Читать книгу Такой чудесный день - Айра Левин - Страница 5

Скол ничего не забыл и часто думал о желаниях и мечтах, как дедушка в десять лет – о строительстве Уникомпа. Раз в несколько дней он размышлял перед сном о всевозможных заданиях и вспоминал известные ему профессии: прораб на стройке, как дедушка; техник-лаборант, как отец; специалист по физике плазмы, как мама; фотограф, как папа приятеля; врач; наставник; стоматолог; космонавт; актер; музыкант. Все они казались более или менее одинаковыми, и, чтобы по-настоящему захотеть, надо было сначала выбрать. Странная мысль – выбирать, решать. Сам себе кажешься маленьким. И в то же время – большим.

Однажды Скол вспомнил, как давным-давно строил домики из конструктора (моргающий красный запрет Уни), и подумал, что интересно проектировать дома. Это было накануне терапии, – подходящее, по словам дедушки, время, чтобы тренироваться в хотении. На следующий день мысли о больших зданиях уже не радовали. Собственно говоря, сама идея предпочитать определенную профессию казалась глупой и до-У, и он сразу же заснул.

Накануне следующей терапии он вновь придумывал дома – разные, а не только трех стандартных форм – и размышлял, почему интерес к этой идее месяц назад ни с того ни с сего пропал. Терапия предупреждает болезни, снимает напряжение, женщины не рожают слишком много детей, а у мужчин не растут волосы на лице. Почему же от нее интересная идея вдруг становится неинтересной? Факт оставался фактом: так было и в этом месяце, и в следующем, и потом.

Скол подозревал, что подобные мысли – своего рода эгоизм. Если и так, прегрешение невелико – часок-другой перед сном, ни разу во время учебы или просмотра телепередач, – и он не считал нужным говорить Бобу НЕ, как не сказал бы о минутном волнении или случайном сне. Каждую неделю на вопрос о самочувствии он отвечал «просто супер». Старался не заниматься хотением слишком часто или долго и всегда высыпаться, а по утрам, умываясь, разглядывал себя в зеркале, все ли в порядке. В порядке. За исключением глаза, конечно.

В 146-м семью Скола и почти всех ее соседей перевели в АФР71680. В их новом, только что построенном доме лежали зеленые, а не серые дорожки в коридорах, экраны телевизоров были шире, а мебель – мягкой, но не регулируемой.

Пришлось ко многому привыкать: жаркому климату, тонким и светлым комбинезонам, старому, медленному, вечно ломающемуся монорельсу, солоноватым и каким-то невкусным макси-кейкам в зеленоватой фольге.

Новой наставницей Скола и его семьи стала Мэри СЗ14Л 8584. Она была на год старше матери, хотя выглядела моложе.

Приноровившись к жизни в 71680 – школа, по крайней мере, ничуть не отличалась, – Скол возобновил развлечение хотением. Теперь он понимал, что профессии сильно разнятся, и гадал, что же выберет для него Уни, когда придет время. Уни, с его двумя этажами холодных стальных блоков и пустыми отдающими эхом коридорами… Жаль, что дедушка Ян не сводил его ниже, к людям. Было бы спокойнее думать, что профессию тебе выбирает не только компьютер, а и несколько товарищей; если что-то не нравится, можно попробовать объяснить…

Дедушка звонил дважды в год – запрашивал чаще, но не получал разрешения. Он постарел, в улыбке пряталась усталость. Часть США60607 перестраивали, и он руководил проектом. Скол с радостью сказал бы ему, что тренируется хотеть, однако рядом перед экраном стояли родители с Мирой. Однажды, в самом конце, он произнес: «Я стараюсь», – и дедушка Ян улыбнулся, совсем как раньше, и ответил: «Молодчина!»

После звонка отец спросил:

– Стараешься что?

– Ничего.

– Нет, ты на что-то намекал.

Скол передернул плечами.

Мэри СЗ во время следующей встречи тоже завела разговор.

