Читать книгу Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Б. С. Илизаров - Страница 17

Книга первая
Тайная жизнь Сталина
По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма
Рецензенты: доктор исторических наук В. С. Лельчук, доктор исторических наук А. П. Ненароков
Издание шестое
Раздел I. Портрет героя
Глава 3
Профиль на фоне библиотеки, архива и посмертной суеты
На фоне библиотеки

Оглавление

Если экземпляр книги не нов, то он говорит не только о том, что в книге написано автором. Она немало может сказать и о том, кто ее читал и что при этом думал, а иногда и что при этом делал. Дома у меня есть старинные старообрядческие книги из библиотеки бабки по матери. Их листы закапаны воском от свечей, зажигавшихся во время молитв и ночных бдений. На страницах масса помет, сделанных разными почерками за прошедшие три столетия. И отец, родом с Кавказа, чьи лучшие годы пришлись на эпоху сталинщины, всю жизнь собирал и вновь терял несколько прекрасных библиотек. В советскую эпоху единственным накоплением, за которое не преследовали, была библиотека.

За библиотеку же из недозволенных книг не только сажали, но и расстреливали. Инициатива в этом вопросе почти целиком принадлежала Сталину. Как в Древнем Китае или средневековой Европе за книгу могли заживо сжечь, так в стране победившего социализма только за хранение книги, принадлежавшей перу «врага народа» и других «идейных» врагов, стирали в лагерную пыль. В этом смысле не были в полной безопасности даже члены ЦК и даже члены Политбюро.

Возможно, после прихода Гитлера к власти, то есть после 1933 года, а скорее всего, накануне известных переговоров о мире и дружбе с фашистской Германией (1939 г.), была переведена и издана для членов советской правящей «элиты» книга фюрера «Моя борьба». Конечно, ее прочитал и Сталин и оставил на ней любопытные пометы. В фонде номинального главы государства М. И. Калинина также сохранился экземпляр этой книги. Хороший перевод, очень толковые и взвешенные комментарии, отличная и по современным меркам полиграфия. Обложка светло-горчичного цвета с изящной черной свастикой в верхнем левом углу. Выходных данных нет, но не исключено, что ее отпечатали тогда же по-дружески в Германии. Калинин прочитал книгу всю, оставил несколько десятков значительных, сдержанных помет, обнаруживающих его неподдельный интерес. Но на первом листе книги написал: «Многосложно, бессодержательно… для мелких лавочников…» и т. д. Он написал то, что было принято в свете тогдашней советской пропаганды. Боялся «всесоюзный староста» и не читать (вождь приказал!) и читать так, как хотелось, – проверят и могут истолковать не так, а жена сидит в лагере[177].

Никто пока не подсчитал конкретно – сколько? Но за годы Советской власти, наверное, десятки тысяч наименований книг было сожжено, запрещено и содержалось в «спецхранах». Этот своеобразный «ГУЛАГ» для книг и вообще для любой «вредной» печатной продукции (добавим – и для архивов тоже) стал формироваться еще в правление Ленина по инициативе таких просвещенных личностей, как Н. К. Крупская, А. В. Луначарский, М. Н. Покровский… Но Сталин придал этому явлению особый размах, организованность и систематичность. Впрочем, как и всему тому, к чему он так или иначе был причастен. Помимо других головокружительных успехов, он сумел добиться того, что к середине 1930-х годов единственным свободным читателем в стране стал он сам. И этой свободой он пользовался с размахом и с большим толком.

Уже упоминавшийся молодой советский дипломат Александр Бармин, в 1930-х годах близко наблюдавший Сталина, поскольку был знаком с членами его семьи и окружения, а потому накануне войны ставший невозвращенцем, вспоминал об этих годах: «С каждой почтой из Москвы для руководства, секретарей партячейки и библиотекарей стали поступать списки книг, которые должны быть немедленно сожжены. Это были книги, в которых упоминались теоретики марксизма и другие публицисты, которые считались скомпрометированными прошедшим процессом. Поскольку практически перво-, второ– и третьеразрядные фигуры за последние пятнадцать лет уже были изобличены в какой-нибудь ереси, я с изумлением подумал, что у нас останется на полках библиотек! Достаточно было предисловия Бухарина, Радека или Преображенского к любой классической работе – и она летела в печку! В таком темпе, – подумал я, – мы сожжем больше книг, чем нацисты, и определенно больше марксистской литературы. Что и случилось на самом деле. Огромное число книг было сожжено только потому, что их редактировал недавно изгнанный из страны известный советский библиофил Рязанов, основатель Института Маркса – Ленина. Первые издания сочинений Ленина, вышедшие под редакцией Каменева и содержащие положительные отзывы о сегодняшних “предателях”, были изъяты из обращения.

Сталин лично почистил и переиздал единственный том его “сочинений” – компиляция статей и речей – прежние издания были потихоньку изъяты из магазинов и библиотек»[178].

Бармин ошибается – Д. Б. Рязанова не высылали из СССР. Был сослан в Поволжье, а затем расстрелян. Не точен он и в отношении сочинений Сталина. До выхода в 1946 году первого тома собрания сочинений (при жизни Сталина вышло тринадцать томов и три тома подготовили к печати) он выпустил десятка два сборников и отдельных брошюр со статьями, докладами и текстами выступлений. Большинство из них с правками автора сохранилось. Сам Сталин наибольшее внимание уделял трем сборникам статей и речей: «На путях к Октябрю», который до 1932 года выдержал в разных вариантах три издания, а потом был изъят. И – не менее знаменитому, чем краткий курс «Истории ВКП(б)», сборнику работ «Вопросы ленинизма». С 1931 года, когда вышло первое издание, и до одиннадцатого в 1947 году сборник постоянно редактировался. Несколькими изданиями выходил сборник «Марксизм и национально-колониальный вопрос». Все остальное в реплике Бармина чистая правда. Списки подлежащих изъятию книг составлялись вплоть до последнего дня существования СССР.

Сталин правил и изымал не только чужие книги, но и собственные произведения. Пришлось это делать потому, что в ранних изданиях он положительно оценивал, оправдывал и защищал одних против других своих недолгих союзников – Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова… Даже «вечного» врага Троцкого он в 1918 году как-то неосторожно высоко оценил за октябрь 1917 года. Когда же последний текстуально его уличил в предательстве идеи мировой революции и в переходе в 1924 году на позиции «национального социализма»[179], пришлось Сталину вычищать собственные издания и на этот счет.

Устраивая чистки в общественных и личных библиотеках вместе с их владельцами, вытравливая имена и факты со страниц книг, он тем не менее очень бережно относился к своей личной библиотеке. Книги всех репрессированных, причем не только деятелей первого ряда, но и их учеников и приверженцев, Сталин тщательно собирал, читал и хранил. Зачем? Как выяснилось, он был абсолютным прагматиком. В равной степени использовал и плюсы, и минусы. В процессе государственного строительства, широко расточая человеческий материал, в то же время старался рационально использовать его физические и интеллектуальные возможности. Бывшие большевистские вожди, лидеры и просто интеллектуалы мало годились в качестве обычной лагерной рабсилы. Но их интеллектуальная мощь по возможности использовалась Сталиным до последнего предела, как при жизни, так и в особенности накануне расстрела, и конечно же – после. Не случайно его самый старый и преданный соратник В. М. Молотов несколько раз возвращался в своих мыслях о прошлом к проблеме утилизации интеллекта врагов: «Сталин, в общем, умел использовать и троцкистов, и правых, но когда потребовалось, тут уж, конечно, полетели щепки… Но не использовать таких лиц – тоже неправильно. А вот до каких пор можно использовать, тут можно и ошибиться: либо слишком рано с ними разделаться, либо слишком поздно»[180]. Какой молодец Вячеслав Михайлович – в старости вытащил потайной ключик к пониманию феномена сталинизма! Точнее, к источнику его интеллектуальной силы. Похоже, что и сам Сталин бахвалился своей «хозяйственной» хваткой. Фейхтвангеру явно был подсказан такой пассаж: «Великий организатор Сталин… великий математик и психолог, пытается использовать для своих целей своих противников, способностей которых он никоим образом не недооценивает… Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов, вместо того чтобы их уничтожить, и в упорных стараниях с которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то трогательное»[181].

