Читать книгу Друзья и недруги. Том 2 - Айлин Вульф - Страница 4

Закончив завтрак, я послала за сыном.

– Матушка! Какая ты красивая в этом платье! – пролепетал с порога Лайонел.

Я открыла объятия, и мой сын, мой маленький ангел, бросился ко мне со всех ног. Я усадила его себе на колени и поцеловала в лоб со словами благословения. Сын улыбнулся, и я, не удержавшись, расцеловала его в милые ямочки, появлявшиеся на щечках Лайонела всякий раз, когда он улыбался.

– Хорошо ли ты спал? – спросила я. – Видел ли во сне добрых фей?

– Только одну, матушка, и она была похожа на тебя, – ответил Лайонел, и мое сердце сжалось от щемящей нежности и любви.

Иногда мне казалось, что Лайонел – это Гай в детские годы, и, встречая любящий взгляд темно-ореховых глаз сына, я обманывала себя, видя вместо Лайонела Гая и веря, что это он смотрит на меня с такой бесконечной любовью. Лайонел очень походил на Гая, но сходство с отцом не помогло сыну: Гай холодно относился к нашему мальчику, постоянно говоря о том, что лучше бы Лайонел унаследовал его характер, а не облик. Лайонел был мягким, очень добрым, плакал, если вдруг видел, как топят щенков, которых псари отбирали из помета, посчитав негодными. Гая его слезы приводили в раздражение, он делал Лайонелу резкие выговоры, от которых сын плакал еще горше, и тогда раздражение переходило в гнев. Гай ни разу не поднял на него руку, но этого и не требовалось. Ему было достаточно понизить голос, и бедный Лайонел начинал дрожать от страха, а я, наблюдая за ними, была вынуждена молча страдать, зная, что мое вмешательство только усугубит недовольство и гнев Гая.

Лайонелу минуло всего четыре года, но по приказу Гая платьица, обычные для детей столь нежного возраста, заменили рубашками, курточками, штанами и сапожками, словно одежда, которая годится для мальчиков постарше, могла изменить мягкий нрав Лайонела, сделать его твердым и мужественным. Было бесполезно объяснять Гаю, что мужские свойства придут к сыну сами собой, по мере взросления. Первый раз он оборвал меня пощечиной, потом попросту не слышал моих слов, как не видел и меня саму. Его отношение к сыну заставляло меня бояться за Лайонела. Что будет с моим ненаглядным мальчиком, когда меня не станет? Кто скажет ему доброе слово? Кто успокоит его страхи, и особенно страх перед всегда суровым, холодным, немногословным отцом? Если бы у Лайонела были братья и сестры, он не остался бы так одинок. Но других детей, кроме Лайонела, мы не зачали, а через год после его рождения Гай сказал мне в лицо, что не видит смысла и дальше делить ложе с бесплодной женой. Не стану отрицать, его слова уязвили меня, но не так сильно, скажи он их годом раньше. К тому времени я немного свыклась с его переменой ко мне и поняла, что не в моих силах вернуть прошлое.

В прошлом я наивно полагала, что Гай любит меня, но присущая ему сдержанность не позволяет ему открыто изъявлять чувства. Ко мне не успело прийти понимание, что учтивость, которую он проявлял ко мне как к супруге, я приняла за любовь. Я все еще пребывала в заблуждении, когда учтивость сменилась холодным презрением, едва ли не ненавистью. Он до сих пор не простил мне прилюдного унижения, которому я невольно подвергла его, а первое время даже обвинял меня в том, что я своей глупостью помогла его врагам одержать над ним верх.

Сын дернул меня за рукав:

– Матушка, о чем ты задумалась? Мне надо спешить: отец, встретив меня по пути к тебе, приказал не мешкая спускаться во двор. Я боюсь заставлять его ждать слишком долго!

Заметив в его глазах тревогу, я поторопилась успокоить Лайонела:

– Не бойся, мой мальчик, ты пробыл у меня от силы четверть часа. Пойдем, я сама провожу тебя к отцу.

Я взяла сына за руку, и мы так быстро, как позволяли маленькие ножки Лайонела и мое сбивавшееся на кашель дыхание, спустились во двор. К нашему взаимному облегчению, Гая нигде не было видно. Осведомившись у ратника, где лорд, я узнала, что Гай возле конюшни упражняется с Джеффри на мечах, и мы с Лайонелом поспешили туда.

Заметив меня, Гай недовольно повел бровью.

– Зачем ты пришла, Беатрис? – спросил он, не прекращая поединка. – Здесь пыль стоит столбом, у тебя начнется приступ кашля. И для чего ты вырядилась в это платье?