– Что ты имел в виду, когда сказал дедушке, что стараешься?

– Ничего.

– Ли, – укоризненно поглядела Мэри, – стараешься что?

– Не скучать по нему. Когда его перевели в Сша, он просил меня не скучать, потому что все товарищи одинаковые и он в любом случае будет звонить при первой возможности.

– Ясно. – Она продолжала с сомнением смотреть на Скола. – Почему же ты сразу не объяснил?

Он пожал плечами.

– Ты по нему скучаешь?

– Немного. Стараюсь не скучать.

Начался секс, и думать о нем было еще круче, чем упражняться в хотении. Скол и раньше слышал, что оргазм – штука крайне приятная, но не ожидал такой почти невыносимой сладости собирания всех чувств в одно, восторга кульминации и следующей за ним блаженной бессильной истомы. И не он один – всему классу это было в новинку. Они ни о чем другом не говорили и с удовольствием посвятили бы сексу все свое время. Скол с трудом сосредоточивался на электронике и астрономии, не говоря уже о различиях между профессиями.

Несколько месяцев спустя, однако, они успокоились, привыкли и отвели новому наслаждению в недельной рутине его законный субботний вечер.

В одну из таких суббот, когда Сколу исполнилось четырнадцать, он с друзьями поехал на великах на красивый белый пляж в нескольких километрах к северу от АФР71680. Солнце тонуло в океане. Они прыгали, толкали друг друга и брызгались в розоватых пенных волнах, а потом сидели вокруг костра на песке и угощались кейками, колой и ломкими сладкими кусочками разбитого тут же кокоса. Слушали блокфлейту, на которой пытался играть один из ребят. А когда пламя распалось на угли, разошлись по парам, каждая на свое одеяло.

Девушку Скола звали Анна ВФ, и после оргазма – как показалось, самого лучшего в жизни – накатила нежность и захотелось ей за это наслаждение что-то дать. Карл ГГ подарил Йин АП красивую ракушку, Ли ОС своей спутнице – музыку, тихо наигрывая сейчас на флейте. У Скола для Анны не было ни ракушки, ни песни – совсем ничего, кроме разве что мыслей.

– Давай думать о чем-нибудь интересном, – предложил он, лежа навзничь и обнимая ее одной рукой.

– Ага. – Она прижалась теснее, положила голову ему на плечо, а руку – на грудь.

Он чмокнул ее в лоб.

– Например, о разных профессиях…

– М-м?

– Какую бы ты выбрала, если бы пришлось выбирать?

– Выбирать?

– Да.

– Как это?

– Выбирать. Иметь. Заниматься. Что тебе больше нравится? Врач, инженер, наставник…

Она подперла голову рукой и прищурилась.

– То есть?

Он вздохнул.

– Нам назначат профессию, так?

– Так.

– А если бы нет? Если бы пришлось выбирать самим?

– Дребедень какая-то, – отозвалась она, рисуя пальцем у него на груди.

– Интересно же.

– Давай опять трахаться.

– Погоди. Представляешь, всякие профессии. И нам решать…

– Не хочу. – Она перестала водить пальцем. – Это бред. А ты чокнулся. За нас выбирают, и думать тут не о чем. Уни знает, какие у нас…

– Да пошел он в драку! Притворись на минуту, что мы живем в…

Анна перевернулась на живот, затылком к нему, и напряженно застыла.

– Извини, – сказал он.

– Мне тебя жалко. Ты болен.

– Нет.

Она молчала.

Скол сел и в отчаянии поглядел на ее непреклонную спину.

– Нечаянно вырвалось. Прости.

Тишина.

– Это же всего-навсего слово, Анна.

– Ты болен.

– О, злость возьми!

– Вот видишь!

– Слушай. Забудь. Забудь все, а? Просто забудь. – Он погладил ее между бедрами, но она сомкнула их, не пуская его руку.

– Ладно тебе! Что ты дуешься! Я же извинился. Давай трахаться. Хочешь, полижу?