«Трогательный» гений Сталина (гений – без кавычек!) заключался в безошибочном определении того момента, когда враг становился бесполезным. Не опасным, а именно бесполезным. Потому что даже из потенциально опасного врага он умел извлекать пользу. Например, Н. Бухарин и К. Радек, последние три-четыре года отстраненные от серьезных государственных дел, активнейшим образом работали в конкурсной комиссии по оценке новых школьных и вузовских учебников по мировой и российской истории. Образованные и талантливые люди, они сделали все, что могли, для усиления каркаса историософии сталинизма. Участвовали в литературном погроме «школы» М. Н. Покровского, а Бухарин корпел над «сталинской» конституцией. Радек блистал в коминтерновской журналистике. Многие, находясь под следствием в тюрьме, творчески сочиняли расстрельные показания на самих себя и даже (как Радек) писали сценарии судебных процессов над самими собой. А до этого и часто после умерщвления «двурушников и шпионов» (Сталин отлично чувствовал интонационную музыку русского языка, отсюда зловеще шипящие звуки двух его любимых словечек) штудировал их произведения с цветными карандашами в руках. Помимо уже упомянутых, вот перечень имен врагов и их пособников, чьи книги несут на себе следы его вдумчивой работы: Г. Сафаров, Э. Квиринг, Ф. Ксенофонтов, Г. Евдокимов, А. Бубнов, Ян Стен, И. Стуков, В. Сорин, С. Семковский и другие. В большинстве своем это публицистические работы по истории партии, замешенные на личных ощущениях. На некоторых из книг есть дарственные надписи авторов, так как почти все они поначалу были активными членами антитроцкистской кампании. На обложках и страницах других книг – комментарий самого Сталина. Заинтересованный и резко враждебный по отношению к Троцкому. Так на книжке Квиринга «Ленин, заговорщичество, Октябрь», вышедшей в разгар борьбы в 1924 году, начертал сам себе простым карандашиком: «Сказать Молотову что Тр. (Троцкий. – Б. И.) налгал на Ильича на счет путей возстания»[182]. Квиринг критиковал книгу Троцкого о Ленине. Но на некоторых книгах самого Троцкого есть пометы, свидетельствующие о полном единодушии с врагом.

* * *

Сталин был заядлым библиофилом. В дореволюционные годы, в период подполья, ссылок и бродяжьей жизни профессионального революционера, у него было мало возможностей систематически читать, а главное, хранить книги. Но все, кто с ним встречался в этот период жизни, отмечают его постоянно растущую начитанность. В своих ранних работах, газетных и журнальных статьях, опубликованных на грузинском, а затем на русском языках, он цитирует не только марксистских классиков, но и зарубежных философов и историков довольно широкого спектра, правда, опубликованных на тех же двух доступных ему языках.

Из дореволюционных работ Сталина особенное внимание заслуживает довольно большое произведение, показывающее знакомство 25-лет него автора с основами марксистской доктрины, ее первоисточниками и умение работать с литературой в выбранном русле. В первую очередь это относится к публиковавшейся в Тифлисе на грузинском языке в 1906–1907 годах серии статей под общим названием «Анархизм или социализм?». Двенадцатью годами раньше признанный мэтр от марксизма Г. В. Плеханов опубликовал брошюру с похожим названием «Анархизм и социализм». В этих статьях Сталин Плеханова не упоминает, но он уже явно усвоил и его трактовку «оппортунизма» Бернштейна и так называемый «монистический» подход к истории природы и общества. Книги Плеханова вновь войдут в круг научных интересов Сталина в конце 1930-х годов. В 1938 году одновременно с кратким курсом «Истории ВКП(б)» будет переиздано одно из лучших произведений Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». В библиотеке Сталина сохранился экземпляр этого издания с пометами.

В статьях Сталин обнаруживает знание некоторых трудов Маркса и Энгельса, цитирует Кропоткина, Бернштейна, Каутского, Виктора Консидерана (последователя Фурье), упоминает Прудона, Спенсера, Дарвина и Кювье, а также ссылается на книги французских историков и мемуаристов: Поля Луи «История социализма во Франции», А. Арну «Народная история Парижской коммуны», Лиссагарэ «История Парижской коммуны»[183]. Очень важный момент: в работе «Анархизм или социализм?» Сталин впервые формулирует свое понимание основ диалектики и исторического материализма. Почти через тридцать лет он вновь изложит свой взгляд на эти проблемы, которые будут вынуждены «усваивать» миллионы подданных. Это произойдет после 1938 года, когда выйдут в свет не только краткий курс «Истории ВКП(б)», но и официальная биография Сталина, новые школьные и вузовские учебники по истории, в подготовке которых он примет самое непосредственное участие.

Список авторов, которых он упоминает, несколько настораживает. Скорее всего, первоисточники он читал только те, что были опубликованы на русском и грузинском языках. Недаром же молодой Сталин конкретно ссылается лишь на страницы книг русских переводов французских историков, Каутского и русскоязычного Кропоткина. К этому времени многие ключевые работы Маркса, Энгельса, Прудона и даже Эдуарда Бернштейна были переведены на русский язык. Многое было переведено и на грузинский язык. Вспомним, что грузины в социал-демократическом движении по численности занимали второе-третье места после русских и евреев, особенно в меньшевистском крыле. А это были высокообразованные люди.

Еще одна любопытная деталь – в этой работе юный Сталин, наверное, впервые приводит автобиографический факт. Как Маркс в «Капитале» рисует образ некоего портного для иллюстраций своих политэкономических изысканий, так и Сталин использует образ своего покойного отца-сапожника. Объясняя читателю, каким образом мелкобуржуазное сознание трансформируется в социалистическое, Сталин, не называя имени, на нескольких страницах описывает его судьбу: работал в крохотной собственной мастерской, но разорился. Пытаясь скопить денег для открытия нового дела, поступил на работу на обувную фабрику Адельханова в Тифлисе. Но скоро понял, что никаких перспектив для открытия собственного дела не имеет, в результате чего сознание Виссариона Ивановича Джугашвили (именно так, в русской транскрипции «Иванович» будет писаться в будущих биографиях вождя отчество родителя) из мелкобуржуазного трансформируется в пролетарское и наш добрейший сапожник «вскоре приобщается к социалистическим идеям…»[184]

Оставим на совести автора картину эволюции сознания отца, который, по слухам, был убит в пьяной драке. Важнее другое – уже в молодые годы Сталин усвоил и внушал другим: «…за изменением материального положения сапожника в конце концов последовало изменение его сознания». «Сознание» для него уже было прямо производно от материального положения человека. На этом постулате, вытекающем из притчи о сапожнике, будет вскоре основана вся официальная философия жизни российского общества XX века. Несмотря на наивность иллюстрации, она верно передает главный постулат «материалистического понимания истории» и теоретической основы социализма.

Не обращаясь прямо к услугам психоаналитика, отметим, что использование образа покойного отца, который, как говорят, жестоко обращался при жизни и с ним, и с матерью, указывает, что Сталин, как всякий человек, рано оставшийся без родителя, идеализировал его, правда, в духе новой «материалистической» веры.