Он давно взял в привычку называть меня полным именем. После того рокового дня в Руффорде ласковое Беа было им напрочь забыто. Я хотела сказать, что желаю быть погребенной в этом платье и надела его затем, чтобы Гай не забыл о моем желании. Это платье стало для меня символом счастья, разминувшегося со мной, любви, не нашедшей взаимности, надежд, которым не суждено было сбыться. Пусть же оно со мной и останется. Но, заведи я подобную речь, Лайонел бы ударился в слезы, а Гай пришел бы в ярость, и, отложив разговор на потом, я ответила:

– Лайонел сказал, ты ждешь его во дворе. Я решила проводить его к тебе.

– Разве он настолько глуп, что не смог бы найти дорогу без твоей помощи? – холодно осведомился Гай и, отдав Джеффри меч, подошел к сыну, намеренно не глядя на меня.

Я почувствовала, как ладошка Лайонела задрожала в моей руке, и ласково сжала его пальчики, чтобы подбодрить. Гай протянул Лайонелу руку со словами:

– Иди со мной. Продолжишь учиться ездить верхом. До сих пор ты огорчал меня тем, как держался в седле. Постарайся не разочаровать хотя бы сегодня.

Из конюшни вывели рослого жеребца, и я с болью в сердце заметила, как губы Лайонела беспомощно запрыгали в преддверии скорых слез. Мой бедный мальчик боялся лошадей, а все попытки убедить Гая начать обучение Лайонела на пони, более подходящим ему по росту, не увенчались успехом. Зная, что и сейчас мое вмешательство принесет вред, а не пользу, я молча наблюдала. Гай посадил сына в седло, и Лайонел вцепился в конскую гриву, отчаянно боясь упасть.

– Отпусти гриву и возьми поводья, – приказал Гай и соизволил бросить взгляд на меня: – Ты хотела проводить его ко мне и проводила. Почему до сих пор не ушла? Тебе что-то нужно от меня?

«Тепла, заботы, участия, нежности, любви!!!» – едва не вырвалось у меня в ответ, но все эти милые сердцу слова я проглотила, как застрявший в пересохшем горле комок.

– Да, я хотела бы посетить обитель, где погребен мой дядя Гесберт, и помолиться на его могиле, на что прошу твоего позволения.

Гай равнодушно пожал плечами:

– Можешь отправиться завтра на рассвете, если тебе пришла в голову подобная блажь, и даже остаться там хоть на неделю. Джеффри распорядится о твоей поездке, а Джоанна в делах по хозяйству справится без тебя, как справлялась до сих пор.

Я позволила себе усмешку. Джоанна была весьма толковой, чтобы справиться с делами хозяйки замка в мое отсутствие, но я знала, что она часто заменяет меня и в постели, да и не она одна. При виде любой миловидной и светловолосой служанки я могла безошибочно сказать, что девушка либо уже побывала на ложе моего супруга, либо однажды взойдет на него. Гай всегда выбирал из служанок светловолосых для постельных утех, и я знала, чем обусловлен такой выбор. Ревновать к этим девушкам не имело смысла: в каждой из них он видел другую женщину, одну и ту же – графиню Хантингтон, чьи косы были светлыми в отличие от моих темно-каштановых, когда-то роскошных кудрей.

– Больше ничего, Беатрис? Тогда уходи, ты мешаешь, отвлекая Лайонела.

Поймав взгляд сына и прочитав в его глазах робкую просьбу о помощи, я улыбнулась и помахала рукой, чтобы хоть как-то подбодрить мальчика, боявшегося остаться с отцом один на один. Возвращаясь к себе, я очень надеялась, что Лайонел справится со страхом и не рассердит Гая слезами. Упасть с коня Гай ему не даст, поймает, а вот из-за слез Лайонелу не поздоровится.

От тревоги за сына я отвлеклась мыслями о предстоящей поездке в обитель. Я не ожидала, что Гай так легко даст разрешение: он не любит, когда я покидаю замок, и я догадываюсь почему. Мой болезненный вид унижает его, он стыдится меня. А прежде я даже боялась, что он вынудит меня принять постриг, затворит в монастыре и таким образом освободится от брачных уз. Но он никогда не заговаривал со мной о постриге, и постепенно я поняла, в чем причина. Единственная женщина, которую он хотел видеть своей женой, была замужем, оставалась недоступной для него, и не я, а граф Хантингтон был для Гая непреодолимым препятствием на пути к этой женщине. Если бы с графом случилось несчастье, я и опомниться бы не успела, как оказалась под монашеским покрывалом. Но граф Хантингтон обладал отменным здоровьем. Наместник короля в Средних землях, он был недосягаем для Гая, да и раньше, пока он оставался в Шервуде, Гай не сумел добраться до него, как ни старался. Однажды у Гая почти получилось, но его вновь постигла неудача, и – увы! – не без моего, пусть вынужденного, участия.

