спокойную жизнь в Веардруне. Но, кроме обещания ей, он дал слово и самому себе, что не позволит больше ни себе ни кому бы то ни было снова втянуть ее в жизнь, полную опасностей. И как же она запротестовала, едва поняв, что он потихоньку отстраняет ее – от многих – если не дел, то знаний о происходящем! А что он мог открыть ей? Что именно он и представляет главную угрозу ее спокойствию?

Но какие бы перемены ни произошли, как бы судьба ни сложилась в будущем, он всегда был свято уверен в одном: у него есть Марианна, и вся она – мыслями, чувствами, телом – принадлежит ему одному. Служение долгу, крепкая дружба с братом, любовь к дочери и неизбывная любовь к Марианне составляли стержень его мироздания. Именно вера в Марианну и лишила его сдержанности, когда она в пылу ссоры сначала отказала ему в своей любви, а потом в лицо пригрозила изменой. Взывая к рассудку, он мог тысячу раз напомнить себе, что Марианна и в мыслях не изменяла ему, но разум оказывался бессилен перед гневом, который охватывал Робина снова и снова, заставляя всплывать в памяти ее злой голос и беспощадные слова.

Да, она была права в том, что не первая пригрозила нарушением обета верности. Да, он не был справедлив. Но все эти доводы не могли одолеть его гнев. Никому и никогда он не отдавал себя так, как отдал ей, никого так не любил, как ее, никому не посвящал столько своей души. И что он получил взамен, всего лишь позаботившись о ее жизни? Пощечину, когда она все, что он ей давал, швырнула ему обратно, как если бы сказала, что не нуждается ни в его заботе, ни в любви, ни в нем самом. И он, оскорбившись до глубины души, сам ответил ей пощечиной, ударил ее и не мог простить этого ни себе ни ей.

Артос не выдержал молчания хозяина и, неслышно ступая мощными лапами, подошел к Робину и просунул ему под руку острую волчью морду. Робин погладил его, потрепал по ушам, и пес с довольным вздохом улегся возле его ног.

Для Артоса день сложился крайне неудачно. Гордившийся своим охотничьим искусством, пес то и дело поднимал оленей, делал стойки на мелкую живность. Но когда хозяин за все утро так и не сделал ни одного выстрела, волкодав обиделся. Понурившись, он побрел за Воином и только угрюмо огрызался, если вороной нечаянно задевал его хвостом по голове.

Робин не обращал внимания на недовольство верного пса. Он думал, как ему помириться с Марианной после вчерашнего разговора, которым он едва не сокрушил ее дух. Но не сокрушил, судя по письму, что она оставила для него рядом с завтраком. За ночь она все обдумала, выстроила дальнейшую жизнь его, себя и дочери на ближайшие годы и поставила точку в решении собственной судьбы. Как бы не оказалась права леди Рианнон в том, что переубедить Марианну будет гораздо труднее, чем справиться с собственным раздором в душе.

Робина отвлек от мыслей голос лесничего, который, узнав своего господина, предупредил, что накануне в лесу видели шестерых бродяг. У этих шестерых был не жалкий, а воинственный вид, и лесничий настоятельно посоветовал графу быть осторожнее и не ездить по лесу одному, без охраны. Робин выслушал его и тут же почувствовал глухую тревогу. Свистнув Артоса, он вскинул собаку в седло и погнал Воина галопом обратно к охотничьему дому. Артос уже на половине пути начал рычать и скалить зубы, почуяв чужой запах. Не дожидаясь, пока тропинка выведет из леса к лужайке перед домом, пес спрыгнул с Воина и опрометью бросился вперед.

Словно нарочно ему показали то, что с ней будет, если он удалит ее от себя. Одинокая жизнь взаперти, с которой она никогда не смирится. А если не смирится, то сразу окажется в опасности, с каким бы невиданным для женщины искусством ни владела оружием. В мире, устроенном мужчинами и для мужчин, она всегда будет нуждаться в защите, есть у нее в руках меч или нет. Именно об этом ему говорила ночью леди Рианнон, именно это он и увидел, будто шесть то ли бродяг, то ли бандитов были посланы только затем, чтобы разрешить его сомнения, едва он позволил себе роскошь уехать, не разбудив ее, оставив одну.