Через много-много лет, когда Сталину официально исполнилось уже 73 года и он стал седым, отяжелевшим, с хриплым дыханием, Министерство иностранных дел СССР переслало ему подарок. Польская женщина Я. Моравская написала письмо, а к посланию приложила книгу Э. Лиссагарэ «История Парижской коммуны» объемом более пятисот страниц, изданную в Санкт-Петербурге в очень далеком 1906 году[185]. Пакет пришел 11 января 1953 года. Жить ему оставалось чуть более полутора месяцев. Но и в эти дни, как вспоминают видевшие его, он был все еще активен и продолжал пусть не так, как прежде, но все еще много читать.

Накануне XIX съезда партии (1952 г.) он вызвал к себе на дачу подающего надежды молодого партийного функционера Д. Т. Шепилова. Позже Шепилов вспоминал: «…на столе лежала груда книг, журналов и газет. Сталин молча прохаживался около стола, затем вдруг повернулся, подошел довольно близко ко мне, посмотрел прямо в глаза и спросил: “Вы любите читать художественную литературу? Сколько в день можете прочитать страниц, никогда не считали?” Я опешил – никогда не ожидал такого вопроса. Сталин улыбнулся и сам ответил на поставленный вопрос: “Нам ежедневно приходится сталкиваться с самыми различными проблемами, и мы должны быть готовы правильно их решать. А чтобы правильно решать, надо много читать, в том числе художественную литературу. Вот, например, Владимир Ильич читал в день по 600 страниц и мне советовал. Я стараюсь читать четыреста, и вам советую. Наша работа этого настоятельно требует”»[186]. О такого рода похвальбе вождя, характерной для любознательных, но малообразованных людей, вспоминают многие. Другим он называл цифру в 500 страниц[187]. Ясно, что он хотел казаться и запомниться окружающим как человек с колоссальным интеллектуальным багажом.

Скорее всего, книга Лиссагарэ, это послание из молодости, не успело попасть к нему в руки, или он счел нужным оставить его без внимания, как всегда насторожившись, когда речь заходила о его дореволюционной биографии. Но как символична жизнь! У многих начало и конец жизни озарены одним и тем же светом. Но мы этого не осознаем.

* * *

Есть свидетельства, что Сталин понимал и мог изъясняться на армянском, азербайджанском и осетинском языках. Кроме русского, других европейских языков Сталин не знал. И видимо, очень из-за этого переживал. Пытался изучать немецкий, когда был за границей[188]. В ссылке в Туруханском крае брался за изучение только что изобретенного эсперанто. Предполагалось, что это язык будущего мирового Интернационала[189]. Симптоматично, что в годы своего правления он всех эсперантистов беспощадно преследовал. И не только из-за постигшей его неудачи. После войны он, как известно, вплотную занялся вопросами языкознания. Нам еще придется рассказывать о его специфических научных увлечениях. Но истинную цель сталинского языкознания обозначим уже сейчас. «Не зря Сталин занялся вопросами языкознания, – заметил Молотов. – Он считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, главным языком межнационального общения станет язык Пушкина и Ленина…»[190] Отметим, что речь идет не о мировой революции, а о победе «системы», вершиной которой должен был стать сталинский СССР. Личная неудача с освоением иностранных языков стала косвенным фактором глобальной державной политики.

До революции Сталин, видимо, самостоятельно пытался изучать английский. Ничего из всего этого не вышло. Еще в духовном училище, а затем в семинарии усвоил зачатки латыни, греческого и русского церковного языка. Последнее обстоятельство облегчило усвоение русского литературного языка, но сказалось на характере его стилистики. Следы неудовлетворенной тяги к иностранным языкам встречаются на страницах книг из его библиотек сплошь и рядом. Помет нет только на эсперанто. Красивым, ровным почерком писал на полях известные латинские изречения, правда, не всегда относящиеся к смыслу читаемого. С удовольствием их отмечал, если встречались в тексте. Например, в работе Маркса «Критика Готской программы» обвел волнистой линией заключительную фразу: «Dixi et salvavi animan meam» («Сказал и спас душу»)[191]. Второе издание книги Г. Александрова «Философские предшественники марксизма» (1940 г.), обреченного им в 1947 году на погром и поругание, собственноручно изукрасил цитатами и комментариями к ним: «“Многознание не научает быть умным”. Гераклит. Т. е. учись, а не дилетантствуй впустую», «Марксизм – не догма, а руководство к действию. Ленин», «Свобода лежит по ту сторону материального производства (К. Маркс)». Переводил на немецкий или английский языки отдельные слова или имена собственные. И не всегда поймешь, знал ли он на самом деле, как они пишутся на родных языках, или, не жалея времени, специально рылся в справочниках? Например, все в той же книге Александрова (и не только в ней) под гравированным портретом Гольбаха воспроизвел русскую надпись по-английски: «Pol Henri Holbach»[192]. Судя по неточностям, написал так, как казалось правильным. Очень часто отмечал непонятные или редкие русские и иноязычные слова. В задумчивости он вообще любил черкать карандашом и ручкой. Часто машинально, но иногда, как выясняется, с глубоким подтекстом.

Сам он не переводил с европейских языков, а многие русские слова, заимствованные из других языков, требовали пояснений. Обращаться за помощью «выдающемуся» специалисту в области языкознания было, видимо, не желательно. Только на Ближней даче в Кунцеве в его библиотеке скопилось к концу жизни почти с десяток толковых словарей иностранных слов. Среди них два словаря иностранных слов дореволюционного издания Ф. Павленкова, «Полный толковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов» Н. Дубровского, вышедший в Москве в 1905 году 21-м изданием, два словаря, составленные Бурдоном и Михельсоном и изданные соответственно в 1899 и 1907 годах, и др.[193] Так что всю жизнь он не чурался черновой и подготовительной работы.

В молодости, в силу политической деятельности на Кавказе, он не только занимался организацией демонстраций, забастовок, стычек с полицией, ограблений банков для пополнения партийной кассы, но и устной агитацией и пропагандой марксизма, а также обустройством типографий, изданием газет и листовок, распространением печатной продукции. В 1889–1901 годах небольшая комнатка при Тифлисской обсерватории, где он работал согласно его официальной биографии «вычислителем-наблюдателем»[194], а по мнению современных биографов – ночным сторожем, была превращена в склад нелегальной литературы[195]. Это, конечно, не библиотека, но привычка иметь под рукой книги, причем сразу несколько экземпляров одного наименования, сохранилась на всю жизнь. Наиболее значимые для него произведения он возил с собой, и их могло быть сразу два-три экземпляра. Все их он по нескольку раз перечитывал с карандашом в руке. Совершенно очевидно, что, даже если бы он захотел все же собрать значительную библиотеку, жизненные обстоятельства того времени не позволили бы этого сделать. И тем не менее ему удалось сохранить, вплоть до головокружительного взлета своей политической карьеры в 1922 году, несколько марксистских книжек и, возможно, некоторые брошюры Ленина, а главное, довольно полный комплект большевистского легального журнала «Просвещение» за 1911–1914 годы. Отдельные номера именно этого журнала он хранил всю жизнь в нескольких экземплярах. И это не случайно. В журнале публиковались все видные большевистские публицисты: Ленин, Зиновьев, Каменев, Покровский, Стеклов и другие. Публиковались еще неизвестные тогда русскому читателю произведения Маркса и Энгельса, Бебеля, Меринга, Каутского и даже идейных противников большевизма типа Павла Аксельрода и многих других. Скорее всего, этот журнал был главным источником для его политического самообразования на тот момент.