Я отдала бы половину жизни за то, чтобы вернуть тот злополучный день и остаться в замке до возвращения Гая. Ах, каким бы тогда этот день стал для моего супруга! Навсегда покончив с лордом Шервуда, он получил бы радостное известие о том, что у нас будет дитя. Благодаря моей неосторожности и беспощадности, проявленной ко мне леди Марианной, все сложилось иначе.

****

У меня возникли подозрения, что я понесла до того, как Гай посчитал себя достаточно оправившимся от раны, чтобы вернуться в супружескую спальню. Внезапные головокружения, легкая дурнота по утрам вначале озадачили меня, а потом стали причиной радости, когда я поняла, что той ночью, когда Гай принял меня за леди Марианну, мы зачали ребенка. Наконец-то я смогу с полным правом считать себя доброй супругой! Но я решила немного подождать, ничего пока не говорить Гаю, и тому были две причины. Во-первых, я должна быть твердо уверена в том, что нахожусь в тягости. Ошибка повлечет разочарование Гая, а этого я не желала всем сердцем. А во-вторых, он сразу решит спать отдельно, как только узнает о моей беременности. Пусть наши ночи стали прежними и мне больше не довелось вкусить такого блаженства, как в ту единственную ночь, но я дорожила и теми сдержанными безмолвными соитиями, которые между нами происходили.

В начале апреля я совершенно уверилась, да и мой стан начал полнеть. Пришло время признаваться Гаю, пока он сам не заметил, как мой живот округлился, иначе вместо похвалы я получила бы от него упрек за молчание. Я уже собиралась открыться ему, как он затеял охоту, в которой я отказалась участвовать, сославшись на дурное самочувствие. Пусть поохотится, потешит себя, а когда вернется, довольный проведенным днем, я обо всем расскажу ему перед вечерней трапезой. Он уехал до рассвета, а к полудню от него неожиданно прибыл гонец, и все ратники во главе с Джеффри немедленно вскочили на лошадей и умчались из замка. Если бы я тоже выслушала гонца, то не покинула бы замок до возвращения Гая. Если бы Джеффри остался в замке, он не выпустил бы меня за ворота. А так я не нашла ничего предосудительного в том, чтобы развлечься невинной забавой. Приказав оседлать мою белую лошадку и взяв с собой нескольких слуг, я отправилась на прогулку по окрестностям.

Мы ехали живописной дорогой вдоль опушки, и я радовалась свежему воздуху, напоенному ароматами молодой листвы и травы, как вдруг раздалась звонкая птичья трель.

– Слышите? Малиновка! – воскликнула я, и в следующее мгновение оказалась окруженной всадниками в зеленых куртках, на рукавах которых серебрились одинаковые эмблемы из букв, слагавшихся в слово «Шервуд».

Моих слуг сдернули с коней и связали, но никого не убили и даже не поранили, и сама я была невредима, но мне стало очень страшно. Лица всадников хранили непроницаемое выражение, и в глазах ничего было нельзя прочесть.

– Леди Беатрис! – услышала я и обернулась на голос.

Один из всадников сбросил с головы капюшон, из-под которого выпали светлые косы, и я узнала леди Марианну. От неожиданности я несколько раз моргнула. Заметив это, она улыбнулась одновременно и снисходительной, и удовлетворенной улыбкой, словно ожидала встретить именно меня и была очень довольна встречей.

– Леди Марианна! – воскликнула я. – Помогите мне ради нашей прежней дружбы! Мои люди и я подверглись нападению!

Всадники дружно рассмеялись, и леди Марианна вместе с ними. Я поняла, что сказала глупость, обратившись к ней за помощью. Ведь она была среди тех, кто напал на меня, одета и вооружена так же, как они. Но, кроме нее, я больше никого не знала и только ее могла просить если не о помощи, то о снисхождении.

– Вам нечего бояться, леди Беатрис! – заговорила леди Марианна, и всадники тут же смолкли как по команде, внимая каждому ее слову. – Никто из ваших слуг не пострадал, и вашей жизни ничего не грозит. Вам придется поехать с нами, не слишком далеко отсюда, и потом мы вас отпустим.

Всадник, державшийся к ней ближе всех, спросил:

– Ты уверена, Марианна?

Она мельком бросила взгляд на него и ответила:

– Да, Вилл, я уверена! Если ты хочешь спорить со мной, мы рискуем потерять время.

В голосе всадника, которого леди Марианна назвала Виллом, я услышала сомнение и, почувствовав поддержку, взмолилась еще горячее:

– Прошу вас, отпустите меня! Ведь я только слабая женщина, к тому же в тягости!

При этих словах глаза леди Марианны так и впились в меня.

– Вы ждете ребенка, леди Беатрис? – Я кивнула, и она удивленно подняла бровь: – И ваш супруг, зная, что вы в тягости, позволил вам покинуть замок? Без сопровождения ратников? Именно в этот день?