Через некоторое время она расслабила ноги и позволила себя пощекотать.

Потом села.

– Ли, ты больной?

– Нет. – Он выдавил смешок. – Вовсе нет.

– Выбирать профессию!.. Сказанул! Да каким образом? Мы не можем все учесть!

– Просто думаю об этом. Нечасто. Почти никогда.

– Чудные у тебя мысли. Звучит… прямо до-У.

– Больше не буду, обещаю. – Он поднял правую руку, и браслет съехал. – Клянусь любовью к Семье! Иди сюда, я тебя полижу.

Она с озабоченным видом опустилась на одеяло.

На следующее утро без пяти десять позвонила Мэри СЗ. Попросила зайти.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Иду.

– Зачем ты понадобился ей в воскресенье? – удивилась мать.

– Не знаю.

Скол знал. Анна ВФ позвонила наставнику.

Он ехал на эскалаторе, все вниз и вниз, гадая, много ли рассказала Анна и как ему теперь выкручиваться; неожиданно к горлу подступили слезы и захотелось признаться Мэри, что он больной и эгоистичный лгун. На соседних эскалаторах товарищи безмятежно улыбались и с удовольствием слушали бодрую музыку из динамиков; один он чувствовал себя виноватым и несчастным.

В отделении наставников было непривычно тихо. Кое-где переговаривались, однако большинство кабинок пустовало, на столах царил порядок, кресла ждали хозяев. В одной из кабинок товарищ в зеленом комбинезоне ковырял отверткой телефон.

Встав на кресло, Мэри украшала рождественскими флажками картину «Уэй обращается к химиотерапевтам». На столе лежали мотки красных и зеленых флажков, стоял открытый телекомп и контейнер чая.

– Это ты, Ли? – спросила она, не оборачиваясь. – Быстро!.. Садись.

Скол сел. На экране телекомпа горели зеленые символы. Кнопка «ввод» удерживалась в нажатом состоянии с помощью сувенирного пресс-папье из РОС81655.

– Не падай, – приказала Мэри гирлянде и, не отрывая от нее глаз, слезла. Флажки не шелохнулись.

Она придвинула кресло, улыбнулась и села; взглянула на экран, отхлебнула чая и снова улыбнулась.

– Товарищ говорит, что тебе нужна помощь. Девушка, которую ты вчера трахал, Анна… – Мэри бросила взгляд на экран. – ВФ35Х6143.

Скол кивнул.

– Я сказал неприличное слово.

– Два, но это не важно. По крайней мере, по сравнению с остальным. Ты предлагал представить, что нет Уникомпа, и выбрать себе профессию.

Скол принялся рассматривать красно-зеленые мотки флажков.

– И часто ты об этом думаешь, Ли?

– Только изредка. В свободный час или ночью; в школе и во время телепередач – ни разу.

– Ночь тоже считается. Ночью надо спать.

Скол молчал.

– Когда это началось?

– Не знаю, несколько лет назад. В Евр.

– Дедушка научил?

Он кивнул.

Мэри бросила взгляд на экран и снова посмотрела на Скола – с сочувствием.

– Тебе не приходило в голову, что «решать» и «выбирать» – эгоистично?

– Да, может быть. – Скол водил пальцем по краю стола.

– А я здесь на что, Ли? Зачем нужны наставники? Помогать, так ведь?

Он кивнул.

– Почему ты не сказал мне? Или наставнику в Евр? Зачем ждал, не спал ночами и тревожил эту девушку?

Скол пожал плечами, глядя на потемневший от нажима ноготь.

– Вроде как… интересно.

– Вроде как интересно… Было бы интересно вроде как поразмыслить, что за доунификационный хаос начался бы, выбирай мы сами себе профессию. Ты об этом думал?

– Нет.

– Так подумай. Представь, что сто миллионов товарищей решат стать актерами на телевидении и ни один не захочет работать в крематории.

Скол поднял на нее глаза.

– Я очень болен?