Официальная биография, которую он сам правил и дописывал, в вопросе о круге чтения молодого Сталина и его интеллектуальных упражнениях откровенно привирает. В ней утверждается, что еще в 1893–1898 годах, то есть между 15 и 19 годами жизни, «Сталин много и упорно работает над собой. Он изучает “Капитал” Маркса, “Манифест коммунистической партии” и другие работы Маркса и Энгельса, знакомится с произведениями Ленина, направленными против народничества, “легального марксизма” и “экономизма”. Уже тогда работы Ленина произвели глубокое впечатление на Сталина. “Я во что бы то ни стало должен увидеть его”, – сказал Сталин, прочтя работу Тулина (Ленина)…»[196]. Так сказано в последнем издании его официальной биографии. Конечно же, она умалчивает о том, что в ссылке, у Полярного круга, когда умер один из сосланных товарищей (И. Ф. Дубровинский), Сталин, нарушая традиции, единолично завладел библиотекой покойного, чем вызвал негодование своих коллег. Они же, напротив, охотно делились с ним. Я. М. Свердлов дал ему обширную монографию француза А. Олара «Политическая история французской революции»[197]. Для новых поколений русских революционеров французская революция была если не образцом, то, уж во всяком случае, учебным «пособием». Для Сталина тоже. Но очень быстро в качестве пособия он использовал совсем другие стороны революции – уроки ее победоносных войн против всей Европы, феномен Наполеона (и Кромвеля), борьбу с «врагами народа», механизм организации массовых психозов. Без всякого сомнения, в революции его волновали ожесточенная борьба, гражданские и внешние войны, непримиримое противоборство. Поэтому революционная тема плавно перетекала в военную и наоборот.

В этом своеобразном ряду находится и книга Зиновьева «Война и кризис социализма» о национальных революциях и национальных войнах, о войнах освободительных и войнах наступательных, захватнических. То, что Сталин потом говорил и писал о войнах справедливых и не справедливых, во многом перекликается с мыслями Зиновьева. Сюда же нужно отнести курс лекций талантливейшего историка Н. Лукина (Н. Антонова), уничтоженного Сталиным в самом конце 1930-х годов, – «Из истории революционных армий», а также воспоминания Бисмарка и Людендорфа, военно-исторические монографии Г. Леера и А. Свечина. Даже изучая такие, казалось бы, специфические издания середины XIX века, как «Артиллерийский журнал», он в первую очередь обращал внимание на статьи по истории войн и истории оружия.

Псевдоним Тулин Ленин наиболее часто употреблял именно в публикациях тоненького партийного журнальчика «Просвещение». Да и первое знакомство со всеми этими уже политически громкими именами теоретиков революции и их произведениями – по большей части из того же источника. Но необходима поправка – человек «огромной теоретической мощи», как говорилось о Сталине в официальной биографии, чей профиль на транспарантах и плакатах наплывал на лики великих предшественников – Маркса, Энгельса, Ленина, так и не смог освоить целиком в течение всей своей длинной жизни главную книгу марксизма – «Капитал». В библиотеке Сталина сохранилось несколько томов различных изданий этого фундаментального произведения, вышедших в СССР в 1920-х и 1930-х годах. Но, судя по пометам, есть веские основания полагать, что он так и не продвинулся в освоении этого труда далее нескольких, главным образом вводных и заключительных разделов. И в той же юношеской статье «Анархизм или социализм?» упоминается лишь «Послесловие» к «Капиталу». Теорию прибавочной стоимости он усваивал, что называется, из «вторых рук», из книг интерпретаторов марксизма, которые присутствуют там же.

Другие работы Маркса и Энгельса, усвоить которые было проще, он, по своему обыкновению, читал и перечитывал в течение своей генсековской жизни не один раз. Здесь и несколько изданий «Анти-Дюринга», и «Немецкая идеология», «Гражданская война во Франции», «Диалектика природы», «Людвиг Фейербах», «Происхождение семьи, частной собственности и государства», собрание так называемых «Исторических работ» Маркса и другие.

В журнале «Просвещение» в 1913 году было опубликовано и первое заметное произведение самого Сталина на русском языке – «Марксизм и национальный вопрос»[198]. Писал он ее в Вене в конце 1912 – начале 1913 года под наблюдением Ленина. Вопреки мнению Троцкого и многих, писавших о Сталине после XX съезда КПСС, Ленин всю жизнь (за исключением нескольких предсмертных месяцев) протежировал «чудесному грузину». Благодаря Ленину Сталин еще до революции сделал довольно успешную партийную карьеру: был кооптирован в состав ЦК, стал делегатом нескольких заграничных съездов партии, руководил вместе с другими видными деятелями РСДРП(б) центральными партийными изданиями, в том числе «Правдой». Наконец, именно благодаря Ленину Сталин занял высший административный пост в партии. Ленин явно любил и поощрял Сталина. Так, в момент работы Сталина над брошюрой «Марксизм и национальный вопрос» Ленин, преувеличивая, писал М. Горькому: «У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы»[199].

* * *

Революция не принесла оседлости в его жизнь. Во время Гражданской войны, нередко выполняя роль доверенного лица Ленина, Сталин колесил по всей стране и фронтам, не имея постоянного пристанища. Даже в столице постоянная жилая комната появилась у него только в середине Гражданской войны. Но и в это время он находил возможность читать и собирать книги. Какие из сохранившихся изданий сталинских библиотек относятся к этому времени, сейчас установить трудно. На основании того, что есть в современных архивах и библиотеках, можно предположить, что он продолжал читать и собирать произведения Ленина, Маркса, Энгельса, Р. Люксембург, Каутского, а также других теоретиков и публицистов: Зиновьева, Троцкого, Бухарина, Богданова… Часть книг, относящихся к этому периоду, можно отделить от остальных произведений будущих врагов не только по году публикации, но и на основании той доброжелательной интонации, которая до сих пор сквозит через сохранившиеся на их страницах пометы. Реальный круг его интеллектуальных интересов, конечно же, был шире. Судя по выходившим в то время статьям самого Сталина, сюда входили и произведения видных деятелей европейской социал-демократии, а также публицистические и художественные произведения на русском языке.

Но, как народный комиссар по делам национальностей, отчетливых следов своей деятельности по национальному вопросу среди сохранившихся читанных им книг он не оставил. Однако из текстов докладов, которые Сталин делал на различных форумах как нарком, вытекает, что он вместе со своим немногочисленным аппаратом прорабатывал большую литературу по национальным проблемам.

Но постепенно, по мере того как Сталин превращался в могущественного Генерального секретаря ЦК РКП(б) и появившейся в связи с этим возможностью вести оседлую жизнь, он стал обрастать различными библиотеками. Да и положение обязывало. Мы как-то подзабыли, что в те годы, как никогда раньше, а тем более позже, политическая борьба в России была тесно связана с борьбой интеллектуальной. В этой борьбе оперировали отвлеченнейшими философскими идеями и понятиями, политэкономическими терминами, данными из мировой и российской истории. Журналистика и вообще литературная и научная работа были формой политической жизни большевистских вождей, а не делом лакействующего партийного или государственного аппарата. Для многих большевистских лидеров знание отечественной и мировой литературной классики, поэзии и музыки было так же естественным, как знание нескольких европейских языков. Только Ленин был глух к художественной литературе и поэзии. Все вожди имели зачастую огромные личные библиотеки и архивы, основа которых была заложена еще в эмиграции. Чего, например, стоят дошедшие до нашего времени библиотеки Ленина или Троцкого? О книжных собраниях других вождей приходится судить по косвенным данным. Вместе с людьми в «расход» отправлялись и их личные библиотеки.

Все политические деятели первого ряда были людьми европейски образованными. Из них лишь Сталин так и остался недоучкой-семинаристом. Но он упорно, всю свою жизнь восполнял пробелы в образовании и культуре, не только находя время для учебы в официальных партийных заведениях, но и читая, читая, читая… И об этом можно судить не только на основании воспоминаний современников, часто вызывающих законные сомнения. Почти все воспоминания, написанные в СССР при его жизни, явно льстили, преувеличивали или, не желая того, выбалтывали «лишнее». Он терпеть не мог мемуаристов, особенно из близких родственников. Многих он посадил или уничтожил только за то, что они, как он выражался, «знали слишком много, – и болтали слишком много». Воспоминания о Сталине и эпохе, написанные за рубежом или после его смерти в России, чаще более взвешены, но и они не без вранья. Более надежные свидетели – книги его библиотек.