Не понимая в ту минуту сути ее последнего вопроса, я ответила:

– Гай не знает о моем положении, как не знает и том, что я отправилась на прогулку! – Вспомнив, что она сама не так давно потеряла ребенка, я сказала проникновенно, как только могла: – Вы же знаете, что для младенца в чреве губительно любое волнение матери. Ведь вы на себе испытали пагубность подобных волнений!

Мои слова почему-то вызвали мертвую тишину. Я увидела, как лица всадников потемнели, словно я допустила непростительную бестактность, а леди Марианна рассмеялась коротким сухим смешком.

– Значит, все дело было в волнении? Так вам сказали? – протянул всадник, на скуле которого белел шрам.

Теперь уже тот самый Вилл, в котором я пыталась найти союзника, бросил на меня холодный взгляд и приказал:

– Дикон, возьми леди Гисборн на коня и держи ее крепко, но бережно! Наша леди права: эта дама окажет нам услугу, если мы приедем не первыми.

Тот, кому он отдал приказ, усадил меня на лошадь впереди себя. Я едва успела схватиться за гриву, как леди Марианна махнула рукой и всадники сорвали коней с места в галоп. Они мчались во весь опор, и я вместе с ними. Мной владело только одно чувство – страх. Я не знала, куда меня везут, и боялась неизвестности, гнева Гая, когда он узнает, что со мной приключилось. Но больше всего я боялась незнакомки, которая возглавляла отряд вольных стрелков. Я не видела леди Марианну год, и как же она изменилась! Не обликом – облик остался прежним, – но взглядом, движениями, повадками. Не сними она капюшон, я не отличила бы ее от прочих всадников. Мужская одежда смотрелась на ней так естественно, словно она носила ее от рождения. И таким же естественным выглядел меч, убранный в ножны на ее поясе, колчан с луком и стрелами, переброшенный с плеча на спину. Я не знала, чего ожидать от этой женщины, с которой когда-то была знакома, и боялась ее больше мужчин.

Впереди замелькал свет. Леди Марианна осадила коня и вскинула руку, призвав остальных всадников последовать ее примеру. Я увидела, что мы на окраине какого-то селения, услышала лай собак, разглядела сквозь темноту неясные очертания людей, поняла, что их собралось очень много несмотря на поздний час. Всадники тем временем безмолвно растягивались в цепь, приближаясь к всполохам света, пока не замерли неподвижно. Я услышала гневный голос Гая, переходящий в крик, негромкий насмешливый голос леди Марианны и впервые увидела Роберта Рочестера, графа Хантингтона, лорда Шервуда.

Окруженный ярким кольцом факелов, он один и был доступен взорам, остальные теснились за границей огненного кольца. Его руки были связаны за спиной, но стоял он высоко подняв голову, гордо расправив плечи, выпрямившись во весь рост. Черты его лица я плохо разглядела в свете пляшущих огней, заметила только кровь на нем. Неожиданно граф Роберт улыбнулся, и его голос, обращенный к леди Марианне, был подобен мощной прохладной волне, омывшей всех, кто находился рядом в ту минуту. И такой же волне, встречной и более ласковой, уподобился ее голос, прозвучавший в ответ. Я не разобрала всех слов, которыми они обменялись, услышала лишь:

– Моя леди!

– Мой лорд!..

В их голосах едва уловимо, но так пронзительно звучала взаимная нежность, что люди смолкли и даже собаки перестали лаять. Он и она неотрывно смотрели друг на друга, словно никого, кроме них, не было не только в этом селении, но и на всем белом свете, пока наступившую тишину не разорвал неузнаваемый, искаженный от ярости крик моего супруга. Волшебство разрушилось и сменилось кошмаром.

Как прежде я увидела в леди Марианне незнакомку, так в тот миг не смогла узнать мужчину, которого любила, чьей женой стала. Гай походил на бесноватого. Он выкрикивал угрозы в адрес и графа Роберта, и леди Марианны, а потом приказал лучникам стрелять в пленника. Мой брат обхватил Гая руками, силясь успокоить, уговаривал смириться и освободить графа Роберта, если Гай не хочет, чтобы все полегли под шервудскими стрелами. Но Гай вырывался, твердил, что ему все равно, пусть он сам погибнет, но прежде умрет граф Роберт. Неизвестно, как долго продолжалось бы это безумие, не положи ему конец леди Марианна. Она вступила с Гаем в переговоры, предложив обменяться пленниками. Спрыгнув с коня, она и меня сняла с лошади и поставила рядом с собой.