– Нет, хотя к тому шло, если бы не Анна. – Она сняла с телекомпа пресс-папье, и зеленые символы на экране исчезли. – Коснись.

Скол приложил браслет к считывающей панели, и Мэри застучала по клавиатуре.

– За время учебы в школе ты написал сотни тестов, и в Уникомпе хранятся результаты. – Ее пальцы летали над десятком черных клавиш. – У тебя были сотни встреч с наставниками, и Уникомпу тоже о них известно. Он знает, какие специалисты нужны и кто есть в наличии. Он знает все. А теперь скажи: кто сделает более правильный, обоснованный выбор: ты или Уникомп?

– Уникомп, Мэри. Я понимаю. Я не хотел сам это делать, просто думал, а как было бы, если бы… И все.

Мэри закончила печатать и нажала «ввод». На экране загорелись зеленые строчки.

– Ступай в процедурную.

Скол вскочил.

– Спасибо.

– Спасибо Уни. – Она выключила телекомп и щелкнула зажимами.

Скол медлил.

– Со мной все будет хорошо?

– Просто отлично. – Мэри ободряюще улыбнулась.

– Простите, что заставил вас прийти в воскресенье.

– Не извиняйся. В кои-то веки заранее развешу украшения.

Скол направился в отделение терапии. Работала только одна кабинка, но в очереди было всего трое. Когда настал его черед, он как можно глубже засунул руку в резиновое отверстие и с благодарностью ощутил сканер и теплое прикосновение инфузионного диска. Хотелось, чтобы щекотание, жужжание и укол длились подольше и окончательно и бесповоротно его вылечили. Все кончилось даже быстрее обычного, и он забеспокоился, что между Уни и кабинкой произошел сбой связи или в аппарате недостаточно лекарств. Вдруг в тихое воскресное утро кто-то недоглядел?

Однако тревога ушла, и, поднимаясь на эскалаторе, Скол смотрел на себя, Уни, Семью, мир и вселенную гораздо оптимистичнее.

Дома он первым долгом позвонил Анне ВФ и поблагодарил за помощь.

Когда ему исполнилось пятнадцать, его классифицировали как 663Д, генетика-систематика четвертой категории, и перевели в РОС41500, в Академию генетических наук. Он изучал основы генетики, лабораторные методы, модуляцию генов и их пересадку; катался на коньках, играл в футбол, ходил в Музей доунификационной истории и Музей достижений Семьи, МДС; у него была подружка Анна из Яп, а потом еще одна – Мира из Авст. В вудверг 18 октября 151-го он вместе со всей академией до четырех утра смотрел запуск «Альтаира», а потом отсыпался и бездельничал – полдня были объявлены выходными.

Как-то вечером неожиданно позвонили родители.

– У нас плохие новости, – сказала мать. – Утром умер дедушка Ян.

У Скола защемило сердце, и, наверно, он изменился в лице.

– Ему было шестьдесят два, сынок.

– Никто не вечен, – добавил отец.

– Да. Я и забыл, сколько ему. А как вы? Мире уже назначили профессию?

После звонка Скол пошел прогуляться, хотя часы показывали почти десять и по расписанию вот-вот должен был начаться дождь. Ему навстречу из парка выходили последние посетители.

– Шесть минут, – улыбнулся какой-то товарищ.

Плевать. Хотелось попасть под дождь и промокнуть до нитки. Почему, Скол и сам не знал.

В парке было пусто, все разошлись. Скол сидел на скамейке и ждал. Вспоминал дедушку Яна: как он говорил одно, а имел в виду другое, и как тогда в Уни, завернувшись в синее одеяло, сказал то, что на самом деле думал.

На спинке скамейки напротив кто-то нацарапал красным «ДОЛОЙ УНИ». А другой – или, быть может, тот же самый больной товарищ, устыдившись, – замазал надпись белым. Начался дождь; белый и красный мел, смешиваясь, потек розовой жижей.

Скол поднял лицо к небу навстречу струям и попытался представить, что плачет от горя.