Совершенно достоверно – Ленин был для него главным теоретическим источником. Проистекало это не только потому, что он использовал Ленина, его партийную публицистику в качестве основного идеологического оружия в борьбе с различными оппозициями. С нажимом убеждая других и себя, что он по праву является его духовным наследником, Сталин вынужден был постоянно погружаться в ленинские тексты. Не все он безусловно принимал. Редко, но на страницах ленинских работ можно встретить критические замечания Сталина как в адрес Маркса, так и Энгельса. Но в целом ленинское наследие было для него источником, из которого он черпал целые блоки своих вечно меняющихся политически конъюнктурных доктрин. Здесь, конечно, соблазнительно вновь сослаться на церковное воспитание с его библейской догматикой. Но методы церковного догматизма мало чем отличаются от принципов талмудизма, на котором в юности воспитывались его главные политические оппоненты. Ничем не отличался от Сталина в этом отношении Григорий Зиновьев, написавший в том же догматично-цитатническом духе книгу «Ленинизм» и издавший ее в 1926 году. Книга антитроцкистская, но Сталин использовал ее против самого Зиновьева. При случае жонглировали цитатами и гораздо более одаренные Каменев и Бухарин. Троцкий, которому в принципе такой стиль идейного существования претил, вынужден был прибегать к нему, обращаясь к авторитету Ленина.

Сталин всю кремлевскую жизнь собирал произведения Ленина. Получив власть, он разыскивал и собирал у себя как дореволюционные и прижизненные издания Ленина (в том числе редчайшие), так и их последующие переиздания. Как обычно, держа под рукой несколько экземпляров, читал и перечитывал с карандашом в руке: «Детскую болезнь “левизны” в коммунизме», «Что такое друзья народа…», «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «Две тактики», «Государство и революция», «Материализм и эмпириокритицизм», «Империализм как новейший этап капитализма» и т. д. Все четыре издания собраний сочинений Ленина, причем в различных «заводах», читаны им не единожды. Правда, не на всех томах остались пометы, но те произведения, которые его чем-то волновали, испещрены вдоль и поперек.

* * *

В конце 1920-х – начале 1930-х годов у него было по крайней мере две библиотеки. Одна в Кремле, в рабочем кабинете, другая – на подмосковной даче, в Зубалове. На даче Сталин жил с 1919 по 1932 год. Там же находились не только семья, но и родственники по первому браку, а также родня второй жены Надежды Аллилуевой. До самоубийства жены самая большая библиотека была здесь, на даче. По свидетельству дочери, в ее комплектовании принимала участие и мать. Кроме родителей и детей, никто этих книг не касался, впрочем, как и книг других собраний. Специального помещения для библиотеки не было. Она располагалась в обширной столовой. С. Аллилуева пишет: «Отец приходил обедать и, проходя мимо моей комнаты по коридору, еще в пальто, обычно громко звал – “Хозяйка!” Я бросала уроки и неслась к нему в столовую – большую комнату, где все стены были заставлены книжными шкафами и стоял огромный резной старинный буфет с мамиными чашками, а над столиком со свежими журналами и газетами висел ее большой портрет…»[200]

Судьба этой библиотеки не совсем ясна. Хотя дача вскоре пришла в упадок, книги, кажется, никуда не вывозили до 1943 года, когда отец приказал закрыть дачу, на которой младший сын устраивал попойки. После смерти отца С. Аллилуева сообщала, что книги из дачи в Зубалове находятся в библиотеке кремлевской квартиры Сталина.

В первой половине 1930-х годов в Кремле у Сталина было две библиотеки. Одна в рабочем кабинете, самая старая, которая просуществовала до его смерти. Кабинет и библиотеку хорошо описал известный авиаконструктор А. Яковлев. Его воспоминания относятся к весне 1939 года. «Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память на всю жизнь. Признаться, я был как-то разочарован, меня поразила его исключительная простота и скромность. Большая комната со сводчатым потолком выходила тремя окнами на кремлевский двор. Белые, гладкие стены снизу, в рост человека, облицованы светлой дубовой панелью. Справа, в углу, как войдешь, – витрина с посмертной маской Ленина. Налево – большие стоячие часы в футляре черного дерева с инкрустацией. Через весь кабинет постлана ковровая дорожка к письменному столу. Над письменным столом – портрет В. И. Ленина, выступающего с трибуны, работы художника Герасимова.

На письменном столе – книги и бумаги… За столом – кресло, слева от него столик с телефонами разного цвета, справа, в простенке между окнами – черный кожаный диван и стеклянный книжный шкаф. Я заметил некоторые книги: собрание сочинений Ленина, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Большая Советская Энциклопедия…

Из кабинета была раскрыта дверь в другую комнату, стены которой, как я заметил, сплошь увешаны географическими картами, а посередине стоял огромный глобус»[201]. Это была комната отдыха, куда мало кто приглашался из посторонних. Похожие описания кабинета оставили Г. К. Жуков и В. М. Молотов.

Другая библиотека располагалась, как уже говорилось, в кремлевской квартире, которую оборудовали в бельэтаже здания Сената, построенного Казаковым. Когда-то это был просто коридор с отходившими от него, по словам дочери, унылыми комнатами. Предполагалось, что главный чиновник страны сможет попадать в эту квартиру прямо из своего кремлевского кабинета, который находился на втором этаже этого же здания. Но Сталин приходил на квартиру только обедать, а вечером уезжал на Ближнюю дачу. К моменту смерти Сталина эта библиотека насчитывала не менее 20 тысяч томов, которые находились в дубовых шкафах. Похоже, что Сталин сам был инициатором ее систематического комплектования. Летом 1926 года, видимо, предварительно хорошо продумав, он написал своим помощникам на двух узких полосках линованной бумаги:

«Мой совет (и просьба).

_______________

1) Склассифицировать

=====================

книги не по авторам,

=====================

а по вопросам:

=====================

а) философия;

б) психология;

в) социология;

г) политэкономия;

д) финансы;

е) промышленность;

ж) сельское хозяйство;

з) кооперация;

и) русская история;

к) история зарубежных стран;

л) дипломатия;

м) внешняя и внутр. торговля;

н) военное дело;

о) национ. вопрос;

п) съезды и конференции (а также резолюции), партийные, коминтерновские и иные (без декретов и кодексов законов);

р) положение рабочих;

с) положение крестьян;

т) комсомол (все, что имеется в отдельных изданиях о комсомоле);

у) история револ. в других странах;

=====================ф) о 1905 годе;

х) о февральск. рев. 1917 г.;

ц) об октябрьск рев. 1917;

ч) о Ленине и ленинизме;

ш) История РКП…;

щ) о дискуссиях в РКП (статьи, брошюры etc);

(второй листок. – Б. И.):

=====================

щ1) профсоюзы;

щ2) беллетристика;

щ3) художест. критика;

щ4) журналы политические;

щ5) журналы естественно-научные;

щ6) словари всякие;

щ7) мемуары.

=====================

2) Из этой классифи-

=====================

кации изъять книги:

=====================

а) Ленина (отдельно)

б) Маркса (-)

в) Энгельса (-)

г) Каутского (-)

д) Плеханова (-)

е) Троцкого (-)

ж) Бухарина (-)

з) Зиновьева (-)

и) Каменева (-)

к) Лафарга (-)

л) Р. Люксембург (-)

м) Радека (-)

3) Все остальное склас-

___________________

сифицировать по

___________________

авторам (исключив

___________________

из классификации и

отложив в сторону:

учебники всякие, мелкие

_______

журналы, антирелиги-

_______

озную макулатуру и т. п.)