Гай посмотрел на меня, и в первый момент я подумала, что он не узнал собственную жену. Нет, он узнал и смотрел на меня с такой ненавистью, что я чуть не разрыдалась и попыталась спрятаться от его глаз за леди Марианну. Казалось, ему ничего не остается, кроме как согласиться на ее условия. Так думала я, и, наверное, не я одна. А Гай совершенно спокойным тоном заявил, что леди Марианна предлагает неравный обмен. Дескать, у нее есть только я, а в его руках жизнь графа Роберта и его друга. Обмен будет равным, не менее хладнокровно возразила леди Марианна, поскольку леди Беатрис ждет ребенка.

Вот так Гай узнал то, о чем я с таким трепетом собиралась сказать ему, когда он вернется с охоты. Но в тот день он охотился не на зверей, а на людей, и новость о том, что он станет отцом, узнал не от меня, а от леди Марианны. Все перевернулось с ног на голову.

Но даже после ее слов о ребенке он не поспешил с обменом. Брайан смотрел на Гая с ужасом, спрашивал, почему он медлит, о чем тут вообще можно думать! А Гай… Он повернулся ко мне спиной и ответил Брайану, что ничем не рискует: стрелки вольного Шервуда никогда не причинят мне вред, поскольку придерживаются принципа, по которому мужчина не может поднять руку или оружие на женщину. «Да, это так, – подтвердила леди Марианна, – но ты упустил одну мелочь, Гай. Я не мужчина, и мои руки ничем не связаны». Он посмеялся над ней, а она в ответ молча приставила нож к моему горлу. Почувствовав холодное прикосновение металла к коже, я испугалась не ножа. Я смотрела на Гая и не могла поверить своим глазам: он не сделал ни шага ко мне и лишь с улыбкой смотрел на леди Марианну, словно подбадривал ее. Давай, мол, попробуй! Она едва заметно шевельнула рукой, и по моей шее побежала горячая липкая жидкость. Из груди Брайана вырвался страшный крик, и только тогда Гай сдался, сказал ей: «Остановись, я согласен».

Я плохо помню, что было дальше. Она отпустила меня, и я осела на землю. Возле меня оказался Гай, вскинул на руки, унес за цепь вольных стрелков и небрежно, словно я была ненужной ношей, передал Брайану. Последнее, что я увидела перед тем, как окончательно провалиться в обморок, были граф Роберт и леди Марианна. Склонив голову, она прижалась лбом к его плечу, а он, улыбнувшись, обнял ее и поцеловал в макушку.

Очнулась я, когда мы возвращались в замок, и обнаружила, что сижу на лошади перед Джеффри. Почему он везет меня?

– Сэр Брайан хотел сам позаботиться о вас, но у него сильно дрожали руки. Опасаясь, что он вас уронит, я решил: вам безопаснее ехать со мной, – раздался над ухом голос Джеффри, отвечая на не заданный вслух вопрос.

– А мой супруг? Где сэр Гай? – спросила я, с трудом шевеля губами.

– Впереди, – кратко ответил Джеффри и, прежде чем я успела спросить, почему Гай не взял меня на своего коня, приставил к моим губам флягу с водой.

Я пила и не могла напиться. Вода текла по подбородку, шее, груди, а по лицу бежали слезы, на губах мешаясь с водой.

– Успокойтесь, миледи! – шептал Джеффри, вытирая рукавом мое лицо. – Все обошлось, вы не пострадали.

– А мое дитя? Что если у меня будет выкидыш? – захлебываясь слезами, шептала я, уткнувшись лицом в сгиб его локтя. – Ненавижу!

– Кого, миледи?

– Леди Марианну! Ей ли не знать, не она ли сама от пережитых волнений разрешилась от бремени раньше срока?!

Джеффри как-то странно усмехнулся и очень тихо сказал:

– Я уверен, миледи, с вами подобной беды не случится. Волнения, погубившие дитя леди Марианны, были совсем иного рода, поверьте!

Как будто мне сейчас было дело до чьих-то волнений, кроме собственных! Я нуждалась в утешении, и прежде всего – супруга, а он ехал далеко впереди, словно меня здесь не было.

– Я думала, ты ратник, а не повитуха, чтобы разбираться в подобных делах! – злобно сказала я. – Изволь пришпорить лошадь и поравняться с моим супругом!

– Простите, миледи, но я не стану торопить коня, – ответил Джеффри и, когда я вскинула голову и обожгла его гневным взглядом, спокойно добавил: – Ради вас же самой. Сэр Гай сейчас в ярости, и ваше внезапное появление в Руффорде – тому не последняя причина. Дайте ему время прийти в себя, а до тех пор вам лучше не показываться сэру Гаю на глаза.

– Да как ты смеешь перечить своей госпоже?! – вспылила я. – Делай то, что тебе приказано!

Помедлив, Джеффри пришпорил коня и нагнал Гая. Муж не соизволил повернуть голову, а, продолжая смотреть вперед, процедил:

– Убери ее с моих глаз, Джеффри! Видеть не могу эту дуру!