Она убила двоих, и четырем оставшимся сильно повезло, что они не успели ничего сделать с Марианной, что она осталась жива. Если бы он нашел ее убитой, эти четверо умирали бы долго и тяжело. Вспомнив белые пятна разбросанных рубашек, которые она, должно быть, стирала, Робин взял руку спящей Марианны и прижал ее ладонь к своей щеке. Поступившись гордостью, она сама приехала к нему, потом ждала, забыв о боли, которую он вчера заставил ее испить сполна.

Когда Марианна проснулась, то не сразу поняла, где находится, и не сразу вспомнила, что произошло. Голова ныла тупой болью, по всему телу разлилась вязкая слабость. Она услышала совсем рядом тихие напряженные голоса и приоткрыла глаза.

В шаге от кровати стояли напротив друг друга Робин и Вилл. Не заметив дрожь длинных ресниц Марианны, Вилл окинул ее долгим взглядом и в упор посмотрел на Робина.

– Вчера она выглядела гораздо лучше! У вас опять состоялся горячий разговор? Или ты, сперва разбаловав ее, теперь решил наверстать упущенное и таким образом приводить ее к послушанию до тех пор, пока она не начнет целовать тебе сапоги?! – язвительно спросил он, и в глазах Вилла отразилось сильное негодование.

Робин небрежным движением брови отразил его взгляд и посоветовал:

– Ты бы лучше присматривал за ней в мое отсутствие, как я тебя о том просил! И не стой так, словно собрался драться со мной. Пойдем, я тебе покажу, какой сброд нынче болтается даже в моих владениях, из-за которого я едва не стал вдовцом! Вот что значит вялость Иоанна и отсутствие сильной власти!

Подхватив Вилла под локоть, Робин увлек брата к дверям. Оставшись одна, Марианна села на постели, и нанесенные днем ушибы тут же напомнили о себе. На столике рядом с кроватью стоял кубок, наполненный до половины темным отваром. Марианна выпила отвар и почувствовала себя много лучше.

Дверь открылась, вошли Робин и Вилл.

– Очнулась? – усмехнулся Вилл, встретив с порога взгляд Марианны. Он подошел к постели, присел рядом с Марианной и осторожно провел ладонью по ее шее. – А вот я бы тебя задушил насмерть, и за дело! Что ты за женщина?! И себе беду найдешь, и я еще получаю за тебя от брата! Кто тебе сказал, где найти Робина?

– Сама догадалась, – с трудом шевельнув губами, улыбнулась Марианна.

Вилл окинул ее насмешливым взглядом и кивнул:

– Ладно! Ты не проговорилась, а я, конечно, не понял, что без моего сына в этом деле не обошлось!

Робин склонился над Марианной, укутал ее в покрывало и вскинул на руки. В сопровождении Вилла он вышел из дома, где на лужайке толпился большой отряд конных ратников Веардруна, среди которых был и Дэнис в облачении с гербом Рочестеров.

– Дэн, отвези Марианну в Веардрун, только держи ее осторожнее. Ее светлости изрядно досталось сегодня! – сказал Робин, передавая Марианну сидевшему в седле Дэнису.

– А ты? – спросила Марианна, когда руки Дэниса крепко обхватили ее, удерживая на лошади перед юношей.

– А для меня нашлось одно дело, – усмехнулся Робин и, предупредив намерение Марианны, крепко сжал ее руку и тихо сказал: – Я расскажу тебе позже, когда вернусь. Сперва его надо начать и закончить, а до тех пор и говорить пока не о чем!

– Да, мой лорд, – ответила Марианна, всем видом выражая готовность исполнить волю Робина.

– Вот и славно! – ответил Робин и, поцеловав Марианне руку, вернулся вместе с Виллом в дом.

Ратники приехали в Веардрун далеко за полночь. Марианна, одурманенная травяными отварами, крепко спала, уронив голову на плечо Дэниса. Она сквозь сон услышала взволнованные голоса, по которым узнала Эдрика и Тиль. Дэнис принес ее в спальню, уложил на постель и был немедленно изгнан за порог Эдриком, когда тот обнаружил, что, кроме покрывала, на Марианне нет никакой одежды. Пришла Эллен, и на лоб Марианны лег прохладный компресс. Горевшую кожу лица остудили примочки, пахнувшие терпким травяным ароматом, к губам поднесли кубок. Марианна сделала несколько глотков под уговоры Тиль и снова провалилась в глубокий сон.