29 V – 25 г.»[202].

Помимо того что этот список иллюстрирует широту интеллектуальных интересов вождя и его умение систематически мыслить, обращает на себя внимание особый интерес к персоналиям. Помимо основоположников марксизма, в этот список включены большевистские авторы первого ряда и деятели международного социал-демократического движения. Ленин – на первом месте. Похоже, что классификация отражает иерархию политических и интеллектуальных предпочтений вождя. Почти все авторы представлены в современном архиве-библиотеке Сталина книгами, несущими на себе его пометы. Нет помет только на книгах Лафарга. Но в его выступлениях и статьях 1920–1950-х годов ссылки на Лафарга встречаются часто.

В 1957 году библиотеку Сталина принимал на хранение Ю. Шарапов – заведующий библиотекой Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Позже он вспоминал: «В Кремле бросился в глаза высокий шведский шкаф с выдвижными полками, весь набитый книгами и брошюрами с закладками. Это была эмигрантская, белогвардейская литература и сочинения оппозиционеров, тех, кого Сталин считал своими идейными противниками и просто врагами»[203]. Часть книжных шкафов из кремлевской библиотеки Сталина до сих пор стоит в одном из помещений «Российской государственной общественно-политической библиотеки» (бывшей библиотеки Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

В более ранние годы в Кремле у Сталина были и другие жилища. Самую первую кремлевскую комнату он получил по личному распоряжению Ленина. Затем было у него жилище в здании, которое стояло на месте теперешнего Дворца съездов. Здесь он жил в одной квартире с Молотовым. В 1923 году было у него жилье и в двухэтажном, отдельно стоящем флигеле в Кремле[204]. Этот флигель и его обитателя описал А. Барбюс, не раз встречавшийся до своей смерти в 1935 году со Сталиным: «Поднимаемся по лестнице в квартиру, где на окнах висят льняные белые занавески. За этими тремя окнами живет Сталин.

Маленькая передняя. В глаза вам бросается большая солдатская шинель и фуражка, висящие на стене. Три комнаты и столовая. Обстановка скромна, как во второразрядном – приличном – отеле. Столовая – овальной формы. Обед подается из ресторана или приготовленный работницей. В капиталистических странах средней руки чиновник поморщился бы, увидя такую квартиру, и не удовлетворился бы таким меню. В одной из комнат играет маленький мальчик. Старший сын, Яшка, спит ночью в столовой, на диване, который превращается в постель. Младший сын спит в небольшой нише, вроде алькова, тоже выходящей в столовую.

Окончив обед, хозяин этой квартиры курит трубку, сидя в кресле, возле окна»[205]. Места для библиотеки в такой квартире было явно маловато.

После 1922 года специальный кабинет был у Сталина и в здании ЦК ВКП(б) на бывшей площади Ногина. Скорее всего, у него и там были книги, но об этом пока ничего не известно.

Ближняя дача в Кунцеве (Волынское) – это любимое жилье. До 1933 года на месте дачи был пустырь. Сначала на нем построили дом из дешевого и потому широко используемого фибролистового материала. Затем там же возвели одноэтажный кирпичный дом по проекту известного сталинского архитектора Мержанова. В этом доме проводились заседания с ближайшими соратниками, принимали иностранных гостей, устраивали банкеты. Здесь Сталин жил один. После войны, в 1948 году, дача была перестроена. Появился второй этаж, где никто никогда не жил и где располагался большой банкетный зал. Сам хозяин всегда обитал внизу и чаще в одной комнате. «Она служила ему всем, – пишет С. Аллилуева. – На диване он спал (ему стелили там постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы, большой обеденный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему накрывали поесть, если никого не было больше»[206]. Конечно же, была и отдельная спальня, где, как говорят, рядом с деревянной кроватью стоял большой книжный шкаф[207].

Кроме этих комнат, на первом этаже дачи был еще один банкетный зал с роялем, куда приглашали по ночам членов Политбюро, а также несколько детских комнат и бильярдная. Со временем хозяин приказал все детские комнаты объединить в одну, куда велел внести диван, постелить ковер и поставить стол, как в других жилых комнатах. Там же стоял еще один книжный шкаф.

В фойе первого этажа по всем стенам были развешаны карты. Работать с картами Сталин любил еще со времен Гражданской войны не меньше, чем с книгами. Молотов вспоминал: «…он очень карты любил географические, вот здесь Азия была, Европа, все карты. Здесь мы топтались подолгу… Как бы Северный Ледовитый океан, сибирские реки, богатства Сибири использовать – этим он очень интересовался, особенно устьем Оби… Как бы там построить порт…»[208] В архивном фонде Сталина сейчас собрано почти двести самых различных карт: военных, географических, политико-экономических, исторических, относящихся к различным частям света, территориям СССР, отдельным республикам и регионам. На большинстве из них есть пометы, сделанные рукой Сталина. И в книге, не важно, относилась ли она к современности или к глубокой древности, если в ней имелись карты, он обязательно что-нибудь отмечал цветными мягкими карандашами.

Во время войны, в 1941 году, точно так же, как Ближняя дача, было оборудовано для вождя жилище в Куйбышеве, куда предполагался переезд правительства после сдачи немцам столицы. Туда перевезли библиотеку из кремлевской квартиры, а Ближнюю дачу заминировали. Во время войны даже его бомбоубежище в Кремле было оборудовано по тому же принципу, что и дача. Был у него свой кабинет с книгами и картами в бомбоубежище Генерального штаба. Всю войну библиотека из кремлевской квартиры находилась в Куйбышеве.

К концу жизни Сталин был охвачен зудом перестройки своего старого жилища и строительством новых дач. На Ближней даче помимо перестройки старого дома он приказал возвести отдельный деревянный флигель-склад, наполовину врытый в землю. В нем были сооружены стеллажи из неструганых сосновых досок, на которых и расположилась большая часть книг его библиотеки, насчитывавшей несколько тысяч томов. Видевший эту библиотеку Ю. П. Шарапов вспоминал: «Там находилась литература, которую он стал собирать еще в 20-е годы. В первую очередь это были книги по гражданской истории, истории войн, различные варианты уставов Красной армии, а также художественная литература»[209].

При демонстративной нетребовательности к бытовому комфорту, Сталин, как древнеримские императоры, обожал строить новые виллы. (Не случайно история императорского Рима его так сильно волновала.) У него было три дачи на Кавказе. Одна в Сочи, в районе серных источников Мацесты. Другая дача в Абхазии – высоко в горах по дороге на Гагру. По замыслу, она напоминала «Орлиное гнездо» Гитлера в Альпах. И еще один дом на берегу Черного моря в районе Зеленого мыса на территории огромного парка. Помимо дач на Кавказе была дача и в Крыму. Везде, судя по всему, Сталин обустраивал свои жилища по все той же привычной схеме с обязательными диванами, коврами, бильярдом, магнитолой (или другими музыкальными устройствами) и библиотекой. В отличие от книг, патефонные пластинки с итальянскими певцами, русскими оперными ариями, грузинскими, украинскими и русскими народными песнями, с записями любимого им Хора имени Пятницкого он заказывал не только в СССР, но и за границей[210]. Согласно описи имущества дачи, сделанной после смерти Сталина, в его коллекции было девяносто три грампластинки оперной музыки, восемь пластинок балетной музыки, пятьсот семь пластинок русских и украинских песен[211]. Прямо на пластинках Сталин писал: «хорошая», «очень хорошая», «плохая», «пустое», «дрянь», «не годится»[212]. Судьба пластинок из сталинских фонотек неизвестна. Возможно, они до сих пор находятся на бывшей даче вождя.