Я задохнулась и едва не упала с коня, но Джеффри успел подхватить меня. Заставив лошадь попятиться, он еле слышно шепнул:

– Я ведь предупреждал, миледи! Зря вы меня не послушались. Теперь придется ждать много дольше, пока сэр Гай сменит гнев на милость.

Я молча глотала слезы, а Джеффри – возможно, с намерением дать мне время успокоиться – отвлекся на собственные дела. Подозвав одного из ратников, он спросил:

– Том, ты запомнил тех, кто бросился вам на подмогу?

Ратник кивнул, не спуская с Джеффри глаз.

– Тогда разыщи их, немедленно! Я хочу видеть обоих, сейчас же.

Ратник пришпорил коня и скрылся в темноте. Вместо него примчались двое других и вопросительно посмотрели на Джеффри. Стараясь не думать о предстоящем объяснении с Гаем, я принялась разглядывать ратников, пытаясь понять, чем они навлекли на себя гнев Джеффри. А он был несомненно разгневан, поскольку даже не удостоил этих двоих взглядом, сказав им предельно жестко:

– Как только мы вернемся в замок, вы оставите оружие, лошадей, снимите с себя кольчуги и сюрко с гербом сэра Гая и уберетесь прочь.

– Почему?!

– За что? В чем мы провинились?!

Услышав в возгласах ратников удивление и возмущение, Джеффри повел глазами в их сторону:

– Сколько вы служите под моим началом? Месяц – я не ошибся? И целого месяца вам не хватило усвоить, что означает дисциплина? Значит, вы безнадежны. Потому и убирайтесь.

Я увидела, как один из ратников украдкой бросил взгляд на Гая. Наверное, Джеффри тоже поймал этот взгляд и очень тихо сказал – таким тоном, что, не знаю как ратников, а меня прошибло холодным потом, словно мне не хватило кошмаров этого дня:

– Хотите пожаловаться на меня? Попробуйте! Я не стану препятствовать.

Судя по долгому молчанию, ратники явно не спешили к моему супругу с жалобами на Джеффри. Они потупили глаза и наперебой умоляюще забормотали:

– Куда же нам идти?!

– На ночь глядя, без денег и оружия!

– Не моя забота, – отрезал Джеффри.

Ратники заставили лошадей попятиться, и больше я никогда их не видела.

– В чем они провинились?

Джеффри помедлил, словно обдумывал, стоит ли говорить, но ответил:

– Они допустили своеволие, миледи, действуя по собственному почину, без всякого на то разрешения.

Я невольно сжалась в комок и метнула взгляд в сторону Гая, который по-прежнему ехал впереди, ни разу не оглянувшись на меня. Я не стала допытываться у Джеффри, в чем проявилось своеволие ратников, только что изгнанных из дружины и из самого замка. Что мне за дело до их провинности! Ведь я тоже была виновна в своеволии и лишь положение супруги и беременность позволяли мне робко надеяться на снисходительность Гая. В то время я все еще питала иллюзии, что Гай умеет быть снисходительным.

По возвращении в замок служанки помогли мне раздеться, уложили в постель, напоили горячим поссетом¹. Я ждала, что Гай придет ко мне, ждала и боялась увидеть его. Надежда на прощение таяла с каждой минутой. В голове неустанно звучало грубое слово, которым он назвал меня. Когда я перестала надеяться, он пришел, но не один, а с Брайаном, и, наверное, по настоянию моего брата. Встретившись глазами с Гаем, я невольно залилась слезами.

– Прекрати рыдать, Беатрис! – ледяным тоном потребовал Гай и, и грубо взяв меня за подбородок, заставил запрокинуть голову: – Где же порез, Брайан? Я не вижу на шее твоей сестры даже царапины!

– Но кровь! – возразил Брайан. – Я сам видел, как она текла по шее Беатрис из-под ножа!

– Кровь! – усмехнувшись, Гай отпустил мой подбородок и отошел от кровати. – Милый Брайан, кровь, которую ты видел, была кровью леди Марианны. Волчица обманула меня, порезав собственную ладонь, чтобы я поверил в серьезность угрозы, и я поверил, попался на ее уловку. Воистину, возьми в жены глупую женщину – и сам не заметишь, как поглупеешь!

Я вздрогнула от нового оскорбления, прозвучавшего из уст супруга.

– Если и так, Гай, она все равно обошлась с Беа безобразно жестоко, зная, что моя сестра в тягости! – упорствовал Брайан.

Гай повел глазами в сторону моего брата, очень устало вздохнул и сказал:

– Брайан, оставь меня наедине с твоей сестрой, которая по несчастью доводится мне супругой.