У Сталина был небольшой, но приятный и, возможно, поставленный еще в семинарии голос. Во время застолий он вместе с партийными товарищами особенно душевно исполнял русские народные и белогвардейские песни. Если бы Троцкий об этом узнал в то время, когда начал писать биографию Сталина (конец 30-х годов), то он, без сомнения, обыграл бы это как прямое доказательство контрреволюционного перерождения сталинизма. Впрочем, Троцкий был человеком тонкого ума, а Молотов рассказал о песенных пристрастиях спустя почти три десятилетия после смерти вождя. Нечего и напоминать, что за исполнение белогвардейского песенного фольклора обычными смертными даже в очень узком кругу осуждение по статье – контрреволюционная агитация и пропаганда – было бы обеспечено. До конца жизни Сталин любил публично исполнять церковные распевы, разумеется, во время застолий.

В Подмосковье у него было еще несколько вилл. До того как в подмосковных Горках был организован музей Ленина, он, выселив оттуда Крупскую, на короткое время расположился сам. Под одну из дач была также приспособлена старинная барская усадьба «Липки» на двухсотом километре Дмитровского шоссе (Дальняя дача). Еще одна – новый дом, построенный перед войной в Семеновском (Средняя дача). И там оборудовалось все точно так же, как в Кунцеве.

Что случилось с содержимым этих дач и с книгами, сейчас установить трудно. На Кавказе обстановка сталинских усадеб стала растаскиваться в первый же год после смерти хозяина. Известно также, что сразу после смерти Сталина вся обстановка Ближней дачи, включая и библиотеку, была перевезена на склады МГБ по приказу Берии. Он был назначен членом комиссии по сохранению наследия вождя. Дом передали под детский санаторий. После расстрела Берии обстановка на Ближней даче была восстановлена со слов бывшей обслуги вождя. Предполагалось, что там будет мемориальный музей, который должен был открыться в сентябре 1953 года[213]. Музей был готов к открытию 13 февраля 1956 года. Думали, что первыми посетителями будут делегаты XX съезда партии, но по известным причинам, в связи с «разоблачением» на съезде культа личности, открытие музея не состоялось. Судьба музея решалась на самом высшем политическом и государственном уровне. В феврале того же года музей посетили Л. И. Брежнев и Е. А. Фурцева вместе с руководящими работниками ЦК. Походили, посмотрели и ничего не решили. Затем Н. С. Хрущев поручил разобраться с судьбой музея Д. Т. Шепилову. Музей-дача Шепилову понравилась, навеяла сентиментальные воспоминания о хозяине. Шепилов был умным и достаточно образованным человеком. После посещения квартиры он поговорил с Хрущевым, и музей, передав в Управление делами ЦК, законсервировали.

Пока мы задержались в 1956 году, у нас есть возможность «пройтись» по комнатам дачи Сталина, незримо следуя за Шепиловым и директором музея А. Я. Казаковым, который был его гидом[214].

Открыв дверь, входим в обширный вестибюль. Перед нами вешалка. На ней висят личные вещи вождя: бекеша на лисьем меху, драповое коричневое пальто, армейское пальто на котиковом меху. Напомним, что командование Советской армии запрещало надевать военнослужащим под мундир или шинель утепляющие неуставные вещи. Генералиссимус сделал себе исключение, чтобы зимой не замерзать на трибуне Мавзолея. На вешалке висят меховая шапка-ушанка, фетровая коричневая шляпа и разного рода военные фуражки. Внизу стоят старые мягкие подшитые валенки, которые заменяли стареющему вождю теплые домашние тапочки. Напомним – весь вестибюль увешан географическими картами с пометами Сталина.

Проходим далее в дом. К концу жизни хозяина на первом этаже дома было пять комнат, а на втором – две для гостей. На первом этаже у Сталина было три обжитых помещения, по которым он постоянно перемещался, видимо в целях безопасности. С той же целью дом был оборудован специальными датчиками, которые сигнализировали охране о местонахождении хозяина. Если он рано возвращался из Кремля, то обычно работал до 5 часов утра, а затем спал до 11–12 часов дня, а иногда и позже. Все помещения в доме, включая стены и потолки, были отделаны ценными породами дерева, а мебель была тяжеловесного официально-имперского стиля.

В первом помещении, которое находилось направо от вестибюля, в самом конце коридора, первоначально были спальня и библиотека. В 1951 году Сталин приказал библиотеку убрать и сломать перегородку. Эта комната стала «резервной», но Сталин в ней не работал, хотя там поставили письменный стол, сервант, зеркальный гардероб красного дерева, в котором висели костюмы и опять любимые фуражки.

Вернемся в коридор и пройдем во второе помещение, где Сталин чаще всего работал, пил чай, обедал. В центре его стоит обеденный стол, а вокруг – шесть стульев, обитых голубым репсом. Стол завален газетами и книгами, которые Сталин просматривал по утрам. Теперь перейдем в малую столовую, где в дальнем левом углу жарко пылает камин, в центре стоит обеденный стол, а справа – широкий диван. В малой столовой был еще один круглый стол, на котором стояли четыре телефонных аппарата. Слева – связь с МГБ, в центре – телефон ВЧ, справа кремлевская вертушка и отдельно – красный аппарат с двузначными номерами членов Политбюро. Это помещение наиболее обжито. Оно соединяется с закрытой восточной верандой, где Сталин работал летом и зимой. Там тоже стоит стол, на котором лежат книги и журналы.

Заглянем теперь в большой зал, который до 1948 года служил вождю рабочим кабинетом. В нем проводились заседания Политбюро, во время войны собирались члены ГКО. Здесь же он праздновал свое 70-летие и здесь же на большом «турецком» диване умер. На диване лежат два легких стеганых одеяла и три подушки, помнящие старческое сталинское тело. Директор музея обращает наше внимание на лежащую на специальной подставке гипсовую маску вождя, снятую 6 марта 1953 года скульптором Манизером. Здесь же стоят пять траурных венков от центральных организаций страны. На противоположной стене зала висят две вышитые шелком картины, подаренные китайской делегацией: изображения тигра и орла. Раньше в этом помещении висели портреты Горького, Маяковского, Шолохова, Бедного и других. Одно время висело в этой комнате и фото «Ленин и Сталин в Горках». Но в 1951–1952 годах Сталин приказал все это снять и повесить репродукцию с картины А. Яр-Кравченко «А. Горький читает 11 октября 1931 г. товарищам Сталину, Молотову и Ворошилову свою сказку “Девушка и смерть”». Ту самую сказку, по поводу которой Сталин написал на томике с произведениями писателя фразу, ставшую ныне сакраментальной: «Эта штука посильнее Фауста Гете». Образцом для этой картины послужила неудачная фотография, сделанная в тот же день. Но об этом подробнее расскажем в следующих главах. Другие репродукции с картин и фотографий, изображавших детей и животных, о которых вспоминали С. Аллилуева и Н. Хрущев, работники музея, видимо, не вернули на прежнее место. Здесь же стоял рояль знаменитой марки «Стэнвей», на котором музицировал А. Жданов. Но после его смерти рояль перенесли в спальную комнату. Вместо него поставили радиолу зарубежной марки «Виктор», и здесь же на столе лежали пластинки. Переходим в спальную, но ее директор музея описывает стеснительно-скупо, привлекая внимание лишь к книжному шкафу, где находится небольшая часть дачной библиотеки вождя.

* * *

После XX съезда, с подачи тогдашнего главного партийного идеолога М. Суслова и министра культуры Е. Фурцевой, от сохранения мемориала Сталина окончательно отказались. Все, что было связано с именем Сталина и его эпохой, стало сознательно уничтожаться и скрываться.

Точно так же, как Сталин уничтожал подлинные свидетельства о своих великих революционных соратниках, уже его совсем не великие соратники принялись выскабливать память о нем самом. Не только сносились бесчисленные и безобразные гипсовые бюсты, бетонные, гранитные и мраморные монументы, вырубались талантливо сделанные флорентийские мозаики и золоченые смальты. Переименовывались бесчисленные колхозы, заводы, населенные пункты. Самое же главное – тщательно скрывались документы и другие источники, проливавшие свет на личность Сталина, на его духовный и интеллектуальный мир. Происходит это вплоть до нашего времени, то есть через почти пятьдесят лет после его смерти. Историк знает – для того чтобы общество изжило какое-нибудь тяжелое социальное явление, оно должно быть осмыслено обществом же с самых различных позиций и оценок. А для этого должен быть сдернут покров «тайны», и в первую очередь с архивов. Но кто слушает историка, а тем более в России и в особенности в XXI веке? Читатель должен учитывать, что в обобщенный образ российского историка намертво впаян образ и самого Сталина как главного идеолога философии истории России XX века. Именно поэтому сталинизм, пусть и в других обличьях, еще не умер. Как и бонапартизм во Франции, сталинизм в России полностью не умрет никогда. По последним сведениям, музей-дача Сталина в законсервированном виде все еще ждет своего часа.

* * *

Дочь Сталина Светлана Аллилуева, судя по ее воспоминаниям, любила в Сталине отца, но ненавидела в нем тирана. Ровно через два года, в день смерти – 5 марта 1955 года, видимо, понимая, что квартира и кабинет в Кремле не будут сохранены в неизменном виде, как не будет и музея на Ближней даче, она написала письмо члену Президиума ЦК КПСС Н. Булганину:

«Уважаемый Николай Александрович!

Разрешите обратиться к Вам с просьбой, которая заключается в следующем: на квартире моего отца в Кремле осталась большая библиотека. Ее начала собирать моя мать Н. С. Аллилуева, она пополнялась в предвоенные и послевоенные годы и насчитывает много сотен томов, главным образом, художественной и исторической литературы. Какова судьба этой библиотеки сейчас – я не знаю, так как уже давно не была на прежней квартире (весной 1953 года мне рекомендовали там не бывать и пропуск в Кремль отобрали).

Я бы очень просила Вас, если Правительство сочтет это возможным, передать мне часть этой библиотеки. Она колоссальна, в ней много книг, не интересующих меня, но если бы мне было разрешено отобрать самой часть книг, я была бы глубоко Вам благодарна. Меня интересуют книги по истории, а также русская и переводная беллетристика, библиотеку эту я хорошо знаю, так как всегда раньше ею пользовалась.

Светлана Аллилуева

5. III.1955»[215].

О письме было доложено Хрущеву, оно было разослано всем членам партийного ареопага и отправлено 10 марта без ответа в архив (Сталина!). Такова была практикуемая и ныне форма хамоватого отказа.

До 1956 года библиотека и на Ближней даче все еще находилась в неизменном виде. Но в феврале того года директор Государственной публичной библиотеки им. Ленина П. Богачев сделал немыслимый в сталинское время шаг. Он отправил письмо в ЦК КПСС с просьбой вернуть принадлежавшие ГБЛ книги, находящиеся «в библиотеке И. В. Сталина… взятые по абонементу в прошлые годы». При этом прилагался список на трех листах, содержавший 72 наименования[216]. К концу лета выяснилось, что на 62 книгах есть пометы Сталина. Поэтому было принято разумное решение: книги с пометами отправить в ИМЛ, возместив их ГБЛ аналогичными экземплярами из библиотеки института. Помимо словарей, о которых говорилось выше, и нескольких курсов географии, в этом списке значились книги как древних, так и новых историков: Геродота, Ксенофонта, П. Виноградова, Р. Виппера, И. Бельяминова, Д. Иловайского, К. А. Иванова, Гереро, Н. Кареева, а главное – двенадцать томов «Истории государства Российского» Карамзина и второе издание шеститомной «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева (СПб., 1896). Здесь же значились: «История русской армии и флота» (т. 5), «Очерки истории естествознания в отрывках и подлинных работах д-ра Ф. Даннемана» (СПб., 1897), «Мемуары князя Бисмарка» (Мысли и воспоминания) (СПб., 1899). И еще с десяток номеров «Вестника иностранной литературы» за 1894 год, «Литературные записки» за 1922 год, «Научное обозрение» за 1894 год, «Труды Публичной библиотеки СССР им. Ленина» (Вып. 3. М., 1934) с материалами о Пушкине, П. В. Анненкове, И. С. Тургеневе и А. В. Сухово-Кобылине. Два дореволюционных выпуска книги А. Богданова «Краткий курс экономической науки», роман В. И. Крыжановской (Рочестер) «Паутина» (СПб., 1908), книга Г. Леонидзе «Сталин. Детство и отрочество» (Тбилиси, 1939, на грузинском языке) и др.

Позже, после XX съезда, часть книг из библиотек Сталина (в кремлевской квартире и на Ближней даче) были переданы в библиотеку Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ИМЛ). Туда поступило только пять с половиной тысяч из более чем двадцати пяти тысяч томов. Это были книги со штампом библиотеки Сталина и его замечаниями на полях и подчеркиваниями в тексте. Затем те книги, на которых были обнаружены пометы (около четырехсот экземпляров), в 1963 году передали в Центральный партийный архив (ныне РГА СПИ). В библиотеке ИМЛ остались книги с дарственными надписями авторов и со штампами «Библиотека И. В. Сталина»[217]. Остальные книги без помет, надписей и штампов были переданы в различные публичные библиотеки, но главным образом в ГБЛ. Удивительное дело! Из шестидесяти двух книг, на которых, как доподлинно известно, были «подчеркивания отдельных предложений… которые по своему характеру являются выводом к вышесказанному» или имели сталинские «замечания на полях»[218], в РГА СПИ мне удалось обнаружить только одну. Это – «История русской армии и флота», т. 5, 1912 года издания. Библиотечный шифр ГБЛ на ее обложке и в списке, представленном Богачевым, совпадают. Куда исчезли остальные книги из этого списка, неизвестно. Особенно жаль, что мы не знаем сейчас, как Сталин воспринимал труды таких историков, как Карамзин и Соловьев. Будем надеяться, что они еще обнаружатся.

Помимо этих таинственно исчезнувших книг, уже сейчас известно, что некоторые экземпляры с пометами Сталина находятся в частных руках. В. Молотов показывал своему мемуаристу Ф. Чуеву книгу с пометами вождя. Известный наш историк и мыслитель М. Гефтер показывал Р. и Ж. Медведевым первый том собрания сочинений Бисмарка, подготовленный к изданию в 1940 году. Вводная статья была испещрена пометами Сталина[219]. Есть и другие свидетельства о нахождении в частных руках книг с его пометами. С уверенностью можно говорить о том, что значительное количество не изданных по разным причинам рукописей книг, киносценариев, книг, присланных на различные конкурсы с пометами, замечаниями и отзывами Сталина, находятся в настоящее время в государственных архивах, в фондах различных советских организаций и в особенности в личных фондах деятелей советской культуры и науки и ждут исследователя.

Значительную научную ценность представляют дошедшие до нас в неизменном виде знаменитые собрания книг по-разному знаменитых людей: библиотеки Вольтера, Дидро, Линкольна, Ленина и других. Книга веками может сохранять тепло (а иногда и грязь) прикасавшихся к ней рук и уж тем более – пометы и другие, часто неожиданные маргиналии. У книги, как и у всего того, к чему прикасалась рука человека, часто таинственная и особая жизнь. В то же время по недомыслию уникальные библиотеки раскассируются. То же произошло и со сталинскими библиотеками. Их раскассировали вопреки протестам специалистов. Хорошо еще, что сотрудники библиотеки ИМЛ сочли возможным составить общий каталог сохранившейся части библиотеки[220]. С этим предварительно составленным каталогом и с этой частью до сих пор не разобранной библиотеки Сталина я продолжаю работать.

Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого

Подняться наверх