Я почувствовала непритворный страх при мысли, что сейчас останусь с Гаем одна, забыв, как страстно ждала его появления. Выражение его лица не обещало ни ласкового утешения, ни малейшего сочувствия. Поцеловав меня в мокрую от слез щеку, Брайан шепнул мне на ухо слова ободрения и поддержки. Когда дверь за братом закрылась, Гай опустился на табурет возле моей кровати и, уронив руки на колени, впал в глухое молчание, глядя перед собой невидящими глазами. Мне стало еще больше не по себе, я тихо всхлипнула, и Гай вспомнил обо мне. Повернув голову, он долго смотрел на меня невыразительным взглядом. Наконец его губы шевельнулись, и он сказал:

– Возьми себя в руки, Беатрис. Я устал от твоих рыданий.

– Я очень испугалась, – робко ответила я в свое оправдание и просунула дрожащие пальцы в его ладонь.

– Ты испугалась! – насмешливо повторил Гай и, отстранив мою руку, холодно подтвердил: – Да, тебе есть чего бояться. По легкомыслию ты, зная, что понесла, но не сказав мне об этом, отправилась на прогулку и оказалась там, где тебя не должно было быть. Именно тебя, Беатрис! Мало того, ты вдобавок разболтала о своей беременности тем, с кем я воюю не на жизнь, а на смерть, о чем тебе было известно. Молись, Беатрис, усердно молись о том, чтобы родить мне здорового, сильного первенца и чтобы он оказался сыном. Если твои молитвы не будут услышаны, я разведусь с тобой.

Меня как холодной водой окатило.

– За что, Гай? – прошептала я. – Не будь так жесток! Ведь я люблю тебя.

– И что мне дала твоя любовь? – усмехнулся Гай, терзая меня ледяным, ничуть не смягчившимся взглядом. – Прилюдное унижение, которое мне довелось испытать сегодня по твоей вине? Дело даже не в том, что я был вынужден освободить графа Хантингтона. И он, и она, все его стрелки, все мои ратники и слуги, простолюдины Руффорда – все! – увидели, какую жалкую и глупую женщину я выбрал в супруги. Ты выставила меня на посмешище, Беатрис.

Я сжималась в комок, изнемогая под тяжестью упреков Гая, самого звука его голоса, полного горечи, а он, не замечая моих страданий, продолжал говорить:

– Отныне ты не смеешь покидать замок без моего разрешения. В тягости ты или нет, здесь я или в Ноттингеме, не вздумай ослушаться. И не льсти себе мыслью, что меня заботит твоя безопасность. Я стыжусь тебя и не желаю, чтобы ты показывалась на людях, вызывая смешки и жалость. Женщина, которой я дал свое имя, не имеет права быть жалкой, а ты жалкая, Беатрис.

С этими словами, не простившись со мной, Гай ушел. Дрожа всем телом, я зарылась в подушки и проплакала до утра, с наступлением которого у меня началась новая жизнь, и ни одной женщине в мире я не пожелала бы такой жизни – ни одной, за исключением леди Марианны. Я возненавидела ее с новой силой, и с каждым днем моя ненависть к ней росла. Я влачила горестное одинокое существование, хотя Гай неотлучно пребывал в замке, забросив дела Ноттингемшира, оставляя без ответа призывы сэра Рейнолда. Помня, как он назвал меня жалкой, я всеми силами старалась его разуверить в подобном мнении, держалась на людях с достоинством и приветливой улыбкой. Наверное, у меня плохо получалось, потому что губы Гая то и дело кривила презрительная усмешка. Когда он смотрел на меня, его глаза оставались холодными. До разговоров со мной он не снисходил. От служанок я узнавала, что по вечерам он пьет слишком много вина.

Не выдержав пытки отчужденностью, которой Гай подвергал меня, я унизилась до того, что однажды выплакала свою боль Джеффри, попросила слугу вступиться. Джеффри был очень тактичен, попытался убедить меня в том, что мой брат – более пригодный посредник в делах между мной и Гаем. Но я не слушала его, пребывая в полном отчаянии. К нам больше не приезжали гости, и Брайана я не видела с того рокового дня.

Не знаю, предпринял что-то Джеффри или нет, но Гай вдруг стал навещать меня перед сном. Мне очень хотелось верить, что он приходит по собственному желанию. Было слишком унизительно думать, что его визитам я обязана заступничеству Джеффри. Гай не задерживался надолго, осведомлялся о моем самочувствии, спрашивал, не нуждаюсь ли я в чем-либо, целовал меня в лоб и уходил. К счастью, я хорошо себя чувствовала, ребенок в утробе рос и начал шевелиться. Когда я сказала об этом Гаю, он даже приложил ладонь к моему располневшему животу и, почувствовав движение ребенка, улыбнулся неожиданно тепло. Эта улыбка вернула надежду, что однажды Гай простит меня и вернет мне свое расположение. Только бы родить ему сына, а не дочь, и я горячо молилась о сыне денно и нощно.

В самом конце лета Гай куда-то отправил всю свою дружину во главе с Джеффри, не оставив даже малого числа ратников для охраны замка, а через несколько дней и сам покинул его. Поскольку большая часть дружины вернулась, я узнала, что король Ричард сейчас пребывает в Англии, и ратники Гая принимали участие в штурме Ноттингема, не пожелавшего открыть ворота законному государю. Конечно, сэр Рейнолд всегда был преданным сторонником принца Джона, но не на погибель же себе самому! Еще одним удивительным обстоятельством было то, что вместе с королевскими войсками на стенах Ноттингема сражались и стрелки вольного Шервуда.

Наконец Гай возвратился в замок. Он был очень мрачен, и я побоялась подступиться к нему с вопросами. Но он сам поведал мне, что был в Ноттингеме, куда его вызвал король.

– Как он обошелся с тобой? – отважилась спросить я. – Милостиво?

– Более милостиво, чем с тестем твоего брата. Сэра Рейнолда ждет заточение, и, учитывая его возраст, полагаю, что там он и окончит свои дни. Я всего лишь остался не у дел – за то, что уклонился от участия в осаде и штурме Ноттингема.

– Но ведь ты направил к Ноттингему своих ратников, всех до единого!

– Ричард посчитал это недостаточным проявлением преданности ему, – ответил Гай и замкнулся в молчании.

От ратников я знала, что граф Хантингтон в отличие от Гая наравне со своими стрелками принял участие во взятии Ноттингема, и мне очень хотелось узнать, какую награду он получил от короля. Но спрашивать об этом Гая было бы верхом безрассудства, и я не спросила. Он вдруг сам сказал без всяких вопросов:

– Наибольшей милости Ричарда удостоился Роберт Рочестер. Полное и безоговорочное помилование ему и тем, кто был с ним в Шервуде, возвращение всех владений, подтверждение графского титула. Король прямо-таки очарован им, как и его супругой. При штурме Ноттингема он принял ее за юношу, увлек в битву к воротам, а узнав после, кто она, был чрезвычайно обескуражен. Он ведь едва не посвятил ее в рыцари, настолько был покорен ее доблестью и отвагой! Чтобы искупить свою оплошность, он преподнес ей в дар графские регалии из золота с рубинами, в которых она и была на обеде у короля.

Пока он говорил о леди Марианне, его голос непривычно смягчился, глаза засияли, а на губах появилась такая нежная улыбка, которой он ни разу меня не удостаивал, даже в день нашей свадьбы. Не сводя с Гая глаз, я прошептала:

– Ненавижу!

Как ни тихо я произнесла это слово, Гай услышал и, бросив на меня насмешливый взгляд, осведомился:

– Ты ненавидишь? Не ожидал, что ты способна на ненависть! Кого, Беатрис, и за что?

– Леди Марианну! Ненавижу за то, что она украла у меня твою любовь! – ответила я, задыхаясь от гнева.

Гай смерил меня странным взглядом и, холодно улыбнувшись, покачал головой:

– Успокойся, Беатрис! У тебя нет причин ненавидеть ее.

– Почему? – враждебно спросила я.

Минуту подумав, Гай сказал:

– Ты уверена, что хочешь знать правду?

Я кивнула. Он с сомнением посмотрел на мой живот, но я не хотела откладывать разговор, раз уж Гай готов снизойти до откровенности. Кто знает, когда еще он заговорит со мной искренно?

– Ну как пожелаешь!

Устало вздохнув, Гай указал на кресло и, подождав, пока я устроюсь в нем, сел напротив.

– Она ничего не крала у тебя, Беа, потому что красть было нечего. Я никогда не любил тебя. Ни одного дня, ни одной минуты.

От этих жестоких слов, сказанных неожиданно теплым и сочувственным тоном, я онемела и даже не заметила, что он называл меня не полным именем, а как раньше – Беа.

– Зачем же ты женился на мне? – прошептала я, наконец обретя голос.

Гай пожал плечами и глухо сказал:

– Мне было очень одиноко, когда я ее потерял. Я изнемогал и от одиночества, и от боли утраты. Но надо было как-то продолжать жить, без нее. Я долго думал и решил, что лучший способ забыть Марианну – жениться. Почему бы не на тебе, Беа? Ты хороша собой, твой брат стал моим другом, ты родом из влиятельной семьи, твоя мать была плодовита, а я хотел детей. Но очень скоро я понял, что ошибся, страшно ошибся!

– Во мне? – осмелилась я спросить, чувствуя, как сердце сжимается от боли.

Гай бросил на меня долгий взгляд, и я увидела в его глазах боль, созвучную моей.

– Нет, не в тебе, – хрипло сказал он. – Я ошибся в себе, Беа, в том, что смогу забыть ее. Увы, мне это не удалось, как я ни старался.